он ходил к Оракулу узнать, кто будет его женой, и
мудрец назвал мое имя. Наверное, в первый и  единственный  раз  Оракул  не
стал затемнять смысла своих слов, не  ограничился  туманными  намеками,  а
выразился так, чтобы по-другому нельзя было  интерпретировать  его  слова.
Юноша в голубой одежде ясно знал,  где  и  когда  можно  найти  меня,  его
будущую жену. И он пришел очень вовремя. В решающий для меня момент, когда
я была почти в пасти чудовищного тролля. Он спас мне жизнь, без него я  бы
нашла свой страшный конец в дремучем лесу. Затем Адепт сделал  все,  чтобы
завоевать мою благосклонность, хотя я по праву принадлежала ему уже с того
момента, как он спас меня. А я ведь тогда была всего  лишь  невежественной
крестьянской девочкой.
     - Оракулу виднее, - пробормотал Стайл, -  наследие  твоего  господина
все еще живет в тебе, и когда оно испарится, бог весть.
     Она продолжила так, будто не слышала его слов:
     - Эх, ну и глупой же девчонкой  я  была  в  то  время!  Сколько  дней
прошло, прежде чем я сказала ему в третий раз "ты"!
     - Прошу прощения, Леди, я не понял...
     Она сделала небрежный жест рукой.
     - Ну конечно, ты же прибыл  из  другой  цивилизации!  Мне  необходимо
сделать пояснение. На Фазе, если один человек полюбил другого и хочет дать
ему знать об этом, не взяв на себя  никаких  обязательств,  то  пропускает
само  объяснение  в  любви,  а  ограничивается   трехкратным   повторением
местоимения "ты", и тот, к кому это местоимение обращено, может поступать,
как захочет, не опасаясь в дальнейшем упреков.
     - Не понимаю, - сказал Стайл, - всего лишь сказать  три  раза  -  ты,
ты...
     Нейса, поднявшись на дыбы, чуть не стряхнула его  с  себя,  при  этом
волнистый рог ее сердито затрубил.
     - Никогда не употребляй этих слов небрежно или  в  шутку!  -  сказала
Леди. - В них заключена магическая сила клятвы.
     Смутившись, Стайл извинился:
     - Мне предстоит еще долго изучать цивилизацию Фазы.  Благодарю  тебя,
Леди, и тебя, Нейса, что вы преподнесли мне урок и  помешали  из-за  моего
Невежества скомпрометировать себя.
     Собственно, его благодарность относилась лишь к Нейсе. Сказав  трижды
"ты", он не солгал бы и не оговорился по невежеству, из-за  незнания.  Его
отношения с Леди были сражением, проигранным Стайлом в  самом  начале,  и,
произнося любовную клятву, не  себя,  а  ее  он  поставил  бы  в  неловкое
положение.
     Возможно,  обрадованная  таким  поворотом  дела,  Леди  словоохотливо
продолжала:
     -  Когда  после  долгого  перерыва  мне  довелось  увидеть  Хинни,  я
закричала от ужаса. Я  увидела  истекающую  кровью  жеребую  кобылицу.  Ее
преследовала стая шакалов. Они прыгали на нее, впивались  зубами  в  бока,
ляжки, вырывая куски мяса.
     На мой крик выскочил из дома отец. Я никогда не видела  его  в  таком
гневе, ведь Хинни была предметом его постоянного  восхищения.  Он  схватил
дубину и раз за разом опускал ее на головы мерзких тварей. Те разбежались.
Хинни лежала у наших ворот без движения. Я пыталась помочь ей подняться на
ноги. Но  все  было  напрасно,  она  потеряла  много  крови  и  растратила
последние жизненные силы, пока добиралась до нас. Хинни  умерла  на  наших
глазах.
     Я вспомнила заклинание, которому научил меня Юноша  на  случай,  если
понадобится мне, и пропела  его.  Я  не  то  чтобы  пропела,  я  панически
прокричала это заклинание, и  тотчас  он  предстал  передо  мной..  Увидев
безжизненно валявшуюся на земле Хинни, Адепт  вскрикнул,  опустился  перед
нею на землю и обхватил ее голову руками. Слезы текли ручьями по его юному
лицу. Глаза Хинни были открыты, но они не видели ничего,  ибо  Хинни  была
мертва.
     Все чары, заклинания, колдовство ни к чему не  привели,  он  не  смог
оживить  Хинни.   Тогда   Юноша   достал   гармонику   и   заиграл   такую
пронзительно-щемящую сердце мелодию, что обе  луны  закрылись  облаками  и
солнце поблекло. Мерцающий свет залил все вокруг нас, и из него вылепилась
картина, которая предстала моим глазам.
