о    выдумать
душевнобольному. И  тем  не  менее  все  сходилось,  даже  обретало  некий
безумный смысл. Если принять за данное следующие факты.  Первое:  убийства
животных.  Загадочные  расчленения  трупов.  Теперь  профессор  знал,  что
подобное случалось задолго до нынешнего инцидента с  гекстонской  головой.
Тот случай в Северной Ирландии. В 1874. В Каване. Маккей всегда считал его
попросту старой байкой, однако он оказался здесь,  в  трудах  по  истории.
Восемь дней подряд каждую ночь кто-то убивал по тридцать  овец.  Расчленял
их. В некоторых случаях пропадали головы. Вину возложили на несуществующих
волков.
     Далее - похожая вспышка в Уэльсе: в  Энглси,  на  "Друидском  острове
Цезаря". В начале девятисотых годов. Затем еще одна, в мае  191О  года,  в
Нортумберленде, в Гекстоне. Первое упоминание о Гекстоне. В течение недели
на обоих берегах реки каждую ночь находили овец, расчлененных  сходным  же
образом. Все три места  -  Каван,  Энглси,  Гекстон  -  в  древности  были
территорией кельтов. Во  всех  трех  точках  с  тех  пор  были  обнаружены
кельтские каменные головы.
     Цепочка совпадений? Возможно. Возможно, нет.
     Если предположить, что нет,  что  тогда?  Обряд  жертвоприношения,  в
котором  животные  заменяют  человеческие  жертвы?  Возобновление  старого
мрачного культа, о котором упоминали Цезарь, Диодор, Страбон?
     Маккей  мрачно  вспомнил  самое  известное  и  самое   отвратительное
сообщение об отправлении этого культа в Ирландии. Возможно, тенденциозное,
однако несомненно основанное  на  фактах.  Место,  где  совершался  обряд,
называлось Маг-Слехт, "Равниной поклонения". Опять-таки в графстве  Каван.
Тринадцать камней на могильном кургане - двенадцать  окружали  центральный
монолит, имя которому было Кенн Круах,  "Голова  с  кургана".  Кровожадное
божество. Согласно преданиям, до пришествия Патрика треть детей  тех,  кто
поклонялся Кенн Круах, ежегодно отправлялась на ритуальную бойню -  каждое
первое ноября, на Самхин, их обезглавливали и приносили  страшную  жертву.
Вот уж воистину веселенький Хэллоуин! В старых преданиях говорилось о том,
как Патрик ударил по камню своим  посохом  и  заставил  его  исчезнуть,  а
существо, обитавшее в нем, бежать в ночь.
     Старые предания? Возможно.
     Маккей незряче уперся глазами в  тень,  которую  отбрасывала  на  пол
настольная лампа. Он не испытывал и  тени  сомнений,  что  каменным  богам
кельтов продолжали поклоняться  и  саксонские  завоеватели.  Красноречивым
свидетельством тому  были  многочисленные  попытки  Рима  уничтожить  этот
культ. "Пенитенциал" Теодора: "Никто не должен ходить к деревьям, колодцам
или камням". Элигий, епископ Нойонский: "Ни один христианин да не  возжжет
огней ни древу, ни кругу,  ни  камню".  Триста  лет  спустя  король  Эдгар
настойчиво требовал от своих  священнослужителей:  "Воспретите  поклонение
камням". И все же, невзирая на эдикты властей, древний  культ  сохранялся.
"Ам бейл ту дол дон клахан?" "Ты пойдешь в церковь?"  или  "ты  пойдешь  к
камням?" Слово "клахан" по смыслу могло означать и "камни", и "церковь". А
шотландские процессы над ведьмами? 1694. Записано пресвитером из  Эльгина.
Некто Эндроу Мэнн  был  обвинен  в  чернокнижии  -  он  воздвиг  камень  и
поклонялся ему. Да и во времена, не столь отдаленные. На  Гебридах.  "Едва
ли отыщется на островах хоть одна деревня, где так или иначе  не  почитают
камень". Разумеется, в Ирландии. Кэрриг Котта в Каслмэри и  Турмор-стрэнд;
камни, на которых, по местному поверью,  "некогда  казнили  людей".  Читай
"приносили в жертву". И скот, конечно, тоже. И овец.
