. Кочка едет  с  Мишелем  в
"Мэри", чтобы пресекать неожиданные идеи, которые того зачастую  осеняют
в дороге. Макс уже в десятый раз инструктирует Мишеля. Он  должен  ехать
за нами на расстоянии не более и не менее трех  футов.  Если  он  только
попробует наезжать на осликов и кротких старушек, его жалованье  тут  же
автоматически  уменьшится  вдвое.  Мишель  бормочет:  "Магометане!",  но
послушно салютует: "Tres bien!" .
   - Ладно, кажется, ничего не забыли, отправляемся!
   Все здесь?
   У Димитрия в руках два щенка. Хийю стоит рядом с Субри. Тот кричит:
   - Она у меня будет как игрушка к вашему приезду!
   - А где Мансур?! Где этот олух? - кричит Макс. - Если он  сию  минуту
не появится, уедем без него!
   - Present! - кричит, надрываясь, неожиданно  появившийся  Мансур.  Он
тащит две огромные зловонные овечьи шкуры.
   - Ты это не возьмешь! Фу, гадость какая!
   - Но мне ведь в Дамаске за них хорошо заплатят.
   - Ну и вонь!
   - Солнце их высушит, пока мы едем.  Я  их  растяну  на  крыше  поверх
груза. Они высохнут и вонять не будут.
   - Но они же отвратительные. Брось их!
   - Нет, он прав, - говорит Мишель, - Они денег стоят.
   Он лезет на крышу "Мэри" и привязывает шкуры веревкой.
   - Ладно, - уступает Макс. - Грузовик ведь поедет за нами, и мы запаха
не почувствуем. Вот увидите, свалятся с машины еще до приезда  в  Ракку,
один из узлов завязывал Мансур!
   - Ха-ха, - хохочет Субри, откидывая голову и обнажая золотые и  белые
зубы. - Может быть, наш Мансур поедет  в  Ракку  на  лошади?  Это  можно
устроить.
   Мансур в ужасе трясет головой - он не хочет больше на лошади. Над ним
до сих пор подшучивают -  с  того  самого  его  возвращения  из  Камышлы
верхом.
   - Хорошо бы, - вдруг мечтательно говорит шейх, - иметь  пару  золотых
часов. Тогда одни можно дать поносить другу.
   Макс поспешно дает сигнал к отправлению.
   Мы медленно едем между домишек  и  выбираемся  на  дорогу  Камышлы  -
Хассече. Нас провожают толпы мальчишек, весело  крича  вслед.  Когда  мы
проезжаем через соседнюю деревню Ханзир, из домов выскакивают мужчины  и
тоже провожают нас криками. Это наши рабочие.
   - Возвращайтесь на следующий год!
   - Иншаллах! - кричит в ответ Макс.
   Мы бросаем прощальный взгляд на наш телль Шагар"
   Базар.
   В Хассече остановка. Покупаем хлеб и  фрукты  и  идем  попрощаться  с
французскими офицерами Молодой офицер,  который  только  что  прибыл  из
Дейр-эз-Зора, очень заинтересовался нашим путешествием.
   - Так вы едете в Ракку? Тогда я вам подскажу. Не  обращайте  внимания
на столб  с  указателями.  Поезжайте  по  дороге,  ведущей  направо.  На
следующей развилке поверните  налево  и  доедете  куда  надо.  А  не  то
заблудитесь.
   Другой француз, капитан,  который  внимательно  прислушивался  к  его
рекомендациям,  настоятельно  советует,  наоборот,  ехать   в   северном
направлении на Рас-эль-Айну, потом на Телль-Абьяд, а оттуда на Ракку уже
проторенная дорога. Это самое надежное.
   - Но ведь так гораздо дольше, путь получается  кружной!  -  возражает
молодой офицер.
   - Кружной путь в данном случае может оказаться самым коротким!
   Мы благодарим всех, но маршрута не меняем. Мишель делает  необходимые
покупки, и мы переезжаем Хабур по мосту.
