ет одну вилку, мы почему-то всегда требуем нож - а что,  скажите  на
милость, можно резать за чаем?
   С глубоким вздохом Мансур продолжает свои нелегкие  хлопоты.  Сегодня
он твердо намерен всем угодить. Он снова смотрит на стол и кладет по две
вилки справа  от  каждой  тарелки,  а  в  оставшихся  свободными  местах
помещает где ложку, где нож. Тяжело  дыша,  расставляет  тарелки,  потом
яростно сдувает с  них  невидимую  пыль.  И  вот,  чуть  пошатываясь  от
напряжения, он отправляется на кухню доложить повару, что стол накрыт  и
можно доставать омлет из духовки, где он стоит добрых двадцать  минут  и
успел засохнуть - но зато не остыл. За нами посылают  поваренка  Ферида.
Он входит в гостиную с таким испуганным видом, будто  произошла  мировая
катастрофа. Узнав, что всего лишь готов обед, мы облегченно вздыхаем.
   Сегодня вечером Димитрий показывает высокий класс.
   Мы  начинаем  с  закуски,  как  в  заправских  ресторанах:  яйца  под
майонезом, сардины, холодная фасоль и анчоусы.
   Затем приступаем к фирменному  блюду  Димитрия  -  бараньей  лопатке,
фаршированной рисом, специями и изюмом.
   Во всем этом некая тайна. Сначала приходится разрезать многочисленные
нитки, после чего доступ к рису с  изюмом  открыт,  но  мяса  что-то  не
видно. Лишь под конец,  дойдя  до  костей,  мы  обнаруживаем  собственно
баранину. На сладкое у нас консервированный  компот  из  груш  (Димитрию
категорически запрещено готовить  десерт;  единственное  сладкое  блюдо,
которое он умеет готовить, заварной  крем  со  жженым  сахаром,  все  мы
терпеть  не  можем).  Когда  компот   съеден,   полковник   торжественно
объявляет, что он научил повара  готовить  одну  пикантную  закуску.  Мы
заинтригованы.  Нам  приносят  тарелочки  с  ломтем  арабской   лепешки,
обжаренной в жире, с еле ощутимым привкусом сыра. Мы откровенно заявляем
полковнику, что ожидали большего.
   На стол подается рахат-лукум, прекрасные фрукты  из  Дамаска,  и  тут
является  шейх  с  вечерним  визитом   вежливости.   Наши   раскопки   в
Шагар-Базаре  мгновенно  изменили  его   финансовое   положение   -   из
безнадежного банкрота он может в любую минуту превратиться  в  человека,
на которого посыпался золотой дождь. В связи с этим,  как  сообщили  нам
бригадиры, он нашел себе очередную жену - на сей раз из племени  езидов,
и по уши влез в долги - теперь  все  дают  ему  неограниченные  кредиты.
Настроение у шейха  превосходное.  Как  всегда,  он  вооружен  до  зубов
Небрежно сорвав с  плеча  винтовку,  он  ставит  ее  в  угол  и  тут  же
демонстрирует нам  достоинства  только  что  купленного  автоматического
пистолета.
   - Видите, какой замечательный механизм, - обращается он к полковнику,
направляя на него дуло. - Все очень просто. Нажимаешь пальцем вот сюда -
и сразу вылетает пуля за пулей.
   Полковник страдальческим голосом спрашивает, заряжен ли пистолет. Еще
бы!  Какой  смысл  носить  незаряженный  пистолет?  Полковник   проворно
пересаживается на другой стул. Чтобы отвлечь  шейха  от  новой  игрушки,
Макс протягивает ему блюдо с  рахат-лукумом.  Шейх  угощается  от  души,
потом обсасывает кончики пальцев и одаряет нас лучезарной улыбкой.
   - О, - говорит он, видя, что я  держу  "Тайме"  и  пытаюсь  разгадать
кроссворд, - так хатун умеет читать? Может быть, она и писать умеет?
