жалел, что не  догадался
кинуть в автобус старую пару туфель. Двухцветным его полуботинкам теперь
достанется, и надо будет основательно  поработать  зубной  щеткой,  пока
отчистишь эту грязь. А показать, что он бережет свою обувь, он не может:
Камилла- поймет, что он не такой рубаха-парень.  На  нее  не  произведет
впечатления мужчина, который переживает из-за своей обуви  -  даже  если
это новые бело-коричневые полуботинки.
     Эрнест сказал;
     - Пойду погляжу на пещеры.- Он встал и вылез из автобуса, Ван Брант
ворча последовал за ним.
     Миссис Причард примостилась на мужнином пальто и закрыла глаза. Она
была угнетена. Как она могла сцепиться с ним при людях - с мужем? Такого
еще не бывало. Когда назревала ссора, она старалась  остаться  с  ним  с
глазу на глаз. Даже дочери не  дозволялось  присутствовать  при  ссорах.
Бернис считала вульгарным ругаться при посторонних, а  кроме  того,  это
разрушало образ,  который  она  строила  годами,-  легенду  о  том,  что
благодаря ее мягкому характеру у них идеальный брак. В это верили все се
знакомые.  Она  сама  в  это  серила.  Своими  стараниями  она   создала
прекрасный  брак,  а  теперь  она  оступилась.  Она   поссорилась.   Она
проговорилась насчет оранжерейки для орхидей.
     Она уже несколько лет хотела эту оранжерейку. Точнее-с тех пор, как
прочла  в  "Харперс  Базаре"  про  оранжерею  некоей  миссис  Уильям  О.
Маккензи. Фотографии были красивые. Люди  стали  бы  говорить  о  миссис
Причард, что у нее прелестная оранжерейка. Это вещь  дорогая,  ценность.
Это лучше  колец  и  мехов.  Люди,  с  которыми  она  даже  не  знакома,
прослышали бы про ее оранжерейку. Втихомолку  она  многое  разузнала  об
устройстве таких  теплиц.  Она  изучала  чертежи.  Она  знала  стоимость
отопительных систем и увлажнителей. Она знала, где  покупают  рассаду  и
какие на нее цены. Она изучала  книги  по  цветоводству.  И  все  это  в
глубокой тайне, ибо она знала, что, когда придет срок сооружать теплицу,
она устроит так, чтобы мистеру Причарду захотелось выяснить все самому и
ей объяснить. Это единственный путь. И ее это даже не возмущало.  Просто
такова жизнь, и таким путем она сделала свой брак счастливым. Она  будет
восхищаться его познаниями и спрашивать его совета по всякому поводу.
     Но ее тревожило, что она сгоряча проболталась. Эта оплошность может
отбросить ее назад на полгода и больше. Она намеревалась подвести его  к
тому, чтобы он предложил оранжерею сам,  и  дозированным  сопротивлением
заставить его преодолеть ее неохоту. А теперь, в ссоре, она выдала  свою
цель, и у него возникнет стойкое предубеждение.  Если  в  дальнейшем  не
проявить величайшей  осмотрительности,  он  вообще  может  упереться  на
своем.
     Сзади до нее долетел тихий разговор Нормы с Камиллой. Им и в голову
не приходило,  что  она  подслушивает:  глаза  у  нее  были  закрыты,  и
выглядела она такой маленькой, такой больной. Норма говорила:
     - А еще я хочу, чтобы вы меня научили, как вы обращаетесь... ну,  с
парнями.
     - Что значит - как? - спросила блондинка со смешком.
     - Ну, с Прыщом, например. Я же видела, как он себя вел... старался,
но на выстрел не мог подъехать, а вы вроде ничего и  не  делали.  Или  с
этим, другим, например, с торговцем. Он ведь довольно шустрый, а вы  его
отшили, как маленького. Хотела бы я знать, как это у вас получаотся.
