дна  "Любовное  гнездышко"  и  одна  "Кокосовая
киска",- сказал он.
     - "Кокосовая киска" - десять центов. Она с орехами, сказала Алиса.
     - Я знаю,- сказал Прыщ.
     Алиса достала из-за стойки блокнот.
     - Ты забежал вперед жалованья,- сказала она.


                                ГЛАВА 4

     Как только Причарды вышли из спальни. Норма быстро сказала:
     - Мне надо немного помыться и причесаться,- и кинулась к двери.
     Алиса двинулась за ней по пятам.
     - В ванную после меня,- холодно сказала она.
     Норма прошла через спальню Чикоев к  себе.  Она  закрыла  за  собой
дверь и, поскольку ключа  не  было,  заперлась  на  задвижку,  чтобы  не
помешали. Ее узкая складная кровать была не застелена, а у  стены  стоял
большой чемодан Эрнеста с образцами.
     Комнатка была тесная. Одну стену занимал низкий  комод  с  тазом  и
кувшином; над ним была прибита блестящая шелковая наволочка с  бахромой.
Она была розовая, с изображением скрещенных пушек на букете красных роз.
И на ней было напечатано стихотворение "Письмо солдата к матери".

        Тебя, о мама, помню в громе битвы,
        Меня хранят от пуль твои молитвы.
        Когда мы победим врага в борьбе,
        Родная мама, я вернусь к тебе.

     Норма оглянулась на окно, серое от дождевого света, и,  сунув  руку
за пазуху, отогнула ворот платья.  К  изнанке  английской  булавкой  был
приколот ключик. Норма  его  отколола.  Потом  выдвинула  из-под  комода
чемодан и отперла,  Сверху  лежал  глянцевый  портрет  Кларка  Гейбла  в
серебряной рамке и с надписью "С наилучшими пожеланиями - Кларк  Гейбл".
Портрет, рамка и надпись были куплены в магазине подарков в СанИсидро.
     Она торопливо запустила  руку  на  дно  чемодана.  Пальцы  нащупали
квадратную коробочку с кольцами. Норма  вытащила  ее,  сдернула  крышку,
увидела, что кольца на месте, и снять спрятала на дно. Потом  закрыла  и
заперла чемодан, задвинула под комод и снова приколола  ключ  к  изнанке
платья. После этого она выдвинула ящик комода, взяла щетку и  гребень  и
повернулась  к  окну.  На  стене,  рядом  с   красно-зеленой   цветастой
кретоновой занавеской, висело зеркало в раме. Норма  подошла  к  нему  и
стала смотреть на себя.
     Свинцовый свет из окна падал на ее лицо. Она широко раскрыла глаза,
после чего улыбнулась, показав все зубы - жизнерадостно улыбнулась.  Она
приподнялась па цыпочки, помахала громадной толпе  и  опять  улыбнулась.
Она провела гребнем по  жидким  волосам  -  гребень  застрял  в  завитых
концах, она дернула. Потом взяла  из  ящика  карандаш  и  подвела  тупым
грифелем  бесцветные  брови;  дуги  нарисовала  покруче,   отчего   лицо
приобрело удивленное выражение. Потом стала расчесывать  волосы  щеткой:
десять  раз  одну  сторону,  десять  раз   другую.   Причесываясь,   она
приподнималась на носки и напрягала мускулы - то на левой  ноге,  то  на
правой,- чтобы развить икры. Этот метод рекомендовала  одна  кинозвезда,
которая в жизни не делала упражнений, но имела красивые ноги.
     Норма бросила взгляд на окно, где свет потускнел еще больше. Не дай
бог  подсмотрят  этот  нелепый  танец.  Скрытностью  Норма  превосходила
айсберг. Снаружи виднелась только  крохотная  часть  Нормы.  Потому  что
несравненно большая, лучшая и прекраснейшая часть Нормы была внутри нее,
защищена и закупорена.
