сострадание  к  бедняге  как  самый  настоящий
подвиг.
   Кто из нас, вдруг спрашивает Макс, действительно поможет  незнакомому
человеку, когда никто тебя не видит и не осудит за равнодушие, когда  ты
даже не знаешь, сумеешь ли ты ему помочь?
   Полковник отвечает твердо:
   - Все, конечно!
   - Не знаю, не знаю, - гнет  свое  Макс.  -  Представим,  что  человек
умирает в пустыне. Вспомните: смерть здесь не воспринимают как трагедию!
А вы торопитесь, у вас срочное дело. Вам совсем ни к чему эта задержка и
малоприятные хлопоты. Человек этот для вас никто!  И  никто  никогда  не
узнает, что вы прошли мимо, поскольку, в конце концов, это не ваше дело,
и вообще, скоро кто-нибудь,  возможно,  пройдет  следом,  он  и  поможет
умирающему. Ну и тому подобное...
   Мы   все   сидим,   задумавшись.   Макс   несколько   ошеломил   нас.
Действительно, так ли уж мы на самом деле гуманны?  После  долгой  паузы
Кочка тихо-тихо говорит:
   - Я думаю, что я помог бы. Думаю, да. Сперва, может, прошел бы  мимо,
но потом.., потом устыдился бы и вернулся обратно!
   Полковник соглашается:
   - Вот именно. Потому что все равно потом душа была бы не на месте.
   Макс заявляет, что, скорее всего, он тоже помог бы  умирающему,  хотя
не исключает, что, увы, прошел бы мимо. Я  тоже  не  слишком  уверена  в
своем милосердии.
   Мы все некоторое время молчим, потом я вдруг  осознаю,  что  Мак,  по
своему обыкновению, не участвует в дискуссии.
   - А ты что скажешь. Мак?
   Он, вздрогнув, возвращается из своих мечтаний на грешную землю.
   - Я? - переспрашивает он несколько недоуменно. - Я бы прошел мимо. Не
остановился бы.
   - Не остановился бы? Точно?
   Мы все как один с любопытством смотрим на Мака, качающего головой. На
человека, который просто воплощает собой истинного джентльмена...
   - Люди мрут здесь как мухи. Каждый знает, что  смерть  может  настичь
его в любой момент - не сегодня, так завтра, и  это  для  них  не  имеет
значения. Я уверен,  что  ради  меня  никто  из  них  и  не  подумал  бы
остановиться.
   И он прав, никто из местных точно не остановился бы.
   Между тем он продолжает своим мягким, тихим голосом:
   - Думаю, следует делать то, что делаешь,  не  отвлекаясь  ни  на  что
постороннее.
   Все раскрыли от изумления рты. И тут я решила кое-что выяснить:
   - Мак, ну а если там будет лежать умирающая лошадь?
   -  О,  лошадь!  -  встрепенулся  Мак  -  куда  девалась   его   былая
отрешенность! - Ну, это совсем другое дело! Конечно же я попытался бы ее
спасти!
   Мы оглушительно хохочем, но он решительно не может  понять,  что  тут
смешного.

***

   Сегодня определенно День Великого Запора. В последние несколько  дней
здоровье Абд эс-Салама обсуждается всеми. Ему предлагают все мыслимые  и
немыслимые лекарства. Результата -  никакого,  кроме  того,  что  старик
"очень ослаб", как он сам говорит.
   - Мне бы поехать в Камышлы, хваджа, меня уколют иголкой и вернут  мне
силу!
   Еще большую тревогу вызывает состояние некоего Салеха Хассана, его не
берет никакое слабительное - ни пилюли Эно,  ни  полбутылки  касторового
масла.  У  Макса  еще   сохранилось   немного   "лошадиного"   лекарства
французского доктора. Он прописывает Салеху  убийственную  дозу  и  даже
обещает, что, если его кишечник "проснется" до захода солнца, он получит
большой бакшиш. С этого момента вокруг больного толпятся родственники  и
друзья. Они  водят  его  весь  день  по  холму,  подбадривая  криками  и
беспокойно поглядывая на солнце, неумолимо клонящееся к  закату.  И  вот
через четверть часа после фидоса раздаются ликующие крики,  а  радостная
весть разносится по всей округе, как пожар. Шлюзы отворились! Окруженный
радостной толпой, бледный страдалец препровождается  в  дом  -  получить
обещанную награду!

