льные серебристо-серые глаза.
     Дарвиш поднял голову и посмотрел королю прямо в лицо. И медленно сказал, претворяя свои чувства в слова:
     - Было уже так много боли... Я не мог позволить им добавить еще...
     - Значит, ты взял на себя смелость, - а тон спросил "Да кто ты такой?" - остановить ее?
     - Да, возвышеннейший.
     Это был его первый откровенный разговор с отцом за многие годы, и Дарвиш видел, что на короля он не произвел впечатления. "Чего ты хочешь от меня?" - хотел спросить принц. Но не спросил. Он знал ответ. Ничего.
     - Позволь ему оставить этого вора, отец.
     - Что? - словно эхо повторил король мысль Дарвиша. Он повернулся и в замешательстве уставился на старшего сына.
     Всего на мгновение Дарвиш увидел задумчивый взгляд в глазах Шахина, какого никогда прежде не видел, а затем он сменился презрением, слишком хорошо ему знакомым.
     - Если не что-нибудь другое, то, может, это научит его отвечать за свои поступки.
     - Но, мой принц, - запротестовал лорд-канцлер. - Вор. Свободный. Во дворце. Чужеземный вор.
     Он сделал ударение на слове чужеземный, и король сдвинул брови. Как и было задумано - Дарвиш не сомневался в этом.
     - Ну и что? - Ястребиный взгляд Шахина пригвоздил пожилого лорда. - Как будто за ним не будут постоянно следить.
     Дарвишу почудилось, будто он услышал еще одно значение в словах брата. Будто под этим "за ним" Шахин имел в виду не вора, а самого Дарвиша. Но вино помешало ему разобраться.
     - Я обдумал этот вопрос.
     Ритуальные слова вмиг вернули Дарвиша к насущной теме.
     - Вор должен был умереть, если б ты не спас его. Следовательно, у него нет жизни, кроме той, что ты ему дашь. Если, - тон сказал: "Когда", - он тебе надоест, он умрет.
     - Так легко распорядиться жизнью, возвышеннейший?
     Даже приглушенное жужжание двора, казалось, затихло после этих слов. Король вновь сдвинул брови. Дарвиш хотел найти слова, чтобы сгладить дерзость, но те, что пришли ему в голову, только ухудшили бы дело.
     Наследный принц презрительно фыркнул.
     - Тебе бы следовало знать, - его голос резал как лезвие сабли, - что своей собственной жизнью ты уже распорядился.
     Опасность миновала, и король медленно кивнул, тем самым признав мудрость замечания наследника. Этот третий сын не стоит того, чтобы тратить на него гнев.
     - Я закончил с тобой. - Вот и все, что он сказал. Король говорил это всем, кого отпускал.
     Дарвиш снова преклонил колено, потом встал, задом прошел девять шагов и еще один. Натянув на лицо беззаботную улыбку, он повернулся и бросился в толпу придворных.
     Задумчиво хмурясь, Шахин смотрел ему вслед. Долгие годы он был убежден, что Дарвиш только то, чем кажется: буффон, повеса, транжир. Но сегодня вечером - раньше, в коридоре, и сейчас - Шахин подумал, что видит нечто большее: возможно, принца, скрывавшегося внутри шута.
     - Вы выглядите взволнованным, ваше высочество.
     - Да?
     Хотя Шахин признавал, что лорд-канцлер - выдающийся человек, который в течение десятилетий вел короля и, следовательно, королевство по пути процветания, он не мог относиться к нему тепло. Когда Дарвиш впервые запил, Шахин спросил лорд-канцлера, нельзя ли найти что-нибудь стоящее, чем можно занять брата.
     - Вы бы доверили что-нибудь стоящее этому? - ответил лорд-канцлер, наблюдая, как хихикающего Дарвиша вытаскивают из фонтана.
     - Нет, - ответил наследник и отвернулся.
     Но теперь Шахин спросил себя: может, следовало сказать "да"?
     - Вас что-то беспокоит, ваше высочество.
     - Ничто, - солгал наследник, и, озадаченный его тоном, лорд-канцлер отступил.
     Шахин смотрел, как брат принимает кубок и осушает его. Неужели слишком поздно?
     Как только придворные поняли, что Дарвиш вряд ли навлечет на них гнев короля, его быстро обступила смеющаяся молодежь - мужчины и женщины предлагали ему еду, выпивку и самих себя. Какое-то время принц находился среди них, а затем направил свои стопы к Палатам Знати, где леди Харита встретила его с восторгом, который обещала ранее ее улыбка.