     Я увидела живую Хинни с жеребенком во чреве. Она  паслась  на  опушке
леса. И вот на нее напала стая шакалов, угрюмые, кровожадные звери, каждый
из которых  по  отдельности  был  подлым  трусом  и  только  собравшись  в
завывающую, хрипло лающую стаю они осмеливались делать свое гнусное  дело.
Шакалы мнят себя волками, но они так же похожи на волков, как  гоблины  на
людей. И вот эти трусливые твари, сбившись в кучу, набросились на бедняжку
Хинни.
     Хинни пробовала бежать,  но  грузная,  отяжелевшая,  с  детенышем  во
чреве, она не была столь  проворной,  как  раньше.  И  все  же  поодиночке
завывающим клацающим клубком они  кинулись  на  красавицу-лошадь.  Убегая,
Хинни споткнулась и упала, шакалы облепили ее, каждый  пристраивался,  где
мог, и вонзал в нее зубы. Они рвали ее бока, хвост, гриву, впивались в уши
и пытались выесть глаза. Она поднялась на ноги, но твари гроздьями повисли
на ней, кровь обагрила всю Хинни.
     Бедняжка нашла в себе силы побежать, она бежала,  оставляя  за  собою
кровавый след, они мчались за ней, прыгали на нее, сидели, как  наездники,
на ее спине и грызли. Вот таким ужасным образом Хинни наконец добралась до
меня. В магическом облаке, вызванном мальчиком, я увидала себя,  кричащую.
Выбежал на крик отец с дубинкой в руках, он разогнал шакалов.
     И тут видение рассеялось в мерцающем воздухе.
     Мы с отцом печально смотрели на убитого горем Адепта и  всем  сердцем
разделяли его печаль.
     И тогда я поняла, в чем заключалась последняя,  третья,  составляющая
часть сущности Адепта. Да, первой была его  музыка,  второй  -  магическая
сила, а  третьей...  -  Леди  на  мгновение  смолкла,  словно  не  решаясь
произнести, - и  третьей  -  бесконечная,  трепетная  любовь  к...  породе
лошадиных.
     Стайл понял, почему она запнулась. Она наверняка  хотела  сказать  "к
лошадям", но из уважения к Нейсе в последний момент поправилась.
     - Наконец Юноша поднялся с земли, но так неуверенно,  шатаясь,  будто
сам, подобно Хинни, истекал кровью.
     - У нее были слабые колени, - сказал он, - поэтому шакалы  и  одолели
ее. Колени она поранила, защищая меня. Я в долгу у  Хинни.  Но  ей  теперь
ничего не нужно. И все же... - он на минуту задумался, -  все  же  я  могу
кое-что для нее сделать...
     В его облике появилось нечто, испугавшее меня, и постепенно мне стало
открываться мрачное значение жалости, скорби и гнева Адепта.
     - Отвернитесь оба, -  сказал  нам  Юноша,  -  отвернитесь,  чтобы  не
увидеть то, что вам не понравится.
     И мой отец, мудрый, повидавший жизнь человек, взял меня  за  плечи  и
повернул спиной к мертвой Хинни.
     Наступила  тишина,  а  потом  полилась  мягкая  мелодия,  это  играла
волшебная  губная  гармоника.  Я  услышала  невнятно  произносимые   слова
заклинания и вдруг почувствовала позади волну горячего воздуха. Жар  обдал
нас, в ноздри попал какой-то едкий запах.
     Мы обернулись.
     Под воздействием колдовских чар  мертвое  тело  Хинни  исчезло,  а  в
легкой  дымке,  которая  вилась  вокруг,  стоял  Адепт,  держа   в   руках
новорожденного жеребенка, его шерстка отливала легкой голубизной.
     - Хинни умерла, но жеребенок жив. Она хотела спасти  его,  поэтому  и
приползла к вам из последних сил, бедняжка, - сказал Адепт, и, прежде  чем
мы успели хоть как-то отреагировать на его слова, добавил,  обратившись  к
моему отцу: - Малыш родился раньше срока, его надо  терпеливо  выхаживать,
только так можно спасти потомство Хинни. Я тут бессилен,  этой  слабенькой
лошадке требуется нечто большее, чем моя магия. Я прошу вас, сэр,  принять
ее из моих рук и дать ей все, что вы в  состоянии  дать.  Только  на  этих
условиях она выживет и станет тем, кем ей предназначено стать.
     Мой отец в ответ молчал, то ли не понимая, что от него требуется,  то
ли потрясенный происшедшим у него на глазах.
