ыбирая из них, я хочу эту! 
     - Но ты же того... - озадаченно посмотрел на него Крын, - 
помрешь же... от голода... 
     - Зато я умру счастливым! 
     - Это счастье? - очень серьезно спросил Кан-Тун, - это лишь 
призрак счастья. 
     - Ну, зачем я вам? - сопротивлялся тот, - зачем я тебе? 
Оставьте меня и идите дальше! 
     - Это же еще одна ступень Лестницы! - вскричал, не сдержавшись, 
принц, - Лестница идет дальше! Если бы мы оставили хотя бы 
кого-нибудь внизу, разве смогли бы подняться сюда?! 
     - А может теперь все будет по-другому? - упорствовал Итернир, - 
может все-таки дойдет лишь один?! В конце концов, вы же заберете с 
собой Ланса и Ригга! 
     - Знаешь, - вдруг спокойно и с легкой грустью ответил Кан-Тун, 
- я, наверное, боюсь, что если ты останешься здесь, то с нами не 
пойдут и Ланс и Ригг. А надо идти дальше. 
     - А зачем? - вдруг так же спокойно спросил Итернир, - зачем 
тебе так нужно наверх? Посмотри, ведь все вокруг - иллюзия. 
     - Не знаю. Уже давно - не знаю. Раньше знал. Внизу. Но надо 
дойти. Обязательно. И может быть, поднявшись над этой ступенью, мы 
оставим иллюзии за спиной. 
     - Хей! - подпрыгнул и хлопнул в ладоши Итернир, и в голосе его 
была радость, - раньше я учил тебя жизни, теперь - наоборот. Мне это 
нравится! Пойдем, я хочу посмотреть, что там выше! Пойдем, будущий 
государь, сильный и справедливый, - обнял он принца, - пойдем, 
бывший пахарь, а теперь герой, - обнял он другой рукой Крына, - Хей, 
небеса! Мы дойдем! Вместе! 
     Ланс колол дрова. Мечом. Очевидное неудобство и нелепость этого 
способа нисколько его не смущала. Обнаженный по пояс, с выражением 
полнейшего безразличия на лице ставил на чурбан очередное полено, 
размахивался без тени той широты, что была так характерна для Крына, 
коротко бил. Потом снова ставил полено. Раз за разом. Не меняя даже 
выражение лица. 
     Спутники довольно долго стояли у калитки, опершись на ограду, 
не решаясь прервать увлеченного работой воина. Когда поленья 
закончились, он выпрямился, огляделся. 
     - А-а! - обрадовано протянул он, заметив своих бывших 
спутников, - это вы! Родная! - позвал, повысив голос, но в этом 
сильном, хотя и хриплом, голосе не было уже слышно прежней стали, - 
гости к нам. Стол готовь! Да вы проходите, в дом проходите. Нет в 
ногах правды. Ведь так говорят? Посидим. Выпьем, - подмигнул он, 
снизив голос на последнем слове, - у меня припасено... 
     Он смотрел на гостей, и глаза тлели чуть грустной, но 
спокойной, теплотой и заботой. И пелена забот радушного хозяина была 
еще крепче и надежнее, чем прежняя броня выцветшего безразличия. И 
лишь в самой глубине, подо льдом тепла и ласки втайне от хозяина 
полыхнул огонь, и что-то зашевелилось, гоня прочь нахлынувшую 
ностальгию, и заставляя излишне твердо сжимать пальцы на эфесе меча. 
Сжимать совсем не так, как удобно для рубки дров. Иначе. Как раньше. 

