ами. Он удивлен и  несказанно  рад  нашему  приезду.  Макс
пресекает всякие комплименты и душевные излияния и просит обслужить  нас
немедленно, иначе дороги окончательно развезет и мы здесь застрянем.
   - Ну и что? - беспечно отзывается он. -  Поживете  здесь  много-много
дней,  мне  это  будет  очень  приятно.  Хассече  очень  хороший  город.
Оставайтесь!
   Его гостеприимству нет границ.
   Макс просит  поторопиться.  Почтмейстер  неловко  отпирает  все  свои
ящички и все так же бестолково роется  в  каждом  из  них,  одновременно
горячо уговаривая нас остаться погостить.
   - Странно, - приговаривает он, -  куда  подевался  этот  конверт?  Я,
помню, как он пришел, и я еще подумал: "Когда-нибудь  хваджа  явится  за
ним". И положил конверт в надежное местечко, но куда?
   Приходит помощник, и поиски продолжаются. Слава Богу, пакет найден, а
мы снова претерпеваем все мытарства,  связанные  с  получением  наличных
денег; их на почте опять не оказывается, и надо снова идти  за  ними  на
Базар!
   А дождь и не думает  униматься.  Наконец  мы  получаем  то,  что  нам
причитается. Макс предусмотрительно покупает хлеб и шоколад - вдруг  нам
придется заночевать в пути.
   Мы снова усаживаемся в свою верную "Мэри" и на полной скорости мчимся
прочь из города. Первое широкое "вади" преодолеваем успешно, а у второго
видим удручающую  картину:  в  нем  увяз  почтовый  автобус,  а  за  ним
выстроилось несколько машин. Все шоферы  и  пассажиры  уже  в  овраге  -
подкладывают доски, копают, толкают и понукают это  немудрящее  средство
передвижения. Макс обреченно вздыхает:
   - Все, считай, застряли на ночь.
   Перспектива не из приятных. Я много раз ночевала в автомобиле и знаю,
каково это. Просыпаешься утром,  совсем  закоченев,  все  тело  ломит...
Однако  нам,  можно  сказать,  повезло.  Автобус,  пыхтя  и   отдуваясь,
выползает из оврага, другие машины тянутся за ним, ну, а мы  уж  тащимся
последними. И вовремя: вода катастрофически прибывает.
   Наш путь назад в Амуду - один сплошной кошмар.
   Дважды, по крайней мере,  "Мэри"  разворачивало  капотом  к  Хассече,
несмотря на цепи на колесах. От этого постоянного  скольжения  возникает
жуткое чувство: словно  земля  вообще  перестала  быть  твердью.  Полная
иллюзия какой-то фантасмагории, все как во сне.
   Мы приезжаем уже затемно, наши домочадцы  выбегают  нам  навстречу  с
фонарями и радостными криками. Я выползаю из  "Мэри"  и  тащусь  в  свою
комнату. Грязь сплошь облепила мои ступни: на  каждой  висит  широкая  и
плоская лепешка, такая тяжеленная, что ноги не поднять.
   Никто, похоже, не надеялся, что  мы  сегодня  вернемся,  нас  осыпают
поздравлениями вперемешку с хвалой Аллаху.
   Глядя на лепешки  грязи  у  меня  на  ногах,  я  истерически  хохочу.
Фантасмагория продолжается. Хамуди тоже смеется и говорит Максу:
   - Как хорошо, что хатун с нами! Ей весело от любого пустяка!