   Когда  подъезжаем  к  развилке  с  указателями,  вспоминаем  молодого
офицера. Одна дорога, судя по стрелке, в Телль-Абьяд, другая - в  Ракку,
а между ними - одна безымянная. Видимо, она нам и нужна.  Вскоре  дорога
снова разделяется на три.
   - Налево, что ли? - спрашивает Макс. - Он-то какую имел в виду?
   Мы едем по левой, и через некоторое время она тоже делится -  уже  на
четыре дороги. Местность вокруг меняется, все чаще попадаются кустарники
и каменные глыбы.
   Стараемся ехать точно по колее.
   Макс снова сворачивает налево.
   - Лучше было поехать по правой, - говорит Мишель.
   Никто не обращает внимания на его слова - уж кто-кто,  а  он  столько
раз завозил нас не туда!
   О следующих пяти  часах  умолчу.  В  конце  концов  мы  затерялись  в
бескрайнем пространстве - где ни деревень, ни пашен, ни пастбищ бедуинов
- ничего!
   Различать дорогу все труднее, разбитые колеи путаются. Макс  пытается
держаться нужного направления - примерно на запад - юго-запад, но  колея
коварна, она виляет как змея, упорно стараясь  повернуть  на  север.  Мы
останавливаемся на ленч, едим и пьем чай, который готовит  Мишель.  Жара
удушающая, дорога просто кошмарная, продвигаемся с  большим  трудом.  От
тряски, жары и слепящего света у  меня  нестерпимо  разболелась  голова.
Всем немного не по себе.
   - По крайней мере, - говорит Макс, - воды у нас вдоволь. Господи, что
делает этот идиот?!
   Мы все поворачиваемся и видим, что наш умник Мансур льет  драгоценную
влагу себе на лицо и руки! Воспроизвести слова Макса я не  смею.  Мансур
удивлен и чуть ли не обижен. Он вздыхает. Как тяжело, наверняка  подумал
он, угодить этим странным людям. Их может взбесить совершенный пустяк!
   Снова едем, колея петляет,  извивается,  иногда  и  вовсе  пропадает.
Макс, нахмурясь, замечает, что мы взяли слишком к  северу  от  очередной
развилки, одна из дорог ведет  на  север,  другая  -  на  северо-восток.
Может, вернуться?
   Дело идет к вечеру. Внезапно окрестности меняются,  исчезают  заросли
кустарника, а камней становится значительно меньше.
   - Куда-то мы, во всяком случае, приехали, - говорит Макс, - по-моему,
теперь можно рвануть по целине!
   - А куда ты, собственно, направляешься? - спрашивает полковник.
   Макс объясняет, что на запад, к Балиху. Оттуда  уж  мы  легко  найдем
магистральную дорогу на Ракку и поедем по ней.
   Делать нечего, мы едем дальше. Прокол шины у "Мэри".
   Пока возимся с колесом, солнце садится.
   Внезапно впереди - о радость! -  видим  группу  мужчин,  бредущих  по
дороге.   Макс,   посигналив,   тормозит   возле    них,    здороваемся,
расспрашиваем. Где Балих? Да Балих прямо перед  нами,  десять  минут  на
такой машине, как у нас. Ракка? Нет, мы  ближе  к  Телль-Абьяду,  чем  к
Ракке.
   Через пять минут впереди что-то зеленеет  -  это  заросли  на  берегу
реки. В сумерках смутно вырисовывается внушительный телль. Макс в полном
восторге.
   - Вот он, Балих! Смотри - везде сплошные телли!
   Телли   и   правда   впечатляют   -   огромные,   грозные,   какие-то
основательные.
   - И какие высокие, - восхищается Макс.
   Однако моя голова и глаза уже так разболелись, что я злорадно ворчу:
   - Мин Зиман эр Рум.
