. это, - несмело перебил Крын. 
     - Что? 
     - Тебя же... сиятельный принц, отправлял сюда твой брат, или 
вроде того? 
     Принц снисходительно улыбнулся: 
     - Но ведь, пока настоящий избранник богов не подтвердит свое 
призвание, кто-то же должен править такими остолопами как ты. Вот 
старший наследник и принимает от века правление, пока младшие не 
вернутся с повелением богов. А уж, если я дойду, ясно каково оно 
будет! - принц улыбнулся мечтам, на некоторое время погрузился в 
думы, а после велел, - Ну ладно, надо идти! 
     Идти становилось все труднее и труднее, ноги уже не поднимались 
на высоту ступени, но останавливаться было нельзя. Узость ступеней 
не позволяла подниматься вдвоем рядом, нельзя было поддержать 
попутчика. Если бы оступился тот, кто идет впереди, он неизбежно 
увлек бы вниз и остальных. Но выбора не было. Все медленнее но идти 
было надо. Надо было раз за разом переставлять неподъемные, немеющие 
ноги, опасаясь потерять, ослабев, равновесие. 
     Вечерело. При всем при том, чем выше поднимались, тем крепче 
становился ветер. И бороться с неровными порывами тому, кто и так 
едва не шатался от усталости, было совсем не просто. 
     Первым шел Ланс. И, хотя казалось, что походка его столь же 
уверенна и невозмутима, он сам чувствовал, что все сильнее опирается 
на копье, ища поддержки, прекрасно при этом осознавая, что стоит 
древку соскользнуть по полированной поверхности Лестницы, и все 
будет закончено. 
     Следом шел Итернир. Видно было, что немало времени он повел в 
пути. Жилистые ноги уже несли хозяина сами, а сам он, казалось, 
думал совсем о другом, унесясь мечтами далеко-дал„ко от своего пути. 
Не было видно со стороны, что он изо всех сил боролся со сном. Боясь 
потерять контроль над деревенеющим телом и пропустить очередной 
порыв ветра. 
     Замыкал же шествие Ригг. Даже сейчас, непривычно уставший, он 
все равно шел своей мягкой, неслышной походкой. Всякий раз, надежно 
ставил ногу, как бы сродняясь стопой со ступенью. Он действительно 
не думал о ногах. Просто молча удивлялся необычности выпавшей тропы. 
Не думал, что станется с ним, если попросту оступится или не сладит 
с ветром. Он глядел вперед и вверх, замирая от восторга перед 
разворачивающейся картиной заката. 
     Этот закат был грандиозен и немыслим, для того, кто в своей 
жизни никогда не поднимался выше самого высокого дерева на самом 
высоком бугре. Небо стало необычайно высоким, раскинувшись вокруг и 
вверх и вниз. Переходы его цветов были столь глубоки и насыщенны, 
что захватывало дух. От по ночному синего, почти черного, в самой 
вышине, к пламенеюще-алому вниз, к горизонту. Этот закат был лишен 
той нежности, кокой он полон внизу, но зато был наполнен страстью, 
сила которой разметала сполохи пламени по всему низу неба, в тщетном 
стремлении достичь вершины. Невозмутимо-вечной бескрайней высоты. 
     Постепенно стемнело совсем. Долго еще мир вокруг был погружен в 
серые сумерки, уже после того, как солнце ушло. В сгущавшейся синеве 
высоты уже были заметны первые звезды. Небо ставилось все чернее, и, 
наконец, все вокруг поглотила ночь. Звезды густо усыпали небо, 
блистая на черном бархате. 
     И когда совсем стемнело, попутчики дружно прокляли, про себя, 
жрецов, что назначили начало Восхождения на полдень. 
     Уже не видно было ступеней, они словно растворились в ночной 
всеобъемлющей тьме. Можно было лишь ногами чувствовать их, всякий 
раз надеясь не промахнуться. Но ноги, раздраженно протестуя против 
непривычной нагрузки, не собирались ничего чувствовать. 
     Только Ригг мог понять с его чувством тропы, что ступени 
постепенно теряют свою безупречную полировку. Их поверхность 
становилась выщербленной, местами змеились трещинки. Но что 
действительно радовало его сердце, так это кустики травы, несмело 
пробивающиеся в камне. Почувствовав первый из них, он решился 
нагнуться, нежно провел по нему ладонью и отправился дальше. 
