ься с ними даже
по-португальски -- при помощи разговорника, взятого Таней из городской
библиотеки.) Он запил таблетки водой и поставил полупустой стакан на
тумбочку; Медсестра вышла, беззвучно прикрыв за собой дверь. В следующий
раз она появится без десяти восемь: измерит Францу температуру и пульс,
проверит показания неведомых приборов на стойке у стены и запишет их в
журнал. А ровно в восемь придет Доктор: пошутит с Медсестрой, ободряюще
похлопает Франца по плечу и, огласив инструкции, уйдет. После его ухода
Медсестра будет некоторое время сосредоточенно записывать инструкции в
журнал, потом принесет на подносе ужин и пятнадцать минут спустя заберет
грязную посуду. В последний раз она появится ровно в десять: скормит Францу
третью за день порцию таблеток и погасит свет. Если ему понадобится
что-нибудь ночью, то на вызов придет уже Первая Медсестра -- которая и
будет присматривать за ним в течение следующих двадцати четырех часов.
     А все-таки: что это за язык, на котором они все тут разговаривают?
Может быть, румынский?... И почему Медсестры так похожи друг на друга?
(Поначалу не вполне пришедший в себя после операции Франц принимал их за
одну и ту же женщину, работавшую двадцать четыре часа в сутки, семь дней в
неделю. Лишь дней через десять он заметил, что медсестры различаются
возрастом: Первой было около двадцати пяти, Вторая -- лет на пять
постарше.)
     А что это за таблетки, которые ему дают три раза в сутки?
     Какие-то из них, видимо, являлись транквиллизаторами -- ибо тупая боль
от ран резко ослабевала в течение первых десяти минут после их приема, а
часа через три-четыре снова начинала нарастать. Хуже всего Францу бывало
под утро -- когда эффект от таблеток, принятых вечером, ослабевал. Как
правило, ночные усиления болей сопровождались головокружениями и
искажениями видения: ему казалось, что предметы меняют очертания и цвета, в
стенах открываются трещины, окно мутнеет, как от пыли. В таких случаях
Франц жал кнопку звонка, и дежурная медсестра, уже зная, в чем дело,
приносила часть утренней порции лекарств пораньше. Впрочем, рацион его
состоял из таблеток, как минимум, трех разных сортов: маленьких белых,
больших белых и розовых -- так что, какие являются болеутоляющими, он не
понимал. Недели три назад он потребовал у Доктора разъяснений и, не поняв
ответной тирады, раздраженно отказался принимать ночную порцию таблеток.
Дежурная медсестра не слишком настаивала, и не ожидавший легкой победы
Франц немного испугался ... делать, однако, было нечего. Он уснул -- чтобы
проснуться около трех часов ночи от острой боли в груди. Хуже того,
физическая боль сопровождалась сильнейшими галлюцинациями: Францу даже
почудились какие-то отвратительные запахи, абсолютно немыслимые в этом
царстве гигиены и стерильности. И он сдался: вызвал дежурную медсестру и
принял все те таблетки, от которых отказался пять часов тому назад. Франц
пытался экспериментировать с лекарствами еще несколько раз: пил только
белые таблетки, отказываясь от розовых, или, наоборот, принимал лишь
розовые -- но во всех случаях ему становилось хуже и, в конце концов, он
эксперименты прекратил. Кстати сказать, Таня, покинувшая Госпиталь полтора
месяца назад, до сих пор принимала какие-то лекарства и утверждала, что без
них чувствует себя плохо. На рецепте, выписанном ее госпитальным Доктором,
эти таблетки безобидно именовались "комплексом витаминов Q", но у Франца
все равно оставались неясные сомнения.
     Он опять посмотрел в окно -- дождь перестал, из-за серой пелены туч
выглянуло робкое ноябрьское солнце. Дорожный указатель "Город -- 22 км",
расположенный сразу за воротами, заблестел ярко-синей краской; два клена у
соседнего корпуса рассеивали красно-оранжево-желтую часть солнечного
спектра во все стороны. Воздух за стеклом, наверно, кишел запахами осени
... Господи, да почему ж они никогда не открывают окна?!