     Вокруг них шумел жизнью радостный лес. Ушла назад осенняя пора, 
в которой стоял дом Ланса. И спутники приближались к изумрудным 
летним дубравам, в которых попрощались с Риггом. 
     Идти иллюзией было противно, но иначе не было никакой 
возможности. Все снаряжение и все припасы пропали. Их мучили голод и 
жажда, а здесь, в иллюзии, они были вечно сыты. Итернир не мог идти 
со своей распухшей ногой, а здесь он мог шагать без костыля, который 
был также потерян. Все вещи, даже плащи Итернира и Кан-Туна были 
оставлены где-то во дворце и их было уже не найти ни в иллюзии ни 
даже в реальном мире. 
     В иллюзии они могли хотя бы идти. 
     Надеяться найти Ригга. Именно надеяться. Потому, что 
рассчитывать на это нельзя. Потому, что Ланс остался позади, колоть 
дрова для жены и сына. 
     С трудом они поляну, где простились с Риггом. Повертелись, 
пытаясь понять, куда идти дальше, и не нашли ничего лучшего кроме 
как кричать на весь лес, отчаянно пытаясь дозваться. 
     - Тут я, тут, - добро улыбнулся Ригг, скоро выйдя из тени 
деревьев, - и не стоило так уж шуметь, тварь лесную пугать... 
     Ригг вел своих друзей к шалашу, что он выстроил для них, с 
любой. И думал. Принц говорит что все кругом мара. Может быть. Ему 
виднее. Все-таки сын государя и сам будущий государь. Ему виднее. 
Значит все это - трава, цветы, запахи леса, которые он отличил бы от 
сотен других, тропинка, по которой прошел бы и с закрытыми глазами, 
любая его, все это неправда. Наверное. Если принц так говорит, 
значит - это так и есть. 
     Но что тогда правда? Дремучий лес? Задранный в лесу отец? Он, 
осьмнадцатилетний, помнил это. Маленьким мальчиком, которого еще не 
допускали до охоты, который мог лишь собирать общине ягоды или 
лазать по гнездам, набрел на тело отца. Четыре дня минуло с того, 
как тот ушел на долгую охоту. Охотники уходили и на больший срок. 
Никто не волновался. 
     Но теперь перед сыном лежало изъеденное муравьями и птицами 
тело отца. Рваные клочья вместо лица. Черная рана вместо груди. И 
смрад. Маленький мальчик помнил отца другим. 
     Отец это большой и сильный человек, который приходит из долгой 
охоты и приносит много вкусного сочного мяса. Это обросший за время 
в лесу колючей щетиной человек. Добрый и щедрый. Когда он приходил, 
дома крепко пахло потом, но это был запах охоты. 
     Маленький мальчик не испугался. Понял, что то, что лежит перед 
ним - уже не отец. Отца забрал лес. И это не страшно. Все уходят в 
лес. Это грустно и тяжело, но все уходят в лес. Только лес может 
забрать жизнь, данную им самим. Никто кроме. Это закон. Это грустно 
и тяжело и из непослушных глаз сочатся соленые слезы, а грудь рвется 
всхлипами. Но это закон. 
     Мальчик вернулся в общину и все рассказал. Мама не стала 
называть имя нового мужа. Сначала ее лицо состарилось на много-много 
лет, а потом она сказала, что никого не станет называть своим мужем. 
И никто не должен ей предлагать стать женой. А потом долго плакала. 
     Тогда мальчик стал старшим мужчиной в доме. Ну и что, что 
единственным, зато он мог теперь ходить на охоту. Со всеми и один. И 
как мужчина, мог теперь сидеть у охотничьего костра, и слушать 
разговоры старших и умелых. А как старший мужчина в доме, мог сидеть 
у костра старейшин и слушать слова старых и мудрых. И он сидел и 
слушал. И ходил на охоту. 
     В селении ходили разговоры, что малой Ригг растет диким. И не 
выходит из леса. И что лес может забрать его раньше срока. Сначала, 
слыша такие слова, Ригг опасался этого, потом - уважительно 
выслушивал, а потом - смеялся. И его мать видела, что мальчик 
растет. 
     Отца задрал Хозяин. И мальчик должен был найти его и объяснить, 
что тот не прав. 
     Среди охотников бытует поверье, что на Хозяина нельзя выходить 
с ножом, заточенным с одной стороны. Рассерженный хозяин просто 
вырвет нож из рук. Надо идти с двухсторонним клинком и тогда Хозяин, 
чтобы не порезать лапы, не тронет нож. 
     Мальчик слышал это. Но не думал, что это так. Он рос 
немногословным и никому не стал рассказывать, что все ошибались. А 
бурая масса, поросшая жестким густым мехом, уже никому ничего не 
могла рассказать. 
     А мальчик так и не узнал, вырос ли он. 
     Так и не узнал, легче ли отцу от того, что сын с закрытыми 
глазами мог пройти по лесу, и на обратном пути ступать по своим же 
следам, так и не открывая глаз. От того, что мальчику с ножом был не 
страшен и сам Хозяин. От того, что мальчик на слух влет бил в глаз 
летящую птицу из тяжелого отцовского лука... 
     Они пришли. Ригг гордо показал шалаш, выстроенный собственными 
руками. Шалаш, в котором им было так хорошо. Им, с Лисой. С любой. 
     И он не слышал, как хмыкнул Итернир, как скривил губы принц, 
глядя на корявое строение, сквозь крышу которого не раз заглядывали 
любопытные птицы. Хорошо, не было в мороке дождя. 
     Лисы не было дома. Скорее всего, подумалось Риггу, ушла по 
ягоду, или на ручей. Если по ягоды, то скоро вернется. А если на 
ручей, то неплохо было бы к ней присоединиться. Может быть, она даже 
будет ждать там. Но он не может идти и она поймет. Она такая. 
     Он прикрыл глаза и увидел изумрудную тень листвы. Легкий 
ветерок чуть слышно шелестел в вершинах, звенел солнечными лучами. А 
прямо перед Риггом на острие его стрелы склонил голову к сочной 
траве великолепный олень. Огромный. Его одного хватило бы селению 
дня на три. А может, и на пять. Если не на всю неделю. 
     Он отвел руку со стрелой назад, пока тетива не коснулась уха. 
     - Нет! - вскрикнула вдруг листва. 
     Олень поднял голову, оглянулся и прянул в чащу. 
     Ригг огляделся. Он сам вышел на этого оленя по запаху. Против 
ветра. И тот не мог почуять. Никак. Никто в лесу не мог ходить тише, 
чем он, так кто же все-таки подошел к нему так, что тот и не 
заметил? 
     Ветви кустов впереди раздвинулись, не проронив ни звука, и к 
нему вышла девушка... 
     Он стоял перед своим шалашом с закрытыми глазами. Принц что-то 
объяснял, Итернир веселился, а Крын иногда шумно чесался, но охотник 
не слышал их. 
     Он слышал ее смех, он часто был неловок. И купался в ее глазах, 
он старался не упускать краткого мига. Он любовался ее походкой, от 
которой, казалось, не пригибалась трава. Милая. Любая. 
     - Любый мой! - звенел в ушах крик, а над грудью хрипел, 
беснуясь, раненый вепрь. 
     Он ни о чем уже не думал, но ощутив в своей ладони вложенный 
милой рукой нож, чудом сумел извернуться, оказавшись на загривке 
зверя, и, поливая все кругом своей кровью, всадить полотно стали под 
лопатку... 
     Они говорят, что она - неправда. Но что же тогда правда? Дикий 
черный лес? Или то, что далеко внизу. Или теперь не внизу? И, если 
это неправда, то его мать еще жива? 
     - Кто эти люди? - прервал его мысли тихий голос. 
     Она стояла рядом, подойдя своим легким шагом, и заглядывала в 
глаза. 
     - Ну, что ты? - мягко удивился он и взял ее руки в свои, - ты 
же их знаешь. 
     - Что им надо? - настойчиво спросила она, пугая дрожью в 
глубине глаз. 
     - Они пришли за мной, - спокойно сказал он, - они говорят, что 
все это - неправда. 
     - И ты им веришь? - оказалась она близко-близко, - это 
неправда? 
     И коснулась его губ своими. И закружилась вокруг ажурная тень 
листвы, а деревья склонились, закрывая их своим шепотом. 
     - Да, - отшагнул он, к потрясенным взглядам друзей, - 
неправда... 
     - Нет! - истошно закричала она. 
     - Да, - склонил голову он и почувствовал, как оборвалось что-то 
внутри, - да. 
     Он сделал еще шаг назад. Мир вокруг колыхался дымным маревом, и 
лишь ее фигура была реальна и незыблема. 
     - Нет!!! - бросилась она в ноги, обнимая их. 
     - Нет!!! - полила она их слезами, - не уходи!!! Я сделаю все!!! 