   Макс отвечает, что да, умеет.
   - Какая ученая хатун, - говорит шейх уважительно, - Может  быть,  она
умеет лечить женщин? Тогда мои жены зайдут к ней  как-нибудь  вечером  и
спросят совета.
   Макс отвечает, что мы будем рады всем  его  женам,  только  хатун,  к
сожалению, не понимает по-арабски.
   - Да ничего, как-нибудь договорятся, - не унывает шейх.
   Макс спрашивает о его поездке в Багдад.
   - Еще ничего не решилось, - говорит тот, - знаете, трудности -  чисто
формальные.
   Мы же подозреваем, что трудности скорее финансовые.
   Ходят слухи, что он уже спустил  не  только  все  полученные  от  нас
деньги, но и хабар от рабочих из его деревни.
   - Знаете, во времена эль-Барона... - мечтательно начинает шейх.
   Но Макс ловко уводит разговор от мешков с золотом, спросив  у  шейха,
где расписка о получении им от нас шестидесяти сирийских фунтов.
   - Правительство потребует эту бумагу, - уверяет он.
   Тут и шейх в свою очередь быстренько  уходит  от  неприятной  темы  и
говорит, что он привел с собой родича, у  которого  что-то  стряслось  с
глазом. Тот ждет во дворе.  Не  могли  бы  мы  осмотреть  его  и  что-то
посоветовать? Мы выходим наружу - там  кромешная  тьма..,  рассматриваем
глаз с помощью фонарика. Картина просто  страшная  -  сплошное  кровавое
месиво. Мы говорим,  что  нужно  немедленно  обратиться  к  врачу.  Шейх
кивает. Его родственник собирается ехать в Алеппо. Не можем ли  мы  дать
ему письмо к доктору Алтуняну? Макс усаживается писать письмо и,  подняв
голову, спрашивает:
   - Так вы говорите, он ваш родственник?
   - Да.
   - Его имя?
   - Имя? - Шейх в полном недоумении. - Как же его имя... Пойду спрошу.
   Шейх снова выходит в темноту. Выясняется" что его родственника  зовут
Махмуд Хассан.
   - Махмуд Хассан, - повторяет Макс, записывая.
   - А может быть, - вдруг спрашивает шейх,  -  вам  нужно  его  имя  по
паспорту? Тогда Дауд Сулиман.
   Макс в некотором недоумении спрашивает,  как  же  больного  зовут  на
самом деле.
   - Да как хотите, так и зовите, хваджа,  -  милостиво  разрешает  шейх
Наконец письмо составлено, шейх забирает свою винтовку, благодарит  нас,
благословляет и скрывается вместе со своим странным спутником  во  мраке
ночи.
   Полковник и Кочка затевают спор по поводу романа Эдуарда  Восьмого  с
миссис Симпсон , потом переходят к обсуждению брака  как  такового,  после
чего каким-то непостижимым образом выруливают к проблеме самоубийства!
   Тут я не выдерживаю и ухожу спать.
   Сегодня сильный ветер. К полудню он усиливается еще больше.  Это  уже
настоящая  пыльная  буря.  Наш  архитектор,  пришедший   на   курган   в
тропическом шлеме, из-за него чуть было  не  погиб.  От  резкого  порыва
ветра шлем съехал на затылок, так что  ремешок  сам  собой  затянулся  у
бедняги на шее. Мишель, как всегда, спешит на выручку.
   - Forca! - кричит он и тянет что есть силы.
   Бедняга Кочка багровеет и начинает задыхаться.
   - Beaucoup forca ,  -  ободряет  Мишель
Кочка чернеет. Его едва успевают спасти.