     Ступив в очередной раз, и промахнувшись, Итернир потеряв 
равновесие, и грохнувшись все-таки на лестницу, понял, что ступени 
стали гораздо шире и ниже. Кто бы знал, как тяжело было, нехорошо 
поминая всех богов вместе взятых, не заснуть на лестнице, а идти 
дальше. 
     Меж тем, и это чувствовали уже все, ступени действительно стали 
гораздо шире и ниже. Ноги еще долго по старой привычке высоко 
поднимались, норовя опрокинуть промахнувшихся мимо опоры хозяев. 
Едва же, упав в очередной раз, Итернир понял, что целиком помещается 
на этой ступени, его тело мгновенно расслабилось, и он заснул 
глубоким крепким сном. Споткнувшийся о него Ригг сразу же последовал 
примеру. Лишь Ланс, прежде чем уснуть, успел снять со спины меч и 
подложить под голову дорожный мешок. 


4 


     Едва солнце расцветило все вокруг цветами утра, Ланс открыл 
глаза. Несмотря на редкостно предельную вчерашнюю усталость, он 
чувствовал себя довольно бодро, поскольку привык набираться сил и за 
более короткое время сна. И давно. 
     Он соскоблил жесткую щетину со щек, и посмотрел на спящих 
вповалку попутчиков, вольно разметавших руки и ноги. На 
самозабвенно, раскрыв рот, храпящего Итернира. Глядя на них, 
невольно вспоминал себя молодого, в самом начале пути. Самое время 
сейчас было бы собраться и уйти, но воспоминания столь напористо 
лезли в голову, что он откинулся на спину, подложив руку под голову, 
и, глядя в бездонное голубое небо, покорно отдался на милость 
пережитого. 
     Младший сын мелкопоместного дворянина. Что действительно мог бы 
дать ему отец, кроме обучения боевому искусству наравне со старшими 
сыновьями, да славного меча, сделанного оружейниками отца, что слыли 
не последними оружейниками королевства? 
     Сейчас его увитая тугими мышцами рука нежно пробегала по эфесу 
этого самого меча, что прошел с ним весь путь. Задерживалась на 
сбитой инкрустации когда-то довольно дорогой отделки. Вспоминая 
историю каждой выбоины. Эта, когда он едва не лишился пальца. А эта, 
когда они бились в ущелье Перни. Эта... а камень отсюда он продал, 
когда они промотались в Голке. И денег не было даже на еду. А 
наняться не светило в округе всего графства. Эта... а эту выбоину 
гарда получила во время того безумного боя в пустыне. Весь отряд 
кроме их тройки куда-то пропал и лишь много лет спустя он 
натолкнулся на их кости в барханах. 
     Что мог сказать ему отец, кроме того, что сын не должен уронить 
честь и звание фамилии, что благословляет на подвиги, достойные 
героев древности? Что не может дать ни клочка родной земли, но, 
может быть там, в далеких странах, он завоюет себе королевство. 
     Что ему оставалось делать, как не уйти искать лучшей доли? 
     Он вспомнил первые свои шаги. Когда, неся в сердце память и 
розовые мечты о рыцарском кодексе чести, впервые сталкивался с 
суровыми жизненными реалиями. В которых рыцарь в блистающих 
доспехах, с именем Прекрасной Дамы на устах оказывался обычным 
грабителем с большой и не очень дороги. 
     Свою же прекрасную даму он нашел не так далеко от дома. Пройдя 
всего пару-тройку городов, владения трех-четырех герцогов, оказался 
во владениях барона... Как же его звали? Забыл. В такие мгновения он 
особо остро ощущал тяжесть прожитых лет, понимая неотвратимость 
ухода в прошлое всего, что знал, и что жило лишь в его памяти. 
     Пускай он не помнил имени того барона, но хорошо запомнился 
город Эльнере. Город, который восстал против барона и победил. Как 
ни странно. Ланс, хоть и был гостем замка барона, но, бежав с его 
подопечной Лирой, поневоле примкнул к восставшим. 
     Ими руководил странный парень. Слишком молодой. Но все они 
тогда были молоды. Как весь мир. Парня звали... Сехей, Сажей, 
Зергий? 
     Какая теперь разница? 
     Он отменно владел мечом. И сам меч у него был отменный. Чем-то 
он был похож вот на этого Итернира. Чем? 
     Хотя, какая разница? 
     Тогда его поставили командовать отрядом наемников, созданном из 
ничего прямо в осажденном городе. Да, они тогда не шли ни в какое 
сравнение с теми профессионалами, какими стали после многих дорог с 
ним. Но и их стало меньше. 