   - Ты, наверное, права, - соглашается Макс.  -  Судя  по  их  солидным
габаритам - это древнеримская кладка, тут целая сеть фортов. Нужный  нам
материал, конечно, тоже  есть,  но  он  гораздо  глубже.  Слишком  долго
придется копать, нам никто не даст столько денег.
   Но меня эти проблемы уже не  интересуют.  Мне  бы  только  где-нибудь
прилечь, выпить чаю и - побольше аспирина.
   Въезжаем на широкую дорогу и поворачиваем на юг, в сторону Ракки.  Мы
сильно отклонились от нужного курса, и еще  только  через  полтора  часа
пути городок наконец открывается перед нами. Уже совсем темно.  Мы  едем
через предместья. Город совершенно  восточный  -  ни  одной  европейской
постройки. Узнаем у  прохожих,  где  находится  офис  Services  Speciaux
,  Офицер  спецслужб   очень   любезен,   но
беспокоится,   найдем   ли   мы   достаточно   удобный    ночлег?    Для
путешественников в  городе  ничего  не  предусмотрено.  Может  быть,  мы
проедем к северу в Телль-Абьяд?
   Всего два часа быстрой езды - и действительно полный комфорт.
   Но никто из нас - тем более я, бедная страдалица! -  не  допускает  и
мысли, чтобы еще два часа трястись по ухабам. Любезный  офицер  говорит,
что есть здесь  две  комнаты,  весьма  убогие,  далеко  не  европейского
уровня, но ведь у нас с собой постельные принадлежности, не  так  ли?  И
свои слуги?
   В кромешной тьме подъезжаем к дому. Мансур и Али бегают  с  фонарями,
готовят  постели,  зажигают  примус  для  чая.  Жаль,  что  с  нами  нет
расторопного Субри - Мансур страшно медлителен и неповоротлив.  Приходит
Мишель и принимается критиковать Мансура. Тот перестает вообще  что-либо
делать, начинается склока.  Я  выплескиваю  на  них  весь  свой  скудный
арабский, Мансур пугается и снова начинает хозяйничать.
   Вот уже принесены простыни, одеяла - и наконец я падаю. Приходит Макс
с вожделенной чашкой чаю. Он бодро спрашивает, правда ли  я  плохо  себя
чувствую.  Я  говорю  "да",  жадно  выхватываю  чай,  заглатываю  четыре
таблетки аспирина. Чай кажется мне нектаром! Никогда, никогда в жизни  я
так не наслаждалась! Я откидываюсь на подушки, закрываю глаза.
   - Мадам Жако, - бормочу я.
   - Что? - пугается Макс. Он склоняется надо мной. - Что ты сказала?
   - Мадам Жако, - повторяю я.
   Мне-то известно, о чем я говорю, но  произнести  всю  фразу  я  не  в
силах, она от меня ускользает. Лицо у Макса мигом становится участливым,
как у больничной сиделки.
   Он пробует успокоить меня:
   - Мадам Жако сейчас здесь нет! - Он знает, что с  больными  лучше  не
спорить.
   Я бросаю на него безнадежный взгляд. Глаза у меня  сами  закрываются.
Кругом еще шумят, готовятся к ужину. А мне-то уже  все  равно  -  скорее
спать! - я ничего больше не хочу.
   В тот момент, как я готова полностью отключиться, в памяти  всплывает
хвост цитаты, но откуда?
   - "Completement  в нокауте!" -  Я  повторяю  ее  с
удовлетворением.
   - Что? - спрашивает Макс.
   - Мадам Жако! - четко говорю и засыпаю.

***

   После того как лег спать совершенно разбитым, так чудесно  проснуться
на следующее утро свежим и полным сил. Я с  удивлением  чувствую  прилив
энергии и страшный голод.
   - Знаешь, Агата, - говорит мне Макс, - кажется, у тебя вчера  вечером
был сильный жар. Ты, по-моему, бредила. Все время  говорила  о  какой-то
мадам Жако.
