то здесь, наверху. Хочет заманить нас в ловушку!
     Выкрикнув это, она повернулась, схватила со столика ключи от машины и
стрелой кинулась к двери.
     Шон следовал за ней по пятам.
     Они промчались вниз по лестнице, через кухню на задний двор.
     Энджела рывком распахнула дверцу  своего  "пинто",  села  за  руль  и
попыталась включить зажигание.
     Мотор не завелся.
     Шон откинул капот.
     На месте аккумулятора зияла пустота.
     Он побежал за дом, к своей машине.
     Ей был нанесен такой же ущерб.
     - Что же делать! - запричитала Энджела, кидаясь к Шону и цепляясь  за
него, словно утопающая.
     Шон быстро и напряженно соображал.  Он  взглянул  на  топор,  который
держал в одной  руке,  потом  на  фонарик  в  другой.  Даже  если  бы  они
использовали  фонарики  один  за  другим,  батарей  могло  не  хватить  до
рассвета. Но в доме были спички. Конечно, если богган не  нашел  и  их.  С
другой стороны, если бы они сейчас убежали, то через четыре минуты были бы
у Марка и Верн.
     И провели бы остаток жизни в бегах.
     Шон вскинул топор  на  плечо,  высвободился  от  Энджелы  и  двинулся
обратно к черному ходу.
     - Шон, что ты делаешь! - истошно выкрикнула Энджела.
     - Возвращаюсь в дом.
     - Шон! - опять вскрикнула она, кидаясь за ним.
     Он обернулся и посмотрел ей прямо в лицо, но не остановился.
     - Он там, внутри! - свистящим шепотом сообщил он. - Сейчас я до  него
доберусь.
     - С ума сошел, - всхлипнула Энджела.
     - Возможно. А ты можешь предложить что-то лучшее?
     - Шон, - взмолилась она, - давай уйдем отсюда. Далеко-далеко.
     Он остановился и пристально взглянул в ее залитое слезами лицо.
     - Шон! Прошу тебя!
     - Я должен, - просто сказал он. - Другого выхода нет.
     И ушел, оставив Энджелу стоять во дворе.
     Он начал прочесывать дом сверху, с  чердака,  методично  переходя  из
комнаты в комнату, закрывая за собой двери. Подвал он оставил напоследок.
     Добравшись до верхней ступеньки подвальной лестницы, Шон почуял запах
мертвечины, ощутил присутствие зла - и понял, что богган там.
     Остановившись  у  подножия  лестницы,  он  стал  водить  ярким  лучом
фонарика во все стороны, выхватывая из темноты то  лабиринт  соединяющихся
между  собой  закутков,  то  отмытый  добела   кирпичный   фундамент,   то
оштукатуренные стены, скрывавшие уходящие под пол кухни и гостиной участки
сырой неровной земли, то стойку с запыленными винными бутылками, то старый
кухонный стол, который заменял ему  верстак.  Сноп  света  остановился  на
бледно-зеленом водонагревателе.
     Вот ты где, подумал Шон. За котлом.
     И осторожно двинулся вперед.
     Дверца шкафчика, в котором хранился инструмент, резко распахнулась  и
ударила Шона по  левой  руке.  Фонарик,  крутясь,  вылетел  из  занемевших
пальцев и разбился на бетонном полу.
     В ту же секунду богган выскочил из шкафа и набросился на Шона.
     Почувствовав, как клыки твари смыкаются, мучительно погружаясь ему  в
плечо, Шон взревел от боли и выпустил топор, чтобы попытаться оторвать  ее
от себя. Но богган вцепился в него с такой  убийственной  силой,  что  Шон
понял: шансов нет.  В  этот  самый  момент  появившаяся  наверху  лестницы
Энджела включила свой фонарик, направив луч прямо на  них.  Зубы  и  когти
словно бы истаяли,  исчезли,  а  с  плеча  Шона  скатилось  что-то  белое,
круглое; оно откатилось по полу на несколько дюймов и улеглось неподвижно.
Некоторое время Шон просто стоял, дрожа всем телом,  не  отрывая  глаз  от
камня и зажимая рану в плече. Между пальцами медленно проступала кровь.
     На то, чтобы с помощью Энджелы докончить начатое, у Шона  ушло  около
получаса.
     Энджела держала фонарик настолько ровно, насколько позволяли руки,  а
Шон тем временем орудовал топором. Обухом. Сильными ударами  он  превратил
камень в обломки, обломки в песок, а песок - в белую пыль. Все пылинки  он
тщательно смел на совок и здесь же, в  подвале,  смыл  в  раковину.  Потом
влажной шваброй отдраил с бетона беловатое пятно. Под конец  он  тщательно
прополоскал швабру, топор, совок  и  щетку  проточной  водой  из  крана  и
оставил в раковине сохнуть.