     Он еще раз шагнул назад, выскальзывая из рук. 
     - Нет! - истошно, с надрывом крикнула она. 
     Он повернулся и зашагал прочь. Все обман. Лиса другая. 
     - Она все равно умрет!!! - бросила чужая в его спину, - 
Слышишь?!! Все равно!!! 
     Сначала он накормил и напоил их. В этом диком лесу он нашел 
зверя и ручей. Разжег костер, и они согрелись. Согрелись 
по-настоящему. Сейчас не было шансов дойти. Они потеряли свои вещи и 
припасы, сохранив лишь оружие. Два меча, топор, лук и нож. Но они 
были вместе. 
     Ригг вновь занялся ногой Итернира. Промыл, хотя тот выл от 
боли. И прижег, хотя тот кричал, так, что расступались деревья. 
Потом присыпал рану порошком трав и втер какую-то мазь, приговаривая 
наговор. И боль отступила. И теперь Итернир сидел, положив рядом 
вновь сработанный Крыном костыль. 
     Трещали ветки в костре, бросая в ночь неба дымные искры. 
Плясало отблесками пламя на лицах. Принц поддался забытью истощения, 
едва коснулся земли, Крын провалился в безмятежный сон. И теперь 
широко лежал, разбросав могучие исцарапанные руки в рукавах 
изорванной рубахи. 
     - Может быть, она права? - спросил у огня Ригг. 
     - Может быть, - качнул головой Итернир, ответив пламени костра, 
- но все мы когда-нибудь умрем. Что с этим поделать? 
     - Но тогда, может быть, она права? - еще раз спросил Ригг, - и 
ничто не стоит наших сил? 
     Итернир молчал. 
     - Скажи, - просил Ригг, ему было грустно смотреть, как огонь 
гложет обугленные ветки, - может, не стоит идти вверх? Зачем? 
     - Зачем же все это? - продолжал он, так и не услышав ответа 
Итернира, - вернуться. Проводить маму... встретить свою старость? 
Почему же ты молчишь?.. Может быть, все зря? 
     - Нет, - тяжело качнул головой Итернир, - она не права... 
     Потом заснул и он, а Ригг все сидел у костра и глядел в огонь. 
И когда на границе света и тьмы выросла молчаливо-безразличная 
изможденная голодом и жаждой фигура Ланса, он не удивился, он слышал 
его гораздо раньше. И знал, что воин сознательно предупреждает. 
Просит разрешения подойти. Ригг только поднял от огня глаза и долгим 
взором погрузился в безразличие глаз ветерана. Они ничего не сказали 
друг другу. Ланс подошел и сел к огню, все так сжимая в руках копье. 