     То была первая война в его жизни. Тогда же был и его первый 
самостоятельный бой. Когда они заманили отряд барона вместе с ним 
самим в близлежащие скалы и там уничтожили. Странные это были скалы. 
Нигде таких он не видал больше. Но это все же мало волновало. 
Главное тогда было, что Лира была с ним. Перед схваткой он оставил 
ее с рыбаком Глэем, который с ними бежал из замка барона. 
     Как же он тогда был молод, как был влюблен, с каким 
неистовством бился. Но дальше неизменно вспоминалась сцена, которую 
он не переносил вспоминать. За свою наивность, за то, что вел себя 
как последний дурак. За то, что ничего уже не переменишь. Хотя в 
последнее время он вспоминал все спокойнее. Вспоминал так, как это 
видел тогда. 
     Так или иначе, но перед глазами все так же живо вставала сцена, 
когда он, все еще разгоряченный схваткой, светящийся радостью 
победы, вбежал в грот и остановился у входа. Лира сидела, обнявшись 
с Глэем. Увидев их, он, было подумал грешным делом, но тут же осек 
себя. Это, наверное, чтобы ей не было страшно. И еще подумал, что 
сейчас или никогда. И радостно воскликнул обращенным к нему с 
вопросом лицам: 
     - Мы победили! - и, уже только для Лиры, добавил, - ты 
свободна... 
     Глэй вскочил, шумно поздравил Ланса и вышел. 
     Ланс шагнул к Лире и опустил голову, не находя слов: 
     - Ты свободна теперь... и можешь идти куда захочешь, - и 
добавил вполголоса, - может, со мной. 
     "Сейчас, или никогда": вновь строго повторил он себе и, уже 
уверенней, сказал: 
     - Я давно хотел сказать тебе, - вновь опустил глаза, поднял их, 
- Я люблю тебя, всем сердцем. 
     Подошел к ней, выпустил меч из руки, встал на одно колено, взял 
ее ладонь в свою и поцеловал: 
     - Будь моей женой! 
     Сейчас он вспоминал это, и по его лицу гуляли морщины. Как же 
он был глуп. Как это все было не так... 
     На самом деле все это было не так. 
     Она мягко высвободилась и села на камень, опустив голову на 
руки: 
     - Я... не могу... - у нее так же не было слов, глаза заблестели 
влагой. 
     И тут Ланс все понял. Все сразу стало ясно. Впервые он увидел, 
кто стоит рядом с Лирой. Ну, что же, он завоевал для них счастье. 
     Не поднимая головы, спросил уже без всякой надежды: 
     - Глэй? 
     Она не ответила, но молчание было тяжелее всякого ответа. 
     Он сокрушенно поднялся и в решительной боли рванулся к выходу. 
Но остановился, бессознательно что-то ища. Подобрал меч. Она 
взглянула на клинок, еще покрытый не остывшей кровью. 
     - Нет! - бросилась она к ногам. 
     Он остановился, посмотрел, ничего не понимая, на нее, на меч, и 
усмехнулся: 
     - Что ты, теперь это вся моя жизнь, - он обтер клинок какой-то 
тряпкой с пола и вложил в ножны. 
     Уже совсем без прежней решительности. 
     Не зная как вот так просто уходить, словно надеясь на что-то, 
шагнул к выходу. Обернулся: 
     - Я желаю вам счастья... - голос был тих и мягок, - Если бы ты 
знала, как я желаю вам счастья. 
     Он уже почти вышел, но вновь обернулся: 
     - Если что - я помню вас. Буду рад. Не забывайте. 
     И вышел. 
     Яркое солнце резануло глаза. Острые обломки скал громоздились 
под ногами. Все же странные это были горы. 
     Глэй был неподалеку. Подошел. 
     Ланс положил руки ему на плечи: 
     - Иди... она ждет тебя. 
     Опустил руку, не зная что еще сказать. Что-то сказать было 
надо. 
     - Береги ее... 
     Еще раз взглянул, легко толкнул в плечо и пошел прочь, 
перепрыгивая с камня на камень. 
     Взобравшись на откос, и увидев войско, ставшее ему теперь 
дружиной, чистившееся после битвы, еще раз уверился, что теперь это 
вся его жизнь. 
     - Ну, что, ребята, айда пропивать поместье барона! - весело 
крикнул он, спускаясь по откосу. 
