ал Харлампиев.
     Обстановка в городе остается исключительно напряженной, сказал он.  С
одной  стороны,  она  немного  стабилизировалось,  потому  что  после  так
называемой эвакуации ощутимо уменьшилась численность населения в городской
черте,   одновременно   были   подброшены   из   области    дополнительные
подразделения,  и  теперь  санитарные  кордоны  надежно   блокируют   весь
периметр.  Прорвать  оцепление  изнутри  практически   невозможно.   Также
невозможно прорвать оцепление и снаружи. Здесь мы  можем  быть  совершенно
спокойными. Но, с другой стороны, чрезвычайно ухудшилась ситуация в  самом
городе. Три последних "прорыва истории" имели печальные результаты.  Город
фактически разделился на сектора. И  если  с  "Николаевским  сектором",  в
котором  имеются  значительные  войсковые  соединения,   договориться,   в
общем-то, удалось, император в определенной мере пошел нам навстречу, если
"Блокадный сектор" в настоящий момент серьезных опасений не вызывает,  так
как в силу своей специфики он не располагает большими людскими  ресурсами,
то  образовавшийся  недавно  "Сектор  Петра"  сразу  же  стал   источником
катастрофических неприятностей. Петр, если только  он  существует,  ни  на
какие переговоры не вдет, окружение его относится к нам враждебно, деловых
контактов с  ними  установить  не  удалось.  Более  того,  не  соблюдается
соглашение о разделе секторов: войска из "Петровского  сектора"  постоянно
нарушают границу. Правда, вооружение у них трехсотлетней давности, и  пока
что локализация их происходит без особых потерь, но  ведь  оба  императора
могут  договориться,  и  тогда  у  нас  просто  не   хватит   сил,   чтобы
по-настоящему контролировать обстановку. Гвардия  Николая  Первого  вполне
боеспособна, сказал он.
     Здесь генерала Харлампиева прервали. Председательствующий, незнакомый
мне человек  во  френче,  поинтересовался,  почему  так  долго  существуют
исторические сектора. Генерал Харлампиев ответил, что срок  жизни  "мумий"
неожиданно увеличился. Председательствующий спросил  -  может  ли  генерал
Харлампиев  восстановить  в  городе  твердую  власть.  Генерал  Харлампиев
ответил, что безусловно может. Председательствующий спросил, что для этого
требуется. Генерал Харлампиев ответил, что требуются вертолеты. Потому что
болота    разрастаются,    и     наземные     операции     малоэффективны.
Председательствующий спросил  -  сколько  именно  вертолетов  потребуется.
Генерал Харлампиев назвал цифру. Председательствующий  подумал  и  сказал,
что вертолеты будут.
     - У вас все? - спросил он.
     У генерала Харлампиева было все. Генерал Харлампиев сел  на  место  и
тяжеловато отдулся. А затем вытер лоб клетчатым красным платком.
     - Собственно, я не понял, почему "мумии" живут так  долго?  -  сказал
председательствующий.
     Он не обращался ни к кому конкретно. Вопрос был задан в пространство.
Но люди в передних рядах начали оборачиваться и оборачивались до тех  пор,
пока не уперлись взглядами в меня.
     Выхода не было. Я встал.
     - Здесь, вероятно, работает синергетический "эффект массы", -  сказал
я.  -  Если  два  масс-положительных  феномена   сосуществуют   в   едином
пространстве, и если экзистенция их отлична от нуля - то есть,  реальна  -
то оба они становятся автаркоидами, даже если масса их есть уже не  масса,
а время, как в данном случае. Проще говоря, "мумии" живут, потому  что  их
много. Чем больше сумма "трансформаций", тем длительнее "прорыв  истории".
Можно полагать, что в идеале он стремится к всеобъемлющему ничто...
     Эту чушь я выпалил очень быстро, на  одном  дыхании,  словно  мне  ее
кто-то продиктовал. В зале ошарашенно молчали, - по-видимому, переваривая.
     - Ага! - наконец сказал председательствующий.
     Я думал, что он сейчас выгонит меня с  совещания.  Но  выгонять  меня
никто не намеревался. Слово предоставили следующему оратору.
     Это был заведующий коммунальным  хозяйством  города.  Я  его  немного
знал. Оратором он, конечно, был никудышным: хмекал,  бекал  и  ежесекундно
повторял "это самое". Слушать его было мучительно. Но все-таки при желании
можно было понять, что городские коммуникации окончательно развалились. За
последние две недели  произошли  множественные  разрывы  труб,  и  поэтому
наладить водопроводную систему практически  невозможно:  нет  ремонтников,
нет элементарных частей. Так же невозможно наладить и систему канализации.