     Маккей вздохнул и потер кожу возле уха. Почему, спросил  он  себя.  В
чем причина живучести столь варварского  обычая?  По-видимому,  на  первом
месте стояло то же,  что  когда-то  вызвало  возникновение  этого  обряда:
везение,  плодородие,  процветание,  защита  от  бед  и  смерти.   Желание
умилостивить камни. Или же здесь крылось нечто большее?  Может  быть,  все
это  делалось,  чтобы  умиротворить  нечто,  требовавшее  -   настоятельно
требовавшее - постоянного внимания?
     Например, у колодца святого Олана в Корке. "Овальный кусок кварцита".
Так это выглядело. Он  покоился  на  монолите,  покрытом  древнекельтскими
письменами. Его требовалось "кормить". По поверью он обладал также  "даром
передвигаться". И  в  Альтагоре,  в  графстве  Энтрим  -  камень,  который
требовалось подобным же образом "кормить" кровью и молоком.  Если  кормили
кое-как, погибал скот. И дети тоже. Однажды кто-то попытался встроить  его
в столбик ворот,  но  камень  таинственным  образом  вернулся  в  исходное
положение.
     И все же, спросил себя  Маккей,  какого  рода  существом  может  быть
подобный объект? Одним из "наделенных интеллектом элементалей" Ричета?
     Он нахмурился и поджал губы.
     Разгуливающий во мраке древний  ужас.  Древние  предания  насчитывали
тысячи и тысячи лет. Ранняя церковь называла их демонами.
     Профессор вытащил из стопки потрепанный  зеленый  том  и  раскрыл  на
отмеченной  библиотечной  карточкой  странице.  Вот.   Языческий   философ
Порфирий впервые упоминал их в четвертом  веке:  "Есть  и  существа  иного
рода, не  имеющие  имен,  коим  поклоняются  приверженцы  некоего  темного
культа". И далее  -  выразительное:  "Не  получая  постоянного  почитания,
впадают они в досаду и гнев". Вера в них просуществовала не одно столетие.
Однако  вышеозначенные  "существа"  уже  не   были   безымянными.   Маккей
переворачивал страницы.  Франческо  Мария  Гуаццо  писал  о  них  в  своем
"Компендиум малификарум", "Трактате о ведьмах". Он назвал  их  люцифугами,
бегущими от света. "Их не увидишь при свете дня,  они  -  полная  загадка,
непостижимая  для  ума  человеческого;  злобные,  смятенные,  неугомонные,
внутри же - сплошной мрак, потрясаемый ледяными страстями".
     И все же возможно ли,  чтобы  эти  предполагаемые  демоны  фанатичных
охотников на ведьм,  эти  упомянутые  выше  "люцифуги"  были  теми  самыми
существами, которых под разными именами продолжали ублаготворять в обличье
камней селяне? Без сомнения, различные церкви  считали  именно  так.  Даже
преподобный Роберт Керк, самый свободный  от  предрассудков  из  клириков,
допускавший существование не только злых, но и добрых духов, как будто  бы
неуловимо смещал равновесие в пользу зла. Прихожане Керка,  автора  самого
полного и наиболее  известного  трактата  семнадцатого  века  о  волшебных
преданиях, были убеждены, что народ слуаг наказал священника  за  то,  что
тот выдал  их  тайны.  Когда  его  нашли  бездыханным  у  Холма  Фей  близ
Эйберфойла, пошел шепоток, что Народец-де похитил душу Керка и упрятал под
Холм, где, по преданию, она остается и поныне. Маккей  провел  пальцем  по
едва  различимым  строчкам  факсимильного  издания  книжицы   шотландского
священника:  "Называют   их   слуаг-мит   сиречь   "добрые   люди",   дабы
предвосхитить урон  от  их  попыток  причинить  зло,  ибо  ирландцы  имеют
обыкновение освящать все, от чего  пострадать  боятся".  Профессор  угрюмо
улыбнулся, читая дальше: "Кои были  древними  еще  задолго  до  того,  как
Благая Весть рассеяла язычество, в некоторых варварских  местностях  и  по
сей день входят в дома, когда все отправятся на покой".
     И все же,  спросил  себя  Маккей,  если  ради  спора  допустить,  что
старинные верования были  правильными  и  все  эти  существа  -  люцифуги,
элементали,  богганы  (называйте  как  угодно)  -  бежали  от  Патрика   и
христианства,  где,  в  таком  случае,  они  скрывались  и  как  выдержали
испытание временем?
     Он  мрачно  уставился  в  сторону  библиотечного  табло.  Ответ   был
очевиден. Он уже знал его - знал с самого начала. Да и кто не знал? Редкое
поверье подкреплялось столькими свидетельствами. Кенн Круах. Клахан.
     Им не нужно было скрываться.