     Теперь-то он знал, что любви не бывает. Не бывает вечной, 
большой любви. Бывает обман. Чаще - самообман. Но, может быть, тогда 
ему самому именно это было нужно? 
     А память услужливо продолжала вытаскивать из небытия картинки. 
     И потянулись бесконечные дни, дороги. Сколько их было? Сколько 
раз их нанимали? Сколько раз он начинал все снова, набирая новый 
отряд? Сколько ему лет? Он не знал. Говорили, что его виски уже 
тронуты сединой, но он не знал. Никогда не интересовался. 
     От большей части жизни остались эпизоды, отрывки. И он видел в 
них себя уже со стороны. 
     Вот взятие города. Толпы осаждающих рвутся к стенам. К воротам 
подкатили таран. Самые сильные воины огромного роста раскачивают 
его, скрытые крышей, обложенной мокрыми шкурами, стараясь разбить 
ворота. 
     Кругом шум и гам, звон мечей, треск, стоны умирающих. 
     - Вылторп! Твою ж так налево... да не ты налево, идиот! - 
молодой еще человек, во главе своего отряда устремляется к стенам. 
     Его люди действуют, пожалуй, наиболее слаженно, чем все 
остальное войско. Неся вместе со своим отделением лестницу, он 
звучно командует: 
     - Брекснер! К третьему зубцу!.. 
     - ... вашу так! Правее заносите! 
     - За мной, ребята! Шустрей! 
     И вот он уже на вершине стены. Умело орудуя мечом, отбрасывает 
сразу троих защитников, и его воины ловко и неотвратимо перелезают 
через стену. 
     Под напором одной из частей его отряда рушится объятая пламенем 
башня. А сам он с горсткой своих воинов, спрыгивает с внутренней 
стороны стены, пробивается к воротам. Тонкое древко стрелы вдруг 
пронзает левое плечо. Над сердцем. Но он уже уперся в тяжелый засов. 
Еще пара стрел белыми оперениями расцветают на нем, но засов уже 
скинут, створки распахиваются, и лавина победителей врывается в 
ворота... 
     Битва. Огромное поле, сплошь покрытое людской массой. Вот 
конница устремляется в атаку, опрокидывает правый фланг, вонзается в 
тыл центра. Огромная людская масса тяжело дрогнула, подалась. Сейчас 
люди не выдержат, побегут от всадников, неумолимо настигающих все и 
вся. Но, словно из-под земли, позади конницы возникает новый отряд, 
ведомый могучим воином. 
     Неожидан и сокрушителен удар этих людей. Они не были закованы в 
сталь. Лишь средней силы доспех скрывал их тела. Но словно нож в 
масло они вонзаются во вражескую конницу. Бежит она. И преследуют ее 
эти воины. 
     И сам центр уже подался вперед, еще мгновение, и битва будет 
выиграна, но враг вводит последний свой резерв - отряд тяжелых 
латников перекрывает путь наемникам. 
     И вновь демонстрируют они необычайное умение. Словно единый 
организм, смыкают ряды. И страшен их натиск. Но страшнее всего врагу 
встретиться с командиром, что словно буйный вихрь на ржаном поле. 
     - В клин! - командует он густым, чуть хриплым голосом, но 
гремящем, как трубы смертного призыва. 
     И выстраивают его воины клин, смыкаясь плечом к плечу, не давая 
врагу окружить командира, что бьется на острие строя, стремясь к 
самому сердцу врага. 
     - Поддай, ребятки! - ревет он, - Шустрее. 
     И вертясь волчком щедро рассыпая могучие удары, которых не 
выдерживал ни один доспех, рвется в самый тыл вражеского строя. Еще 
один дружный рывок, и строй врага прорван, а наемники уже широко 
разворачиваются позади рядов центра противника... 
     Не битва это - эпическая поэма... 
     Другая битва. Такое же поле, но наполненное торжествующим 
криком одних, и паническими воплями других. Люди бегут от людей. 
Падают, под ударами. Земля густо напитана кровью. 
     Но среди паникующей лавины, несокрушимой скалой стоит отряд 
наемников. Здесь нет криков. Но бегущие, пусть и немногие, 
останавливаются, вставая в общий строй, повинуясь молчаливым 
командам взмахами меча командира наемников. 