     Ручка двери повернулась, и на  дверь  нажали.  Норма  напряглась  и
оцепенела. Двигалась только одна рука, она лихорадочно стирала брови, от
чего на  лбу  образовались  серые  полосы.  А  в  дверь  уже  стучались.
Стучались легонько и вежливо. Она положила  щетку  на  комод,  обдернула
платье и подошла. Вытянула задвижку, приоткрыла дверь. На  нее  смотрело
лицо Эрнеста Хортона. Его плотные ворсистые усики выгнулись подковкой.
     Норма пока не отпускала дверь.
     - Вы все были так  любезны  и  прочее,-  сказал  он.  И  мне  очень
неприятно причинять вам лишнее беспокойство.
     Норма слегка расслабилась, но дышала еще  тяжеловато.  Она  открыла
дверь и отступила. Эрнест со  смущенной  улыбкой  вошел  в  комнату.  Он
остановился возле кровати.
     - Как же я не заправил койку,- сказал он и,  расстелив  простыню  и
одеяло, принялся сгонять складки.
     - Не надо, я сама,- сказала Норма.
     - Я вам обещал чаевые, а вы не подождали,-  сказал  Эрнест.-  Но  я
приготовил.- Он застелил кровать аккуратно,  как  будто  набил  на  этом
руку.
     - Да я бы сама убрала,- сказала Норма.
     - Уже убрал,- ответил он. Он подошел к своему  большому  чемодану.-
Не возражаете, я открою? Я хочу кое-что вынуть.
     - Давайте,- сказала Норма. Глаза ее загорелись любопытством.
     Он положил большой чемодан на ее кровать, щелкнул замком и  откинул
крышку. В чемодане были чудесные  вещи.  Тут  были  картонные  трубки  и
платки,  менявшие  цвет.  Тут  были  взрывающиеся  сигареты  и   вонючие
бомбочки. Тут были трубки для  чревовещания,  и  рожки,  и  карнавальные
бумажные шапки, и флажки, и  смешные  значки.  Были  шелковые  наволочки
вроде той, что висела над столиком. Эрнест  достал  шесть  искусственных
раненых  ног  в  плоских  упаковках,  и  Норма  подошла  поближе,  чтобы
заглянуть  в  замечательный  чемодан.  Взгляд  ее  привлекли  фотографии
киноартистов. Карточки были запрессованы в прозрачный  пластик  толщиной
не меньше  половины  сантиметра.  И  у  них  было  еще  одно  любопытное
свойство. Они не выглядели плоскими. То ли благодаря хитрому изгибу,  то
ли из-за игры преломленного света лица были как бы  выпуклые,  выходящие
из глубины. Карточки казались трехмерными, а размером были  двадцать  на
двадцать пять сантиметров.
     Сверху улыбался, как живой, Джеймс Стюарт; из-под него  высовывался
чей-то краешек - только волосы и часть лба, однако Норма узнала этот лоб
и волосы. Губы у  нее  разжались,  глаза  блеснули.  Рука  потянулась  к
чемодану и убрала Джеймса Стюарта прочь. И правда  -  он,  Кларк  Гейбл,
глядел  на  нее,  выпуклый,  натуральный.   У   него   было   серьезное,
сосредоточенное  выражение  -  подбородок  вперед,  глаза  спокойные   и
внимательные.  Таким  на  портретах  она  его  не  видела.  Она  глубоко
вздохнула, стараясь, чтобы этого не было слышно. Она вынула карточку  из
чемодана, глядя ему в глаза остановившимися расширенными глазами.
     Эрнест наблюдал за ней и заметил ее интерес.
     - Правда, потрясающе? - сказал он.- Новая идея. Заметили,  что  они
выпуклые, почти как статуя?
     Норма кивнула, онемев.
     - Предсказываю,- объявил Эрнест.- Перед всей торговлей ручаюсь. Эта
штучка  выметет  с  рынка   все   остальные   картинки   навсегда.   Она
кислотоустойчива, влагоустойчива и никогда не желтеет - она вечная.  Она
отформована и заплавлена прямо в рамке. Она вечная.