     - Хинни, умирая, приползла к вам, - продолжал  Юноша,  -  потому  что
надеялась на вашу помощь, была уверена в ней. Больше всего  на  свете  она
хотела, чтобы ее жеребенок остался жив и находился бы  в  безопасности.  Я
знаю, что не имею права просить вас об этой  услуге,  ведь  пройдут  годы,
прежде чем вы исполните слово, данное мне. И все же... ради Хинни...
     Юноша шагнул к нам, держа на вытянутых руках жеребенка.
     Только я могла знать, какой бесценный подарок сделал он  моему  отцу,
страстному  любителю  лошадей.  Отец  боготворил  Хинни,  кобылицу   самой
драгоценной из всех лошадиных пород, которые когда-либо держал, боготворил
Голубого Жеребца, доселе  не  виданного  на  Фазе.  Новорожденный  был  их
жеребенком, и  богатство,  которое  получил  в  руки  мой  отец,  было  не
измерить! Да, мне сразу стало ясно - не тяжелую обязанность возложил Юноша
на моего отца, а превратил в реальность самую его несбыточную мечту. Такая
уж манера была у Адепта.
     Отец без слов принял кобылку и отнес в стойло.  Лошадка  нуждалась  в
немедленной помощи. Мы  же  остались  стоять  друг  против  друга.  Что-то
шевельнулось в моей душе. Нет, не любовь, но, кажется,  благодарность  или
восхищение, я теперь знала, что никакой он не мальчик, а маг, пользующийся
недозволенными природой  методами.  И  все  же,  на  мой  взгляд,  он  был
достойным из достойных!
     Поклонившись мне, Адепт повернулся и пошел к опушке леса, где  шакалы
напали на Хинни. Через короткий - очень короткий - промежуток времени  там
вдруг взметнулась ослепительная вспышка. Это  в  страшном  пожарище  горел
лес, а  вместе  с  ним-горели  и  трусливые  шакалы.  Заслышав  их  жуткое
предсмертное завывание, я вспомнила, как Адепт уничтожил троллей, и  новый
акт его мести устрашил меня. Но все же я не осудила его за эту жестокость,
ибо очень горевала по Хинни. Да и  кто  из  нас  устоит  перед  искушением
отомстить убийцам дорогого тебе существа?
     Магическая мощь Адепта - страшная вещь, а эмоции  его  в  тот  момент
были не слабее моих и утишить их мог лишь виновник ценою своей собственной
жизни.
     Я видела, как полыхал лес, и тем  не  менее,  когда  на  другой  день
отправилась на прогулку, лес предстал моим глазам  свежий  и  зеленый.  Ни
одно живое существо не пострадало, и только изредка  попадались  обгорелые
останки шакалов.
     И я снова подивилась могуществу Адепта, испытав  благоговейный  страх
перед его великодушием, так же, как накануне перед его жестокостью.
     После случившегося отец, дотоле относящийся с неприязнью  к  Адептам,
ни единым плохим словом не обмолвился о  Юноше,  будто  променял  меня  на
редкой породы жеребенка. Он не возражал против помолвки, где были оглашены
наши имена - имена вступающих в брак, и вскоре я вышла  замуж  за  Адепта,
хотя по-настоящему не любила его. Он был добр ко  мне,  подарил  поместье,
которое теперь называют Голубыми Владениями, построил для меня  прекрасный
Замок, научил меня целительству, подбадривая, вселяя уверенность, что я  в
силах помочь любому нуждающемуся в моей помощи - даже больному троллю  или
снежному демону. Там, где мое целительское искусство  было  бессильно,  он
пускал в ход свои заклинания.
     Мы многих излечили от страшных недугов.  Некоторые  из  больных  были
людьми.  Они  оставались  в  Замке,   охотно   становились   слугами   или
охранниками,  хотя  с  ними  никаких  договоров  не  заключалось.   Но   в
большинстве своем нашими пациентами были лесные существа, ни одно не  было
отвергнуто. Даже нуждающихся в помощи монстров мы принимали, словно добрые
доктора из детской книжки с картинками...
     Она вдруг оборвала свой рассказ.
     - Спасибо тебе, Леди, что ты так  откровенно  рассказала  о  себе,  -
осторожно заметил Стайл.
     - Я не была с тобой и наполовину  откровенной!  -  возразила  Леди  с
удивительной для нее горячностью. - Я не все  рассказала  тебе  -  даже  и
половины... Я не любила его... Нет, не то... Я  недостаточно  любила  его,
над нашим союзом витал какой-то негласный уговор. Он знал об этом и все же
относился  ко  мне  с  неизменной  нежностью  и  уважением.  Как  я   была
несправедлива, как дурно относилась к нему!
