вшись к прохладному камню, но дополнительные лампы нигде не зажглись, и никто не появился на освещенном балконе, возле которого спускалась его веревка. Потянувшись, пока бедро снова не обожгло болью, юноша схватился за веревку, уперся ногами и заставил свое тело подняться по стене.
     Он уже миновал балкон, тщательно отводя глаза от потока света, когда веревка вдруг задрожала в его руках. Затем она дернулась. Затем Аарон скользнул вбок на несколько футов. Затем он падал.
     Если бы это скольжение подвинуло его еще на пядь...
     Если бы раненая нога подчинилась его воле еще на несколько секунд...
     Балконные перила ударили по икрам. Перевернувшись в воздухе, юноша треснулся лбом о камень и упал навзничь на плиты балкона.
     На мгновение Аарону показалось, будто зеленые огни, взорвавшиеся в его голове, это изумруд, который он искал, теперь расколотый на куски, так что даже Фахарра не сможет ничего поделать.
     Изумруд...
     Он должен достать изумруд для Фахарры.
     Вор попытался встать.
     Лицо, наклонившееся над ним, отодвинулось, рука отбросила копну черных волос с бледно-голубых глаз.
     Аарон забыл, как дышать, забыл, как двигаться...
     Рут. Его кузина отбрасывала так свои черные волосы и часто приставала к Аарону, упрашивая отрезать их коротко, по-мужски, чтобы они больше не падали ей на глаза. Ее бледные, зимние, голубые глаза.
     ... забыл боль настоящего, когда боль прошлого сдавила его сердце. И, потерявшись в прошлом, вор не увидел опускающийся меч.

3

     Кованая сталь жахнула по перилам и оставила зарубку в мягком железе. Грохот удара эхом прокатился по саду, вспугнув двух ночных птиц. Бешено махая крыльями, они взвились в воздух. Его королевское высочество принц Дарвиш Шейриф Хакем, третий сын короля, скользнул взглядом по лезвию сабли, застрявшему в четырех футах над белым горлом, которое должно было перерубить.
     Он нахмурился и хлебнул из большого золотого кубка, зажатого в правой руке.
     - Я промахнулся. Я никогда не промахиваюсь.
     Что-то отвлекло его. Принц всмотрелся в лицо с острыми чертами. Что-то... Он уже понял что, но тут же снова забыл.
     - Проклятие!
     Досада превратилась в гнев, а гнев, подогретый вином, вылился на тело у его ног.
     Сосредоточенно сузив глаза, он сдернул саблю с перил, игнорируя визг протеста, когда ее кончик ударился о мраморный пол и протащился по нему. Существо - Парень? Мужчина? Вор! - не шевелилось с той минуты, как выпало так неожиданно из ночи.
     Не шевелись еще... немножко...
     Сабля словно потяжелела, но принц все-таки поднял ее в воздух, где она описала рискованную восьмерку над его голым плечом. Вор не сводил с него взгляда, но Дарвиш, хоть и в стельку пьяный, готов был поспорить на сокровища казны, что эти странные серебряные глаза не видят того, что находится перед ними.
     "А перед ними я". Принц сделал еще глоток, покачивая на весу саблей. "Ах ты маленький мерзавец, уставился на меня и даже не видишь". Сабля снова обрушилась вниз.
     Пение стали, ударившейся о камень в пальце от его уха, вырвало Аарона из прошлого. Он вздрогнул и взмахом ресниц разбил воспоминание, державшее его в плену. Голубой и черный цвета закружились перед глазами, пока не превратились в лицо молодого человека, косолапо возвышавшегося над ним. Это была не его кузина. Его кузина мертва.
     - Проклятие! - Дарвиш выплеснул назад половину кубка. - Снова промахнулся! Но ведь я же не настолько пьян!
     Ладно, по крайней мере вор пришел в себя, уже хорошо, даже если из-за этого в него труднее будет попасть. Вытерев рукой капли рубиновой жидкости, сбегающие по груди, Дарвиш зевнул, покачнулся и утратил весь свой гнев. Теперь ему стало интересно, что будет дальше. В конце концов, надо только честно предложить ход его гостю.