***

   Все  наконец  улажено.  Между   Максом,   шейхом   и   представителем
французских  властей  состоялась  торжественная  встреча.  Все  записано
черным по белому -  условия  аренды  земли,  компенсация,  обязательства
каждой из сторон. Бедняга шейх! Ему так хочется сказать, что все, что он
имеет,  принадлежит  "брату"  Максу,  но  тогда,  по  логике,   придется
отказаться от компенсации - а это тысяча фунтов золотом.
   Шейх явно разочарован, видимо, втайне  он  лелеял  мечту  о  каком-то
сказочном богатстве. Впрочем, есть в договоре и один утешительный пункт:
дом, построенный археологами, после окончательного  завершения  раскопок
перейдет в собственность шейха. Услышав это, он немного  повеселел  и  с
довольным видом погладил окладистую, крашенную хной бороду.
   - C'est tout de meme un brave  homme  , - замечает  французский  капитан  после  того,  как  шейх
удалился. И пожимает плечами. - I1 n'a pas Ie sou comrne tout  ces  gens
la!
   Арендовать дом в Амуде оказалось не так-то просто.
   Выяснилось, что дом армянского священника представляет собой не  одно
строение, а шесть,  соединенных  вместе.  Там  живут  целых  одиннадцать
семейств,  что  значительно  осложняет  дело.  Священник  же  -   только
посредник владельцев.
   Соглашение в конце концов достигнуто: к определенному дню  все  шесть
домов будут освобождены, а все помещения побелят двумя слоями известки.
   Кажется, все проблемы решены. Нам предстоит обратный путь к  морскому
побережью.  Машины  попытаются  достичь  Алеппо  через   Рас-эль-Айн   и
Джараблус. Это  составит  двести  миль,  правда,  в  начале  пути  будут
сплошные "вади", но за два дня, пожалуй, можно добраться. Однако декабрь
на носу, разбушуется непогода, и что делать тогда бедной хатун?
   Нет уж, лучше хатун  поехать  поездом,  в  спальном  вагоне...  Такси
довозит нас до какой-то  неведомой  станции,  и  вот  уже  ползет  вдоль
платформы  голубой  вагон,  влекомый  здоровенным  пыхтящим   паровозом.
Кондуктор в шоколадного цвета униформе высовывается из окна. Багаж хатун
(то есть теперь уже мадам) заносят в вагон, сама  мадам  карабкается  по
крутым ступенькам.
   - Думаю, твое решение было мудрым, -  говорит  Макс.  -  Дождь  опять
начинается!
   - До встречи в Алеппо! - кричи" мы друг другу, и поезд трогается.
   Я шагаю за кондуктором по коридору.  Он  картинным  жестом  открывает
дверь в мое купе. Здесь уже постлана постель.
   Я снова в объятиях цивилизации. Конец le camping! Кондуктор берет мой
паспорт, приносит бутылку минеральной воды и говорит:
   - Прибываем в Алеппо в шесть утра.  Bonne  nuit,  Madame!  .
   Полная иллюзия, Что я еду из Парижа на Ривьеру!
   А вообще странно, здесь,  в  этом  диком  краю,  тоже  есть  спальные
вагоны...

***

   Алеппо! Магазины! Ванна! Я вымыла голову шампунем!
   Можно навестить друзей.
   Когда прикатывают три дня спустя  Макс  и  Мак  -  сплошь  заляпанные
грязью и обвешанные дрофами, которых они настреляли в пути, - я встречаю
их с превосходством человека, вновь испорченного благами цивилизации.
   У них в дороге  было  много  неурядиц,  поскольку  погода  оставалась
неизменно отвратительной, и я радуюсь, что предпочла ехать поездом.
   Перед самым расчетом повар снова  потребовал,  чтобы  в  рекомендации
было указано, что он может работать шофером, Макс в ответ  заставил  его
проехаться на "Куин Мэри" по двору. Вскочив за руль, Иса  резво  включил
газ, дав при этом задний ход, в  результате  наша  "Мэри"  снесла  задом
часть ограды. После этого Макс, естественно, никак не мог  величать  его
шофером,  Иса  был  страшно  обижен.  В  конце  концов  они  сошлись  на
обтекаемой формулировке:
   Иса "служил у нас три месяца поваром и помогал ухаживать за машиной"!
   Мы  едем  в  Бейрут,  где  расстаемся  с  Маком.  Он  отправляется  в
Палестину, а мы проведем зиму в Египте.

Глава 4

Первый сезон в Шагар-Базаре

   В Бейрут мы возвращаемся весной. Первый, кто встречает нас у причала,
- это Мак, но он совсем не такой, каким мы его помним. У него улыбка  до
самых ушей. Сомнений нет - он рад нас  видеть!  До  этой  минуты  мы,  в
сущности, не знали, как он к нам относится, нравимся мы ему или нет.  Он
же привык скрывать свои чувства под маской вежливой  невозмутимости.  Но
сейчас абсолютно очевидно - он счастлив снова встретиться с нами. Сердце
мое просто тает! Отныне все мои претензии к Маку испаряются навсегда.  Я
настолько осмелела, что даже спросила: неужто он все это время  просидел
на коврике со своим любимым дневником.
   -  Конечно!  -  заявляет  он,  несколько  удивленный  таким  странным
вопросом.