     Норма не сводила глаз с портрета. Эрнест хотел забрать его,  но  ее
пальцы вцепились в карточку, как когти.
     - Сколько? - Слово прозвучало как хриплое глубокое рычание.
     - Это только образец,- сказал Эрнест.- Чтобы показывать  торговцам.
Не для продажи. Их заказывают.
     - Сколько? - Ее пальцы побелели от напряжения. Эрнест посмотрел  на
нее внимательно. Он увидел, что лицо се застыло,  желваки  затвердели  и
ноздри раздуваются от сдерживаемого дыхания.
     Эрнест сказал:
     - В розницу они идут по два доллара,  но  я  говорил,  что  с  меня
причитаются хорошие чаевые. Вы больше хотите это, чем чаевые?
     Голос Нормы прозвучал хрипло:
     - Да.
     - Тогда берите.
     Белизна медленно сошла с ее пальцев. В глазах светилось  торжество.
Она облизнула губы.
     - Спасибо,- сказала она.-  Спасибо  вам.-  Она  повернула  карточку
лицом к себе и прижала к груди. Пластмасса была не холодная, как стекло,
а теплая и нежная на ощупь.
     -  А  я,  пожалуй,  обойдусь  одним  образцом,-   сказал   Эрнест.-
Понимаете, я двигаюсь на юг. В  контору  вернусь  только  через  полтора
месяца. Две недели решил провести в Лос-Анджелесе. Для  моих  товаров  -
лучше города нет.
     Норма унесла карточку к комоду, выдвинула ящик,  засунула  карточку
под белье и задвинула ящик.
     - Вы, наверно, и в Голливуд попадете,- сказала она.
     - А как же. С игрушками там  еще  лучше,  чем  в  Лос-Анджелесе.  А
потом, у меня там вроде отпуска. У меня там много друзей. Устраиваю себе
отпуск, гуляю, смотрю разные разности и заодно с  торговлей  знакомлюсь.
Убиваю двух зайцев. Времени не теряю. У  меня  там  фронтовой  друг.  на
студии  работает.  С  ним  и  развлекаемся.  В  прошлый  раз  начали   с
"Мелроз-грота". Это на Мелроз, рядом со студией РКО. Вот погуляли! Я вам
не буду рассказывать, чем мы занимались, но я в жизни так не  веселился.
А другу, конечно, потом пришлось идти на работу, на студию.
     Норма навострила уши, как щенок, когда он наблюдает за жуком.
     - Ваш друг работает на студии?- равнодушно  переспросила  она.-  На
какой?
     - "Метро-Голдвнн-Майерй,- сказал Эрнест. Он укладывал чемодан и  не
смотрел на нее. Он не услышал ее  свистящего  дыхания  и  неестественных
ноток в се голосе.
     - Вы тоже бываете на студии?
     - Ага. Вилли  устраивает  мне  пропуск.  Иногда  хожу  смотреть  на
съемки. Вилли - плотник. Работал там  до  войны  и  опять  вернулся.  Мы
вместе служили.  Прекрасный  малый.  На  вечеринках  незаменим!  У  него
знакомых барышень, телефонов у него - вы  себе  представить  не  можете.
Толстая черная книжка - и вся полна телефонами. Сам не  помнит  половину
дам, которые у него записаны.
     Эрнест постепенно зажигался темой. Он сел на стульчик возле  стены.
Он засмеялся.
     - В начале войны - я его еще не  знал  -  он  служил  в  Санта-Ане.
Офицеры, значит, прослышали про его черную книжечку и стали брать  Вилли
в Голливуд. Вилли добывал для них дам и увольнение получал, когда хотел.
Ему неплохо жилось, пока их часть не посадили на пароход.