   Я смотрю на него уничтожающе, потому что не могу  ответить  с  полным
ртом. Наконец, прожевав яичницу, говорю.
   - Чепуха! Если бы ты потрудился выслушать, ты бы понял,  о  ком  идет
речь. Но ты ведь думаешь только о теллях на Балихе!
   - Но они правда любопытные, - сразу заводится Макс.  -  Если  прорыть
парочку траншей в этих теллях Входит Мансур, его  дурацкая,  но  честная
физиономия сияет. Он спрашивает, как себя чувствует хатун. Очень хорошо,
говорю я. Похоже, вчера он очень расстроился из-за того, что я  заснула,
не дождавшись ужина.., и никто не осмелился меня разбудить. Не подать ли
мне еще одно яйцо?
   - Подать, - говорю я, хотя съела их уже четыре.
   Если Мансур успеет пожарить его за пять минут, это будет в самый раз!
   Около одиннадцати отправляемся на Евфрат. В  этом  месте  река  очень
широка, местность  кругом  плоская,  выцветшая,  в  раскаленном  воздухе
дрожит марево. Все выдержано  в  тонах,  которые  Макс  применительно  к
керамике называет "охристой гаммой".
   В  Ракке  через  Евфрат  переправляются  на  примитивном  пароме.  Мы
становимся в очередь за другими машинами и около двух часов ждем парома.
   Несколько женщин приходят за  водой  с  жестянками  из-под  керосина,
другие стирают белье. Эта группа напоминает  рельеф  на  фризе:  высокие
фигуры, облаченные в черное, нижняя  часть  лица  скрыта  от  нескромных
взглядов,  гордо  поднятая  голова,  огромные,  сплошь  в  каплях  воды,
жестяные посудины; движения медленные и плавные, как в танце.
   Я с завистью думаю, что, наверное, это очень здорово - спрятаться под
паранджу, скрыться от всех. Сама видишь всех, а тебя - никто...
   Достаю зеркальце и пудру из сумочки. Да уж, такое лицо явно стоило бы
прикрыть паранджой!
   В  душе  тем  временем  шевельнулось  сладкое   предвкушение:   скоро
цивилизация.
   Я начинаю мечтать...
   Шампунь, шикарный фен для волос . Маникюр... Фаянсовая ванна, краны с
холодной и горячей водой. Соль для ванны. Электрический свет... И туфли,
туфли, туфли!
   - Что с тобой? - слышу я вдруг голос Макса. - Я тебя дважды  спросил,
заметила ли ты вчера вечером второй телль по дороге из Телль-Абьяда?
   - Нет, не заметила.
   - В самом деле?
   - Да. Вчера вечером я вообще ничего не замечала.
   - Он  более  поврежден,  чем  другие.  Эрозия  на  восточном  склоне.
Интересно почему...
   - Мне надоели телли! - говорю я твердо.
   - Что?
   Макс в ужасе уставился  на  меня,  словно  средневековый  инквизитор,
услыхавший особо изощренное святотатство.
   - Не может быть!
   - Я думаю сейчас совсем о других вещах.
   И я перечисляю ему эти вещи, начиная с электрического света, а  Макс,
проведя рукой по затылку, вдруг говорит, что и  сам  не  прочь  прилично
постричься. Мы сходимся на том, что страшно жаль, что нельзя  из  Шагара
сразу перенестись, скажем, в  "Савой".  Теряется  острота  и  очарование
контраста. Когда проходишь через  стадию  относительно  сносной  пищи  и
частичного  комфорта,  то  наслаждение  от  электрической  лампочки  или
водопровода как-то притупляется.
   А вот и паром!  "Мэри"  осторожно  съезжает  по  наклонному  настилу,
"Пуалю" за ней. Вот мы уже на середине Евфрата. Ракка удаляется от  нас.
Она очень красива: саманные домики, характерные восточные силуэты.
   - Охристая, - говорю я.
   - Ты про тот полосатый горшок? - спрашивает Макс.