     "Изумруд", - вспомнил Аарон сквозь гудение в голове. Он должен добраться до королевского посоха и украсть изумруд. Он подвел Рут, и она умерла. Он не подведет Фахарру, хоть она уже и мертва. Аарон достанет изумруд, ее лучшую работу, чтобы украсить ее гробницу. Он должен достать изумруд. Страх, и боль, и голод, и горе смешали его мысли, но сквозь весь этот хаос огромный зеленый камень сиял как маяк. Юноша отчаянно уцепился за этот свет как за якорь и спасательный трос, позволяя темноте забрать остальное. Ничто другое не имело значения.
     Перекатившись на колени, подальше от своего искаженного отражения в изогнутом лезвии сабли, он закачался и рыгнул - пустой желудок сжимался и разжимался как сердитый кулак. Мраморный узор расплылся и пробежал в дюйме от его носа, соблазняя опустить голову на прохладный камень и сдаться. Но нет. Не в этот раз. Он не сдастся и не убежит. Хватая ртом воздух, едва сохраняя проблески рассудка, он заставил себя встать.
     - Двигается, - с одобрением заметил Дарвиш, осушил кубок и с пьяным апломбом швырнул его через перила.
     Кубок запрыгал по траве, но Аарон не услышал этого. Его тяжелое дыхание заглушало все прочие звуки. Один шаг. Два. Переступая словно слепой и не сводя глаз с изумруда Фахарры, он вытянул руку, чтобы смахнуть некое препятствие со своего пути.
     Ледяные пальцы незваного гостя, задевшие грудь принца, просочились в его сознание даже через семь часов беспробудного пьянства. Разве так должен вести себя вор, застигнутый вооруженным человеком? Равнодушие овладело блуждающим вниманием Дарвиша, как ни борьба, ни бегство не смогли бы его захватить. Принц страшно удивился, что даже от этого слабого удара он не смог устоять на ногах.
     - Эй! - Дарвиш ринулся вперед, забытая сабля загремела на пол. От резкого движения его хмельная голова закружилась, и комната повернулась вокруг своей оси.
     Балансируя рукой, чтобы не упасть, принц схватил вора за талию, и в этом карикатурном объятии они вместе ввалились в комнату. Сделав еще несколько шагов, они вместе упали, наткнувшись на край кровати. Теплая плоть, бьющаяся под ним, подкинула Дарвишу новую идею, и он нащупал завязки на штанах своего пленника.
     Смутно ощущая значение шелка и мягкости над собой, вор боролся против невидимой силы, давящей на него сверху. Ничто не остановит его, ничто не сможет его остановить. Он доберется до изумруда и положит его в гробницу Фахарры. Внезапно тяжесть на его спине стала неподвижной. Отчаянно извиваясь, юноша наконец вырвался на свободу.
     Когда он пошел вдоль стены, нащупывая дверь, человек на кровати захрапел.

***

     Сначала свет - горячий и яркий, лежавший поперек него как одеяло кипящего камня, вычерпанного из вулкана. Потом звук - пронзительный крик, который вбивал гвозди в его уши, проникая в самую глубокую тишину. Понемногу принц начал сознавать себя. Голова раскалывалась, руки и ноги не отзывались, на веках лежали свинцовые гири, а под грудиной засел огонь и проедал себе путь наружу.
     Дарвиш застонал.
     Этот тихий стон привел к кровати босые ноги, тихо ступающие по ковру.
     Принц облизал губы сухим языком и проскрипел:
     - Закрой. Ставни. - Лишь со второй попытки он смог произнести это внятно и облегченно вздохнул, когда раскаленные полосы поперек его груди и лица исчезли.
     Дарвиш ничего больше не хотел - лежать бы здесь вечно не шевелясь, - но его мочевой пузырь требовал иного. Не открывая глаз, принц медленно, осторожно сел на кровати, сделал два дрожащих вдоха, и его вырвало. Ласковые руки снова уложили его на подушки, прохладная салфетка вытерла лицо. Вонючее покрывало снялось с него, и Дарвиш понял, что должен сделать. Стиснув зубы, он поднял трясущуюся руку. Те же самые ласковые руки расправили его пальцы и вложили в них глиняную чашку. С их помощью он поднес чашку к губам. Она застучала о зубы, но принц ухитрился проглотить все содержимое.
     Как всегда, вкус снадобья оказался хуже, чем он помнил, и в первую минуту Дарвиш был уверен, что умрет. Огонь побежал вверх и вниз по всему телу. Принц выгнулся и рухнул, весь в поту. Однажды он пожаловался чародею Третьего, что его лекарство едва ли не хуже самого похмелья. "Так и должно быть", - без улыбки ответил чародей.