     Они  нашли  в  кухне  спички  и  зажгли  сохранившиеся  в  серебряных
подсвечниках короткие свечные огарки. Потом Энджела осмотрела  рану  Шона.
Она оказалась не такой серьезной, как они опасались.  На  плече  проступил
синяк, кожа в нескольких местах была проколота, но, кажется, главный  удар
на себя принял толстый свитер Шона. Они обсудили, не пойти ли  к  Марку  с
Верн, чтобы кто-то из них отвез их  в  Уолтхэм,  в  местную  больницу.  Но
теперь, когда опасность миновала, на них  тяжелым  грузом  навалились  обе
бессонные ночи. Рана могла подождать до утра.
     Шон запер дверь черного  хода,  и  они,  вымотанные  до  предела,  не
раздеваясь, вместе уснули на диване глубоким сном.  Шон  обнимал  Энджелу.
Свечи они оставили догорать на каминной полке.


     Шон проснулся, когда давно уже рассвело.
     Плечо болело. Он замерз.
     Он немного полежал, вспоминая ужас минувшей ночи. Потом прищурился  и
взглянул на часы: 7:16.
     - Энджи? - негромко позвал он.
     Ответа не было.
     - Энджела?
     Внезапно почуяв неладное, Шон сел.
     Ее записку он нашел на кухонном столе. Она была  придавлена  каким-то
занятным металлическим предметом. Шон узнал его, только взяв в  руки.  Это
был один из серебряных подсвечников,  которые  они  оставили  на  каминной
полке. Кто-то или что-то скрутил  его,  согнул  и  с  невообразимой  силой
завязал маленьким тугим узлом.
     С тяжелым сердцем он прочел записку Энджелы:
     Он играет с нами в кошки-мышки. Мы не можем его  уничтожить.  Но  ему
нужен ребенок, и он последует за  мной.  По  крайней  мере,  ты  будешь  в
безопасности. Люблю тебя всегда. Э.



                                    13

     Когда Энджела проснулась и обнаружила знак,  оставленный  богганом  у
дивана, то  сначала  решила  подъехать  на  попутной  машине  в  Логанский
аэропорт. Она успела  бы  на  челночный  рейс  в  Вашингтон.  Но  наверху,
пересчитав наличность в своем бумажнике, обнаружила, что в ее распоряжении
чуть больше четырнадцати долларов.
     Она схватила  портмоне  Шона,  лежавшее  на  столике  среди  осколков
стекла. В нем оказалось три десятки  и  однодолларовая  бумажка.  Все  еще
недостаточно, чтобы купить билет на  самолет.  Энджела  вытащила  одну  из
кредитных  карточек  мужа  и  принялась  разглядывать  неразборчивую,   но
замысловатую подпись. И задумалась: даже  если  бы  ей  удалось  подделать
витиеватый росчерк, обманул бы кого-нибудь ее "Шон Киттредж"  или  нет?  И
решила не рисковать.
     Поезд.
     Можно было поехать поездом, как делала мать.
     Но что, если бы сорока пяти долларов не хватило?
     Может быть, удалось бы занять немного денег у Марка и Верн.
     Нет. Едва ли можно было будить их в половине седьмого утра.
     Тогда автобус. Это был самый дешевый выход из положения.
     Энджела вспомнила, что какой-то автобус останавливается в Фрэмингэме.
Не слишком далеко от них.
     Она похватала кое-какие вещи и запихала их в  дорожную  сумку.  Потом
вспомнила по таблетки доктора Спэрлинга  и  впихнула  их  туда  же.  Потом
Энджела вспомнила про паспорт. Она  на  цыпочках  спустилась  вниз,  чтобы
написать Шону записку, и задумалась, сказать ли, куда  уезжает.  Нет,  это
расстроило бы все ее планы.  Шон  поехал  бы  следом,  она  же  стремилась
отвлечь от него внимание боггана. У  окна  кухни  Энджела  остановилась  и
устремила остановившийся взгляд на окутанные туманом деревья. Может  быть,
удастся ускользнуть от мерзкой твари надолго, успеть в безопасности родить
ребенка. Иви одолжит ей денег. Она уедет в  Англию.  Может  быть,  разыщет
того священника, который позаботился о том другом  камне.  Маккей  поможет
отыскать его.