     Это признание было неожиданностью для Стайла.
     - Нет, наверное, ты ошибаешься, - возразил  он,  -  я  не  могу  себе
представить, что ты...
     Но исповедь-признание уже  рвалось  на  волю.  Нейса  слегка  качнула
рогом, советуя ему помолчать, и Стайл послушался.
     - Женитьба на мне была предназначена ему  судьбой,  а  от  судьбы  не
уйдешь, - продолжала рассказ Леди. - Когда он спрашивал совета у  Оракула,
то совершил одну оплошность. Он спросил у мудреца имя идеальной  жены,  но
забыл спросить имя матери своих будущих детей. Помнишь, я  говорила  тебе,
что тоже была у Оракула? Я хотела узнать, что ждет меня в браке с Адептом,
и он ответил: "Никого". Вот что было  сказано  мне!  Я  не  сразу,  но  со
временем поняла этот туманный ответ: в браке с Адептом  у  меня  не  будет
детей, не будет наследника Голубых Владений. После этого  в  душе  у  меня
поселился холод. Вот что означают мои слова,  что  я  дурно  относилась  к
нему! А что касается моей любви... - она пожала плечами, -  я  была...  он
по-прежнему мне казался мальчиком, подростком. Умом я не могла  воспринять
зрелого мужчину с нечеловеческой силой как своего  мужа.  Но,  может,  эта
нечеловеческая сила и отдаляла меня-от него? Настроила мое  сердце  против
него? Как я могла по-настоящему полюбить мстительного, жестокого  чародея?
Он не знал пощады к своим врагам, а что  будет  со  мной,  если  вдруг  мы
поссоримся? Он разгневается и...
     Видимо, зная об этих моих сомнениях, он относился ко мне бережно, был
со мной предупредителен и нежен.  В  результате  я  постоянно  чувствовала
перед ним вину за свои мысли. Так было в течение нескольких лет...
     Волнение не дало ей дальше продолжать рассказ. Леди умолкла. И  Стайл
молчал. Чем дольше он слушал эти откровения, тем больше  они  внушали  ему
дурные предчувствия, и все равно ему лучше знать все.
     - Зря потраченные, погубленные годы жизни! - горько воскликнула Леди.
- А теперь их не наверстать. Слишком поздно.
     Они медленно поднимались в горы. Дорога  из  мягкой,  рыхлой,  словно
отвечая настроению Леди, стала под копытами животных каменистой,  твердой.
Пурпурные скалы  встречали  их  крутыми  подъемами,  глубокими  бездонными
пропастями. Будто кто их нарочно искривил, в разных  неестественных  позах
росли деревья. Стайлу нравился  открывшийся  ландшафт,  он  был  красив  и
загадочен. И все же подниматься по кручам было тяжело.
     - Можем мы обогнуть эти места и пройти  другой  тропой  к  эльфам?  -
спросил Стайл у Нейсы. Та издала резкую  отрицательную  ноту  -  нет,  это
единственно возможная дорога.  Стайл  слишком  хорошо  знал  Нейсу,  чтобы
спорить с нею. Рогатая кобылица, возможно, почуяла дракона или  какую-либо
другую угрозу, и путникам ничего не оставалось делать, как с  максимальной
предосторожностью пробираться выбранной тропой через острые  нагромождения
скальных пород все выше и выше к вершине Пурпурной Гряды.
     Кобылица Хинблу, на которой ехала Голубая Леди,  вдруг  заартачилась.
Леди мягко ударила ее каблуками в бока,  но  в  ответ  Хинблу  встала  как
вкопанная.
     - Странно... - Леди больше не занимали ее прежние горькие сомнения. -
Что с тобой, Хинблу? Что тебя беспокоит?
     И тут светлые пряди ее волос приподнялись сами собой, хотя ни единого
дуновения ветра не было. Нейса издала двойную музыкальную ноту. Магия!
     Стайл достал губную гармонику.
     - Нет, нет! Не нужно! - быстро сказала Леди.  Она  не  желала,  чтобы
сверхъестественная сила разбушевалась вблизи земли Маленького Народца,  но
ее волнистые пряди продолжали клубиться вокруг головы, временами падая  на
глаза, как если  бы  жили  самостоятельной  жизнью.  Кобылица  все  больше
проявляла нервозность,  переступая  с  ноги  на  ногу.  Рог  Нейсы  принял
положение боевой готовности.