***

   Из Бейрута едем в Алеппо, где совершаем обычный  рейд  по  магазинам.
Кроме того, нанимаем шофера для "Мэри".
   На  этот  раз  мы  не  рискуем  связываться   с   первым   попавшимся
безработным. Наш выбор падает на высокого,  с  вековой  печалью  в  очах
армянина,   который   выкладывает   перед   нами    рекомендации,    где
расхваливается его честность и замечательный профессионализм. Он  как-то
работал даже у немецких инженеров. Правда, у него очень противный  голос
-  визгливый  фальцет,  но  на  первый  взгляд  это   единственный   его
недостаток. И потом, по сравнению  с  незадачливым  Абдуллой  он  просто
настоящий интеллектуал! Аристида не нашли, выяснилось,  что  он  состоит
теперь  "на  государственной  службе"  -  возит  цистерну  с   водой   в
Дейр-эз-Зоре.
   В намеченный день мы отбываем в Амуду, двумя партиями: Хамуди  и  Мак
едут в "Мэри" (лишенной королевского титула и переименованной  в  "Синюю
Мэри" после перекраски  в  веселенький  синий  цвет).  Они  отправляются
пораньше, чтобы проверить, все ли готово к нашему приезду. А мы с Максом
роскошно катим на поезде до Камышлы, где проводим целый  день,  улаживая
разные формальности с французскими  военными  властями.  Наконец,  около
четырех часов, мы тоже отбываем в Амуду.
   Добравшись до нашего пристанища, сразу чувствуем,  что  тут  творится
что-то не то... Все явно в растрепанных чувствах, то  и  дело  раздаются
взаимные упреки и сетования.  Вид  у  Хамуди  отрешенный,  а  у  Мака  -
стоический.
   Узнаем, в чем дело. Оказывается, дом, который сдали нам  в  аренду  и
должны были освободить, вымыть и дважды побелить  изнутри  к  известному
сроку, миновавшему неделю назад, совершенно не готов к  нашему  приезду.
Мало того, что его не удосужились прибрать и побелить,  там  по-прежнему
ютится еще семь армянских семейств! Мак и  Хамуди,  прибывшие  на  сутки
раньше нас, предприняли все,  что  могли,  однако  их  завоевания  очень
скромны. Хамуди, уже усвоивший, что "комфорт  и  покой  хатун  -  прежде
всего", развил кипучую деятельность и ему  все-таки  удалось  освободить
одну комнату от армян и их пожитков и даже побелить стены и потолок. Для
нас с  Максом  туда  ставят  две  раскладушки.  В  прочих  помещениях  -
невероятный хаос, представляю, как весело Хамуди и Мак  провели  прошлую
ночь. Но ничего, все в конце концов как-нибудь утрясется,  заверяет  нас
Хамуди, сияя своей ослепительной улыбкой.
   Взаимные счеты и претензии между выселенными семьями и священником, к
счастью, нас уже не касаются, и  Макс  настоятельно  просит,  чтобы  они
нашли другое место для выяснения отношений.
   И вот женщины, дети, куры, собаки, кошки  -  все  это,  вопя,  скуля,
визжа, стеная, ругаясь и молясь, с  гоготом,  мяуканьем,  кудахтаньем  и
лаем вываливается, словно в финальном акте какой-нибудь  эксцентрической
оперы.
   Как мы поняли, каждый из жильцов имеет зуб не только  на  священника,
но и на соседей, и на собственных родственников. Страсти разгораются все
сильнее -  между  братьями,  сестрами,  золовками,  невестками  и  более
старшим поколением. Полная  неразбериха!  Однако  понять,  что  они  там
делят, совершенно невозможно. А среди  этого  столпотворения  наш  новый
повар Димитрий с невозмутимым видом готовит ужин. Мы с блаженным вздохом
садимся  за  стол,  все  страшно  проголодались  и  устали,  после  чего
отправляемся в постель.
   Так хотелось спать, но не тут-то было... Такой ненависти к мышам, как
в эту ночь, я никогда не испытывала.
   Парочка мышей в спальне меня не пугает (одной знакомой мышке я в свое
время даже дала имя - Элси, хотя не факт, что это была "дама"). Но в  ту
ночь я пережила настоящий кошмар. Как только мы погасили лампы,  полчища
мышей - их, вероятно, были сотни - выскочили из нор в стенах и в полу  и
с веселым писком принялись носиться по раскладушкам. Представляете! Мыши
бегают по вашему лицу и волосам! Мыши! Всюду мыши!
   Я включила  фонарик.  Ужас!  По  стенам  ползает  множество  каких-то
белесых жуков, очень похожих на тараканов.
   У меня в ногах устроилась мышь и чистит свои усики.  Кругом  ползучие
твари. Макс пытается меня успокоить:
   - Ты спи. Когда спишь, тебе все равно.
   Отличный совет. Но попробуй  уснуть,  когда  мыши  устроили  на  тебе
соревнования по бегу... Максу, похоже, это вполне удается.
   Я стараюсь  унять  дрожь  в  теле  и  даже  ухитряюсь  задремать,  но
маленькие лапки, щекочущие мое лицо, снова меня будят. Я  опять  включаю
фонарик. Тараканов на стенах стало еще больше, вдобавок прямо на меня  с
потолка спускается огромный черный паук!
   Так проходит эта ночь, и со стыдом признаюсь,  что  к  двум  часам  я
впадаю в настоящую истерику. Утром, ору я, уеду поездом в Алеппо,  а  из
Алеппо прямиком в Англию!
   Все! Я так жить не могу! Я не выдержу! Я еду домой!
   Макс тут же предпринимает весьма мудрый шаг.  Он  открывает  дверь  и
зовет Хамуди. Через пять  минут  наши  кровати  вынесены  во  двор.  Еще
какое-то мгновение я гляжу на звездное небо. Воздух прохладен и  сладок.
Я засыпаю...
   Макс, думаю, тайком с облегчением вздыхает и тоже засыпает.