     Чувствуя себя почти человеком, Дарвиш открыл глаза.
     Охам, чья широкая, до жути уродливая физиономия встречала принца каждое утро вот уже десять лет, вынул пустую чашку из вялых пальцев и бесстрастно сообщил:
     - Ванна готова, ваше высочество.
     - Конечно, готова. - Дарвиш протянул руки. Одевальщик бережно поднял его на ноги и, когда принц встал, снял с него красные шелковые штаны, в которых тот спал. - Но сначала мне нужно...
     Самый младший одевальщик приблизился с ночным горшком. Его пальцы отчаянно вцепились в бледно-зеленую керамику.
     Дарвиш улыбнулся и, опираясь на толстое плечо Охама, облегчился.
     - Ты новенький, - умиротворенно произнес он и легко ущипнул мальчишку за подбородок.
     - Да, ваше высочество. - Одевальщик покраснел и почтительно попятился с наполненным до краев горшком.
     - Как тебя зовут?
     Густые ресницы опустились на бархатные карие глаза.
     - Фади, если угодно вашему высочеству.
     - Угодно мне или нет... - Дарвиш пробежал оценивающим взглядом по стройной фигуре и вздохнул; она понравится ему больше через пару лет, когда мальчишка будет годным к постели. Если к тому времени он не исчезнет. Они всегда исчезают.
     - А теперь, Охам, ванну.
     - Слушаюсь, ваше высочество!
     Дарвиша позабавило, как осторожно ступал огромный одевальщик, когда они вместе брели к выложенной плитками комнатке, примыкающей к спальне принца. Чародейское снадобье справилось с похмельем, но Дарвишу все еще казалось, будто голова еле держится на шее и малейший толчок снесет ее, Охам, конечно, знал это - не в первый раз он сопровождал своего принца к омовению.
     От воды в глубокой медной ванне маняще поднимался пар, наполняя воздух слабым ароматом сандала. Дарвиш скользнул в нее с довольным вздохом и лег на спину, прикрыв глаза от наслаждения.
     Потом он покорно двигался в руках Охама, целиком отдаваясь их нежности и силе. И только когда его вытирали, принц вспомнил и замер.
     - Проклятие!
     - Ваше высочество? - Охам перестал водить лохматым полотенцем по мускулистой спине принца и отступил, не понимая, в чем он согрешил.
     - Да не ты! - Дарвиш властно махнул одевальщику, веля продолжать. - Мой возвышеннейший отец сообщил мне, что я должен жениться.
     - Я слышал, ваше высочество, - почтительно ответил Охам.
     - На девчонке, которой едва стукнуло семнадцать и которую я никогда не видел, ради единственной цели - привязать эту страну к ее стране.
     - Простите, ваше высочество, но разве не для этого женятся все принцы? - Уставясь в зелено-голубые плитки пола, Охам опустился на колени, чтобы вытереть ноги принца.
     - Да, - буркнул Дарвиш и прикусил язык, дабы не сболтнуть лишнего: из-за чего он на самом деле напился до бесчувствия после беседы с возвышеннейшим отцом.
     Третий одевальщик - идеальный вездесущий слуга, который стоял у двери, ожидая своей очереди для услужения, - передавал все сказанное лорд-канцлеру, а тот докладывал королю. Это был непримечательный человек трудноописуемой внешности и неопределенного возраста - нечто среднее между Охамом и мальчишкой - и всего лишь самый последний в длинной череде шпионов, призванных следить за третьим сыном, который, не имея собственной реальной власти, мог бы покуситься на чужую. Дарвиш старался, чтобы им было что докладывать: он наполнял свою жизнь вином, а свою постель оживлял каждым желающим телом, которое ему попадалось. И по его приказу шпионов лорд-канцлера секли всякий раз, как только они давали ему хоть малейший повод.
     Принц тотчас затолкал обратно свои слова и чувства, ибо в первый раз за двадцать три года оказался нужен отцу. За тем исключением, что его не спросили, даже не позволили расценивать это как службу стране. Просто приказ, не терпящий возражений. "Ты женишься на этой девушке. Считай себя помолвленным и веди себя соответственно". Хотя Дарвиш вовсе не хотел жениться, не это подвигло его к излишествам минувшей ночи.