     - Только одну мелодию! - воскликнул Стайл. - Только одну! Мы поиграем
с Нейсой немного, чтобы успокоить твою лошадь.
     Начался  импровизированный  дуэт.  Мелодия   Нейсы   была   милой   и
безвредной, но музыка Стайла распространяла вокруг себя магические  волны.
Они все сгущались, подобно тому,  как  сгущается  предгрозовая  атмосфера,
насыщая все вокруг электрическими зарядами. И по мере того как  он  играл,
из воздуха стали вылепляться  нелепые  фигурки  -  маленькие  человечки  с
развевающимися волосами, в  сверкающих  белых  одеждах.  Под  воздействием
волшебной музыки они, дотоле не видимые глазу, сейчас как бы  проявлялись;
сначала полупрозрачные, просвечивающиеся, они постепенно обрели конкретные
очертания. Чары Стайла делали это. Одно  из  этих  существ  летало  вокруг
головы Леди, играя ее волосами.
     - Сидха! - выдохнула Леди, произнося  это  слово  как  "Ш-ш-ши..."  -
Феерическое волшебное царство. Они дразнят нас!
     Стайл крепко сжал коленями бока Нейсы, как бы спрашивая ее о  чем-то.
Уши единорога навострились: это был сигнал, что непосредственная опасность
им не угрожает.
     Стайл продолжал играть на гармонике, и прозрачные фигурки уплотнялись
все больше.
     - О сидха! - сказала  Леди.  -  Что  ты  пристала  к  нам?  Зачем  ты
вмешиваешься в наши дела? Мы не хотим ссориться с существами вашего образа
и подобия.
     На это феерический человечек ответил:
     - Мы просто играем с тобой, человеческое дитя, мы забавляемся с теми,
кто ничего о нас не знает и пугается. Невинное зло  -  это  просто  шутка,
Леди. Игра. Так мы развлекаемся, Леди!
     Обаятельный,   почти   детский   голосок,   с   озорным    перезвоном
колокольчиков, в котором слышалось легкое журчание горного ручья, окликнул
Стайла. Стайл отметил про себя, как легко такой голосок можно  принять  за
природные, естественные звуки - течение воды, дуновение  легкого  ветерка,
шелест падающих листьев.
     - Кто ты? -  спросила  сидха  Стайла.  -  И  почему  путешествуешь  с
женщиной-человеком? Как зовут тебя?
     Ее   голос   напомнил   отдаленное   воркование    лесной    голубки;
соблазнительно сладки были  формы  ее  тела,  прекрасно  милое  лицо.  Она
притягивала к себе.
     Стайл  отложил  гармонику.   Материализовавшись,   сидхи   не   стали
растворяться в воздухе. Теперь, когда  их  присутствие  обнаружено,  какой
смысл оставаться невидимыми?
     - Я человек, - ответил Стайл.
     - Человек на единороге?! -  полувопросительно  воскликнула  сидха.  -
Нет, ты больше похож на гигантского кобольда, прислуживающего в доме  этой
Леди. Но ведь ты ее не сможешь долго дурачить,  верно,  приятель?  Иди  ко
мне! Я предложу тебе занятие более подходящее для того, кто ты есть.
     И она проделала изящный пируэт в воздухе, отчего светлое  ее  одеяние
колыхнулось, выставив напоказ точеные, вечные в своей красоте ноги.
     - Но ты ведь не из нашего мира, - сказал Стайл, явно заинтригованный.
     - Ах,  какой  ты  гадкий!  Не  успел  завлечь  и  уже  бросаешь  -  С
молниеносной быстротой  она  промелькнула  перед  его  лицом,  мимолетными
всполохами заискрились ее волосы, голосок звенел. - Да  я  сейчас  парусом
подниму твою задницу в воздух, неблагодарный!
     Нейса нацелила рог, чтобы боднуть феерическую девочку, но та проворно
отпрыгнула в сторону. Она боялась единорога, наделенного магической  силой
и способного нанести тяжелый удар, но человеческое оружие  этим  существам
было не страшно. Любое.
     Стайл снова поднес гармонику к губам.
     - Играй, играй! - воскликнула девочка-сидха. - За это  я  прощу  тебе
обиду, которую ты мне нанес. Играй, человек, а мы потанцуем!
     Выкрикнула она это исключительно для того, чтобы  достойно  выйти  из
смешного положения, но Стайл решил поймать ее на слове. Однако в  открытой
сильной магии сейчас не  было  надобности,  и  он  заиграл  простую  милую
мелодию. Музыкальный рог Нейсы аккомпанировал ему. Дуэт был великолепен