     Она вышла из дома, тихонько закрыв за собой заднюю дверь, и торопливо
дошла до главной дороги.  Раннее  утро  было  серым  и  холодным.  Энджела
порадовалась, что надела толстую замшевую куртку.
     Возле нее остановился фургон со шторками на окнах.
     Слава Богу, шофер, молоденький парнишка в джинсах, был  неразговорчив
и слушал  рок-н-ролл,  который  передавала  какая-то  станция,  и  Энджела
обнаружила, что осталась наедине со своими мыслями.
     Когда они подъехали  к  остановке,  там  как  раз  тормозил  автобус.
Энджела поспешно поблагодарила шофера, схватила сумку и побежала к кассе.
     Ее денег вместе с тем, что она забрала из бумажника Шона,  хватило  в
обрез - осталась лишь пара долларов сдачи. Водитель сказал, что  следующую
остановку  автобус  сделает  в  Уорстере,  а  потом  -   Хартфорде,   штат
Коннектикут. После этого они поедут без остановок до самого Нью-Йорка. Там
ей нужно будет сделать пересадку.
     Энджела нашла в середине салона местечко у окна.
     Она бегло оглядела других пассажиров, сидевших через проход  от  нее.
Миниатюрная женщина в платье телесного цвета кормила с ложечки  старика  с
повязкой на глазах, зачерпывая что-то из кружки. Юнец  с  угреватым  лицом
бережно придерживал поставленный  между  ног  футляр  с  гитарой.  Впереди
переговаривались и смеялись две негритянки. В автобус забрался  толстяк  с
перевязанным веревкой чемоданом. Энджела смотрела, как  он  ищет  место  в
передней части салона.
     Автобус тронулся.
     Сквозь тучи проглянуло солнце.
     Энджела задремала. Ей снилось, будто она едет в Кашель.
     Когда она вновь открыла глаза, полдень уже миновал.  Они  въезжали  в
предместье Нью-Йорк-сити. Она проспала три часа.
     Там, где стоял автобус, на  который  Энджеле  нужно  было  пересесть,
царил  полумрак.  Она  осмотрелась.  Любая  тень,  любой  темный   подъезд
терминала таили для нее угрозу. Снедаемая тревогой, она купила в  автомате
сэндвич с ветчиной, потратив  на  это  часть  оставшихся  денег,  и  снова
устремилась в ту часть зала ожидания, где освещение было ярче.  До  отхода
автобуса на Вашингтон предстояло убить больше часа.
     Энджела уселась  на  твердую  деревянную  скамью  и  рассеянно  съела
сэндвич, наблюдая, как мужчина в рубашке  с  коротким  рукавом  сметает  в
совок сигаретные окурки. Она вспомнила, как миллион  лет  тому  назад  Шон
заметал то, что осталось от камня. Нам никогда не избавиться  от  него,  с
горечью подумала она, стряхнула крошки с колен и  поплотнее  стянула  полы
куртки. Ей пришло на ум, что в последний  раз  она  носила  эту  куртку  в
Ирландии.
     Они отъехали от терминала в две минуты четвертого.
     Этот автобус был почти полон. Энджела заметила миниатюрную женщину  и
старика с повязкой на глазах.
     Она  уныло  глядела  в  окно.  Они  проезжали  аэропорт  Ньюарк.  Она
повторила про себя маршрут. Следующая остановка  в  Маунт-Лорел.  Потом  в
Филадельфии. Потом в Балтиморе. И, наконец, без малого  в  восемь  вечера,
Вашингтон. Она обнаружила, что как молитву повторяет  надписи  с  дорожных
указателей: Элизабет  Линден,  Рэуэй,  Эйвинел...  перед  ней  простирался
бесконечный день. Когда она приедет,  то  позвонит  с  автовокзала  Иви...
должно быть, к  этому  времени  Шон  с  ней  уже  созвонился...  Вудбридж,
Брюнсвик, Спотсвуд, Эпплгарт.
     Хотя они ехали как будто бы быстро,  Энджела  заметила,  что  автобус
непрерывным  потоком  обгоняют   легковые   и   грузовые   автомобили.   И
спохватилась, что с нехорошим предчувствием вглядывается в боковые  окошки
каждой машины, втайне ожидая увидеть уставленное вверх жуткое белое  лицо.
Она ссутулилась и вжалась в спинку сиденья, кутаясь  в  куртку  и  пытаясь
припомнить латинский текст молитвы, которую когда-то учила в школе.  Но  в
голову шли лишь названия деревушек, мимо которых они проезжали: Аллентаун,
Трентон, Ярдвилль, Мэнсфилд, Уиллингбро,  Хэйнспорт,  Хартфорд,  Мурстаун.