     - Мне надо выпить.
     - Ваше высочество. - Глаза и уши лорд-канцлера поднесли уже наполненный кубок.
     И вот еще другая вещь: они постарались, эти одевальщики, которые были преданы другому, чтобы Дарвиш не свернул с выбранного пути, когда уже стал достаточно взрослым, дабы понять - и его заставили это сделать - свое положение при дворе.
     "Забери их всех Госпожа". Он осушил кубок чуть разбавленного вина, не обращая внимания на две красные струйки, бегущие из уголков рта. Допив, принц рыгнул, зевнул и улыбнулся. "Полагаю, могло быть хуже. Они могли упечь меня в жрецы".
     Дарвиш потянулся, разминая затекшее тело, затем покорно последовал за Охамом обратно в спальню и шагнул в протянутые для него голубые с серебром штаны. Когда одевальщик надел на него белую шелковую рубашку, принц повел плечами, наслаждаясь прикосновением гладкой ткани. Затем снова повел плечами и вынужден был признать, что подозрения его не напрасны, - он теряет форму. Пока Охам повязывал ему широкий серебряный пояс, Дарвиш пытался сообразить, как давно он ходил на тренировочный двор. По меньшей мере неделю назад, а может, и две; трудно было сказать, все дни потонули в заполненном вином однообразии. Он принял вновь налитый до краев кубок и запрокинул голову, чтобы выпить, в то время как шпион лорд-канцлера начал расчесывать костяным гребнем его мокрые волосы. Гребень застрял, и зубцы вонзились в череп.
     Дарвиш дернулся, выругался и с улыбкой сказал:
     - Десять плетей.
     - Я позабочусь об этом, ваше высочество, - с плохо скрываемым удовлетворением ответил Охам.
     Все еще улыбаясь, принц шагнул в сандалии и рассеянно провел пальцами по волосам Фади, когда мальчишка встал на колени застегнуть ему пряжки.
     Снаружи, в саду, снова раздался пронзительный крик, накануне разбудивший его.
     - Что, ради Одной, это было?
     - Павлины, ваше высочество, - невозмутимо произнес Охам, ловко заменяя кубок ломтем хлеба. - Благословеннейшая Язимина получила их в подарок и нынче утром выпустила в сад.
     - Пав... что?
     - ... лины, ваше высочество.
     - Так я и подумал. - Дарвиш откусил кусок хлеба, намазанный толстым слоем фиников в меду, и направился к балкону. - Что такое, ради Одной, павлин?
     - Птица, ваше высочество.
     - Верно.
     Распахнув створки, принц вышел на балкон и, прищурившись, посмотрел в сад. Он успел только увидеть, как большая голубая птица, волоча за собой длиннющий хвост, исчезает за кустом. Из всех перемен, случившихся с той поры, как его старший брат женился на принцессе Язимине, эта представлялась самой шумной.
     - Павлины, - пробормотал Дарвиш себе под нос. - Думаю, у нее в Итайли всегда были павлины. Думаю, у ее брата-короля их целая сотня бродит по саду. - Принц потер виски, когда высокий, пронзительный крик снова ударил по ушам и зазвенел в голове. - Полагаю, мне нельзя в них стрелять... - вздохнул он.
     - Нет, ваше высочество.
     - Возможно, город будет возражать против них, тогда мы отправим их Рамдану... - Несправедливо, что его второй брат должен лишиться этой потехи только потому, что сбежал в деревню растить своих детей.
     - Их прислали, чтобы рассеять тоску по дому благословеннейшей Язимины, ваше высочество.
     - Ну, - Дарвиш нацелил воображаемый арбалет на удирающую птицу, - если благодаря им прекратятся ее стенания, то пусть кричат под моим окном сколько им вздумается.
     Ее тоска по дому довела половину двора до отчаяния, а больше всех - ее собственного мужа. Дарвиш был изумлен, что наследный принц так влюбился в свою жену, с которой знаком всего год и на которой женился только ради того, чтобы предотвратить войну. Так влюбился, что допустил это вторжение в прежде спокойный сад.