     Франц находился здесь уже почти два месяца, но на поправку шел,
почему-то, очень медленно. Как он понял из объяснений Тани, выход из Лифта
находился прямо на территории Госпиталя, так что Франца забрали в
операционную без задержки. Да и раны его долговременных последствий иметь,
вроде бы, не могли -- никаких важных органов не задето. Насчет последнего,
врочем, Таня уверена не была, ибо хирург, оперировавший Франца, ни
по-английски, ни по-русски не говорил и лишь выдал ей (в качестве
сувенира?) извлеченную во время операции пулю. Так или иначе, но лицо
Доктора во время ежевечерних обходов лучилось радостным оптимизмом, и
никаких дополнительных процедур он не назначал -- ни физиотерапии, ни
уколов, ни даже анализа крови. Лечение сводилось к регулярным заменам
повязок, обработке ран какими-то жидкостями и бесчисленным таблеткам. Две
недели назад Франц стал потихоньку вставать с постели и совершать короткие
прогулки по своей комнате, а позавчера ему, наконец, сняли с руки гипс.
Однако чувствовал он себя все еще очень слабым, да и правая кисть почти не
действовала -- помимо перебитого предплечья, у него, видимо, было
повреждено сухожилие.
     Солнце исчезло за тучами, снова пошел мелкий дождь. Трава на газонах
потемнела, лужи на черном полу асфальта отражали беспросветно-серый потолок
неба. Дело шло к вечеру: половина пятого. Через полчаса приедет Таня.
     "Не люблю дождь." -- подумал Франц.
     Таня приходила каждый день и развлекала его все отведенное на
посещения время. Франц говорил мало, в основном слушал: какую замечательную
вазу она вылепила сегодня утром и почему позавчерашняя ваза так
перекосилась в печи. Она увлеклась здесь лепкой -- познакомившись на третий
день после своего выхода из Госпиталя с каким-то местным
художником-керамиком. Тот познакомил ее со своей компанией -- по таниным
словам: "... все совершенно нормальные люди, ни одного психа -- душа
отдыхает". Таня также много рассказывала о местном Городе: получалось, что
он организован намного понятнее, чем города на предыдущих ярусах (что,
видимо, являлось результатом малого количества "психов"). Более того,
уровень здешней жизни оказался необычайно высок -- Таня путанно объясняла
это высокой степенью автоматизации производства. Другим отличием от
предыдущих ярусов являлась незаметность и неважность "потусторонней" части
бытия. К примеру, с каждым, прибывшим со Второго Яруса, беседовал
следователь, но уже после одного-двух допросов следствие всегда
приостанавливалось и подследственного оставляли в покое. А главное, на
следующий ярус подследственных переводили только с их согласия! На
практике, однако, никто такого согласия не давал, ибо считалось, что
"хорошие" и "плохие" ярусы идут через один; причем хорошие становятся все
лучше и лучше, а плохие -- все хуже и хуже. Из этого с очевидностью
вытекало, что Четвертый Ярус является сущим адом, так что все оставались
здесь, на Третьем, до самой второй смерти.
     Франц своего Следователя еще не видел, но слышал о нем множество
таниных рассказов (согласно действовавшим здесь правилам, дела "партнеров"
всегда вел один и тот же человек). По ее словам, первый допрос должен был
состояться со дня на день прямо тут, в Госпитале, -- как только позволит
здоровье Франца. В качестве предварительной процедуры он уже заполнил
неминуемые Анкеты, переданные Следователем через Таню. Примечательно, что
вопросы в этих Анкетах совершенно не касались "земной" жизни Франца и
относились исключительно к тому, что с ним произошло на предыдущих ярусах.
Заполнение Анкет неожиданно увлекло его: перенося воспоминания на бумагу,
Франц чувствовал, что освобождается от них. Он попытался обсудить события
на Втором Ярусе с Таней, но та -- в который раз -- отказалась наотрез.
Настаивать было бесполезно: она просто вставала и уходила, не дожидаясь
конца времени посещений. Он даже не добился от нее вразумительного
объяснения, каким образом они сумели добраться до Лифта (его собственные
воспоминания обрывались в момент ранения и возобновлялись уже в Госпитале,
два дня спустя). Говорить Таня хотела только о будущем: как они будут здесь
жить, чем Франц станет заниматься и какой им нужен дом.