Они стучали в голове у Энджелы  под  аккомпанемент  мотора  автобуса,  как
беспокойная песенка дурачка.


     Когда они подъезжали к Филадельфии, дневной свет  начал  меркнуть.  К
тому времени, как автобус въехал в черту города, уже стемнело.
     Несколько  пассажиров  сошли.  Некоторые  вернулись  с  сэндвичами  и
картонками апельсинового сока. Энджела задумалась, не купить ли  еще  один
сэндвич. Но есть ей, в общем-то, не хотелось,  к  тому  же  теперь,  когда
наступил вечер,  у  нее  не  было  никакого  желания  покидать  автобус  и
рисковать, разгуливая по всяким темным местам.  Она  нервно  взглянула  на
часы. 4:16. Еще больше трех часов пути... почти четыре. И все  же  Энджела
могла выдержать дорогу до конца. Теперь она держалась только на нервах.
     За Уилмингтоном  у  нее  разболелась  голова.  Она  снова  попыталась
подремать, но безуспешно.
     Она вспомнила про успокоительное доктора Спэрлинга.
     Может быть, принять таблеточку?  Или  транквилизатор  выведет  ее  из
строя, попросту одурманит?
     К черту. Одну таблетку она примет.
     Энджела достала из багажного отделения сумку и пробралась по  проходу
к крохотной дамской комнате в конце салона, надеясь, что там свободно. Там
и в самом деле было не занято. Энджела  вошла,  заперла  за  собой  дверь,
повернулась к зеркалу и была потрясена тем зрелищем,  какое  предстало  ее
глазам. Нечесаные волосы, бледное лицо, красные глаза, обведенные  темными
кругами.
     Плеснув в лицо немного холодной воды,  она  промокнула  его  бумажным
полотенцем и на пару минут  приложила  пропитавшееся  влагой  полотенце  к
глазам.
     Потом Энджела взбила волосы, создав некое подобие прически.  Впопыхах
она не захватила ни расчески, ни щетки.
     Уже взявшись за ручку двери, она вдруг вспомнила, зачем приходила.
     Она  налила  в  картонный   стаканчик   холодной   воды,   нагнулась,
расстегнула молнию  сумки  и  стала  нащупывать  пластиковый  флакончик  с
транквилизатором. Куда он  подевался,  черт  возьми?  Только  не  говорите
мне... Но Энджела отчетливо помнила, что положила лекарство в  сумку.  Она
запустила руку глубже,  потом  еще  глубже,  под  старый  белый  теннисный
свитер, оставленный там еще давным-давно.
     И коснулась чего-то маленького, холодного, круглого, твердого.
     На мгновение Энджела застыла, не разгибаясь. Сперва она не желала, не
могла поверить тому, что сообщали ей пальцы.
     Потом,  выронив  стаканчик,  расплескав  воду  себе  на  куртку,  она
бессильно привалилась к двери. И резко обернулась  к  крохотной  раковине,
прижимая  одну  руку  к  животу,  а  другой  ухватившись  за  окантованный
нержавейкой край, чтобы не упасть.
     Однако ее не вырвало. Вместо этого пол дамской  комнаты  ушел  у  нее
из-под ног невообразимо далеко, и Энджела услышала нестройный разноголосый
вой... или это грохотали, угрожая поглотить ее, нахлынувшие  волны  мрака?
Или, быть может, попросту дребезжали колеса автобуса?
     Отвернувшись от раковины, Энджела впилась взглядом в стоявшую на полу
дорожную сумку. Во рту чувствовался солоноватый металлический привкус.
     Ей показалось, что какой-то голос у нее в мозгу выговаривает: Ах  вот
как, дьяволенок, ты, значит, все это время был тут?
     - Если бы Шон сейчас был здесь, он занялся бы этой  мерзостью  вместо
тебя, - отозвался другой голос.
     - Но ведь его здесь нет? - поддразнил первый.
     Ожесточившись, уняв разгулявшиеся нервы, Энджела опустилась на колени
и заставила себя снова сунуть трясущуюся правую руку в зев сумки.
     Но с рукой словно бы что-то случилось. Мышцы начали мертветь.  То  же
самое Энджела чувствовала,  когда  ей  случалось  проспать  на  руке  ночь
напролет - проснувшись, она  обнаруживала  вместо  руки  некий  чужеродный
отросток, чью-то чужую конечность.
     Дрожа  от  усилия,  она  попыталась  пошевелить  пальцами.  Они   еще
отзывались, но с запозданием,  медленно.  Чья-то  чужая  воля  вступила  с
Энджелой в состязание за то, кому ими пользоваться.