     Они выглядели, как камни.
     Оцепенев, Маккей задумался  над  последней,  самой  чудовищной  нитью
возникающего узора: эти камни - существа  в  обличье  камней,  -  "впав  в
досаду и гнев" или когда ими пренебрегали, попросту забирали  то,  что  им
было нужно. Свой корм: скот. Животных. Детей. Кровь. Головы.
     Профессор вновь увидел обезглавленное тело Холлэндера.
     Но его здравый смысл опять заартачился, запротестовал в последний раз
- навязываемое заключение пугало и отталкивало его. Конечно же,  это  были
"преданья старины глубокой"; создававшиеся веками  легенды,  нить  которых
сплелась в цельное полотно и украсилась вышивкой, питая страх  суевериями,
которые,  в  свою  очередь,  сами  питались  страхом.   Камни,   способные
передвигаться. Как мог человек в здравом уме даже задумываться над тем, не
принять ли подобные предположения всерьез?
     Почти  безотчетно  Маккей  пододвинул  к  себе  тоненькую  книжицу  о
нераскрытых тайнах и еще раз внимательно всмотрелся  в  помещенную  на  ее
страницах  фотографию.  Калифорния.  Недавнее  прошлое.   Долина   Смерти,
Рэйс-Трэк Плайя. На морщинистом  дне  пересохшего  озера  лежал  небольшой
одинокий камень. От него вдаль уходил длинный прямой след, а  может  быть,
борозда. Больше ничего. Никаких следов ног. Только этот след.
     Взгляд  профессора  скользнул  к  снимку,  помещенному  на   соседней
странице. Место: Фернаг, графство Керри. Время: снова наши дни.  На  скале
лежали яйцевидные камни. В тексте говорилось, что  их  "никак  не  удается
переместить". Всякому, кто их потревожит,  камни  приносили  "беду".  Выше
находился снимок вырезки из английской газеты "Дэйли  Мэйл",  датированной
вторником, 24 февраля 1976 года:

                       ОЗАДАЧЕН КАТЯЩИМСЯ КАМНЕМ
     Мистер Т.  (полное  имя  и  адрес  находятся  в  редакции)  пишет  из
Сандерлэнда, Тайн и Уир:
     "Я более сорока лет читаю вашу колонку и впервые прошу об  одолжении.
В саду у моей золовки есть гладкий светло-коричневый овальный  камень,  по
грубым прикидкам -  5  х  4,5  х  3  см.  У  этого  камня  есть  следующая
странность: каждую ночь он перемещается примерно на десять сантиметров.
     Я был так озадачен, что однажды вечером положил  камень  на  бетонную
плиту приблизительно в пяти футах от сада.  На  следующее  утро  он  снова
оказался в саду. Не могли бы вы это объяснить?"

     Маккей отнес книги обратно к главной стойке и молча отдал служащему.
     В битком набитой закусочной он съел сэндвич с солониной и выпил чашку
обжигающего кофе. Однако ощущение холода и пустоты не проходило. Холод был
в  нем  самом,  понял  профессор,   пустота   гнездилась   в   его   душе.
Преследовавшее его весь день тягостное, гнетущее чувство усилилось.  Он  с
тяжелым сердцем оглядел лица окружавших его людей: все  были  погружены  в
себя, в мир собственных мыслей.  Маккей  попытался  отринуть  сомнения,  в
клочья раздиравшие то представление об устройстве мира, какое он  составил
еще будучи студентом. Тщетно.
     Он заплатил по счету и быстро ушел.
     Людской поток нес профессора  по  Пятой  авеню.  Витрины  универмагов
кое-где уже щеголяли рождественским убранством. Он очутился на углу. Толпа
не дожидалась  зеленого  света.  Он  почувствовал  дымный  аромат  соленых
бисквитов-"претцелей".  На  всех  углах  торговали  орехами   и   фруктами
лоточники.  Он  заметил  привязанного  к  тележке  йоркширского   терьера.
"Восточные закуски". Рядом какой-то мужчина  продавал  желтые  закрученные
воздушные шары. Посреди улицы гремел жестянкой с мелочью какой-то  старик.
Над головой, параллельно  высоким  зданиям,  медленно  летел  пассажирский
самолет - крест в небе. По улице, против одностороннего движения, с  ревом
и воем пронеслись пожарные машины.
     Маккей пришел к собору.
     Он стоял перед храмом, не  сводя  глаз  с  тянущегося  ввысь  фасада.