     Во время этих воспоминаний в глазах  у  Нормы  появилось  выражение
досады. Она теребила свой  фартук.  Голос  ее  сделался  высоким,  потом
низким.
     - Скажите, вас не очень стеснит, если я попрошу об одном одолжении?
     - Да нет,- сказал Эрнест.- О каком?
     - Если я дам вам письмо, а вы вдруг... Ну, окажетесь на студии  МГМ
и случайно встретите мистера Гейбла. Так вы ему... его не передадите?
     - Кто это - мистер Гейбл?
     - Мистер Кларк Гейбл,- сурово сказала Норма.
     - А-а, он. Вы его знаете?
     - Да,- сказала  Норма  ледяным  голосом.-  Я...  я  его  двоюродная
сестра.
     - Вон что? Ну конечно, передам. Но вдруг я туда не  попаду?  Почему
вы не отправите по почте?
     Глаза у Нормы сузились.
     - Почта до него не доходит,-  загадочно  сказала  она.-  Там  сидит
девица - ну, секретарша, так она просто забирает письма и сжигает.
     - Да что вы? -сказал Эрнест.- Зачем?
     Норма остановилась и подумала.
     - Там просто не хотят, чтобы он их получал.
     - Даже от родственников?
     - Даже от двоюродной сестры,- сказала Норма.
     - Это он вам сказал?
     - Да.- Глаза у нее были широко раскрыты и ничего не выражали.-  Да.
Конечно, я скоро туда поеду. Были предложения, и раз  я  даже  собралась
ехать, но мой двоюродный брат-то есть мистер Гейбл - сказал, он  сказал:
"Нет, тебе надо набраться опыта. Ты молода. Тебе некуда  спешить".  И  я
набираюсь опыта. В закусочной очень много узнаешь  о  людях.  Я  их  все
время изучаю.
     Эрнест  посмотрел  на  нее  с  некоторым   сомнением.   Он   слышал
фантастические рассказы об официантках, которые в одну ночь  становились
звездами сцены, но у Нормы не те буфера, подумал он, и не те ноги.  Ноги
у Нормы были как палочки. Хотя он знал  о  двух  или  трех  кинозвездах,
которые без грима до того неинтересны,  что  на  улице  их  никто  и  не
узнает. Он читал о них. А Норма - хотя внешность у  нее  неподходящая  -
ну, ей подложат, где надо, и если Кларк Гейбл ей двоюродный брат, то при
такой руке не пропадешь. Все двери открыты.
     -  В  этот  раз  я  вообще-то  не   собирался   просить   у   Вилли
пропуск,сказал он.- Бывал уже я там... но, если вам нужно, я туда схожу,
найду его и передам  ваше  письмо.  А  все-таки  зачем,  по-вашему,  они
выкидывают его почту?
     - Просто хотят выжать из него все, что можно, а потом выкинуть его,
как старый башмак,- сказала Норма со страстью. Чувства накатывали на нее
волна ва волной. Она была в экстазе, и в то же  время  ее  душил  страх.
Норма не была лгуньей. Такого, как сейчас, с ней никогда  не  случалось.
Она шла по длинной шаткой доске и понимала это. Одного вопроса, малейшей
осведомленности со стороны Эрнеста было бы достаточно, чтобы скинуть  ее
в пропасть, но остановиться она не могла.
     -  Он  великий  человек,-  говорила  она,-  великого   благородства
человек. Ему не нравятся роли, которые его заставляют играть, потому что
он не такой. Рета Батлера - он не хотел его играть,  потому  что  он  не
подлец и не любит играть подлецов.
     Эрнест опустил голову и наблюдал за  Нормой  исподлобья.  И  Эрнест
начал понимать.  Разгадка  забрезжила  в  его  сознании.  Красивее,  чем
сейчас, Норма никогда не будет. Ее лицо выражало достоинство и отвагу  и
по-настоящему сильные прилив любви. Эрнесту оставалось либо осмеять  ее,
либо ей подыгрывать. Если бы в комнате был посторонний, например, другой
мужчина, Эрнест бы, наверно, ее высмеял из страха, что этот  посторонний
будет его презирать, и высмеял бы тем наглее, с тем большим стыдом,  что
видел, как светится в девушке сильное, чистое,  всепоглощающее  чувство.
