тебе:  не  один  пойд„т сыночек мой
несмышл„ный... Будь же ему ласковой посестрицею, а он тебе - побратимом... 
     Сама  сняла  с  его  пояса  двух  бронзовых уточек  и  передала мне.  Ярун
расплылся в довольной улыбке и крепко хлопнул меня между лопаток:  сестр„нка. Я
чуть промедлила от неожиданности, потом разыскала блестящий, о четыр„х загнутых
лучах,  солнечный крест и вручила Яруну. Теперь в его доме меня будут встречать
как кровную дочь.  И  Ярун шагн„т в  мою избу и сядет к столу без приглашения -
сын! А пойдут свои дети - и тоже будут родн„й, и если случится меж ними любовь,
так разве что братская. 
     ...Был у  меня,  правду молвить,  ещ„ оберег,  только не  женский -  знамя
Перуна,  громовое колесо... Но то память дедушкина, я е„ носила у тела. Я е„ не
отдам. Никому. Даже и брату. 
     Отец Яруна и  младшие между тем толпились возле,  и  каждый таил за спиной
прощальный подарок.  Увидев,  что  совершилось над нами,  мальчишки пустились в
дом:  мелюзга  вприпрыжку,  подростки  по-взрослому  вразвалочку.  Вернулись  и
одарили нас поровну. Нет, как бы ни плакала мать, она и без первенца оставалась
что за  стеной.  Самому старшему далеко ещ„ было до жениховства,  но ни один не
боялся заночевать в  зимнем лесу.  Ярун обнял отца,  поклонился матери в землю.
Потрепал по меховым шапчонкам братишек.  Строго прикрикнул на лаек, вертевшихся
и визжавших у ног... И пошли мы с ним со двора. 
     Псы чуяли разлуку,  их не обманешь.  Они долго бежали за нами по утреннему
скрипучему  снегу,   заскакивали  впер„д,   глядели  в  глаза.   Ярун  пробовал
уговаривать,  потом сел на корточки и каждого расцеловал.  Выпрямился и рявкнул
на неслухов уже во вс„ горло.  И отвернулся,  скрывая дрогнувшее лицо,  проводя
вышитой рукавицей по запорошенным снежной пылью глазам...  Прощай,  дом родной,
прощайте и вы, колокольчики знакомого леса! 

     БАСНЬ ВТОРАЯ 

     ГНЕЗДО-ГОРОДОК 

     Опытные люди сказывают: морской переход - это путь корабля за полсуток под
парусом в л„гкий летний ден„к.  Или на в„слах,  когда гребцы сидят по одному, и
не шибко торопятся.  Измерять путь в морских переходах - почти то же самое, что
в шагах или ещ„ в стрелищах.  У одного ходока шаг широкий,  у другого короче. У
одного стрелка лук тугой,  у другого помягче.  А вс„ равно скажи хоть кому: два
пол„та стрелы!  -  пойм„т,  не  запутается.  Так  и  для  мореплавателя морской
переход. 
     Сознаться по совести,  в начале пути я вс„ время чего-то ждала.  Я знала -
именно отсюда,  с полудня,  явились когда-то прадеды прадедов,  а далеко-далеко
стояли могучие города и  шла  своя  жизнь куда  гуще и  расторопнее нашей.  Что
сделаешь!  Слишком привыкла вс„  мерить меркой нашего рода.  Саму  Землю помимо
воли мыслила кругом в  несколько дней пути,  посередине которого горел знакомый
очаг и стояла Злая Бер„за...  Минуешь невидимую черту и как раз угодишь прямо в
незнаемое -  как по снежной равнине в  пасмурный день,  когда не видно следов и
нельзя разобрать, доколе длится земная твердь и где уже небо!.. Оттого мнилось,
не  к  людям ид„м -  прочь от людей,  и  мерещилась за каждым холмом лешая изба
одноглазой праматери,  с незапамятных пор хранящей грань между мирами умерших и
живых... 