   В конце рабочего дня вспыхивает  яростная  ссора  между  воинственным
Алави и Серкисом, нашим плотником. Как водится, из-за  какой-то  ерунды,
но, того и гляди,  это  кончится  бедой...  Макс  вынужден  вмешаться  и
провести воспитательную работу. С каждым  днем,  уверяет  Макс,  он  все
больше вживается в роль  директора  школы,  -  так  что  нравоучительные
нотации получаются у него уже  сами  собой.  Он  уже  мастерски  овладел
искусством демагогии.
   - Неужели вы думаете, - вопрошает Макс, - что я и хваджа полковник, и
хваджа архитектор всегда думаем одинаково, что у нас у всех одни и те же
мысли? Неужели вы думаете, что нам не хочется  поспорить?  Но  разве  мы
кричим друг на друга или размахиваем ножами? Нет! Все это мы откладываем
до лучших времен, когда вернемся в Лондон! Здесь у нас на  первом  месте
работа! Работа, и только работа! Мы должны держать себя в руках!
   Алави и Серкис потрясены до глубины души, ссора потушена,  теперь  их
взаимная вежливость просто умиляет, - когда, к  примеру,  они  церемонно
пропускают друг друга в дверях!

***

   Мы купили велосипед - поразительно  дешевый  японский  велосипед.  Он
поступает в полное распоряжение нашего Али, и тот страшно горд тем,  что
ему поручили дважды в неделю ездить в Камышлы за почтой. Он выезжает  на
рассвете - очень счастливый и очень важный, чтобы успеть возвратиться  к
чаю. Я с сомнением качаю головой и говорю Максу,  что  путь  до  Камышлы
неблизкий - сорок километров. Пересчитываю на мили: двадцать  пять  миль
туда, столько же обратно. Мальчишке это не под силу.
   - Отчего же, -  возражает  Макс,  проявляя,  на  мой  взгляд,  редкую
душевную черствость.
   Ближе к чаю ухожу искать Али.
   - Бедный мальчик, должно быть, совсем выбился из сил.
   Но его нигде нет. Димитрий наконец понимает, кого я ищу.
   - Али? Так он вернулся полчаса назад из Камышлы и  поехал  в  деревню
Гермаир, в восьми километрах отсюда, там у него приятель.
   Вот оно что! Я  окончательно  успокаиваюсь,  увидев,  как  ловко  Али
прислуживает за столом. Он весь  сияет  и  выглядит  очень  посвежевшим,
никакой усталости! Макс ухмыляется и таинственным шепотом произносит:
   - Помнишь Свисс Мисс?
   Ну  как  же  можно  ее  забыть?  Свисс  Мисс  была  одной   из   пяти
щенят-дворняжек на первых наших раскопках в  Арпачиа,  близ  Мосула.  Мы
дали всем пятерым клички: Клубок, Буджи, Белый Клык,  Озорница  и  Свисс
Мисс. Буджи умер юным от обжорства. Однажды кто-то из бригадиров  принес
нам так называемый "кулич" - что-то вроде кекса,  их  едят  на  Пасху  в
некоторых христианских сектах. Это угощение  оказалось  слишком  тяжелым
для желудка. По крайней  мере  всем  нам  от  него  стало  нехорошо,  и,
опасаясь за желудок нашей маленькой гостьи, которая  за  чаем  принялась
уписывать кулич за обе щечки, мы поспешили отдать остатки щенку.  Буиджи
с жадностью набросился на щедрый дар - и тут же умер.
   То была блаженная кончина - завидная участь! Среди остальных  четырех
Свисс Мисс - была признанной фавориткой Хозяина. Она являлась к Максу на
закате,  когда  заканчивалась  работа,  а   он,   в   благодарность   за
преданность, ласково чесал ей шею. После чего все  собаки  выстраивались
возле кухни в шеренгу под предводительством Свисс  Мисс.  Макс  выкликал
каждую по имени, и они получали свой обед.