Это оно заставляет  новообращенных  пролеживать  ночи  на  камнях  перед
алтарем. Такого излияния нектара любви, такого открытого жара Эрнесту ни
в ком не приходилось видеть.
     - Я возьму письмо,- сказал он.- Я  скажу,  что  это  от  двоюродной
сестры.
     На лице у Нормы появился испуг.
     - Нет,- сказала она.- Лучше, если это будет  сюрпризом.  Скажите  -
просто от друга. Больше ничего, ничего не говорите.
     - Когда вы думаете поехать туда работать?- спросил Эрнест.
     - Мистер Гейбл говорит, что надо еще год подождать. Говорит, я  еще
молода, надо набраться опыта, узнать людей. Правда, иногда  я  от  этого
очень устаю. Так скучаю иногда по своему дому со... с большими  тяжелыми
шторами и длинным диваном. Так хочется повидать всех моих подруг -  Бетт
Дэвис, Ингрид Бергман, Джоун Фонтейн,- а с теми, остальными-то,  которые
вечно разводятся и всякое такое, я компанию не вожу.  Мы  просто  сидим,
говорим о серьезных вещах и все время занимаемся ведь только  так  можно
развиться и стать великой актрисой. А  есть  еще  много  таких,  которые
плохо обходятся с поклонниками: не дают автографов и так  далее,-  а  мы
нет! То есть мы не такие. Иногда мы даже приводим девушек прямо с  улицы
- выпить чаю и поговорить, как будто мы ровня,- мы-то понимаем, что всем
обязаны верности наших поклонников.- Внутри у  нее  все  содрогалось  от
страха, а остановиться она не могла. Она слишком далеко зашла по доске и
не могла остановиться, и доска уже не держала ее.
     Эрнест сказал:
     - Я сначала не понял. Вы уже снимались? Вы уже знамениты?
     - Да,-сказала Норма.-Но мое здешнее имя ничего  вам  не  скажет.  В
Голливуде меня знают под другим именем.
     - Под каким?
     - Я не могу сказать,- ответила Норма: - Вы  тут  единственный,  кто
обо мне что-то знает. Только никому не говорите, ладно?
     Эрнест был потрясен.
     -Да, - пообещал он,- не сказку, раз вы не хотите.
     - Храните мою тайну свято,- сказала Норма.
     - Ну ясно,- сказал Эрнест.- Так давайте письмо, и не  беспокойтесь,
он его получит.
     - Это кто что получит? - произнесла в дверях  Алиса.-  Что  вы  тут
делаете вдвоем в спальне? - подозрительно шаря в поисках улик, взгляд ее
скользнул по чемодану с образцами на  кровати,  задержался  на  подушке,
оценил состояние покрывала и наконец добрался до Нормы. Он  двинулся  от
туфель по ногам, помедлил на юбке, помешкал на талии и остановился на ее
пылающем лице.
     Норме от смущения чуть не стало дурно. Щеки пошли красными пятнами.
Алиса подбоченилась.
     Эрнест примирительно сказал:
     - Просто хотел убрать с дороги мой чемодан, а  она  попросила  меня
передать письмо двоюродному брату в Лос-Анджелесе.
     - Нет у ней брата в Лос-Анджелесе.
     - Как же нет, когда есть,- сердито сказал Эрнест, я знаю ее брата.
     И тут злость Алисы, все утро искавшая выхода, вырвалась на волю.
     - Слушайте, вы!- закричала Алиса.- Не  хватало  еще,  чтобы  всякий
заезжий торгаш портил моих девчонок!
     - Да никто ее не трогал,- сказал Эрнест.- Никто до нее  пальцем  не
дотронулся.