     Сам этот крепкий человек стоит на переднем краю отряда. Сомкнув 
людей в кольцо, пытается вывести тех, кто уцелел. В его движениях 
нет ни бьющей через край мощи, ни удали. Но каждый удар, порой даже 
не заметный глазу, достигает цели. И его молчание пугало врагов 
надежней леденящего кровь клича... 
     Порой ему казалось что идет он не по одному миру, а по многим. 
Сколь часто было, что без особо гладких переходов, он попадал из 
дремучих лесов в бескрайние пустыни. Но, в конечном счете, это особо 
не интересовало. 
     Ему приходилось биться со слишком многими людьми, и череда лиц 
смазывалась в неопределенную полосу. Но одна встреча запомнилась 
особенно. В каком-то безлюдном унылом месте, а, может, и посреди 
шумного трактира, он встретил странное существо. Все оно скрывалось 
под непонятного цвета истлевшим балахоном и лица не было видно в 
тени капюшона. Так что нельзя было даже определить, мужчина это, или 
женщина. В иссушенных покрытых трупными пятнами руках оно сжимало 
косу. 
     Ланс не был суеверен. Он никого не узнал в этом существе, 
только вынул меч из ножен... И никогда больше не встречал это 
странное создание. 
     Одна беда валилась на другую, одна война шла вслед за другой и 
думать особенно было некогда. 
     Но однажды жизнь заставила его задуматься. Тогда он вышел к 
развалинам замка. Что-то неуловимо напоминала вся местность вокруг, 
но что? Он внимательно оглядел замшелые камни развалин. И вдруг 
понял, что знает каждый из них. Его воины, не понимая, смотрели, как 
командир, черствый и мрачный человек, вдруг опустился на колени, и 
расцеловал камни руин. 
     Они не могли знать, что это был замок, где он был рожден. 
     Ему страстно хотелось заплакать, ощутить соленую влагу на своих 
щеках, но он так и не смог этого сделать. 
     Он так и не понял тогда, почему замок уже едва не сотню лет 
лежит в руинах, а сам он еще полон сил. Но все же это заставило 
остановиться и увидеть, что вот он стоит на пороге родного дома, 
имея едва столько же, сколько когда уходил. 
     Тогда он впервые задумался, чего же ему надо от жизни... 
     Смутное чувство вдруг прервало ход мыслей. Он осторожно сел и 
огляделся. Внизу, там, где лестница была еще узка, он заметил двух 
людей, которые едва передвигались. 


5 


     Он встал, подошел к попутчикам и легонько тронул каждого за 
плечо. Итернир сонно заворочался, но так и не проснулся, лишь 
невнятно промямлил что-то в ответ. Ригг вскочил тут же, демонстрируя 
полную готовность и действительно, сна у него не было ни в одном 
глазу, и настороженно посмотрел на Ланса. 
     Тот молча кивнул на лестницу. 
     Ригг с удвоенной энергией принялся толкать Итернира. Тот 
ворочался, пыхтел, сопел, но просыпаться не желал никак. Отчаявшись, 
он ни с того ни с сего, казалось бы, вдруг резко прокричал: 
     - Вставай, ты опоздал! 
     Итернир рывком, словно спасаясь от страшного сна сел. 
     - Что?! Где?! Чего?! 
     - Вон, гляди, - показал Ригг. 
     - А, - почти мгновенно понял Итернир происходящее, - и стоило 
меня так пугать? Я на это дело и обозлиться могу! 
     - Да тебя же, видать, иначе-то и не поднимешь, - пожал плечами 
Ригг, - делать-то что будем? 
     - Предложения? - спросил Итернир, краем глаза глядя на спокойно 
пакующего мешок Ланса. 
     - Помочь, им надо, так, что ли, - довольно неуверенно сказал 
Ригг. - Не ровен же час, через край опрокинутся. 
     - Да, - протянул Итернир, почесывая в затылке, глядя на Крына, 
пытавшегося подхватить на себя принца, и без того подозрительно 
пошатывающегося, - у верблюда два горба, потому что жизнь - борьба! 
     - Кто такой верблюд? - удивился Ригг. 
     - Зверь такой. Чужой нации, очень запасливый. И вообще я тебя 
слушать не собираюсь, тот, кто способен разбудить человека, способен 
на любую подлость! - воскликнул и довольно зло добавил, - и я сам 
пойду спасать благородного выродка, из-за которого чуть в низу не 
оказался? Да ни за что! 
     Но, не дождавшись одобрения собеседников, а может, видя, что 
Ригг уже отправился на подмогу, все же проворчал,