***

   - Так ты не едешь в Алеппо? - осведомляется Макс у меня наутро.
   Я слегка краснею при воспоминании о своей истерике, но говорю, что не
еду. Я ни за что не уеду отсюда. Но спать буду во дворе.
   Хамуди успокаивает: все наладится. Норки  в  стенах  и  полу  спальни
заделают гипсом, комнату заново побелят.
   Более того: нам принесут кошку, ее одолжили у кого-то.
   Это всем кошкам кошка, настоящая профессионалка.
   Я спросила Мака, как они с Хамуди провели первую ночь после  приезда.
Неужели и по ним бегали эти мерзкие твари?!
   - По-видимому, - отвечает Мак невозмутимо. - Только я спал.
   Мак - это чудо!

***

   Итак, ближе к обеду приносят кошку. Я никогда ее  не  забуду.  Хамуди
был прав: это настоящая профессионалка.
   Она знает, для чего ее наняли, и незамедлительно приступает  к  своим
обязанностям.
   Пока мы обедаем, кошка прячется в засаде за упаковочным ящиком. Когда
мы разговариваем, или ходим, или  слишком  шумим,  она  смотрит  на  нас
укоризненно, как бы говоря: "Я бы вас попросила... Как я могу работать в
такой обстановке?!" Ее взгляд столь  выразителен,  что  мы  сразу  же  и
всецело ей подчиняемся: говорим шепотом и стараемся не звякать тарелками
и стаканами.
   Пять раз во время обеда через комнату пробегала очередная мышь, и все
пять раз кошка совершала свой великолепный прыжок. Никаких этих западных
штучек, никаких заигрываний с жертвой - она  просто  откусывает  у  мыши
голову, с хрустом сгрызает ее, после чего переходит к тушке.  Жутковатое
зрелище, но действует она вполне профессионально!
   Кошка прожила у нас пять дней. После этого - ни одной мыши, будто  их
и не было. Кошку забрали, но мыши больше не появляются. Никогда после  я
не  видела  столь  талантливого   животного.   Мы   ее   совершенно   не
интересовали, она не требовала ни молока, ни подачек со стола.
   Она  была  холодна,  расчетлива  и   беспристрастна.   Кошка   высшей
квалификации! Суперкошка!

***

   Мы постепенно обживаемся: стены побелены, подоконники, окна  и  двери
покрашены, столяр  и  четверо  его  сыновей,  расположившись  во  дворе,
приводят в порядок мебель и мастерят новую.
   - Столы, - восклицает Макс, - главное - это столы!
   Столов лишних не бывает.
   Я обращаюсь с прошением о комоде; Макс милостиво жалует мне шкаф  для
одежды с крючками. После чего наши  столяры  снова  занимаются  столами:
обеденный стол; стол, за которым Мак займется зарисовкой черепков; столы
для керамики; наконец, стол для моей пишущей машинки.
   Мак чертит вешалку для полотенец, и столяры приступают  к  работе.  И
вот старик столяр уже торжественно вносит вешалку ко мне в комнату.  Она
отличается от той, которую набросал Мак, и, когда  старик  устанавливает
ее, я вижу, в чем это отличие. У нее колоссальные ножки, этакие  могучие
кривые лапы. Они торчат во все стороны, так что,  куда  ни  поставь  эту
конструкцию, споткнешься обязательно. Я прошу  Мака  узнать  у  старика,
зачем он сделал такие мощные опоры.
   Столяр степенно поворачивается ко мне.
   - Я старался, чтобы было красиво. Я хотел сделать красивую вещь!
   Что можно возразить на этот вопль души художника? Я  Склоняю  голову,
готовая весь сезон спотыкаться о чудовищные лапы этого шедевра!
   В дальнем углу двора несколько каменщиков сооружают для  меня  туалет
из саманного кирпича.
   Вечером за обедом я спрашиваю у Мака,  какой  был  его  самый  первый
архитектурный проект.
   - Из практически осуществленных, -  отвечает  он,  -  вот  этот.  Ваш
туалет во дворе.
   Он мрачно вздыхает, и я преисполняюсь сочувствия.
   Когда Мак будет писать мемуары, вряд ли он с  гордостью  вспомнит  об
этом своем проекте!  Нет,  нельзя,  чтобы  первым  воплощением  мечтаний
молодого архитектора стал сортир из саманного кирпича  для  супруги  его
патрона.
   Сегодня к нам на  чай  придут  две  французские  монахини  и  капитан
Ле-Буато. Мы встречаем их еще в деревне и ведем к себе. И что же:  перед
крыльцом нас гордо встречает очередной шедевр нашего неутомимого столяра
- стульчак для туалета!