     Мы старались не слишком удаляться от берега, чтобы ненароком не проскочить
варяжского городка.  И беспредельное Нево, рано схваченное в ту зиму торосистым
льдом,  как будто шло вместе с нами,  показываясь меж кудрявых,  седых от стужи
деревьев.  Заснеженная  пустыня,  дремотно-синяя  поутру,  нестерпимо  яркая  в
полдень и тревожно-малиновая на вечерней заре... Она пугала, внушая робкой душе
спрятаться,  попятиться в привычный лес... она и притягивала, манила преодолеть
и  взглянуть своими глазами,  какие чудеса живут на том берегу.  И  есть ли он,
берег тот! 
     В праздник Зимнего солнцеворота мы с Яруном сидели в снежной норе, слушали
посвист лихой пурги и  стон леса,  зыблемого до  пром„рзших корней.  Мы  больше
молчали.  Ярун, любивший красно поговорить, лишь однажды начал занятную повесть
о  недавней рыбалке...  Но помянул милого меньшого братишку и смолк,  не кончив
рассказа. Не лежало сердце болтать. 
     Дома  теперь было  веселье...  Славные дни,  когда  гасят  прежний огонь и
добывают новый, живой, никаким безлепием не оскверн„нный, когда жгут этим огн„м
корявое,  похожее на змея полено-бадняк во славу Перуна, вновь спасшего Солнце,
и выбивают искры из горящего бадняка,  чтобы плодилась скотина... Сумежные дни,
когда мир пытается возродиться вместе с  огн„м и стать лучше,  чем был,  и люди
желают друг  другу  только добра и  с  нетерпением ждут  первого гостя:  прид„т
удачливый человек -  целый  год  будет дому  удача...  Ничейные дни,  когда вс„
наизнанку,  когда натягивают мохнатые шубы,  скрывают лица личинами одна другой
хуже и  идут со  двора во двор,  топоча перед дверьми и  грозно требуя от имени
давно умерших пращуров: 
     - Выносите,  хозяин с хозяйкой,  доброе угощение, а не то сынка или дочь с
собой забер„м... 
     Обижать пращуров не хочется никому:  осердятся м„ртвые - не будет живым ни
урожая,  ни здоровых детей.  Щедро падает в распахнутые мешки снедь к священной
братчине - пироги, масло, сыр, калачи... 
     Много позже, когда нам с Яруном настала пора вспоминать сво„ путешествие -
оказалось,  в  те  дни,  каждый порознь,  оба мы ждали:  вот стихнет метель,  и
Другой, глядя в землю, тихонько скажет - верн„мся, а?.. 
     Я  как  следует  поверила рисунку  и  рассказам Мстивоя  Ломаного,  только
приметив в лесу знаки близкого людского жилья. Помню, больше всего нас удивило,
что здешние насельники не пытались скрыться в чащобе от постороннего глаза,  не
страшились выдать  себя  недобрым гостям.  Однажды  утром  мы  нашли  родничок,
заботливо расчищенный,  обложенный камешками и,  может  быть,  поэтому никак не
уступавший морозу.  Родничок звенел  вес„лую  песенку,  кувыркаясь,  выбрасывая
мелкие пузырьки,  а  на  низкой ветке над ним висел берестяной ковшик для всех,
кого в эти студ„ные дни одолела бы жажда. 
     Каждый весин умеет плести из бер„сты плотные котелки, которые можно вешать
над  костром и  варить в  них  грибы.  И  ложки не  хуже  деревянных.  У  Яруна
заблестели глаза:  он скоро найд„т с  кем поболтать.  А  мне показалось,  что в
воздухе запахло весной.  День  стоял  солнечный,  на  тихих полянах было  почти
тепло,  и  певчий говорок родничка поистине походил на щебет пичуги,  прин„сший
вести о лете, как раз вчера собравшемся в путь, наземь из т„плого ирия... 
     Немного подальше мы  увидели след  от  саней,  запряж„нных крупным сильным
лосем.  След был  свежий и  в„л как раз туда,  куда двигались мы.  Мы  струсили
бежать прямо по следу и пошли краем леса, хоронясь за деревьями. Так-то верней.