     Камилла была польщена. Хоть и боялась она надеть себе  такой  хомут
на шею, а все же приятно, когда тобой восхищаются. Тут-то и  было  самое
время  объяснить  Норме,  что  никакая  она  не  сестра,  объяснить  про
гигантский винный бокал и про банкетики, но она не могла. Короче, ей  не
хотелось разочаровывать Норму. Ей хотелось восхищения.
     - Мне что нравится - что вы не вредничаете, не огрызаетесь, а они к
вам близко подойти не смеют,- продолжала Норма.
     - Знаешь,  не  замечала,-  ответила  Камилла.-  Инстинкт,  наверно,
какой-то.- Она усмехнулась.- У меня подруга есть - вот она умеет с  ними
управляться. Ей на  все  плевать,  а  с  мужчинами  она,  пожалуй,  даже
вредная. И вот, Лорейн - так ее  зовут  -  была...  ну,  можно  сказать,
помолвлена с  одним  -  у  него  было  хорошее  место,  словом,  человек
подходящий. Лорейн хотела шубу. У нее, конечно, был  короткий  жакет  из
волка и пара  белых  песцов  -  потому  что  Лорейн  пользуется  большим
успехом. Она хорошенькая и маленькая, а когда она с женщинами  -  смешит
беспрерывно.  И  вот  Лорейн  хотела  норковую  шубу,  не  короткую,   а
настоящую, полную, они стоят три четыре тысячи.
     Норма свистнула сквозь зубы.
     - Ничего себе! - сказала она.
     - В один прекрасный день Лорейн говорит: "Кажется,  теперь  у  меня
будет шуба". Говорю: "Ты шутишь".
     "Думаешь, шучу? Эдди подарит".
     "Когда он тебе сказал?" -спрашиваю.
     Лорейн только засмеялась. "Он мне не сказал. Он еще сам не знает".
     "Так,- говорю.- Ты случайно не того?"
     "Давай спорить?"- Лорейн хлебом не корми, дай поспорить.
     А я спорить не люблю, я говорю: "Как же ты собираешься подъехать?"
     "Если я скажу, не разболтаешь? Это просто.  Я  знаю  Эдди.  Сегодня
вечером начну его подковыривать  и  буду  подковыривать,  покуда  он  не
взбесится. Не отвяжусь, пока он меня не стукнет. Может, даже подставлюсь
- когда Эдди под  мухой,  он  плохо  попадает.  Вот,  а  потом  дам  ему
повариться  в  собственном  соку.  Я  знаю  Эдди.  Он  будет  жалеть   и
переживать. Ну что, поспорим? - говорит. Я даже срок  поставлю.  Спорим,
что к завтрашнему вечеру у меня будет шуба".
     Я вообще никогда не спорю - и говорю ей: "На двадцать пять центов -
что не будет".
     У Нормы был открыт рот от волнения, а у  миссис  Причард  в  щелках
между сомкнутыми ресницами мерцал отраженный свет.
     - Ну, а шубу-то?- не вытерпела Норма.
     - В воскресенье утром я к ней пришла. У Лорейн -  фонарь,  красивый
синий фонарь, залеплен пластырем, и нос разбит.
     - Ну, а шубу она получила?
     - Получила, будь спокойна,- Камилла хмурилась с озадаченным видом.-
Получила, и шуба была прелесть. Потом она все с  себя  сняла,-  мы  были
вдвоем. Она вывернула шубу и надела прямо на голое тело, мехом к телу. И
стала  кататься,  кататься  по  полу,  а  сама  смеется,  хохочет,   как
ненормальная.
     Норма медленно перевела дух.
     - Ой,- сказала Норма,- почему это она?
     - Не знаю. Она была, что ли... ну, что ли,  не  в  себе  как  будто
рехнулась.