     Дождь продолжался, за окном стемнело -- щелкнув соответствующей
кнопкой на пульте, Франц включил дополнительную лампу над изголовьем своей
кровати. Три минуты шестого ... где же Таня? И, будто в ответ на его
вопрос, вдалеке на дороге появились два огонька -- фары приближавшейся
машины.
     Но это была не Таня.
     Большой черный автомобиль неизвестной Францу марки вьехал в ворота
Госпиталя и остановился на стоянке прямо под его окном. Мотор выключился,
громко хлопнула дверца -- из кабины вылез человек с черным атташе-кейсом,
пробежал под дождем с десяток метров до подъезда и вошел в здание.
     Через три минуты в дверь палаты постучали; "Войдите!" -- громко сказал
Франц.
     В комнату вошел черноволосый мужчина среднего роста.
     -- Здравствуйте, Франц. -- сказал он, улыбаясь, -- Я -- ваш
Следователь. Вы можете звать меня ...

     2. ... Фриц

     Следователь был одет в тонкий свитер светло-голубого цвета и
выгоревшие джинсы. Темные глаза его живо смотрели из-под очков в черной
выгнутой оправе, на смуглом выразительном лице красовались небольшие усы.
Он был примерно одного возраста с Францем -- около тридцати пяти лет.
     Отодвинув от стены стул, Следователь сел и положил свой атташе-кейс на
колени.
     -- Как себя чувствуете? -- с выражением участия в голосе спросил он.
     -- Спасибо, ничего.
     -- Мне о вас много рассказывала Таня.
     -- И мне о вас много рассказывала Таня.
     Они одновременно улыбнулись.
     -- Сначала -- формальности: Анкеты, я полагаю, вы уже заполнили? --
Фриц пошарил взглядом по комнате, заметил тумбочку с другой стороны
францевой кровати и встал. -- Не беспокойтесь, я достану сам.
     Он, не глядя, уложил папку с Анкетами в атташе-кейс и вернулся на свое
место.
     -- Теперь -- неформальная часть. -- Следователь составил портфель на
пол и положил ногу на ногу. -- Какие у вас планы?
     -- Выбраться отсюда как можно скорее.
     -- "Отсюда" -- значит "из Госпиталя"?
     -- Да.
     -- Почему такая спешка?
     -- По многим причинам. В основном потому, что я не понимаю их, а они
-- меня.
     -- А-а ... -- протянул Следователь, будто обманувшись в ожиданиях
услышать что-то интересное. -- На это жалуются все подследственные до
единого.
     -- Так почему же ... -- Франц откашлялся, -- Почему же нет
переводчиков? И на каком языке они тут говорят?
     -- Кажется, по-румынски ... точно не знаю. -- Фриц улыбнулся. --
Странно, но этот вопрос меня никогда не интересовал.
     -- А что вас интересовало?
     -- Более всего -- моя работа.
     -- Действительно? -- вежливо приподняв брови, сказал Франц.
     Черное стекло окна отражало лампу под потолком и лампу над изголовьем
кровати.
     -- Кстати, я раньше был, как и вы, ученым. -- сказал Фриц.
     -- Чем занимались?
     -- Гидромеханикой.
     -- И что же вам теперь кажется интереснее, -- Франц постарался, чтоб
его вопрос прозвучал не слишком издевательски, -- гидродинамика или
допросы?
     -- Допросы. -- ответил Следователь без тени улыбки. -- И работа между
допросами.
     -- Могу ли я осведомиться, чем вы занимаетесь между допросами?
     -- Анализирую анкеты подследственных. -- Фриц, похоже, не шутил. --
Сравниваю впечатления разных людей, стараюсь провести обобщения. Обсуждаю
свои выводы с другими следователями.
     -- Так вас что интересует? Люди или их рассказы о том, что с ними
произошло?
     -- Конечно же рассказы. -- Следователь улыбнулся, будто Франц не
понимал очевидных вещей. -- Я людьми не занимаюсь -- у нас тут не Второй
Ярус.
     Франц изменил позу -- рана в груди немедленно напомнила о себе тупой
болью.
     -- Сдаюсь. -- сказал он. -- Объясните, пожалуйста.
     Прежде, чем ответить, Фриц сделал паузу, собираясь с мыслями.
     -- Скажите, Франц, -- медленно начал он, -- многое ли вы поняли из
того, что с вами произошло за последние пять с половиной месяцев?
     -- Очевидно, нет. -- Франц усмехнулся.