Все газоснабжение тоже пришлось отключить, потому что иначе грозили аварии
с тяжелыми последствиями. Но не  лучше  обстояло  дело  и  с  обеспечением
электросетей. Большинство районных подстанций вышло из строя. Остальные  -
буквально  висят  на  волоске.  Оборудование  их   чрезвычайно   изношено.
Электричеством,  фактически,  удается  обеспечивать   лишь   один   район:
непосредственно примыкающий к горисполкому. В общем, это  самое,  заключил
оратор.
     Вид у него был несчастный. Словно  он  ожидал,  что  сейчас  на  него
набросятся. И действительно, председательствующий довольно сурово спросил,
как могло получиться, что город доведен до такого безобразного состояния.
     - Дык, это самое, - ответил  заведующий  коммунальным  хозяйством.  И
опять начал что-то бормотать, что-то о запчастях и о  ремонтных  бригадах.
Бормотал он достаточно долго, а потом вдруг ни с того ни  с  сего  ляпнул,
что, это самое, если  бы  не  диверсии,  то  было  бы  значительно  легче.
Подорвали, это самое, две подстанции, вот и сидим теперь, это  самое,  без
электричества. Укокошили, это самое, главного инженера, вот и некому,  это
самое, наладить водопровод. В общем,  это  самое,  ну  никак,  это  самое,
потому что, это самое, оно, это самое, ну никак.
     Заведующий еще пытался что-то такое говорить, но председательствующий
вдруг выпрямился.
     - Какие диверсии? - железным голосом спросил он.
     В зале наступила  тишина.  Казалось,  все  застыли,  как  в  глубоком
обмороке. На заведующего коммунальным хозяйством было жалко  смотреть.  Он
сначала покраснел, затем побледнел, вспыхнул вдруг какими-то  зеленоватыми
пятнами и, в конце концов, просто обвис на трибуне - точно рыба, беззвучно
открывая и закрывая рот.
     - Позвольте мне пару слов, - негромко сказал генерал Сечко.
     Председательствующий кивнул.
     Генерал Сечко не  стал  выходить  на  трибуну.  Он  спокойным  жестом
пододвинул к себе микрофон и на долгие  пять  секунд  замолчал,  вероятно,
раздумывая и собираясь с мыслями. Это были ужасные пять  секунд.  Каменели
лица, угасали в зале шорохи  и  скрипы.  Тишина  становилась  невыносимой.
Наконец генерал Сечко шевельнулся и заговорил.
     Он  сказал,  что  с  самого  начала  обстановка  в  городе  сложилась
тревожная. Исключительно тревожная  и  до  некоторой  степени  угрожающая.
Безответственные  элементы,  особенно  из  так  называемых   "демократов",
воспользовавшись  случаем,  стали   сеять   среди   населения   панику   и
распространять беспочвенные провокационные слухи. При этом бездоказательно
очернялось нынешнее руководство страны, якобы бросившее город на  произвол
судьбы, использовалась прямая ложь и клеветнические измышления.  Целью  их
было дестабилизировать положение в городе -  с  тем,  чтобы  в  обстановке
разброда и хаоса реализовать свои политические  устремления.  Надо  честно
признать, что в  определенной  мере  это  им  удалось.  В  частности,  так
называемая "эвакуация", при которой  пострадали  десятки  и  сотни  мирных
людей, явилась прямым следствием злонамеренно сфабрикованной информации  о
якобы неизлечимой болезни,  захватившей  в  последние  дни  обширные  слои
населения. Как известно, в действительности  никакой  неизлечимой  болезни
нет.
     Здесь генерал Сечко снова замолчал и,  наверное,  с  полминуты  сонно
глядел в зал. Зал как будто вымер. Я не слышал ни  единого  звука.  Только
председательствующий  по-прежнему  равномерно  кивал,  видимо,  одобряя  и
соглашаясь со сказанным.