***

   Дом обретает все более цивилизованный вид. Комната, где  мы  спали  в
первую  ночь  и  куда  еженощно  сбегаются  тараканы,   превратилась   в
чертежную. Здесь Мак может работать в одиночестве, уединившись от людей.
(Тараканы, похоже, его не смущают.) Рядом с чертежной - столовая, дальше
идет коллекторская комната - для  хранения  наших  находок,  реставрации
керамики, сортировки, классификации  и  атрибуции  собранных  предметов.
(Благо столов там хватает!) Есть  еще  комнатушка,  совмещающая  функции
рабочего кабинета и гостиной. Там стоит стол с моей пишущей  машинкой  и
несколько шезлонгов. Дальше в бывшей квартире священника  находятся  три
спальни - уже без  мышей  (благодаря  арендованной  нами  кошке)  и  без
тараканов (благодаря нескольким слоям свежей побелки?), но не свободные,
однако, от блох! Это просто  какое-то  жуткое  нашествие.  Эти  существа
отличаются поразительной, просто вызывающей живучестью.  Им  нипочем  ни
"Китингс", ни "Флит", ни прочие новейшие  средства.  Обработка  кроватей
карболкой лишь сильнее вдохновляет этих насекомых  на  новые  спортивные
рекорды. Меня изводят не столько укусы, втолковываю я Маку,  сколько  их
лихие прыжки. Уснуть, когда блохи проводят  еженощные  скачки  на  твоей
пояснице, практически невозможно. Макс  страдает  еще  сильнее,  чем  я.
Однажды за поясом его пижамы я нахожу и убиваю  сто  семь  особей!  Макс
жалуется,  что  они  его  окончательно  вымотали.  И  уверяет,  что  мне
достались самые хилые экземпляры, не  то  что  ему.  Да,  да,  настоящие
посредственности, почти не умеющие прыгать.
   А у Мака, похоже, блох нет вообще! Это  чудовищная  несправедливость.
Вероятно, они просто забраковали эту совершенно не  подходящую  для  них
спортивную площадку.

***

   Жизнь вошла в привычную колею.  Каждое  утро,  едва  рассветет,  Макс
отправляется на раскопки. Чаще всего я иду с ним, но иногда остаюсь дома
и занимаюсь другой работой: склеиваю керамику и прочие находки, делаю  к
ним этикетки, а иногда  сажусь  за  пишущую  машинку  -  я  же  все-таки
писательница.  Мак  проводит  дома  два  дня  в  неделю  -  корпит   над
зарисовками.
   День на раскопках тянется долго, но если погода хорошая,  этого  даже
не замечаешь. Сперва, покуда солнце  не  поднялось  высоко,  воздух  еще
прохладный,  но  потом  становится  тепло,  что  очень  приятно.  Кругом
появилось множество цветов, в основном маленьких красных анемонов, как я
их называю (их латинское название, кажется, ranunculus).
   Основной костяк рабочих  -  из  Джараблуса,  родного  города  Хамуди.
Закончив сезонные работы в Уре, к нам присоединились  и  два  его  сына.
Яхья, старший, высокий парень с добродушной широкой ухмылкой. Он  чем-то
напоминает симпатичного пса. Алави, младший, красавчик и, похоже,  более
смышленый.  Но  темперамент  у  него  бешеный,  и  он  часто  становится
зачинщиком ссор. Здесь также работает их двоюродный брат  Абд  эс-Салам,
он тоже бригадир. Хамуди помог нам устроиться,  все  наладить  и  должен
теперь вернуться домой.
   Как  только  на   раскопки   пришло   подкрепление   из   Джараблуса,
спохватились и местные крестьяне.