     -- Так что же вам сейчас кажется интереснее: объяснение последних
событий -- или ... чем вы там занимались?... андерсоновская локализация?...
квантовые струны?... Вы ведь физик?
     -- Прикладной математик. -- Франц на секунду задумался, -- Если
честно, то, пожалуй, объяснение событий.
     -- Вот видите! -- Фриц назидательно поднял указательный палец.
     На мгновение в комнате воцарилась тишина -- было слышно, как по
оконному стеклу барабанит дождь.
     -- И какие, конкретно, проблемы вы исследуете? -- спросил Франц.
     -- Как и все философы -- ищем смысл жизни.
     -- Ну и что, нашли?... -- усмехнулся Франц.
     -- Нашли, причем несколько разных. -- улыбнувшись, Фриц откинулся на
спинку стула. -- Это довольно долго объяснять.
     -- Ну и что? Таня же, как я понимаю, сегодня не придет?
     Неожиданно для Франца, допрос оборачивался довольно интересной
стороной.
     -- Ладно, начну с простейшей версии, -- сказал Фриц, -- согласно
которой все, что с вами произошло, на самом деле только привидилось вам в
короткий промежуток между травмой и смертью ...
     -- Я думал об этом. -- перебил Франц. -- Эта версия неконструктивна:
не позволяет предсказывать будущего.
     -- Не совсем так: любой разумный человек в какой-то степени может
предсказывать свои видения. Если, к примеру, вам сейчас "привидится", что я
бросаю камень в окно -- вы же можете предсказать, что за этим последует
видение разбитого стекла? Ну, и в более сложных ситуациях ...
     -- Здесь вы, пожалуй, правы. -- согласился Франц. -- Но, все равно,
это объяснение мне не нравится: оно лишь переформулирует вопрос, не отвечая
на него. Скажем так: если это мне "видится" -- давайте искать смысл в моих
видениях.
     -- Логично. -- улыбнулся Фриц и поправил указательным пальцем очки на
переносице. -- Давайте искать смысл в видениях. Версия номер два: Бог
подвергает вас различным испытаниям.
     -- Бог? -- с сомнением переспросил Франц.
     -- "Богом" мы условно называем ту силу, которая стоит за всем этим.
     -- Кто это "мы"?
     -- Следователи.
     -- И какова цель испытаний?
     -- Тут тоже много различных версий. Согласно простейшей из них, Божий
замысел понять невозможно -- не стоит даже и пытаться. Отсюда вывод: голову
не ломай, а делай то, что хочется.
     -- А если мне как раз хочется ломать голову? -- усмехнулся Франц.
     -- Тогда эта версия вам не подходит.
     Фриц опять поправил указательным пальцем очки.
     -- Другое объяснение: Бог ищет для вас подходящее место на всю
оставшуюся вам загробную жизнь. Скажем, на Первом Ярусе подследственных
испытывают абсурдом, бессмыслицей, и тот, кто соглашается мириться с
тотальным непониманием мира, в котором живет, -- остается там навсегда. На
Втором Ярусе человека испытывают бесчеловечностью: тот, кто, живя там,
отвечает на жестокость жестокостью, -- никогда не переходит на Третий Ярус.
     -- Ну-ка, ну-ка ... -- заинтересовался Франц. -- Можете объяснить
подробнее?
     -- Могу. По нашим данным, почти у всех подследственных на Втором Ярусе
была возможность совершить как минимум одно неспровоцированное убийство. И
никто, повторяю, никто из достигших Третьего Яруса этого убийства не
совершал. У вас тоже, скорее всего, был такой случай ...
     -- Э, нет! -- запротестовал Франц, -- Я-то, как раз, совершил убийство
... и, кстати, не одно ... -- он вдруг почувствовал, как в висках застучали
короткие злые пульсы.
     -- Я еще не читал ваших Анкет, -- сказал Фриц, -- но то наверняка были
спровоцированные убийства: при защите своей жизни или жизни партнера. Это
не считается -- припомните другие случаи ... Чаще всего за "неубийством"
сразу следует переход на Третий Ярус.
     -- А ... -- Франц вспомнил Женщину. -- Нечто похожее действительно
произошло ... Не в точности, правда, но все же ...