     - Ах, нет? А что вы делаете у нее в спальне?  А  на  физиономию  ее
посмотрите!- Алиса созрела для  истерики.  Сильные,  хриплые,  визгливые
звуки  вырывались  из  ее  глотки.  Волосы  свалились  на  лицо,   глаза
выкатились и намокли. Губы  жестоко  сжались,  как  у  боксера,  который
добивает потрясенного соперника.- Я этого не потерплю! Не  хватало  еще,
чтобы она понесла! Не хватало мне щенков по всему дому!  Мы  вам  отдали
свои комнаты, свои кровати!
     -Да говорят вам, ничего не было!- закричал ей  Эрнест.  Перед  этим
бредовым натиском он чувствовал себя совершенно беспомощным. И  то,  что
он ей возражает, звучало для него чуть ли  не  признанием  вины.  Он  не
понимал, что на нее нашло, ему стало муторно от такой  несправедливости,
и в нем тоже зашевелился гнев.
     У Нормы был открыт рот, ей передался  микроб  истерии.  Она  дышала
шумно и при каждом вздохе подвывала. Ее руки  выкручивали  друг  дружку,
словно хотели наломать.
     Алиса надвигалась  на  Норму,  сжав  правую  руку  в  кулак,  и  не
по-женски: пальцы были сложены ровно, костяшками вверх,  большой  плотно
лежал на суставах указательного и среднего.  Слова  выходили  с  хриплым
клокотанием:
     - Вон отсюда! Вон из дома! Вон, под дождь!
     Алиса подступила к  Норме,  Норма  попятилась,  и  у  нее  вырвался
испуганный визг.
     За дверью послышались быстрые шаги и - окрик Хуанах
     - Алиса!
     Она замерла. Рот у нее тоже открылся, в глазах возник  страх.  Хуан
медленно  вошел  в  комнату.  Большие  пальцы  он  зацепил  за   карманы
комбинезона. Он приближался к ней  легко,  как  кошка  подкрадывается  к
добыче. Золотое кольцо на обрубке пальца  тускло  блестело  в  свинцовом
свете из окна. У Алисы вся ярость превратилась в страх.  Она  съежилась,
отступила, отошла за кровать, очутилась в тупике, допятилась до стены  и
там замерла.
     - Не бей меня,- прошептала она.- Пожалуйста, не бей.
     Хуан подошел к ней вплотную, его правая рука медленно протянулась к
ее руке и взяла повыше локтя. Он смотрел на нее - не  сквозь  нее  и  не
мимо. Он мягко повернул ее, провел по комнате и за дверь и закрыл дверь,
оставив Эрнеста и Норму вдвоем.
     Они смотрели на закрытую дверь почти не дыша. Хуан подвел  Алису  к
двуспальной кровати, мягко повернул, и она осела, как калека, повалилась
на спину, бессмысленно глядя на него. Он  взял  подушку  С  изголовья  и
подложил ей под голову. Его левая рука-с обрезанным пальцем и кольцом  -
ласково погладила ее по щеке.
     - Ничего, сейчас успокоишься,- сказал он.
     Алиса накрыла  лицо  руками  крест-накрест  и  зарыдала  -  хрипло,
придушенно, без слез.





                                ГЛАВА 5

     Бернис Причард, ее дочь Милдред и мистер Причард сидели за столиком
справа от входа. Эти  трое  здесь  сблизились.  Старшие  -  потому,  что
чувствовали  себя  в  каком-то  смысле  осажденными,  а  Милдред  -   из
покровительственного чувства к  родителям.  Она  часто  удивлялась,  как
родители выжили в этом грешном и буйном мире. Она считала их наивными  и
беззащитными детьми, и в отношении матери была отчасти права. Но Милдред
забывала о детской прочности, устойчивости, о  простодушном  упорстве  -
добиться своего. И Бернис обладала такой прочностью. Она  была  довольно
миловидна. У нее был прямой нос, и она так давно