     На залитом солнцем склоне холма стояла девушка в  пушистой шубке из ч„рной
лисы,  такой же шапочке и узорных сапожках...  Стояла себе, запрокинув головку,
засунув руки в  рукава и  зажмурившись.  На т„мных шерстинках лисьего меха,  на
русых прядях,  выбившихся из-под шапки,  лежало густое снежное серебро.  Верно,
редко случалось ей по полдня угонять прыскучего зверя.  И  у  меня,  и  у Яруна
вокруг лица был мех росомахи, не индевеющий на бегу. 
     - Ой,  хороша!..  -  выдохнул в восторге мой побратим. Что ж, может, это и
вправду была  добрая встреча.  Девушка выглядела совсем безобидной,  а  мы  уже
устали  бояться.  Ярун  оттолкнулся копь„м и  решительно заскользил,  пересекая
ложок,  разгоняясь по белой сверкающей целине.  Мне только и оставалось съехать
за ним. Познакомимся, может, вызнаем что. 
     Посвист лыж заставил е„ обернуться. Глаза были серые, подсвеченные вес„лой
солнечной голубизной. Действительно, красивая девка, вот только была е„ красота
неуловимо чужой, не такой, к какой мы привыкли. 
     Увидев  нас,  она  не  испугалась,  не  вскрикнула,  не  рванулась бежать.
Смахнула иней с ресниц и улыбнулась. Я вряд ли стала бы так улыбаться, наскочив
в лесу на двоих незнакомцев, рослых и с копьями. И подумалось про певчую птаху,
выращенную в  очень доброй руке,  -  жив„т себе и ведать не ведает,  что кто-то
может обидеть.  На ногах у не„ были лыжи,  добротные с виду,  но легковатые, не
для лесов. 
     - Здравствуй, славница! - поклонился Ярун. 
     - И вы здравствуйте,  добрые молодцы,  -  прозвучало в ответ.  Мы с Яруном
переглянулись и  дружно захохотали.  Точили рогатину на медведя,  а  прыгнула -
белочка.  Говорила же она по-словенски совсем как воевода.  Тоже понятно и  без
запинки и с тем же чужим отзвуком, исподволь настораживающим. 
     - То  не  молодец,  -  сказал Ярун и  отряхнул снег с  моего кузовка.-  То
посестра мне, Зимой Желановной величают. 
     Я  уже  сказывала,  человеку не  следует часто упоминать сво„ имя.  Уж  во
всяком  случае  не  говорить незнакомцу -  я,  мол,  такой-то.  Не  ров„н  час,
наскочишь на оборотня,  отдашь себя нечисти, вынюхивающей поживу. Всегда лучше,
если  о  тебе  скажет другой и  притом постарается,  чтобы оборотень не  понял,
истинное имя названо или кличка, безобидное прозвище-оберег. 
     - А  я его Яруном зову,  сыном Линду из рода Чирка,  славным охотником,  -
молвила я. - Мы к Мстивою Ломаному ид„м, в Нета-дун. Ты, славница, не оттуда ли
будешь? 
     _ Как не оттуда,-  кивнула девушка.-  У меня братья там,  они меня Вел„той
зовут. 
     Бегать на лыжах Велета совсем не умела.  Должно, у них за морем лыжный ход
был не в  поч„те.  Е„ очень смущало наше проворство,  и оттого она только более
спотыкалась.  Сперва меня смех разбирал при виде е„ деревянной спины и коленок,
не гнувшихся под дорогими мехами.  Но постепенно другие, тревожные мысли совсем
обороли меня, и даже солнечный день будто померк, омрач„нный заботой. 
     Пока Нета-дун и с ним мой новый нарок были где-то вдали,  за непройденными
лесами и несчитанными реками, - казалось дуре, дай лишь добраться, дойти, и вс„
решится само.  Ну велят раз-другой бросить стрелу. Ну испытают на кулачках. Ещ„
чего?  В лодье грести,  они все там гребцы...  То не служба,  полслужбы, забава
после трудов,  е„ ли я испугаюсь!  Стану носить шлем и щит с соколиным знаменем
посередине.  Домой покажусь на парусном корабле, подарки всем привезу и столько
рассказов, что сам дядька заслушается и позавидует... 