   Однажды Свисс Мисс в какой-то переделке сломала  ногу  и  чуть  живая
приковыляла домой. Однако выжила. Когда пришло время отъезда,  я  просто
не знала, как быть. Хромая, она погибнет без нас! "Единственный выход, -
настаивала я, - пристрелить - нельзя же обрекать ее на голодную смерть".
Макс не желал об этом  слышать.  Он  уверял  меня,  что  Свисс  Мисс  не
пропадет. Я возражала: здоровые-то собаки, возможно, не пропадут, но она
- калека, как она сможет  добывать  себе  пропитание?  Мы  тогда  крепко
поспорили с Максом. В конце концов он меня убедил, и  мы  уехали,  сунув
старику садовнику некоторую сумму и умоляя его позаботиться  о  собаках,
"особенно о Свисс Мисс".
   Особой надежды на то, что он выполнит нашу просьбу, у меня  не  было.
Целых два года потом меня преследовали мысли о  несчастной  псине,  и  я
корила себя - надо было проявить твердость. И вот проезжая  в  следующий
раз через Мосул, мы заглянули в  дом,  где  жили  два  года  назад.  Дом
казался вымершим. Я тихо сказала:
   - Где-то теперь наша Свисс Мисс?
   В ответ послышалось негромкое рычанье. На ступеньках сидело  существо
весьма  устрашающего  вида  (даже  в  детстве  Свисс  Мисс  красотой  не
отличалась). Собака поднялась с крыльца, и я увидела, что она  припадает
на одну лапу. Мы позвали ее, и она завиляла хвостом, хотя  и  продолжала
рычать. Из кустов выскочил маленький щенок и бросился  к  матери.  Свисс
Мисс, похоже, нашла очень  красивого  муженька,  потому  что  щенок  был
прелестный. Мамаша с детенышем приняли  нас  благосклонно,  но  довольно
сдержанно.
   - Видишь, - назидательным тоном сказал мне Макс, - я же тебе  говорил
- она не пропадет. Вон какая толстая.
   Свисс Мисс умница, поэтому и выжила. Представляешь,  чего  бы  мы  ее
лишили, пристрелив из милосердия!
   С тех пор, когда я чересчур о ком-нибудь беспокоюсь, не  в  меру  все
драматизируя, Макс сразу говорит мне "Свисс Мисс", и терзаниям конец!..
   Мула так и не купили. Зато  купили  настоящую  лошадь,  а  не  старую
клячу, которую присмотрел наш экономный Мишель.  Она  была  великолепна,
поистине принцесса!
   Вместе с лошадью, вероятно, в качестве жизненно важного ее  атрибута,
к нам пожаловал черкес - Ах, какой  человек!  -  заходится  от  восторга
Мишель. - Черкесы знают все о лошадях. Они живут ради лошадей. Как он  о
ней заботится! Только и думает об ее удобстве! И такой вежливый человек!
Так хорошо со мной разговаривает!
   Макс невозмутимо отвечает: время покажет, что это за человек. Черкеса
представляют нам. Он весел, ходит в высоких сапожках - ни дать ни  взять
- персонаж из русского балета.

***

   Сегодня нам наносит визит французский коллега из Мари. Он приводит  с
собой архитектора. Как и многие французские архитекторы, он больше похож
на какого-то святого мученика, а не на художника.  И  бороденка  у  него
соответствующая - совсем жидкая. Он не говорит  ничего,  кроме:  "Мерси,
мадам", это вежливый отказ от всякого  угощения.  Он  скромен  донельзя.
Мосье Парро объясняет, что у архитектора больной желудок.
   Мило с нами пообщавшись, гости собираются отбыть.
   Мы восхищаемся их машиной.
   Мосье Парро печально констатирует:
   "Oui, c'est une bonne machine, mais elle va trop vite. Beaucoup  trop
vite . - И добавляет:
   - L'annse derniere elk a tue deux de  mes  architectes!"  .