     Дарвиш ответил с энтузиазмом - только мертвец не ответил бы с энтузиазмом, - но почему-то его сердце не участвовало в этом.

***

     - Ваше высочество, вор проснулся.
     Дарвиш высунул ноги из воды на край ванны и сонно посмотрел на них.
     - Спасибо, Фади, - сказал он, когда Охам убрал бритву с его горла. - Я навещу его после ванны. Он заговорил?
     - Нет, ваше высочество. Только лежит и глазеет в потолок.
     - Вернись к нему. - Дарвиш зевнул. - Скажешь, если будут какие-то перемены.
     - Слушаюсь, ваше высочество.
     Фади поклонился и перевел взгляд от края ванны к телу принца, мерцающему под водой. Мальчишка покраснел, быстро отвернулся и торопливо пошел к выходу.
     - Фади!
     Он снова повернулся, но уже несколько медленнее.
     Дарвиш ухмыльнулся. Жаль, у него нет сил подразнить мальчишку, он, очевидно, очень любопытен, но по-прежнему слишком юн. "А я слишком изнурен, чтобы оправдать ожидания тринадцатилетнего юнца". Минувшей ночью он спал даже меньше, чем обычно. "Девять Наверху, неудивительно, что ее муж столько времени проводит в море".
     - Карида еще с ним?
     - Нет, ваше высочество. Она ушла нынче утром. Сразу, как вы... - Фади замялся, не находя слов, чтобы описать сцену, когда принца в одной рубашке и сандалиях притащили в его покои два ухмыляющихся стражника. Корчась под взглядом Охама, мальчишка наконец решился, - ... вернулись.
     - Готов поспорить, у нее нашлось, что сказать о моем возвращении.
     Юный одевальщик открыл и закрыл рот. Он не мог повторить слова целительницы и окончательно смешался.
     - Ступай. - Дарвиш сжалился над мальчишкой и взмахом руки, разбрызгивая ароматную воду, отпустил его. - Я и так могу догадаться, что она сказала. Иди и смотри за моим вором.
     Фади с облегчением выбежал из ванной комнаты.

***

     Потолок был лепной. Аарон знал лепной гипс. Он крошится под пальцами и оставляет следы на руках, и башмаках, и одежде. Хороший вор держится подальше от лепного гипса.
     "Ты слишком хороший вор, Аарон, мой мальчик".
     "Не слишком хороший, Фахарра, - сказал он воспоминанию. - Иначе я не оказался бы здесь". Он был во дворце, хотя не знал где, и все еще живой, хотя не знал почему. Угол стены сообщил ему, что он лежит на чем-то низком, должно быть, на тюфяке, не на кровати. Боль, нараставшая и падавшая с каждым вздохом, не советовала двигаться, но юноша все равно попытался, чтобы увидеть больше из своего провала. Стиснув зубы, он поднял голову, но это не принесло никакой пользы, так как в глазах поплыли красные и желтые пятна.
     - Эй, - кто-то мягко нажал на плечо, - ты не должен этого делать. Карида надерет мне задницу, если ты погубишь все ее многочасовые труды.
     Аарон силился разглядеть говорившего, который уселся вдруг возле него. Большая масса кремового цвета оказалась халатом. Черное над ним - спутанным клубком влажных волос. Голубое, нет, зимне-голубое - глазами. Аарон зажмурился.
     - Тебе больно? Я позову целительницу.
     Это был мужской голос. Рут мертва. Юноша снова открыл глаза.
     - Так-то лучше.
     Сияющая белозубая улыбка, которая сопровождала эти слова, прогнала воспоминания Аарона о кузине. Рут ни разу не улыбалась так за всю свою слишком короткую жизнь.
     - Слушай, у тебя есть имя? Не могу же я бесконечно называть тебя вором-который-упал-на-мой-балкон.
     Юноша сглотнул - один раз, второй, прежде чем ему удалось извлечь голос из острых ножей в его горле.
     - Аарон. - Не имеет значения, что они узнают. Больше не имеет.
     - У тебя голос, как у забытого Одной павлина, Аарон. Вот.
     Большая ладонь приподняла его голову, а другая поднесла к губам металлический кубок. Прохладная вода полилась в рот, холодя и успокаивая содранную кожу. С ней даже боль от движения стала терпимой.