     Разумеется, мы не могли оставить данные акции без внимания, продолжил
генерал Сечко. Городское управление внутренних дел и  сотрудники  Комитета
государственной безопасности  неоднократно  беседовали  с  представителями
различных  группировок  и  предупреждали  их  о  недопустимости  действий,
угрожающих жизни и благополучию  советских  граждан.  Им  было  предложено
прекратить  враждебную  агитацию  и  перейти  к  деловому  конструктивному
сотрудничеству с городскими властями. Однако, одержимые личными амбициями,
лидеры   антисоветских   формирований   продолжали   свою   разрушительную
деятельность. Более того, они встали на путь прямого, злостного  нарушения
законов нашего государства. Ими был совершен  ряд  диверсионных  актов  на
важнейших объектах городского  хозяйства,  предпринято  наглое  бандитское
нападение на горисполком, в результате чего имеются  человеческие  жертвы,
организовано несколько  покушений  на  представителей  городских  властей.
Совершенно  естественно,  что  в  этих  условиях   Городским   управлением
внутренних дел и сотрудниками Комитета  государственной  безопасности  был
вынужденно предпринят ряд ответных мер...
     Генерал Сечко замолчал в третий раз, но этой паузе  не  суждено  было
длиться долго, потому что, как выстрел,  ударило  откидное  сиденье,  и  я
увидел, что Леня Куриц идет по проходу - не скрываясь,  прижимая  к  груди
фолиант. И сейчас же ударило еще одно откидное сиденье, и еще одно, и еще.
Казалось, уходил весь зал. Я даже  зажмурился.  Впрочем,  когда  я  открыл
глаза, то понял, что ошибаюсь. На самом  деле  уходили  человек  пять  или
шесть - мертвенно-бледные, в напряженной тишине. Кажется, это были те, кто
прошел через Карантин. Точно не знаю. Я  разозлился.  Что  они  собирались
этим   доказать?    Что    заместитель    военного    коменданта    города
генерал-лейтенант Сечко - врет?  Это  и  так  всем  известно.  Или  что  -
порядочные люди  не  могут  находиться  с  ним  в  одном  зале?  Но  тогда
порядочные люди вообще должны  сидеть  по  домам.  Или,  может  быть,  они
надеялись таким образом что-нибудь изменить? Ну, это - просто  несерьезно.
В общем, глупая, ребяческая демонстрация. Я догадывался, что  злюсь  я  не
столько на них, сколько на себя  самого.  Мне,  наверное,  тоже  следовало
встать и уйти отсюда. Но не хватало смелости. Только минут  через  десять,
когда возникла довольно вялая дискуссия между  представителем  Санитарного
отдела,  требовавшим  немедленной   эвакуации   города,   и   флегматичным
председательствующим, который снисходительно повторял: Нам этого никто  не
позволит... - воспользовавшись некоторым оживлением в зале, я  выскользнул
наружу. Участвовать в дискуссии я не намеревался.
     Вместо этого я опять заскочил в секретариат. Куриц уже находился там.
Он сидел на кожаном диване  для  посетителей  и  очень  осторожно  лезвием
бритвы вырезал страницу из  своего  фолианта.  Он  был  так  увлечен  этим
занятием, что высунул кончик языка и совсем не обращал внимания  на  Лелю,
которая прильнула к нему - обнимая, целуя  в  ухо  и  шепча,  по-видимому,
что-то интимное.
     - Прошу прощения, - сказал я.
     Леля тут же отпрянула и неприязненно  посмотрела  на  меня.  А  затем
кивнула в сторону стола, заваленного бумагами:
     - Тебе там письмо.
     Я порылся в корреспонденции и вытащил  конверт,  перечеркнутый  синей
линией санитарного контроля. Письмо было от жены. Она сообщала, что все  в
порядке. Доехали они хорошо. Устроились также  -  более-менее.  Скоро  она
выйдет на работу. Близнецы здоровы. Все у  них  есть.  Беспокоятся  только
из-за отсутствия вестей.
     Ладно. Я засунул  письмо  в  карман.  Куриц  между  тем  уже  отрезал
страницу и теперь разглядывал ее со всех сторон - щурясь и цыкая зубом  от
удовольствия.
     - Привет-привет, - сказал он. Он, по-моему, только что меня  заметил.
- Кстати, ты уверен, что это было именно сердце? Ну - которое  холодное  и
сокращалось?..
     Я пожал плечами:
     - Откуда я знаю...
     - А отождествление со Зверем у тебя было полное?
     - По-видимому...
     Я  взял  телефонную  трубку  и  набрал  номер.  Послышались   длинные
однообразные гудки. К аппарату никто не подходил. Впрочем, это еще  ничего
не значило. Могла быть отключена вся линия.