   - Нет, - говорю я. - Ракка...
   И снова повторяю это имя - на прощание, перед  тем  как  вернуться  в
царство электричества... Ракка...

Глава 11

До свиданья. Брак!

   Лица знакомые и незнакомые! Наш последний сезон в  Сирии.  Мы  копаем
теперь в Телль-Браке, раскопки в Шагаре завершены. Наш дом,  построенный
Маком, с необыкновенной торжественностью передан шейху Он уже  раза  три
занимал деньги под этот дом и весь в долгах, но ходит с важным и  гордым
видом  законного  хозяина.  Понятно,  что  такой  дом  весьма   повышает
пресловутую "репутацию"!
   - Хотя очень вероятно, - говорит Макс, - что  этот  дом  свернет  ему
шею.
   Он уже объяснял шейху долго и с чувством, что нужно очень следить  за
крышей и вовремя ее чинить.
   - Конечно, конечно! - Шейх ни с чем не спорит. - Иншаллах, все  будет
как надо!
   - Слишком много "иншаллах"! - замечает Макс. - Боюсь, вместо  ремонта
тоже будет сплошной "иншаллах"!
   Дом, шикарные золотые часы из Лондона, а также лошадь переданы  шейху
в дар (это помимо компенсации за  возможную  потерю  урожая  и  арендной
платы).  Удовлетворен  шейх  или   разочарован,   сказать   трудно.   Он
беспрерывно улыбается и выказывает всяческую признательность, но в то же
время делает попытки получить дополнительную компенсацию "за испорченный
сад".
   - За какой такой сад? - удивляется французский офицер.
   Действительно, за какой? Шейха просят предъявить вышеупомянутый  сад.
Приходится уступить.
   - Я хотел разбить здесь сад, - произносит он с горечью, - но раскопки
этому помешали.
   На некоторое время "сад шейха" становится любимой темой наших шуток.
   В этом году с нами в Браке конечно же наш строптивец Мишель,  веселый
Субри, собака Хийю с четырьмя очаровательными щенками,  Димитрий,  нежно
любящий этих щенков, и Али.  Мансур,  слуга  номер  один,  главный  бой,
вышколенный на европейском уровне, на наше счастье, подался  в  полицию,
Эль хамду лиллах! Он является как-то навестить  нас  -  в  ослепительной
форме, и рот до ушей. Еще весной с нами  прибыл  новый  архитектор,  его
зовут Гилфорд. Меня он буквально сразил тем, что умеет подпилить  гвоздь
на подкове лошади! У Гилфорда длинное лицо и открытый  взгляд  серьезных
глаз. Кроме ветеринарных забот, он взял на себя и фельдшерские: поначалу
он внимательно следил, чтобы малейшая рана или порез были  обработаны  и
перевязаны стерильным бинтом. Но, увидев, что делается с  этой  повязкой
потом, после визита рабочего домой, и,  полюбовавшись,  как  некто  Юсуф
Абдулла в перерыв снял чистую повязку и  улегся  в  самом  грязном  углу
раскопа, где песок сыпался прямо ему на рану, Гилфорд  поменял  тактику.
Теперь он использует раствор марганцовки (очень популярный из-за  своего
яркого  цвета!),  следя  только,  чтобы  его  не   пили   в   чрезмерной
концентрации.
   Сын  местного  шейха  так  обращается  с  машиной,  словно  объезжает
норовистую кобылу; однажды он перевернулся в вади и явился к Гилфорду  с
зияющей дыркой в голове.
   Гилфорд дрожащими руками стал лить в  дырку  йод  -  молодой  человек
вздрагивает и пошатывается от боли.
   - А-а! - выдыхает он, едва  сдерживая  стон.  -  Это  ведь  настоящий
огонь! Хорошо! Ух, хорошо! Всегда буду приходить к  вам,  к  доктору  не
пойду. Огонь, настоящий огонь!