     - Если тебе любопытно...
     Аарону не было любопытно.
     - ... меня зовут Дарвиш, это мои покои, и я вытащил тебя из Камеры Четвертого. Ты обязан мне жизнью.
     "Почему ты не дал мне умереть!"
     Эта мысль, должно быть, как-то проявилась на его лице, ибо голос Дарвиша затвердел.
     - Если хочешь умереть, только скажи. Ты не так уж далек от этого.
     Одно слово принесло бы ему желанную смерть, но Аарон не мог произнести его. Он никогда не мог произнести его. Он всегда жил с осознанием своей трусости, разъедающей его. И, даже так приблизившись к смерти, он не мог просто сдаться и перейти черту. Ему придется жить. Снова.
     Дарвиш не совсем понимал, чего он ждет от этого вора, благодарности, быть может, но уж точно не такого уныния и безоглядного отчаяния. Он видел мужчин и женщин, которые шли к вулкану с большей радостью. Ему стало не по себе. Принц поднялся и хмуро посмотрел на юношу.
     - Целительница говорит, ты можешь пить сколько хочешь...
     Ответа не последовало. Никакой реакции вообще, как будто внутреннее страдание не оставило места ни для чего другого. Дарвишу вдруг захотелось уйти из этой комнаты, уйти от этой боли. Он чувствовал себя виноватым и не понимал почему. Ему совершенно не за что себя винить. Он спас Аарону жизнь.
     - Охам!
     - Да, ваше высочество?
     Дарвиш пошел обратно в ванную. Халат раздувался позади него, сандалии хлопали по ярким узорам ковров.
     - Принеси мои кожаные доспехи. Я иду на тренировочный двор.
     Через три часа, обветренный, весь в синяках и ссадинах, он почувствовал себя немного лучше.
     "Ничто не избавляет так от чувства вины, как хороший пинок под зад, - подумал Дарвиш, когда Охам втирал жидкую мазь в его избитые ребра. - Тебе больно. Мне больно. А посему перестань на меня так смотреть".
     На самом деле Аарон редко смотрел на Дарвиша. Следующие несколько дней он лежал неподвижно, завернувшись в почти осязаемое отчаяние. Юноша стоически терпел, когда Карида лечила его. Он никогда не говорил. Несколько раз на дню Фади приносил ему горшок, и если вор нуждался в нем, он его использовал. Он никогда его не просил. Он никогда ничего не просил.
     Шахин стоял как вкопанный в тени дворца, наблюдая за последним занятием Дарвиша.
     - ... и слишком медленно, - закончил разбор оружейный мастер, когда принц, отдуваясь, помогал встать двум побежденным стражникам.
     Шахину это не показалось слишком медленным, он был поражен мастерством своего младшего брата. Слишком долго он рассматривал Дарвиша в одной куче с близнецами, считая его неисправимым, проклятым вином, так же как самые младшие члены королевской семьи были прокляты своим рождением (его руки сотворили знак Девяти и Одной), но теперь этот взгляд казался ему неправомерным.
     Дарвиш, больше не желая терпеть колкие вопросы и ехидные замечания приятелей, массу времени проводил на тренировочном дворе.
     - Здесь надо видеть светлую сторону, - проворчал принц, когда Охам перевязывал его распухшее колено. - Если так продолжать, то скоро я снова буду в форме. Или разбитый на части, - вздохнув, прибавил он и сунул в рот содранную костяшку.
     Даже вино манило его меньше, чем всегда.
     Как-то вечером возвышеннейший отец встретил его в коридоре, пробежал холодными глазами по грязным, потным доспехам и сказал без всякого выражения:
     - Похоже, вор сделает из тебя человека.
     Дарвиш ничего не ответил, но той ночью он нарядился в самые яркие шелка, и его не видели трезвым в течение трех дней.
     - Дерьмово выглядишь.
     Дарвиш рыгнул, отдал Охаму пустую чашку и покосился на голос. По причинам, которых он уже не помнил, хотя допускал, что в то время они имели некое практическое значение, он приказал перенести Аарона, тюфяк и все прочее из гостиной в спальню. Идея оказалась неплохой: вор заговорил.
     - А сам-то ты как выглядишь! - парировал он, балансируя на одной ноге, пока Охам снимал с него грязные штаны.