     У  миссис  Причард  горело  лицо.  Она  дышала  очень  часто.  Кожу
покалывало, по бедрам и животу разливался тянущий  зуд,  и  се  охватило
возбуждение,  какое  ей  пришлось  испытать  только  раз   в   жизни   -
давным-давно, когда она ехала верхом.
     Норма рассудительно сказала:
     - По-моему, это нехорошо. Если она в самом деле любила Эдди,  и  он
хотел на ней жениться, по-моему, нехорошо так поступать.
     - По-моему, тоже,- согласилась Камилла.- Мне это не очень нравилось
в Лорейн, я ей так и сказала, а она говорит: "Ну, другие женщины  просто
подбираются дольше кружной дорогой, а я хотела быстро. В конце-то концов
выходит одно на одно. А Эдди все равно кто-нибудь обратает".
     - И она за него вышла?
     - Да нет, не вышла.
     - Да она его небось и не любила,-  горячо  сказала  Норма.-  Просто
обирала этого Эдди.
     - Может быть,- отозвалась Камилла,- но мы с ней старые  подруги,  и
если мне что нужно, она всегда  тут  как  тут.  Один  раз  у  меня  было
воспаление легких, она сидела со мной трое суток напролет,  я  была  без
гроша, и она заплатила врачу.
     -  Да,  тут  трудно  разобраться,-  заметила  Норма.   -   Трудно,-
согласилась Камилла.- Видишь, а ты меня спрашиваешь,  как  обращаться  с
мужчинами.
     Миссис Причард секла себя словами. Ее испугала собственная реакция.
Она сказала себе - даже вслух прошептала:  "Какая  страшная,  вульгарная
история. Какие низменные эти девушки. Так вот что имеет  в  виду  Элиот,
говоря "соприкоснуться с народом". Нет, это ужас.  Мы  просто  забываем,
каковы люди, как они бывают гнусны. "Милая Эллен,- лихорадочно  излагала
она, а внутренние части ляжек все еще покалывало от возбуждения.-  Милая
Эллен, дорога из Сан-Исидро в Сан-Хуан-де-ла-Крус была  ужасна.  Автобус
застрял в канаве, а мы сидели и ждали, час за часом. Мой Элиот был очень
нежен и устроил мне постель в смешной пещерке. Ты говорила, что  у  меня
будут приключения.  Помнишь?  Ты  сказала,  что  у  меня  всегда  бывают
приключения. Ты не ошиблась. С нами  в  автобусе  ехали  две  вульгарные
необразованные девушки, одна официантка, а другая довольно  хорошенькая.
Ты догадаешься, что за птица. Я отдыхала, а они, наверно, решили, что  я
сплю, и преспокойно беседовали. Не могу  написать  па  бумаге,  что  они
говорили. Я до сих пор краснею. Порядочные люди  просто  не  знают,  как
живут эти существа. Это невероятно. Я убеждена, что все  от  невежества.
Если бы у нас были получше школы и если бы - словом, если  хочешь  знать
правду,- если бы мы, те, кто должен  показывать  пример,  показывали  бы
пример получше, я уверена, что вся картина стала бы меняться - медленно,
но верно".
     Эллен будет читать и читать это  письмо  знакомым.  "Я  только  что
получила  письмо  от  Бернис.  С  ней  происходят   самые   удивительные
приключения. Знаете, с ней всегда так. Нет, вам надо послушать, что  она
пишет. Я не знаю никого, кто умел бы, как  Бернис,  разглядеть  в  людях
хорошее".
     Норма говорила:
     - Если бы парень мне нравился,  я  бы  ни  за  что  с  ним  так  не
поступила. Если  бы  он  захотел  сделать  мне  подарок,  пусть  бы  сам
догадался.
     - Я тоже так на это смотрю,- согласилась Камилла.- Но  у  меня  нет
меховой шубы, даже жакета, а у Лорейн - три.
     - Нет, не думаю, что это честно,- сказала Норма.  Не  думаю,  чтобы
мне понравилась Лорейн.