     А Ригг спокойно уснул. И на утро, в ответ на удивленный 
восклицание Итернира, обнаружившего рядом Ланса, Ригг ответил за 
него: 
     - Воин не может умереть во сне. 


25,5 


     Огромный пустой зал. Высокие стрельчатые окна. В торцевой части 
зала невысокий помост. Играет прямо на досках помоста маленький 
мальчик. Играет новой игрушкой. Ползает по полу, тихо что-то себе 
бормочет под нос. Маленький плащик до пояса, густо-зеленого цвета 
спутывает движения. 
     Это интересная игрушка. Если смотреть снизу, то она - тоненькая 
лестница, длинная-длинная. А если смотреть сверху, то она - большие 
площадки соединенные тоненькой лестницей. На площадках растет трава, 
деревья. А еще если положить ладошку на площадку, то можно 
почувствовать, что она теплая. Маленькая забавная лесенка. 
     - Скажи, братик, - звонко зовет он человека, сидящего подле на 
краю помоста, - а зачем ты их делаешь? 
     Человек закутан до пят в плотный плащ, цвета ночи, густые 
волосы, спускающиеся до плеч, схвачены серебряным обручем такой же 
обруч, но гораздо тоньше красуется среди выбившихся прядей мальчика. 

     - Игрушки? - поднимает бровь человек, нежно и ласково. 
     - Ага, - кивает мальчик, - всякие эти забавные игрушки. Они 
зачем? 
     Человек задумчиво глядит перед собой. 
     - Братья говорят все это для смертных, а раз так, то - зря, - 
звенит голос мальчика, - зачем? Скажи. Смертные они же все равно 
смертные. Ведь так? Только не говори непонятно! 
     - Я хочу, - тяжело отвечает в пустоту человек, - чтобы они 
поняли. 
     - Что? - перебирается мальчик к нему на колени, - что поняли? 
     - Хоть что-нибудь поняли, - грустно и тихо отвечает человек. 
     Мальчик затихает, устраиваясь поудобнее. Взор человека 
затуманен раздумьями. 
     - Ну, - стряхивает он тяжелую пелену, веселея, - как там Герка? 

     - Герка женится к четвертому дню, - вздыхает мальчик, - ему 
можно - он уже большой. Мы теперь постоянно на полигонах. Я сегодня 
играл в Синем мире, мы всегда там вместе, я нашел, что, если долго 
идти в Жарком мире к солнцу, то попадешь в Синий. Но он так и не 
пришел. 
     - Он смертен, - спокойно отвечает человек. 
     - Но почему я еще не вырос? - почти вскрикивает мальчик, - 
сколько я еще буду маленьким? 
     - Долго... - пристально смотрит в глаза человек и на дне его 
темно-синих, почти черных глаз блестит радость, - еще долго но это 
хорошо. Очень хорошо, что ты взрослеешь дольше смертных и дольше 
своих братьев. 
     - Почему? - удивлением и обидой горят серо-зеленые глаза 
мальчика. 
     - Ты дольше будешь видеть... - отвечает человек и в зале снова 
становится пусто и одиноко. 
     Мальчик немного сидит, думает, наморщив лоб, вслушивается в 
пыльную тишину, потом взмахивает рукой и снова начинает играть. 
Один. 