***

   Субри, который последнее время многовато на  себя  берет,  решительно
взялся за обустройство нашего дома в Браке. Как и все вокруг, он печется
о нашей "репутации", и, на его взгляд, мы  живем  чересчур  скромно.  Он
убедил Мишеля  раскошелиться  и  купить  бульонные  чашки  на  базаре  в
Камышлы. И теперь они вместе с огромной  супницей  появляются  на  нашем
небольшом  столе  каждый  вечер,  так  что  все   остальное   приходится
переносить  на  кровать.  Ферид,  полагающий,  что  любое  блюдо   можно
накладывать и есть ножом,  пристыжен,  и  на  столе  появляется  великое
множество столовых приборов. А еще Субри купает  Хийю,  нашу  собаку,  и
расчесывает свалявшуюся шерсть огромным гребнем, тоже купленным  скрягой
Мишелем, и даже завязывает ей на шее  розовый  бант.  Хийю  предана  ему
безгранично!
   Прибыла жена водовоза и трое из десяти его детей.  "Твоя  работа'"  -
укоряет меня Макс. Женщина эта очень неприятная, постоянно ноет, и  дети
тоже не лучше, с вечно сопливыми носами. Ну почему у детенышей животных,
даже брошенных на произвол судьбы,  не  бывает  соплей?  Ни  котята,  ни
щенки, ни ослики, по-моему, не страдают от насморка Благодарные родители
требуют от отпрысков, чтобы  те  целовали  рукава  их  благодетелей  при
всяком удобном случае. Дети так и делают, несмотря на все  наши  попытки
избежать этой церемонии. Их носы тут же становятся значительно  чище,  а
Макс с опаской смотрит на свой рукав.
   В эти дни мы раздаем огромное количество  аспирина  -  у  всех  болит
голова. Очень жарко и душно, как перед  грозой.  Наши  пациенты  успешно
совмещают достижения западной и восточной  медицины  Проглотив  полпачки
аспирина, они бегут к шейху, который прикладывает к их лбам  раскаленные
металлические  кружочки,  дабы  "изгнать  злого  духа".  Не  знаю,   чье
лекарство помогает лучше.