     Аарон, откинувшись на гору подушек, которые Фади сложил в изголовье тюфяка, слегка опустил плечи. Любое другое движение тянуло за шрамы на заживающей груди и грозило ввергнуть его обратно в темноту. Вор скривил губы, наблюдая за сценой у кровати.
     - Ты один из принцев, - сказал он.
     - Верно. - Дарвиш соскребал какую-то корку, присохшую к тыльной стороне ладони.
     У Аарона даже опустились брови, когда он попытался вспомнить.
     - Дарвиш...
     Охам круто повернулся, цепочки, скрепляющие жилет, натянулись от негодующего вздоха.
     - Ты должен говорить "ваше высочество!".
     - Почему? - холодно промолвил Аарон, закрывая глаза. - Что он со мной сделает?
     - Ты можешь умереть! - отрезал Охам.
     - Да, могу.
     "Но не умру, - подумал он, - бог моего отца еще не закончил со мной". Эта мысль не взволновала его. Его больше, ничто не волновало. У него не осталось чувств, не осталось жизни. Пусть божья десница опускается. Ему уже все равно.
     - Он может звать меня как хочет, - сказал Дарвиш и побрел к ванной. - Хватит сверкать на него глазами, Охам, лучше иди сюда. А то как бы мне не утонуть сегодня утром без помощи.
     "И кроме того, - тяжело опираясь на одевальщика, принц ухитрился перебросить сначала одну, потом другую ногу через край ванны, - думаю, неплохо, если для разнообразия меня будут называть по имени. И, похоже, черное облако, в которое он себя завернул, наконец испарилось, слава Одной".
     После ванны, чувствуя себя если не лучше, то по крайней мере не так близко к смерти, как при пробуждении, принц сидел не шевелясь и наблюдал за вором, пока Охам распутывал его волосы.
     - Итак, - спросил наконец Дарвиш, больше потому, что не умел молчать, чем из любопытства, - за чем ты охотился той ночью, когда упал к моим ногам?
     Аарон перевел взгляд с узоров света и тени, играющих на потолке, к лицу принца. Почему бы не сказать ему?
     - За изумрудом на королевском посохе.
     Охам поперхнулся, а Фади на другом, конце спальни едва не выронил из рук блюдо с хлебом и фруктами. Шпион лорд-канцлера, убирающий ванную комнату, навострил уши, дабы не пропустить дальнейших признаний. Принц только ухмыльнулся.
     - Я так и думал, что ты явился не за Камнем, поскольку ты не кажешься мне полным идиотом. Изумруд, хм? - Он восхищенно покачал головой. - Зачем?
     Аарон сжал губы.
     - По личным мотивам, - проворчал он. Фахарра принадлежит ему; память о ней - это единственное, что стоило хранить в его неудавшейся жизни.
     - Не хочешь - не говори.
     Взяв с поданного блюда персик, Дарвиш начал его очищать.
     - Я бы предложил составить мне компанию, - молвил он, пока Фади подбирал упавшую кожицу, - но Карида говорит, что ты еще некоторое время пробудешь на жидкостях. Думаю, она ждет, когда к тебе вернется цвет. - Капля сока брызнула на стену над головой Аарона: Дарвиш жестикулировал с сочным фруктом в руке. - Конечно, ты чужеземец, так что более яркого цвета можно и не дождаться.
     Это прозвучало как оскорбление. Направляемые своим королем, жители Ишии привыкли думать, что чужеземцы немногим отличаются от варваров, и относились к ним в лучшем случае с покровительственной терпимостью. Такое отношение намного облегчило Аарону воровскую работу.
     - У тебя голубые глаза, - заметил он мягко. Дарвиш вытер подбородок.
     - Моя бабушка была с севера. С далекого севера. Договорная невеста.
     - Король наполовину чужеземец?
     - Выходит, так. - Персиковая косточка полетела за балконные перила. - Но никогда не говори об этом моему возвышеннейшему отцу.
     Аарон едва заметно пожал плечами. Он сомневался, что будет говорить хоть что-то королю Джаффару. И если третьему сыну короля, его голубоглазому сыну, так и не удалось понять, что само его существование напоминает королю о том, что он лишь наполовину из той страны, которой правит, страны, которую он старался очистить от других напоминателей, - что ж, это его дело. Вор не намерен открывать ему глаза на правду - ведь говорят же, третий сын слишком слеп, чтобы мог сам это увидеть. Аарона это совершенно не волнует. Неуверенность короля - не его проблема.