     "Скажи на милость! -  мысленно  воскликнула  Камилда.-  Не  знаешь,
понравится ли тебе Лорейн. Да представляешь ли ты,  что  Лорейн  о  тебе
подумает? Н-ет, поправилась она,- неправда, Лорейн скорее всего  приняла
бы эту девушку, привела бы ее в порядок, помогла бы. Что там  ни  говори
про Лорейн, а что она плохой товарищ, про нее не скажешь".


                                ГЛАВА 16

     Милдред наклонила голову, чтобы дождь не забрызгивал  очки.  Шагать
по гравию было приятно, и от ходьбы она задышала  глубже.  Ей  казалось,
что  смеркается.  Час  был  не  поздний,  но  вечер  уже  подкрадывался,
высветляя светлые  предметы,  вроде  обломков  кварца  и  известняка,  а
темные, вроде столбов ограды, превращая в черные.
     Милдред шагала быстро, с силой ставя ногу на землю, вгоняя  каблуки
в гравий. Она старалась выкинуть из головы родительскую  ссору.  Она  не
помнила, чтобы мать с отцом ругались при ней. Но процесс был отлаженный,
и сама шаблонность ходов показывала, что в нем нет ничего чрезвычайного.
Мать, наверное, умело загоняла ссоры в спальню,  где  их  никто  не  мог
услышать. Она создала и поддерживала версию об идеальном браке. На  этот
раз, когда температура достигла точки воспламенения, спальни  поблизости
не было. Милдред различила в ссоре нехорошие капельки желтого яда, и это
ее встревожило. Яд был тайный - не открытая честная ярость, а подспудная
ползучая злость, бившая острым узким жалом и тут же прятавшая оружие.
     И впереди - бесконечная поездка по  Мексике.  А  что,  если  ей  не
вернуться? Что, если уйти, проголосовать на дороге и исчезнуть...  снять
где-нибудь комнату, хотя бы на берегу моря, и проваляться все это  время
на камнях или на пляже? Мысль была очень заманчивая. Она сама себе будет
стряпать и познакомится с людьми на берегу. Нелепая  мысль.  У  нее  нет
денег. Отец был очень щедр - но не на звонкую монету. Он мог платить  за
ее платья и по ресторанным счетам, но наличных денег и у нее всегда было
очень мало. Отец был щедр, но весьма любопытен. Он желал знать, что  она
покупает, где ест, и он выяснял это по ежемесячным счетам.
     Конечно, можно устроиться на работу. Все равно ей это предстоит, не
сейчас, но скоро. Нет, придется потерпеть. Придется дотянуть эту  жуткую
поездку по Мексике - а как было бы чудесно проехаться в  одиночку!  -  и
опять в университет. Но скоро она пойдет работать, и отец  одобрит  это.
Он скажет Чарли Джонсону: "Я готов давать ей все, что надо, но где там -
у нее столько прыти. Она сама зарабатывает на жизнь". Он  скажет  это  с
гордостью, словно это его заслуга, и даже не поймет, что работает она из
желания оградить себя, иметь свою квартиру, свои деньги и тратить их, не
докладываясь ему.
     Дома, например, ей было разрешено  залезать  в  винный  шкаф  когда
угодно, но она знала, что отец точно помнит уровень в каждой бутылке, и,
если она нальет себе три рюмки, он сразу заметит.  Он  очень  любопытный
человек.
     Милдред сняла очки, вытерла их о подкладку пальто и  снова  надела.
Она различала на дороге следы Хуана, большие шаги. Были места,  где  его
нога поскользнулась на камушке, а в грязи отпечатывалась вся  ступня  со
смазанными очертаниями мыска. Милдред попробовала  ставить  ноги  в  его
следы, но шаг у него был широкий, и скоро у нее заныли бедра.