26 


     Земля осталась внизу в разрывах облаков. Облаков, ставших 
далекими. Сквозь белесую пелену была видна далекая земля. Она уже не 
просто отдалилась, она выгибалась краем горизонта вверх, словно 
огромная чаша. И все внизу стало совсем незначительным и нереальным. 
Лишь грязно-светлое пятно столицы еще можно было отыскать далеко 
внизу, остальные же селения растворились среди горошин лесов и 
полей. 
     Остались внизу и три дня, проведенные в диком лесу. 
Проведенные, чтобы они смогли идти дальше. Чтобы восстановить силы, 
отнятые иллюзией. Нога Итернира пошла на поправку. Ригг каждый день 
подолгу возился с ней, и к исходу третьего дня она уже подсохла и не 
так болела. 
     Перед встречей с богами все выстирали обветшавшую одежду и все, 
кроме принца и Крына побрились. 
     Они больше не ходили в призрачный сад, как бы не хотелось 
этого. Исцарапанные, в разодранной одежде, они прошли по лесу, 
оставляя клочья силы на черных колючках, но не вернулись в иллюзию. 
     Хуже всего было то, что они потеряли все снаряжение и запасы. И 
так и не нашли их потом, хотя и искали. Крын с Риггом, конечно 
умудрились сделать мешки для еды и воды из шкурок маленьких 
зверьков, что бил Ригг, но плащи и одежда были утеряны. И они с 
ужасом ожидали холода переходов между ступенями. 
     И тот не замедлил явиться. Не было ветра. И не было снега. 
Воздух был сухой и прозрачный. И от этого было еще хуже. Кожа 
моментально высохла и потрескалась. Корка на спекшихся губах то и 
дело надламывалась, и на языке чувствовалась кровь. 
     Во рту пересохло, и силы уходили с каждым выдохом. Тяжелее 
всего приходилось Итерниру, ковыляющему на одной ноге. Ступени 
становились все уже и круче, и он боялся, что костыль скользнет по 
гладкому камню Лестницы, и он рухнет вниз, увлекая за собой 
привязанных к нему спутников. 
     Шли медленно, стремительно уставая, а Лестница все сужалась. 
     Сначала занемели руки. Дыхание уже не могло растопить их 
холода. И было страшно, что это - навсегда. Что уже никогда пальцы 
не будут слушаться. Что они замерзнут здесь не в силах даже 
повернуть вниз. 
     Лучше всего держались Ригг и Ланс, чьи кожаные куртки 
пострадали меньше, чем ткань одежд остальных. Но и их уже доставал 
холод. 
     Воды не было в воздухе совсем. Даже изморозь не оседала на 
нежном пуху над верхней губой принца. На бровях. 
     Но они упорно шли. Чувствуя, как немеют и перестают слушаться 
ноги. 
     Болели глаза. От холода и от того, что вода уходила из 
организма. Оставив узкую щелку, они смотрели лишь себе под ноги, 
превозмогая боль от ослепительного сияния Лестницы. 
     Плыли круги перед глазами, затуманивая взор, и ноги шли уже 
сами по себе. Никто уже не задумывался о том, куда идут и зачем. Не 
думали даже о том, что нужно дойти. 
     Шли, потому, что не могли стоять. Потому, что дорога это жизнь. 
И дорога казалась вечностью. 
     Времени не было, как не было мыслей. Не было дня и ночи, как не 
было цели. Вечность теряла смысл. Расстояние теряло смысл. В этом 
мире не было смысла, он был в стороне от него. Мир не нуждался в 
смысле. 
     И цели. 
     Была Лестница, и по ней шли. 
     Тепло было наслаждением и пыткой. Они лежали, распластавшись на 
ломкой корке бурой земли, несущей тепло. И даже не могли потерять 
сознания, хотя не было сил видеть мир вокруг. И это длилось так 
долго, как они этого хотели. 
     Когда проснулись, солнце стояло уже высоко. Облака и ветер 
остались внизу и здесь небо было чистым, а воздух светел и 
прозрачен. 
     Кругом простиралась бурая, плоская как стол, покрытая 
истресканой коркой такыра равнина. 
     Ничего, кроме бурой земли и синего неба. 
     И Лестницы вниз за спиной. 
     - Нет, - мотнул головой Итернир, оглядевшись, - С меня хватит! 
     - Что с тобой? - удивленно повернулся к нему принц. 
     - Это что же, - ответил тот, - опять все снова? Идти неизвестно 
куда, потом опять вверх, и мерзнуть. Ради чего? 
     - Не серчай, - тихо попросил Р