Увенчанные крестами каменные рифы под  островерхой  аркой.  Над  входом  -
спускающийся  голубь,  Дух  Святой,  нисходящие  лучи.  Бронзовые   двери,
усеянные изображениями святых:  Патрик,  Иосиф,  Иаков  и  мать  Елизавета
Ситон, "Дщерь Нью-Йорка".
     И по сию пору - старые обряды, бремя святынь.  Маккей  мрачно  кивнул
своим мыслям. Непонятно почему они казались странно значительными.
     Он вошел через левую паперть.
     Собор заливали  потоки  яркого  электрического  света.  Наверху  сиял
роскошный, сине-алый витраж. Несмотря на то, что мессу не служили, церковь
была полна людей и тихих голосов.
     Профессор пробрался левому боковому  алтарю  и  тяжело  опустился  на
твердую деревянную скамью. Перед алтарем, на небольшом пятачке  свободного
места, преклонив колени, молилась девушка с узорчато-полосатым  шарфом  на
голове. Погруженный в мрачные раздумья Маккей  разглядывал  выполненную  в
натуральную величину восковую фигуру, которой она молилась  -  Младенца  в
поблекшей алой с золотыми полосками нише.  Одна  ручонка  сжимала  золотой
шар, увенчанный крестом. Восьмилетний ребенок, подумал  профессор.  Святое
Дитя Земли и Неба, гласила надпись.
     Теперь Маккей понял, что Ашервуд, вероятно, был прав.
     Предметы не всегда были тем, чем казались.
     Он завозился на  неудобной  скамье.  Как  принять  такой  вызов,  как
бороться с таким противником?
     Девушка, поднявшись с  колен,  ставила  зажженную  свечу  в  одну  из
украшенных прорезями-крестами крохотных чашечек тусклого серебра,  которые
во множестве стояли  перед  сжимающим  цветок  изваянием  святой  Бригиды.
Бригида, "Мария Гэльская", древняя охристианенная богиня света,  мелькнуло
в голове у Маккея.
     Свет.
     Разумеется. И холодное железо.
     Добыть и то, и другое по нынешним временам было достаточно просто. Но
хватило бы этого или нет?
     Могущество Патрика.
     Маккей поднялся. Он медленно шел  по  проходу,  пока  не  оказался  у
северного поперечного нефа. Там он остановился, не сводя глаз со стройного
каменного изваяния, изображавшего  самого  святого  Патрика  на  Священном
Столпе.
     Могущество Патрика.  Та  редкая  особенная  сила,  какая  придавалась
редким особенным людям для поединка с созданиями тьмы. Куда она подевалась
теперь? И что заменяло эту силу в ее отсутствие... если ее  вообще  что-то
заменяло? Что за реликвию, что за наследие, что за вещь,  наделенную  этой
силой и сохранившую ее по сей день, мог оставить Патрик или ему подобные?
     Возможно, некую ее долю хранил  Кашель  -  само  место.  Может  быть,
единственным выходом было бы отвезти  камень  туда,  где  его  нашли,  под
высокий крест, еще не утративший передавшееся ему  могущество  святого.  И
все же поездка была рискованным предприятием. Если  камень  в  самом  деле
обладал собственной волей (в чем Маккей теперь уверился), он,  несомненно,
воспротивился бы подобной попытке.  Однако  Маккею  казалось,  что  это  -
единственное решение. Какие иные средства лишить камень свободы  были  ему
доступны? Только свет, да  холодное  железо,  да  то,  что  святой  Патрик
оставил людям для защиты.
     Что же?
     Сосредоточенный взгляд Маккея уперся в изваяние.  Левая  рука  статуи
покоилась на сердце, правая  сжимала  книгу.  Какую  книгу?  Библию?  Или,
возможно, что-то другое?
     Он понял, что знает ответ на свой вопрос.
     Он вернулся в библиотеку и  нажал  звонок  на  зарешеченной  двери  в
комнату 319.
     К счастью, девушка узнала его и поздоровалась, назвав по имени.
     - Мне нужна копия "Лорики святого Патрика", - тихо проговорил он.


     Таксист повез его вдоль Ист-Ривер. Маккей внимательно изучил лежавшие
у него в чемоданчике страницы фотокопии, потом опустил  листы  и  печально
уставился  на  пасмурные,  плохо   освещенные   силуэты   Рузвельт-Айленд,
скользившие мимо них по правой стороне. Развалины с  готическими  сводами.
Маяк. Свет - рассеять нашу тьму. Он опять  опустил  глаза  к  страницам  и
прочел первые слова переведенного на английский введения: "Сие  заклинание
Патрик создал, дабы защитить себя и своих иноков".