     Что-то в нем есть странное, притягательное, подумала она. Она  была
рада, что утреннее переживание выдохлось. Она знала: смысла в нем искать
нечего. Раздражение в совокупности с  действием  желез  -  все  это  она
проходила. А кроме того, она знала про себя, что она женщина  с  большим
биологическим потенциалом. Недалеко уже то время,  когда  ей  необходимо
будет либо выйти замуж,  либо  завести  какую-нибудь  постоянную  связь.
Периоды беспокойства и нужды становились все чаще. Она вспомнила смуглое
лицо Хуана и блестящие глаза - они  ее  не  волновали.  Но  в  нем  была
теплота и честность. Он ей нравился.
     Одолев склон, она увидела внизу  брошенную  ферму,  и  это  зрелище
захватило ее. От фермы веяло унынием. Она знала, что  не  сможет  пройти
мимо  дома,  не  заглянув  туда.  Шаг  ее   убыстрился.   Ее   разбирало
любопытство.
     "Закладную  просрочили,-  объяснил  Ван  Брант,  я  семье  пришлось
уехать, а банку старый дом без надобности. Он землю отнимал".
     Шаг ее почти сравнялся с шагом Хуана. Она размашисто  спустилась  к
подошве холма и перед утонувшим в грязи въездом на  ферму  вдруг  стала.
Следы Хуана вели туда. Она прошла еще немного по дороге,- посмотреть, не
выходят ли они с фермы, но никаких следов больше не увидела.
     "Значит, он еще там,- сказала она себе.- Но почему? Он ведь  шел  к
шоссе. Телефона тут быть не может".  Сообразив,  что  происходит  что-то
непонятное,  да  и  сам  человек   этот   ей   почти   неизвестен,   она
насторожилась. Она медленно вернулась ко входу и сошла на  траву,  чтобы
гравий не шуршал под ногами.
     От брошенного дома исходила какая-то опасность. Вспомнились  старые
газетные сообщения об убийствах в таких местах. От страха  у  нее  встал
ком в горле. "Ну и что,- утешила она себя,-  могу  повернуться  и  уйти.
Никто меня не  держит.  Никто  туда  не  загоняет,  но  знаю,  что  надо
заглянуть. Знаю, что не уйду. Наверно,  те  убитые  девушки  тоже  могли
уйти. Наверно, сами напросились".
     Она представила себе, как лежит на полу в комнате,  задушенная  или
зарезанная, и что-то в этой картине ей показалось смешным... вот что - в
очках лежит. А что она знает про Хуана? У него жена и небольшое дело. Ей
вспомнился один заголовок: "Отец троих  детей  -  садист-убийца.  Пастор
убил  хористку".  Почему,  интересно,   убивают   столько   хористок   и
органистов? Как видно, с хоровым пением связана большая профессиональная
вредность. Все  время  за  органами  находят  задушенных  хористок.  Она
засмеялась. Она знала, что войдет в дом. Протопать туда или  наоборот  -
подкрасться и застигнуть Хуана врасплох за его занятием? Может быть,  он
просто в уборной.
     Она осторожно поставила ногу на ступеньку и замерла, когда  под  ее
тяжестью скрипнула доска. Она прошла по  дому,  заглядывая  в  шкафы.  В
кухне валялась опрокинутая банка из-под перца, а в стенном шкафу спальни
забыли вешалку. Милдред наклонила голову набок, чтобы разглядеть  старые
газеты  с  комиксами  под  отставшими  обоями.  Она  пробежала   полоску
"Веселого хулигана". Лошачиха Мод вскинула зад и  лягнула,  Сай  полетел
кубарем, на штанах у Сая отпечатались копыта.
     Милдред подняла голову. Почему она раньше не  подумала  о  конюшне?
Она тихонько вернулась на крыльцо и внимательно осмотрела  доски.  Видны
были мокрые следы Хуана. Они привели ее в комнату и там  пропали.  Тогда
она подошла к открытой задней двери и выглянула. Ну что за дура - ходила
крадучись! Вот следы - ведут наружу, действительно к конюшне.