***

   Сегодня утром, придя к нам  в  спальню  "убираться",  Мансур  находит
змею. Она свернулась кольцами в корзине под умывальником. Поднялся дикий
переполох. Все сбегаются, чтобы принять  участие  в  казни  этой  твари.
Теперь, прежде чем улечься, я прислушиваюсь к каждому шороху.
   Но постепенно страх уходит, через три дня я забываю о змее.
   Как-то за завтраком я спрашиваю  у  Мака,  не  дать  ли  ему  подушку
помягче, - и при этом поглядываю на Кочку, - Да нет, наверное, - говорит
удивленный Мак. - А чем плоха моя подушка?
   Я торжествующе смотрю на Кочку. Тот ухмыляется.
   - Я вам не верил, - признался он позднее. - Думал, вы  все  сочиняете
про Мака. Но он неподражаем! Все, что он  носит,  по-моему,  никогда  не
пачкается и не мнется! И ведь у него и правда ничего нет с собой,  кроме
коврика и дневника, даже ни одной книги. Не знаю,  как  ему  удается!  Я
окидываю взглядом принадлежащую Кочке половину комнаты, которую он делит
с полковником. Этот художественный  беспорядок  очень  живописен  и  как
нельзя  лучше  характеризует  яркую  индивидуальность  хозяина.   Только
титанические усилия полковника не позволяют этой живописной  небрежности
просочиться и на его половину.
   Во дворе под окном Мишель вдруг начинает яростно колотить  по  капоту
"Мэри" кувалдой, и мой собеседник пулей  вылетает  во  двор,  чтобы  его
усмирить.
   Пришла отчаянная жара, и Кочка снимает с себя все что можно. Макс же,
следуя  примеру  местных,  напяливает  не  только  рубашку  с   длинными
рукавами, но даже свою толстую твидовую куртку, застегнув ее  до  самого
подбородка, - и, похоже, солнце ему нипочем!
   А Мак - все тому свидетели! - даже не загорел.
   Приближается великий и ужасный День Дележки. В конце сезона  директор
Департамента древностей приедет сам или пришлет своих представителей для
распределения найденных во время раскопок ценностей. В  Ираке  тщательно
оценивали каждый предмет, осмотр занимал несколько дней. В Сирии система
проще. Максу доверено самому поделить все найденное на две части,  затем
сирийский представитель осмотрит обе коллекции и решит, какую он оставит
для Сирии. Другая будет упакована для передачи Британскому музею.  Особо
интересные объекты из сирийской  коллекции  разрешается  тоже  взять  на
время в Лондон - для изучения, для выставок, для фотографирования и тому
подобного. Самое мучительное - это разделение находок на две  коллекции.
От  некоторых  замечательных  вещиц  приходится  отказываться   -   либо
компенсировать их равноценными. Макс призывает  нас  всех  для  принятия
справедливого решения. Все находки он раскладывает на две равные кучки -
бронзовые  резцы,  амулеты,  керамику,  бусины,  изделия  из  кости,  из
обсидиана.  После  чего  поочередно  приглашает  каждого  из  нас  и   с
пристрастием допрашивает:
   - Итак, какой из двух лотов ты бы выбрала - А или Б?
   - Я бы взяла Б.
   - Так, хорошо. Зови Кочку.
   - Ну что, А или Б?
   - Б, - отвечает Кочка.
   - Полковник?
   - А, конечно. Никаких сомнений.
   - Мак?
   - Думаю, Б.
   - Хм, - говорит Макс. - Б явно перевешивает!
   И перекладывает  очаровательный  каменный  амулет  в  виде  лошадиной
головы из кучки Б в кучку А, заменяя его довольно бесформенной овцой,  и
делает еще  несколько  замен.  Нас  снова  вызывают.  На  этот  раз  все
единогласно выбирают лот А.
   Макс рвет на себе волосы.
   В конце концов мы окончательно запутываемся  и  уже  не  в  состоянии
что-либо оценить.
   Тем временем Кочка и Мак  лихорадочно  заканчивают  зарисовки  и  дни
напролет торчат на городище, снимая план  древней  застройки.  Полковник
просиживает до поздней ночи над классификацией и  атрибуцией  оставшихся
находок. Я ему помогаю, и  мы  яростно  спорим  по  поводу  наименования
предметов.
   - Голова лошади, стеатит, три сантиметра, - говорит полковник.
   Я. Еще чего! Это голова барана!
   Полковник. Ничего подобного. Вон уздечка!
   Я. Это же рог!
   Полковник. Эй, Мак, что это, по-твоему?
   Мак. Это газель.
   Полковник. Кочка, это кто?
   Я. Это баран!
   Кочка. Вылитый верблюд.
   Макс. В тот период не  было  верблюдов.  Верблюд  -  это  современное
домашнее животное.
   Полковник. Ну, а вы, Макс, как бы это назвали?
   Макс. Стилизованный букраниум!
   Продолжая примерно в том же духе, переходим  к  загадочным  маленьким
амулетам, похожим на  человеческие  почки,  а  напоследок  к  вовсе  уже
непонятным,  каким-то  двусмысленным  штуковинам,  которым   присваиваем
условное наименование "предмет культа".
   Я проявляю и печатаю снимки: приходится заниматься этим часов в шесть
утра - потом становится чересчур жарко и вода слишком нагревается.
   Наши рабочие один за другим покидают нас.
   - Время урожая, хваджа. Надо идти.
   Цветы давно отцвели  и  съедены  пасущимся  скотом.  Наш  телль  стал
тускло-желтым. Вокруг, на равнине, спелая пшеница  и  ячмень.  Урожай  в
этом году на славу.