   Гилфорд просит Макса уговорить  его  обратиться  к  доктору,  рана-то
серьезная.
   - Что, эта? - презрительно ухмыляется сын  шейха.  -  Да  это  просто
царапина! Голова почти не болит. Но  что  интересно  -  когда  я  вдыхаю
носом, то из раны пена ползет.
   Гилфорд при этих словах зеленеет, и сын шейха с хохотом уходит.
   Через четыре дня он возвращается для перевязки. Рана затянулась очень
быстро, йод больше не нужен,  требуется  только  промывание  специальным
раствором.
   - - А от  этой  воды  совсем  не  горит,  -  удивляется  пациент.  Он
разочарован.
   К Гилфорду однажды пришла женщина с ребенком, у которого болит живот.
Истинная причина неизвестна, но довольно слабое лекарство,  которое  дал
ей Гилфорд, помогло Женщина вскоре возвращается поблагодарить  спасителя
и лукаво добавляет, что отдаст ему свою старшую дочь, как только та чуть
подрастет. Гилфорд краснеет, а мать громко хохочет, отпустив на прощание
несколько соленых  шуток.  Надо  ли  говорить,  что  это  была  курдская
женщина!
   Эти осенние раскопки - завершающие. Весной мы закончили с  Шагаром  и
полностью сосредоточились на Браке - результаты того стоили!  Теперь  мы
сворачиваем нашу деятельность и в Браке и до конца сезона хотим покопать
месяц-полтора на телле Джидль, близ Балиха.
   Местный шейх,  разбивший  лагерь  вблизи  Джаг-Джага,  зовет  нас  на
обрядовое угощение, и мы принимаем приглашение. В день  церемонии  Субри
является в своем тесном костюме сливового цвета, начищенных  ботинках  и
фетровой шляпе. Он приглашен шейхом в качестве  нашего  вассала,  он  же
посредник и гонец, сообщающий,  на  какой  стадии  сейчас  приготовление
праздничною обеда и  когда  нам  лучше  выйти  из  дома,  чтобы  прибыть
вовремя.
   Шейх встречает  нас,  преисполненный  важности,  под  пологом  своего
огромного шатра. Рядом с ним множество друзей, родственников и  праздных
зевак. После обмена учтивостями самая почтенная публика (мы, бригадиры -
Алави, Яхья и сам шейх с приближенными) усаживается в круг.
   К нам  приближается  нарядно  одетый  старец  с  кофейником  и  тремя
крохотными чашками. В каждую наливается немного чернейшего кофе.  Первую
подают мне, что свидетельствует о том, что  шейху  известен  европейский
(весьма, странный!) обычай начинать угощение с дам. Макс  и  шейх  берут
две другие чашки. Мы сидим и попиваем кофе маленькими глоточками. Спустя
какое-то время нам снова наливают чуть-чуть кофе, и  мы  потихоньку  его
пьем. Затем чашки у нас забирают,  наполняют  снова  и  передают  теперь
Гилфорду и обоим бригадирам. Таким  образом,  чашки  постепенно  обходят
весь круг. На некотором расстоянии от нас расположились в  кружок  гости
второго  ранга.  Из-за   перегородки,   разделяющей   шатер,   доносятся
добродушные смешки и перешептывания. Оттуда с  любопытством  выглядывают
жены и служанки шейха.
   Шейх отдает приказ - и вносят шест с перекладиной, на  которой  сидит
великолепный сокол. Шест помещают в центре шатра, а Макс  выражает  свое
восхищение замечательной птицей.  Затем  три  человека  вносят  огромный
медный котел и ставят его в  середине  нашего  кружка.  Он  полон  риса,
сверху лежат большие куски  баранины.  Все  это  пышет  жаром,  сдобрено
массой  специй  и  пахнет  умопомрачительно.   Нас   учтиво   приглашают
угощаться, что мы и делаем,  помогая  себе  ломтями  вкусного  арабского
хлеба и собственными пальцами.
   В