     Она спустилась по гнилым ступеням, прошла по  следу  через  двор  и
мимо старой ветряной мельницы. В конюшне остановилась, прислушалась.  Ни
звука. Ей хотелось крикнуть и покончить  с  этим.  Медленно  она  прошла
вдоль стойл и обогнула последнее. Глаза не сразу  привыкли  к  потемкам.
Она стояла посередине конюшни. Все мыши попрятались. Потом  она  увидела
Хуана. Он лежал навзничь, закинув руки за  голову.  Глаза  у  него  были
закрыты, и он дышал ровно.
     "Могу уйти,- сказала Милдред.- Никто  меня  не  держит.  Сама  буду
виновата. Надо это запомнить. У.  него  свои  дела.  Да  что  за  чепуха
такая?"
     Она сняла очки и сунула в карман. Фигура мужчины  расплылась  в  ее
близоруких глазах, но все же она его видела. Медленно  и  осторожно  она
прошла по застланному соломой полу, остановилась возле Хуана и, поставив
ногу за ногу, села по-турецки. Шрам у него на губе был белый, а дышал он
неглубоко и ровно. "Просто устал, сказала она себе.- Прилег отдохнуть  и
уснул. Не надо его будить".
     Она подумала о тех, кто в автобусе,- что, если ни Хуан, ни  она  не
вернутся? Что они там будут делать? Мать рухнет.  Отец  даст  телеграмму
губернатору - двум или трем губернаторам. Вызовет ФБР. Солоно ей придет-
ся. Но что они могут? Ей двадцать один год. Когда ее поймают, Она  может
сказать: "Я совершеннолетняя и живу, как хочу. Кому какое дело?" А  если
уехать в Мексику с Хуаном? Это уже совсем другая история, совсем другая.
     В голову  полезли  посторонние  мыслишки.  Если  он  индеец  или  с
индейской примесью, разве к нему можно подкрасться?  Она  оттянула  углы
глаз, чтобы разглядеть его лицо. Лицо, дубленое, в  шрамах,  но  хорошее
лицо, подумала она. Губы полные и насмешливые, но добрые. С женщиной  он
должен быть мягким. Вытерпит он с ней вряд ли долго,  но  будет  ласков.
Хотя жена, страшная эта жена, ее-то он терпит? И бог знает сколько  лет.
Она, наверно, была хорошенькая, когда они поженились, а сейчас  уродина.
Что там у них вышло? Как эта страшная баба его удержала? Может быть,  он
такой же, как все, как ее отец. Может быть,  и  его  держат  на  привязи
страхи и привычки. Милдред не понимала, как это случается  с  человеком,
но видела, что случается. Когда человек стареет,  мельчают  его  страхи.
Отец боится  чужой  постели,  иностранного  языка,  другой  политической
партии. Отец в самом деле верит, что демократическая партия -  подрывная
организация, которая приведет страну к развалу  и  отдаст  ее  бородатым
коммунистам. Он боится своих друзей, а друзья боятся его. Трус на трусе,
трусом погоняет.
     Взгляд ее перешел на тело Хуана, крепкое,  жилистое  тело,  которое
будет становиться с возрастом только крепче и  жилистее.  Брюки  у  него
намокли от дождя и облепили ноги. В нем  была  опрятность  -  опрятность
механика, только что принявшего душ. Она посмотрела на его плоский живот
и широкую грудь. Она не заметила, чтобы он шевельнулся или задышал чаще,
но глаза его были открыты - он смотрел на нее. И глаза были не мутные со
сна, а ясные.
     Милдред вздрогнула. Может быть, он вовсе не спал. Наблюдал за ней с
тех пор, как вошла в конюшню. Невольно она начала объяснять:
     -  Захотелось  раз