     - Что ты собираешься делать со мной? - неожиданно спросил он. Впрочем, его и это не волновало - хотя сердце, по-видимому, не подозревая о его ощущениях, забилось быстрее в ожидании ответа.
     - Когда тебе станет лучше?
     - Да.
     Дарвиш увидел, как солнечный свет превращает волосы Аарона в начищенную медь, как чуть более светлые кустистые брови сходятся над изумительными серебристо-серыми глазами. Шрамы немного портили вид, но даже с ними гибкое мускулистое тело казалось привлекательным. Принц ухмыльнулся.
     - Я тут подумал кое о чем.
     Аарон оскалил зубы.
     - Скорее я увижу тебя в Госпоже.
     "Вот, значит, как? Жаль". Дарвиш потянулся за вторым персиком. Он никогда не овладевал насильно любовником и не собирался делать это сейчас. Достаточно мужчин и женщин вешаются ему на шею, чтобы зачем-то изнурять себя, соблазняя одного тощего вора.
     - Ну, пока мы понимаем друг друга, - сказал он.

5

     - Чандра! Чандра! - Пронзительный крик эхом взобрался по башенной лестнице, за ним послышались шелест ткани и тяжелое сопение, которые свидетельствовали о том, что взбирающийся может делать что-то одно: либо кричать, либо взбираться.
     Стройная девушка с бронзовой кожей и ухом не повела. Длинные каштановые волосы развевались за ее спиной как флаг. Она сидела в самом центре башенной крыши, уставясь в заходящее солнце.
     - Чандра! - Уже не столь приглушенный камнем и расстоянием, крик усилился. - Чандра! - В открытом люке неожиданно возникла голова, закутанная в ярды лиловой вуали. Черные глаза-смородинки - единственная открытая часть - округлились, увидев девушку. - Вот ты где, Чандра! Я могла бы догадаться, что ты здесь.
     Солнце опустилось за горизонт, и Чандра наконец оторвалась от созерцания быстро темнеющего неба.
     - Конечно, могла бы, - фыркнула она, - ведь я всегда сижу здесь на закате!
     - Но не сегодня же! - Пухлые руки явно немолодой женщины замахали в воздухе как вспугнутые голуби. - Прибыл посланец от короля Джаффара.
     - Я знаю, Аба. Я видела его из окна. Со всеми этими флагами и трубящими рогами его было трудно не заметить. - Девушка принялась заплетать в косу тяжелый водопад волос. - Но его послание меня не интересует. Что бы там не ответил король Джаффар, я ни за кого не выйду замуж.
     - Ах, какие громкие слова! - засмеялась было нянька, но под свирепым взглядом Чандры прикусила язык. Молодые так легко выходят из себя. - Это ты сейчас так говоришь, крошка...
     - Я говорила это с самого начала, Аба. Разве я виновата, что отец не слушает? - Отец девушки как на беду имел давнюю привычку слышать только то, что ему хотелось. - И не надо приписывать это моей девичьей скромности, - решительно примолвила Чандра, - ибо у меня ее нет.
     - Какая уж тут скромность! - Няня вдруг осознала, насколько раздета ее крошка. - Умоляю, Чандра, надень платье, пока тебя не увидели!
     - Кто? - Чандра грациозно обвела пространство рукой. Башня была самым высоким строением в их деревенском поместье, и оттуда просматривалось только небо и окрестные горы.
     - Ты же знаешь, на что способны эти гадкие мальчишки!
     Вообще-то Чандра не знала - она никогда не общалась со сверстниками, они были слишком юны, - но так как ее старая няня уже пребывала на грани истерики, девушка поднялась из позы лотоса, в которой сидела последние два часа, касаясь лбом каждого колена, когда выпрямляла ноги.
     - Мое платье в комнате, - самодовольно обронила она, - а ты загораживаешь лестницу.

***

     Чандра смотрела, как отец чистит яблоко, и думала, не заговорить ли первой. В конце концов, ее позиция проста: она не собирается выходить замуж за принца Дарвиша. И ни за кого другого, коли на то пошло. Никогда. Но пока о свадьбе не упоминалось, - хотя о погоде, торговле, урожае оливок и новом гнедом жеребце все уже было сказано, - а сама девушка не решалась поднять эту тему. "Когда битвы уже нельзя избежать, - сказала как-то Раджит, ее наставница, - разумнее всего прозондировать силу и слабость врага и использоват