***

   Настает роковой день. Мосье Дюнан с супругой должны прибыть к вечеру.
Они наши старые друзья, мы навещали их в Библосе по  пути  в  Бейрут.  К
встрече гостей готовится грандиозный (по  нашим  понятиям!)  обед.  Хийю
искупали.  Макс  бросает  последний  страдальческий  взгляд  на   честно
поделенные находки, разложенные на длинных столах для обозрения.
   - Не знаю, по-моему, я все уравновесил,  -  говорит  он.  -  Если  мы
теряем этот прелестный маленький амулет  "голова  лошади"  и  уникальную
цилиндрическую печать  (потрясающая  вещь!),  то  берем  себе  шагарскую
мадонну и амулет в виде обоюдоострого топора, ну, и вон тот изумительный
резной сосуд... Но, с другой стороны,  у  них  останется  тот  расписной
керамический сосуд раннего периода!
   О черт, сколько можно... Вот все вы, что бы выбрали?
   Из  сострадания  мы  наотрез  отказываемся  продолжать  эту  пытку  и
говорим, что не можем выбрать. Макс удрученно  бормочет,  что  у  Дюнана
хороший глаз.
   - Уж он-то не прогадает!
   Мы уводим его прочь из комнаты.
   Наступил вечер - Дюнанов все нет.
   - Что с ними могло случиться? - размышляет Макс.  -  Разумеется,  как
нормальные люди они медленнее, чем  девяносто  миль  в  час,  не  ездят.
Надеюсь" они не попали в аварию.
   Десять часов. Одиннадцать. Никого. Макс волнуется, что Дюнаны поехали
в Брак вместо Шагара.
   - Да нет, они знают, что мы сейчас здесь.
   В полночь мы, не выдержав, ложимся спать. Здесь не принято ездить  по
темноте.
   Но через пару часов слышим шум мотора. Мальчишки выбегают и  радостно
орут:
   - Прибыли!
   Мы выскакиваем из постелей, натягиваем на себя что попало и  бежим  в
гостиную. Это Дюнаны,  они  действительно  поехали  в  Брак.  Уезжая  из
Хассече, они спросили,  "где  идут  раскопки",  и  один  из  землекопов,
работающих у нас в Браке, туда их и направил. По пути они заблудились  и
долго искали дорогу. В Браке им сказали, что мы все здесь, в  Шагаре,  и
дали проводника. Они проездили весь день, но вид у них веселый и бодрый.
   - Вы должны поесть, - заявляет Макс.
   Мадам Дюнан говорит, что это вовсе не обязательно.
   Впрочем, бокал вина с печеньем не помешают.
   И в этот миг появляется Мансур, за  ним  Субри:  они  тащат  обед  из
четырех  блюд!  Как  здешним  слугам  удаются  подобные  чудеса   -   не
представляю! Выясняется, что наши гости целый день ничего не ели и очень
проголодались. Мы пируем почти всю ночь, а Мансур  и  Субри,  сияя,  нам
прислуживают.
   Когда мы наконец отправляемся спать, Макс мечтательным голосом  сонно
бормочет, что хотел бы взять Мансура и Субри с собой в Англию.
   - Они бы нам очень пригодились.
   Я соглашаюсь, что Субри я бы взяла. И  тут  же  представляю,  как  он
будет смотреться среди английской прислуги - в масляном пуловере, с  его
огромным кинжалом,  с  небритым  подбородком,  с  его  громовым  смехом,
разносящимся эхом по всем комнатам. А что только он не  вытирает  чайным
полотенцем!
   Слуги на Востоке напоминают  мне  джиннов  Неведомо  откуда  являются
именно в момент нашего приезда. И как они о нем  узнают?  Мы  ничего  не
сообщаем о сроках, но вот мы прибыли -  и  нас  встречает  Димитрий.  Он
пришел пешком с побережья, чтобы быть на месте, когда мы появимся.
   - Как ты узнал, что мы едем?
   - Все знают, что в этом  году  снова  будут  копать.  -  И  добавляет
несмело:
   - Это очень хорошо. Мне надо помогать семье.  У  меня  два  брата,  у
одного восемь детей, у другого десять. Они много едят. Надо зарабатывать
на еду. На раскопках  заработок  хороший.  Я  сказал  жене  брата:  "Бог
милостив. В этом году голодать не будем. Хваджи снова приезжают копать!"
   Димитрий  смиренно  удаляется  на  свою  кухню,  сверкая   цветастыми
штанами. Рядом с его добрым задумчивым лицом  меркнет  даже  материнская
улыбка Мадонны из Шагара. Он любит щенков, котят и  детей.  Единственный
из слуг, кто никогда ни с кем не ссорится, это Димитрий. У него даже нет
собственного ножа, если не считать кухонных.
   Все позади! Великая Дележка  состоялась.  Мосье  и  мадам  Дюнан  все
осмотрели, изучили, потрогали. Мы стояли рядом,  изнемогая  в  ожидании.
Мосье Дюнан обдумывал свое решение целый час... Наконец  он  выбрасывает
руку в стремительном галльском жесте:
   - Ну что ж, я беру это!
   Как только он выбрал,  -  такова  человеческая  натура!  -  мы  сразу
решили, что наша доля немного хуже.
   Однако  наше  напряжение  наконец   спадает,   и   настроение   резко
улучшается, становится почти праздничным. Мы показываем гостям раскопки,
разглядываем вместе рисунки и  планы,  сделанные  нашими  архитекторами,
везем их на экскурсию в  Брак,  обсуждаем,  чем  займемся  на  следующий
сезон. Макс и Дюнан спорят, согласовывая сроки, мадам Дюнан веселит  нас
суховатыми, но остроумными замечаниями. Мы болтаем по-французски,  хотя,
мне кажется, она неплохо говорит и по-английски. Ее забавляет  Мак,  чье
участие в разговоре сводится к словам "oui"  и  "nоn"  .
   - Ah, votre petit architecte, -  замечает  она,  -  il  ne  sait  pas
parler? II a tout de meme 1'air intellegent! .
   Мы переводим эту фразу Маку, но он непробиваем.
   На следующий день Дюнаны готовятся к отбытию, впрочем,  приготовлений
не  так  уж  много,  какие-либо  съестные  припасы  они  брать  с  собой
отказываются.
   - Но воду-то вы возьмете? - настаивает Макс, которого  жизнь  в  этих
краях приучила всегда брать с собой запас воды.
   Они беззаботно качают головами.
   - Ну, а если авария?
   Мосье Дюнан смеется, снова качая головой;
   - Исключено. - Он включает зажигание, и машина срывается  с  места  -
это в стиле французов! - со скоростью шестьдесят миль в час.
   Теперь  понятно,  почему  в   этих   краях   так   часто   гибнут   в
автокатастрофах археологи!
   Теперь  предстоит  все  упаковывать.  Контейнеры,  один  за   другим,
заполняются, запираются, наносится трафаретная надпись.  На  это  уходит
несколько дней.
   Начинаем собираться и мы сами. Из Хассече решили ехать по заброшенной
дороге в сторону города Ракка, там мы должны пересечь Евфрат.
   - И мы увидим Балих! - добавляет Макс.
   Так же восторженно он произносил когда-то слово "Джаг-Джаг",  и,  мне
кажется,  он  задумал  и  там  покопать,  прежде  чем  мы   окончательно
расстанемся с Сирией.
   - Балих? - осведомляюсь я невинным  тоном,  вроде  бы  ни  о  чем  не
догадываясь.
   - А по всему берегу - множество огромных теллей,  -  говорит  Макс  с
благоговением.