     - Между прочим, -  сказала  Леля,  -  тебя  тут  добивается  какая-то
женщина. Охрана ее остановила: нет пропуска, но она просила передать,  что
будет ждать.
     - О, черт! - сказал я.
     Вероятно, это была Маргарита. Все-таки притащилась сюда. С ума сошла.
Сердце у меня бешено заколотилось. -  Куда  ты?!..  -  крикнул  Куриц.  На
секунду  я  задержался  в  дверях:  Включай  тревогу!..  Вызови   дежурное
подразделение!..
     Завопила сирена, замигал,  сигнализируя,  электрический  свет.  Краем
глаза я заметил,  что  Леля,  полусогнувшись  над  пультом,  быстро-быстро
нажимает какие-то кнопки, а подброшенный с дивана Куриц выпускает  из  рук
фолиант, и толстенная черная книга переворачивается, как в невесомости.
     Впрочем, все это было уже позади.
     Я кубарем скатился по лестнице и перебежал вестибюль, где  опять  же,
как  в  невесомости,  очень  медленно  выплывал  из-за  барьера  офицер  с
нарукавной повязкой. Тяжелые дубовые  двери  отворились.  Хлынуло  солнце.
Площадь была пустынна. Только Исаакиевский собор громадой  возвышался  над
ней.
     Вероятно, я запомню эту картину на всю жизнь.
     Справа от меня располагалась стоянка  автомашин:  среди  беспорядочно
приткнувшихся легковушек  выделялся  своей  массивностью  зеленый  военный
фургон, а слева трое рослых охранников, поднимая приклады,  препирались  с
вальяжным  осанистым  человеком,  одетым   в   роскошный   камзол,   рядом
пофыркивала горячая лошадь. Значит, "мумия". Забрел не в свой сектор.  Но,
вообще говоря, они уже не препирались, а, разинув рты, смотрели на  здание
горисполкома.  И  вальяжный  человек,  по-моему,  пытался  креститься.  За
цветастым поясом у него был заткнут огромный вычурный пистолет.  Больше  я
никого не увидел и поэтому на какое-то мгновение облегченно  вздохнул.  Но
всего лишь - на одно мгновение. Потому что уже в  следующий  момент  из-за
выступа  военного  фургона  появилась  Маргарита  и,   размахивая   рукой,
устремилась ко мне.
     Расстояние между нами было, наверное, метров пятьдесят. Сердце у меня
болезненно  сжалось.  И  действительно,  из  круглого  сквера   посередине
площади, из-за  памятника,  вздымающегося  над  бордюром  кустов,  тут  же
выскочили двое парней в комбинезонах и точно так же  устремились  ко  мне,
вытягивая перед собой сцепленные в единый кулак ладони.
     - Пах!.. Пах!.. Пах!.. - раздалось на площади.
     Выстрелы почему-то булькали приглушенно. Сирена на крыше горисполкома
вдруг  умолкла.  Но  зато  из  окон  первого   этажа   навстречу   бегущим
выплеснулась короткая пулеметная очередь. Судя по всему, палила охрана.  И
еще одна очередь хлестнула откуда-то с чердака.
     Все разворачивалось чрезвычайно быстро.
     - Назад!.. - крикнул я Маргарите.
     Но она то ли  не  расслышала,  то  ли  растерялась,  замявшись  перед
взвизгнувшей по тверди асфальта пулеметной чертой.
     - Назад!..
     Вероятно, мне  самому  следовало  отступить.  Ведь  боевики  стреляли
именно по мне. Но я этого как-то не сообразил, а  напротив  -  метнулся  в
сторону Маргариты. Я, по-видимому, намеревался  ее  защитить.  Правда,  не
представляю,  каким  образом.  Я  вообще   очень   плохо   что-либо   себе
представлял. Однако это мое намерение было явной ошибкой.
     - Пах!.. Пах!.. Пах!.. - снова раздалось на площади.
     Звякнуло  выбитое  стекло.  Дико  заржала  лошадь.  В  ту  же  минуту
вальяжный осанистый  человек,  находившийся  рядом  с  охранниками,  вдруг
достал из-за пояса свой доисторический пистолет и, не целясь, выстрелил по
направлению к памятнику. Эффект был  жуткий.  Словно  выстрелила  мортира.