   Архитектор  с  мученическим  видом  садится  за  руль,   и   внезапно
автомобиль срывается с места со скоростью шестьдесят миль в час,  подняв
тучи пыли, и мчится по буграм  и  ухабам,  петляя  по  улочкам  курдской
деревни. Я не удивлюсь, если и этот архитектор, не  устрашенный  судьбой
своих   предшественников,   окажется   жертвой   превышенной   скорости.
Разумеется, виноват всегда автомобиль,  а  не  тот,  чья  нога  жмет  на
акселератор.

***

   Французская армия проводит маневры.  Это  приятно  возбуждает  нашего
полковника, прирожденного вояку.
   Но его пылкий интерес у французских офицеров понимания не  находит  -
они глядят на  полковника  с  подозрением.  Я  объясняю  ему,  что  они,
вероятно, считают его шпионом.
   - Меня?! Шпионом?!! - негодует полковник. - Неужто такое может прийти
в голову?
   - Очевидно, пришло!
   - Да я задал им всего несколько безобидных вопросов! Меня  интересуют
только технические моменты. Но они отвечают  всегда  так  расплывчато  и
неохотно!
   Бедный полковник! Ему так хочется потолковать с коллегами, а ему  все
время дают от ворот поворот!
   Маневры беспокоят и наших рабочих, но  в  несколько  другом  аспекте.
Один из них, угрюмый бородач, подходит к Максу.
   - Хваджа, а аскеры не повредят моим делам?
   - Да нет, они вовсе не приближаются к раскопкам, так  что  работа  не
пострадает.
   - Да я совсем не о работе, хваджа, я о своих собственных делах.
   - А какие это у тебя "собственные дела"?
   Рабочий с гордостью сообщает, что он занимается контрабандой сигарет.
Провоз сигарет через границу с Ираком -  это  целая  наука.  Как  только
автомобиль  таможенников  покидает  деревню,  туда  на  следующий   день
прибывают контрабандисты. Макс спрашивает, неужели  таможенники  никогда
не возвращаются на следующий день?
   Рабочий смотрит укоризненно. Конечно нет. Иначе у всех была  бы  куча
неприятностей,  а  так  рабочие  с  удовольствием  покуривают  сигареты,
которые стоят им всего пару пенсов за сотню!
   Макс как-то решил выяснить, сколько они вообще тратят на себя  денег.
Прибывшие из дальних деревень берут с собой из дома  мешок  муки,  этого
хватает на десять дней.
   Хлеб для них печет кто-нибудь в деревне - делать это самим  считается
унизительным. Иногда им перепадает рис и кислое молоко.  Мы  прикидываем
цены, и получается, что рабочие тратят на себя всего два пенса в неделю.
   Двое турецких рабочих тоже явились разузнать об аскерах.
   - Хваджа, они не причинят нам вреда?
   - Да с чего бы им причинять вам вред?
   Эти турки явно не контрабандисты. Один из кайловщиков успокаивает их.
   - Вам-то чего бояться, - говорит он. - Вы же носите кефеды.
   Так называется местный головной убор. Арабы и курды в  своих  кефедах
презрительно тычут пальцами в  несчастных  турок,  надевших  по  приказу
Мустафы Кемаля  европейские  головные  уборы,  и  издевательски  кричат:
"Турок!
   Турок'". Поистине худо здесь приходится всякой голове в кепке.
   Вечером, когда мы уже почти отобедали,  влетает  испуганный  Ферид  и
трагическим голосом объявляет: шейх привел пятерых своих жен на прием  к
хатун! Я начинаю  нервничать.  Похоже,  я  успела  приобрести  репутацию
медицинского светила, совершенно незаслуженно.
   Если курдские женщины не стесняясь описывают свои хвори Максу,  чтобы
он передал мне, то арабские скромницы осмеливаются зайти, лишь  когда  я
одна. Объясняемся мы в основном с помощью пантомимы. Изобразить  жестами
головную боль  нетрудно;  в  этих  случаях  самое  надежное  средство  -
аспирин. При воспалении глаз - а таковое случается довольно  часто  -  я
даю борную кислоту, хотя объяснить способ ее применения уже сложнее.