     Профессор снова  медленно  поднял  взгляд  от  бумаг.  Теперь  справа
виднелся мост Хеллгейт - "Врата ада".
     Как, спросил он себя.
     Мыслимо ли было, чтобы подобная вещь помогала и в  современном  мире?
Вообще, могло ли простое печатное слово - если уж на то  пошло,  фотокопия
перевода, - заключать в себе какую-либо силу? Отвратительнейшее  суеверие.
Но ведь, понял профессор, уже одно только признание того факта, что богган
существует, переносит его в  мир,  где  символ  способен  стать  тем,  что
обозначает; в сумеречный мир, где  каждый  предмет  является  одновременно
двумя или более вещами; в лежащий вне естественного мир,  законы  которого
выходят за рамки здравого смысла; в  край,  который  расположен  за  самым
дальним горизонтом  и  все  же  существует  во  все  времена.  Вне  всяких
сомнений, сразиться с подобным созданием можно было лишь подобным оружием.
     Он снова обратился к рукописи: "Се  Щит  Веры  Патрика,  его  Лорика,
ограждающая душу и тело от демонов. Кто будет держать ее при себе, на того
бесы без страха и взглянуть не посмеют".
     Такси нырнуло в темный тоннель.
     Маккей поглаживал кончиками пальцев  страницы,  переснятые  для  него
библиотекарем. Теперь его снедал страх: могут  ли  недолговечные  слова  -
слова, ничего более - защитить от такого  создания?  И  если  да,  то  что
убережет их лучше самой "Лорики святого Патрика", единодушно  почитавшейся
древними творением самого святого, "Лорики", которую долгое  время  высоко
ценили и кельты, и саксы, видевшие  в  ней  надежное  средство  защиты  от
ужаса, разгуливающего во мраке.
     Сила, в некоторых случаях обитающая даже в принадлежавших ему вещах.
     Они выехали из тоннеля.
     Теперь они подъезжали к мосту Трайборо.
     Маккей обернулся и выглянул заднее окно. Меж высоких  многоквартирных
домов садилось солнце, красное,  как  гневное  око  Балора.  Они  ехали  в
темноту, прочь от угасающего света.
     Опустив взгляд к лежавшим у него на коленях страницам, Маккей наудачу
прочитывал отдельные фразы. Среди прочего "Лорика" взывала  к  свету  -  к
свету во всех его формах.

                     "Сегодня меня подъемлет
                      сила небес:
                      свет Солнца,
                      сияние Луны,
                      великолепие огня,
                      быстрота молнии,
                      глубина моря,
                      неколебимость тверди земной..."

     Профессор скользнул взглядом по странице сверху  вниз.  Ему  в  глаза
бросилась другая фраза:
     "Все силы сии призываю я ныне стать между мною  и  порождениями  зла:
противу всякой жестокой безжалостной силы, какая может  восстать  на  тело
мое и душу..."
     Профессор задумался: защита от жестоких, безжалостных сил иного мира,
вроде тех, которых "не  увидишь  при  свете  дня,  и  внутри  их  -  тьма,
потрясаемая ледяными страстями"?
     Может быть.
     Теперь  они  проезжали  кладбище.  Справа  теснились  белые  от  крыл
каменных ангелов  надгробия.  Маккей  недоумевал:  может  ли  в  наши  дни
благословение рядового священника, епископа, даже архиепископа, обеспечить
подобную же защиту. Ему хотелось бы так  думать.  Но,  вспомнив  неудачное
изгнание беса в Куниэне, он отчего-то засомневался.
     Они въезжали на пологий, перегороженный заслонкой въезд в аэропорт.
     Маккей закрыл чемоданчик.
     Он довольно неохотно выпустил  его  из  рук,  чтобы  отправить  через
рентгеновскую камеру службы безопасности.
     Вытянув шею,  профессор  пытался  разглядеть,  что  показывает  экран
монитора. Неясное пятно.  Бумаги.  Просто-напросто  бумаги.  Он  торопливо
вписал в билет свое имя и адрес,  прошел  под  навесом  мимо  полисмена  с
карманной рацией, вышел на летное поле и занял место в очереди на посадку.


     Когда Маккей вышел из терминала Логанского  аэропорта,  дул  холодный
ветер.
     Он попытался дозвониться до  Киттреджей  из  таксофона  в  полутемном
помещении стоянки. Линия была занята. Он подождал, еще ра