     -- За детали я не ручаюсь, они меняются от случая к случаю. -- не стал
настаивать Фриц. -- Вот посмотрю Анкеты -- тогда поговорим конкретно.
     -- Ладно ... со мной, допустим, так и было -- а как с Таней? Или у нас
одно "неубийство" на двоих?
     -- Вряд ли. Но точно сказать не могу: от заполнения анкет она
уклонилась и на допросах не рассказала ничего.
     -- Тогда другой вопрос: когда я находился на Втором Ярусе, всех моих
сокамерников убили -- значит ли это, что они не выдержали своего испытания?
     -- Не значит. -- с удовольствием сказал Фриц, -- Это, вообще-то, очень
интересный момент. Считается, что остальные персонажи существуют лишь
постольку, поскольку существуют подследственные и их партнеры. У нас есть
даже специальный термин -- "декорации".
     -- Относится ли это утверждение к Третьему Ярусу? -- вкрадчиво спросил
Франц, -- Или только к предыдущим?
     -- Вижу, что вы имеете в виду. -- улыбнулся Следователь. -- Нет, к нам
это не относится, я -- не декорация.
     -- Как я могу быть в этом уверен?
     -- Никак, такой вопрос лишен смысла. Вернее, ответ на него вам, с
одной стороны, недоступен, а с другой -- неважен.
     -- Ну, нет, -- запротестовал Франц, -- тогда мы приходим к той теории,
которую уже отвергли, -- что мне все это чудится.
     -- Никто не утверждает, что я вам ... как это сказать ... чужусь ...
кажусь. Это совсем другая теория. Согласно той, предыдущей, никто, кроме
вас, не существует в принципе, а эта -- допускает еще и Бога. То есть, вы и
ваш партнер как бы единственные независимые фигуры на Его шахматной доске.
     В течение нескольких секунд держалась пауза -- Франц размышлял.
     -- Что ж, насчет Второго Яруса оно, может, и правда ... --
нерешительно сказал он. -- По крайней мере, я знал там человека, который и
мухи бы не обидел, не то что -- "неспровоцированное убийство" ... Если б он
не являлся декорацией, то уж, казалось, самый подходящий кандидат для
Третьего Яруса -- ан нет, был убит вместе со всеми остальными.
     -- Это правильный подход. -- согласился Фриц. -- Более того: ни один
из достигших Третьего Яруса подследственных не встречал здесь ни одного из
своих знакомых с предыдущих ярусов -- не считая собственного партнера,
конечно. Эта закономерность выполняется неукоснительно ... так сказать,
медицинский факт.
     Еще одна пауза -- Франц обдумывал новую информацию.
     -- Скажите, а события на предыдущих ярусах проходят у всех
подследственных по одному и тому же сценарию?
     -- Что вы ... конечно нет! Вы даже представить себе не можете, какое
здесь разнообразие. По тому, что вы упомянули "сокамерников", да и по
таниным обмолвкам, я понял, что на Втором Ярусе вы прошли через "Тюрьму",
так? А бывает еще: "Война", "Джунгли", "Подводная пещера", "Пустыня" ...
всего с десяток различных версий, причем внутри каждой -- тысячи, десятки
тысяч вариантов. На Первом Ярусе сюжетная канва устроена более или менее
однородно, однако детали всегда разные. Зарегистрирован лишь один случай
полной идентичности сценариев, да и то -- совпадали лишь начальные
ситуации; а поскольку помещенные в них подследственные действовали
по-разному, то немедленно возникли расхождения.
     -- Забавно ... -- сказал Франц. -- Бог использовал один и тот же набор
декораций в двух разных спектаклях. Этот случай, пожалуй, доказывает вашу
теорию: не могут же настоящие люди быть идентичны, верно?
     -- Это вовсе не моя теория. -- сказал Фриц. -- И, кстати, есть факты,
которых она объяснить не может. Скажем, если из двух партнеров один
переходит на следующий ярус, а другой остается, то какая-либо из декораций
иногда оживает и спаривается с оставшимся. Иными словами: декорации
обладают скрытым потенциалом жизни.
     -- Тогда непонятно, в чем разница между декорацией и живым человеком.
Например, в какой момент оживающая декорация становится новым партнером?
     -- Отличить трудно. Строго говоря, декорация -- это объект,
неспособный к межъярусным переходам.
     -- А если я увезу какую-нибудь декорацию на с