     "Готов поспорить, ты спросил Шахина, отец. Не просто велел ему жениться. Я бы с радостью женился, если б ты только попросил". Не для того, чтобы его брак стал нести бремя, какое несет брачный союз Шахина. Брат женился на принцессе Итайли, дабы положить конец столетиям конфликта между двумя странами. А он, Дарвиш, женится на ребенке без всякого политического значения.
     Принц сощурился на солнце, желто-белое в безоблачном небе. Судя по его местоположению, уже перевалило за полдень. Более или менее обычное время для подъема. Облокотившись на перила, Дарвиш доел хлеб.
     - Этой ночью мне снился престранный сон, Охам. Мне снилось, будто вор упал в мою комнату. Довольно милый... - Его ладонь, гладящая железные перила, нашла зарубку, которой не должно было существовать, оборвав и движение, и слова.
     - Это был не сон, ваше высочество. Стражники нашли этого вора на рассвете шатающимся по залам.
     - Так он настоящий! - Дарвиш провел пальцем по шраму, оставленному саблей, и ухмыльнулся, вспомнив, как едва не кончился его сон. - Где он сейчас?
     - В Камере Четвертого с их королевскими высочествами. - Охам поднял руку в знаке Девяти и Одной.
     - Что?! - Дарвиш круто повернулся к одевальщику.
     - Туда, ваше высочество, отводят всех воров, - невозмутимо ответил тот.
     - Но не этого вора, клянусь Девятью! - В памяти снова возникли серебристые глаза, пожиравшие его лицо. Сердце бешено забилось в груди, и ярость выжгла утреннее вино. - Это мой вор! Не их, а мой! - Дарвиш всегда находил развлечения близнецов отвратительными, но, представив, как они наслаждаются болью его личной собственности, принц оскалился и сжал кулаки.
     Фади отскочил с дороги, когда Дарвиш пронесся мимо, и округлившимися глазами посмотрел на старшего одевальщика. Охам только пожал плечами. Его дело - наряды принца. Все остальное его не касается.
     Где-то, невидимый, снова закричал павлин.
     Как только тяжелая дверь распахнулась и стражники вытянулись в струнку, по толпе придворных, собравшихся в длинной галерее перед королевскими палатами, прокатилась рябь ожидания. Все отложили веера, разгладили шелка и натянули на лица подобающие случаю выражения: от вежливого интереса до восторженного обожания. Увидев, кто из королевской семьи вышел, двор снова принял томные позы, соответствующие полуденной жаре. Его королевское высочество принц Дарвиш, хоть и являлся, бесспорно, душой любого общества, был бесполезен в обеспечении королевской милости. Либо он совершенно забывал просьбу, - вино вытесняло ее из головы, - либо делал нечто такое, что крайне бесило его возвышеннейшего отца, и тогда Дарвишу не разрешалось приближаться к трону в течение неопределенного времени.
     Те, мимо кого он проходил, были искренне удивлены, куда он мог направляться в столь хмурой спешке. И спешка, и хмурость не в характере принца.
     - Надеюсь, он не останется навсегда подобной букой, - вздохнул пожилой дворянин, ни к кому конкретно не обращаясь. - У нас и без него таких хватает.
     В коридорах дворца Дарвиш ускорил шаг. Если вор находился с близнецами с раннего утра, там, возможно, мало что осталось спасать. Принц всеми силами старался не выказывать высшую степень своей ярости.
     - Добрый день, ваше высочество!
     Вот уж действительно чего ему сейчас не хватает, так это расспросов какого-нибудь шпиона лорд-канцлера или, чего доброго, самого лорд-канцлера! Как член королевской семьи, Дарвиш имел более высокое положение, но лорд-канцлер пользовался доверием короля. Принц должен был остановиться, поговорить, отложить свои дела, признавая его власть. Дарвиш на ходу принял решение.
     - Передайте привет Госпоже, - весело сказал он, не замедляя шаг.
     - Ваше высочество!
     Принц быстро оставил тучного, пожилого лорд-канцлера позади - пусть выдувает протесты в пустой коридор. Потом, когда вор будет в безопасности, Дарвиш найдет время, чтобы насладиться потрясением и подозрительностью старика. И заплатит за это позже, когда отец все узнает, но сейчас это не имеет значения.
     Камера Четвертого располагалась в самой старой части дворца, вырезанной в вулканической скале вблизи от кратера, который постоянно давал знать о себе жаром лавы и запахом серы, пропитавшими все вокруг. Перейдя от украшенных фресками стен и выл