   Я говорю:
   - Май харр, - что означает "горячая вода".
   Больная повторяет:
   - Май харр.
   После этого я беру щепотку борной кислоты и говорю - Митл хадха, -  и
показываю жестом, как промывают глаза. Больная изображает в  ответ,  как
одним духом выпивает раствор. Я качаю головой: это  наружное  лекарство,
пить нельзя - оно только  для  глаз.  Пациентка  в  растерянности  А  на
следующий день бригадир передает  нам,  что  жена  Абу  Сулеймана  очень
благодарна хатун за чудодейственное лекарство. Она промыла им  глаза,  а
потом выпила все до последней капли!
   Чаще всего пациентка начинает истово тереть себя по животу. Этот жест
может означать либо нелады с пищеварением, либо жалобу на  бесплодие.  В
первом случае отлично помогает питьевая сода, а что до второго.., то  же
средство непостижимым образом помогает иногда и в этом...
   - Белый порошок твоей хатун в прошлый раз  сотворил  чудо!  Теперь  у
меня двое крепких сыновей-близнецов!
   Вспоминая свои прошлые удачи,  я  все-таки  невольно  волнуюсь  перед
предстоящим  испытанием.  Макс  с  обычным  своим  оптимизмом  старается
ободрить меня. Шейх сказал ему, что у одной из его жен что-то с глазами.
Наверняка поможет борная кислота. Разумеется, жены шейха, в  отличие  от
деревенских женщин, носят паранджу.  Так  что  для  осмотра  "пациентки"
приходится брать фонарь и идти в один из пустых  сараев.  Я  удаляюсь  в
"кабинет" под  скабрезные  комментарии  полковника  и  Кочки,  решивших,
вероятно, окончательно меня смутить.
   Возле  крыльца  собралось  человек  двадцать.  Из   мрака   доносится
радостный рык шейха, который тычет пальцем в высокую фигуру в  парандже.
Поздоровавшись  с  гостями,  иду  в  "кабинет-сарай".  Следом  за   мной
почему-то устремляются все пять женщин. Они очень  возбуждены,  болтают,
смеются. Дверь за нами закрывается. Макс и шейх остаются  снаружи  -  на
всякий случай.
   Я немного растеряна - сразу столько пациенток! Неужели  они  все  его
жены? И неужели все нуждаются в медицинской помощи?
   Они снимают паранджу. Высокая женщина очень молода и  очень  красива.
Наверняка это и есть новая жена шейха. Главная  жена  гораздо  старше  -
выглядит она лет на сорок пять, значит, ей около тридцати. На каждой  из
дам - множество украшений, и все, они явно принадлежат к  жизнерадостной
и красивой курдской породе. Женщина средних лет показывает на свои глаза
и хлопает себя по лицу. Увы, тут борная не поможет! Скорее это  какая-то
острая вирусная инфекция.
   Через  дверь  я  объясняю  ситуацию  Максу.  Похоже,  говорю  я,  это
серьезное заболевание крови, и следует срочно отвезти ее  в  больницу  в
Дейр-эз-Зор или Алеппо. Там ей проведут курс  инъекций.  Макс  переводит
мои слова шейху. Тот смотрит на меня чуть ли не с ужасом.
   - Он поражен твоим умом, - говорит мне Макс - Доктор в  Багдаде  тоже
сказал ему, что ей нужны уколы. Теперь, когда ты подтвердила его  слова,
шейх обещает серьезно заняться ее лечением. Как-нибудь он отвезет  ее  в
Алеппо.
   Я говорю, что надо бы сделать это поскорее. Этим летом, обещает шейх.
В крайнем случае, осенью. Куда спешить? На все воля Аллаха.
   Младшие жен