Грянул гром, и все заволокло пороховыми клубами. А когда  они  рассеялись,
отнесенные ветром, то я увидел, что  один  из  боевиков  лежит,  а  второй
приседает и пятится обратно  к  скверу.  И  туда  же,  пригнувшись,  бегут
солдаты от горисполкома.
     То есть, обстановка в корне переменилась.
     Но одновременно я увидел, что  Маргарита,  уже  почти  добежавшая  до
меня, вдруг остолбенела - будто налетев на невидимую стенку - сделала  еще
один неуверенный шаг, колени се подломились, и она очень мягко  повалилась
на асфальт, раскидав в неестественной позе руки и ноги.
     И я тоже - остолбенел. Тоже - будто налетев на невидимую  стенку.  Со
мною что-то случилось. Мне, наверное, надо было подойти к  ней,  но  я  не
мог. Меня толкали, а я не отодвигался в сторону. Я только смотрел, как она
лежит, и как возникшие откуда-то санитары переворачивают ее, и как старший
из них безнадежно машет рукой, и как они несут ее на носилках к  кремовому
медицинскому автомобильчику.
     Лишь когда кто-то осторожно взял меня под руку, я обернулся.
     Это был Куриц.
     Он тоже смотрел на кремовый медицинский  автомобильчик,  и  лицо  его
казалось высеченным из мрамора. Чисто-белое, без единой прожилки.
     - Все. С этим пора заканчивать, - сказал он.

     К  вечеру  собралась  гроза.  Небо  почернело,  закрывшись   лиловыми
грозными тучами. Прекратилось всякое  движение,  упал  душный  мрак.  Тучи
стояли очень низко, и когда они задевали за трубы или за крыши  домов,  то
из рыхлого их нутра вырывались ветвистые молнии -  точно  огненной  сеткой
одевая все здание - и затем уходили в асфальт, который плавился  и  шипел.
Грома почему-то не было слышно. Царила отупляющая тишина.  Только  иногда,
словно  под  невидимыми  шагами,  скрипела  в  глубине  квартиры  какая-то
половица.  Это  была  громадная  девятикомнатная  старинная  петербургская
квартира с невероятной по своим размерам кухней и с таким  коридором,  что
там можно было играть в футбол. Правда, сейчас  играть  было  некому.  Все
девять комнат этой квартиры были пусты, двери  оставались  незапертыми,  и
сквозь полуотворенность их угадывался кавардак вещей.  Население  квартиры
покинуло ее во время эвакуации. Леля жила здесь совершенно одна. Это  было
чрезвычайно  удобно.  Также  чрезвычайно  удобно  было  то,  что  квартира
находилась  на  Петроградской  стороне.  Данный  район  города   почему-то
пострадал значительно меньше других. Здесь даже работал водопровод.  А  по
вечерам, иногда, на  два-три  часа  подключали  электричество.  Жить  было
можно. Квартира имела еще то преимущество, что на кухне ее  сохранился  от
старого времени черный ход, причем выводил он в  помоечный  угол  двора  и
парадная его была проходная на соседнюю  улицу.  Что,  при  случае,  могло
оказаться полезным.
     Я не очень хорошо помнил, как я попал сюда. Кажется, меня привел Леня
Куриц. По-видимому, Куриц. Однако, я  не  был  в  этом  уверен.  Несколько
последних часов я находился как бы в бессознательном состоянии.  Маргарита
погибла из-за меня. Это было совершенно очевидно. Если бы я, как дурак, не
ринулся к ней через площадь, то она не попала бы под огонь. Значит, именно
я виноват во всем. Именно я виноват. Прощения мне не было.  Я  смотрел  на
молнии, заплетающиеся авоськами, на кривое и  беспорядочное  нагромождение
труб, на провалы дворов, в которых сгущались сумерки, и - ненавидел самого
себя. Но еще больше я  ненавидел  город,  раскинувшийся  внизу.  Умирающий
город, душу империи. Погибала страна, и  сердце  ее  останавливалось.  Или
наоборот: останавливалось сердце, и поэтому погибала страна. Может быть  -
так, а может быть - этак. Честное слово, мне было все равно. С  этим  пора
заканчивать, сказал Куриц. Я не знал,  что  он  имеет  в  виду.  Куриц  не
посвящал меня в свои планы. Он и раньше был достаточно скрытен, а  теперь,
когда дело  приближалось  к  развязке,  стал  практически  недоступен  для
общения. Я догадывался о  его  деятельности  лишь  по  некоторым  дета