Глава 10

Путь в Ракку

   Итак, мы уезжаем!  Дом  закрыт,  окна  заколочены.  Серкис  прибивает
последнюю доску. Шейх стоит рядом  и  раздувается  от  важности.  Мы  не
должны беспокоиться, все будет  в  полной  сохранности.  Нашим  сторожем
будет самый надежный человек в деревне. Он будет печься о  нашем  добре,
как о своем собственном, день и ночь, уверяет нас шейх.
   - Не бойся, брат! Даже если мне придется  платить  этому  сторожу  из
собственного кармана, я это сделаю.
   Макс улыбается. Он знает, что большая часть того,  что  уже  уплачено
сторожу, пойдет на взятку шейху.
   - Я знаю, - говорит он, - все будет в сохранности под вашим неусыпным
оком. Имущество под крышей и не испортится, а что до самого дома, то  мы
будем счастливы передать его в таком же исправном виде,  когда  наступи!
срок!
   - О, пусть он лучше никогда не наступит! - восклицает шейх.  -  Ведь,
когда он наступит, вы уже больше не  приедете,  и  для  меня  это  будет
великая печаль. - И с надеждой в голосе добавляет:
   - Вы ведь будете копать еще только один сезон, правда?
   - Один или два - кто знает? Это уж как дела пойдут.
   - Как жаль, что вы  не  нашли  золота,  только  камни  и  черепки,  -
сокрушается шейх.
   - Для нас они не менее ценны.
   - Ну нет, золото всегда золото.  -  Глазки  шейха  загораются  алчным
огнем. - Эх, вот во времена эль-Барона...
   Но Макс успевает его перебить:
   - Какой подарок привезти вам из Лондона?
   - О, мне ничего не нужно. Совсем ничего. Золотые часы, конечно, иметь
неплохо.
   - Я запомнил.
   - Не подобает братьям толковать о подарках! Мое единственное  желание
- служить верой и правдой вам и  правительству.  Даже  если  я  останусь
из-за этого без гроша - все равно это великая честь для меня.
   - Наше сердце не найдет покоя, пока мы не уверимся, что принесли  вам
лишь доход, - отвечает Макс ему в тон.  -  И  не  нанесли  вам  никакого
ущерба.
   Но тут Мишель, занятый преимущественно тем,  что  ворчал  на  всех  и
подгонял, наконец угомонился и доложил: все готово и можно ехать.
   Макс проверяет бензин и масло и  еще,  захватил  ли  Мишель  запасные
канистры с бензином, как было ведено, или  его  опять  настиг  очередной
приступ "экономии". Надо проверить и провизию, запас воды, багаж - наш и
слуг; все, слава Богу, в порядке, "Мэри"  загружена  до  предела.  Часть
тюков на крыше, а среди них гордо  восседают  Мансур,  Али  и  Димитрий.
Субри  и  Ферид  возвращаются  в  Камышлы,  бригадиры  едут  поездом   в
Джараблус.
   - Прощай, брат, - кричит шейх, внезапно хватая полковника в объятия и
лобызая его в обе щеки.
   Все остальные члены экспедиции в полном восторге.
   Лицо полковника  делается  сизым  как  слива.  Шейх  тем  же  манером
прощается с Максом и трясет руку "инженеру".
   Макс, полковник. Мак и я садимся в "Пуалю"