     Тут она поняла, и это укрепило ее решимость.
     Быстро сунув в сумку левую руку, она схватила камень прежде, чем  тот
успел подчинить себе и ее. И сразу же почувствовала, как пальцы сковал тот
самый странный медленный паралич, что уже лишил чувствительности  нервы  и
мышцы правой руки. Невзирая на это Энджела скрипнула зубами и, использовав
обе руки в качестве рычагов, неуклюже, с трудом потащила камень из  сумки,
как моллюска из раковины.
     Прижимая его к груди, она неловко встала на ноги, резко  развернулась
к окну - и ее душа ушла в пятки.
     Окна не было. Только прочное сплошное  молочное  стекло.  В  автобусе
было кондиционирование.
     Не задумываясь, Энджела обеими руками подняла камень и ударила  им  в
стекло. Один, два, три раза. Стекло треснуло и разлетелось.
     Она просунула  руки  в  проделанную  дыру  с  зазубренными  краями  и
попыталась бросить камень. Но теперь, напротив, пальцы вцепились  в  него,
отказываясь разгибаться.
     Энджеле пришлось заставить себя развести руки. Пальцы,  не  способные
удержать камень без помощи другой руки, соскользнули.
     Она увидела, как камень упал. Почувствовала, что его воля сломлена.
     Все прошло.
     Ее руки опять принадлежали ей.
     Энджела прижалась лбом к холодному  зеркалу,  судорожно  хватая  ртом
воздух и представляя себе, как камень лежит на дороге и по  нему  грохочут
колеса автобусов и грузовиков: теперь их разделяли четверть мили, полмили,
три четверти... целая миля.
     Но он знал. Он все время  точно  знал,  где  прятаться.  Хотелось  бы
знать, что еще он знает, подумала Энджела.
     Она устало нагнулась за сумкой, отперла дверь, вышла и быстро закрыла
ее за собой.


     Шофер  посмотрел  на  часы  и  улыбнулся.  Они  отлично  успевали.  В
Балтимору автобус должен был прибыть  с  опережением  графика.  Еще  через
двадцать минут они должны были оказаться  в  Вашингтоне.  А  еще  двадцать
минут спустя он будет дома.
     Он внимательно глядел вперед, на убегающее под колеса знакомое шоссе,
но по-настоящему не видел его. Фабрики. Огоньки выстроившихся бесконечными
рядами домов. Цепочки желтых и голубоватых уличных фонарей.
     Перед самым въездом в тень под эстакадой шофер,  безо  всякой  на  то
причины, вдруг поднял голову и быстро взглянул вверх.
     И нахмурился.
     От  высокого  моста  что-то  оторвалось  и  камнем  полетело  вниз  -
кувыркающееся пятнышко, растущая белая точка, падавшая как будто бы  прямо
на него. Ее траектория была идеально подогнана по времени с тем  расчетом,
чтобы это нечто угодило в  ветровое  стекло  в  тот  самый  момент,  когда
автобус нырнет под эстакаду.
     Он не успел вскрикнуть. Он ничего не успел.
     Падающий камень пробил разлетевшееся ветровое стекло и вошел шоферу в
лоб.  Верхняя  половина   черепа   водителя   раскрылась,   как   лепестки
распустившегося розового бутона.


     Шон вместе с Иви, встретившей  его  в  аэропорту  Даллес,  приехал  в
больницу незадолго до полуночи. Он  прилетел  из  Вашингтона,  как  только
узнал о случившемся.
     Они вылезли из машины, которую Иви поставила в неположенном месте,  и
заспешили в главное приемное отделение.
     Медсестра сообщила им, что Энджела  все  еще  находится  в  отделении
интенсивной терапии, и показала, куда идти.
     Они прошли за двустворчатую дверь, быстро прошли по коридору, полному
встревоженных родственников других жертв катастрофы, и протолкались сквозь
толпу к дверям с табличкой "Интенсивная терапия".
     Медсестра с блокнотом остановила их и спросила, по какому они делу.
     - Я ищу свою жену, - сказал Шон. - Ее зовут Энджела Киттредж.
     Медсестра заглянула в блокнот, кивнула и исчезла за дверью.
     Шон безнадежно огляделся, гадая, где же сейчас Энджела.
     Позади него снова открылась дверь интенсивной терапии.
     - Мистер Киттредж?
     Он резко обернулся.
     - Моя фамилия Тэйлор, - сказал врач. Он кивнул Иви.
     - Как она? - спросила Иви.
     - Где она? - спросил Шон.
     - Все еще в операционной.
     - Вс