     ...а дошло до дела,  и вот уже холодная рука стискивала живот.  Темно было
передо мною. Вовсе темно. 
     Потом Велета оглянулась и  прибавила шагу,  и  я сглотнула,  крепко сжимая
копь„: путь наш был почти кончен. 
     Берег моря здесь обрывался высоченным голым откосом.  Мы  покинули лес,  и
непомерная ширь ослепила нас неживым серебряным блеском. У берега расположилось
селение:  видны были  репища,  укрытые снегом,  текли в  морозное небо  розовые
дымы...  А над обрывом,  объятая холодным солнечным пламенем, стояла знаменитая
крепость. Совсем такая, как говорили. 
     Варяги рассказывали,  что за славный тын окружал их городок:  островерхий,
сработанный из  могучих кре-кноватых стволов.  Он  был  снабж„н даже  кровлей -
деревянной,  двускатной -  и  не  боялся  гнилых  осенних дождей,  а  защитники
крепости могли стрелять во врага не показываясь сами...  А у ворот, на столбах,
блестели насаженные черепа. Знаки побед, грозная и страшная слава... 
     К  открытым воротам медленно шли парень и девушка,  длинные тени вились за
ними  по  снегу.  Девушка несла  коромысло,  парень что-то  говорил ей,  весело
размахивая руками.  Я смотрела,  пока слезы не потекли из глаз от яркого света.
Где-то там,  в крепких стенах, были они все. И Славомир, и Нежата, и сам вождь.
Ой, щур, спаси меня, щур!.. Дедушка любимый, не выдай! 
     Я задыхалась от волнения и слышала,  как покашливал рядом Ярун.  Мы задами
миновали деревню, оставив е„ по левую руку, и нагнали девушку с парнем. 
     -"Якко!..- издали окликнула его раскрасневшаяся Велета.- Якко, эй! 
     Он обернулся, и я узнала Славомира. 
     - Быстренько ты,- по-словенски сказал он Велете, стараясь больше для нас.-
Да с добычей!.. 
     Мы  поздоровались.  Ярун  принялся неуклюже объяснять,  зачем  мы  пришли.
По-моему, он был очень доволен, что нарвался не на вождя. 
     Молодой варяг слушал вполуха,  щуря смеющиеся глаза и. поглядывая на меня,
и  я боялась вс„ больше.  Наверняка он давно забыл обещание,  в шутку брошенное
когда-то,  и ему не терпелось узнать,  какая нел„гкая принесла меня в Нета-дун.
Но он был здесь хозяин,  а вежливые хозяева приступают с расспросами к гостю не
прежде, чем гость оттает с мороза, ожив„т и сытно поест. 
     Его  спутнице скоро  наскучило ждать;  она  недовольно д„рнула плечом  под
вышитой свитой и пошла дальше одна. Славомир и не заметил. 
     - А где Бренн? - спросила Велета. 
     Бренн!..  Меня как толкнули.  За ворот хлынули муравьи.  Я слышала уже это
имя...  И  мне было страшно,  когда я  его слышала прошлый раз.  Я  это помнила
точно. 
     Славомир ответил беспечно: 
     - У  Бренна Марах опять застоялся.  Да  вон он,  на  льду...  Сейчас здесь
будет. 
     Бренн, лез ва, наконец припомнила я. Голос Славомира помог. А я-то гадала,
как на самом деле звали вождя. Ой, щур, спаси меня, щур!.. 
     Я  вгляделась,  заслоня глаза  рукавицей.  У  берега  были  сделаны лунки;
согнувшись,  сидели над ними терпеливые рыболовы -  мальчишки,  удившие рыбу на
ужин. Я увидела всадника, подъехавшего к лункам. Мальчишки тотчас окружили его,
наперебой принялись хвалиться уловом, гладить коня. Всадник не гнал их. Я робко
понадеялась, вдруг к добру? 
     Потом он тронул коня и рысью пустил его к берегу. Я напрягла зрение... это
в самом деле ехал Мстивой, и спасения не было. Ни спасения, ни отсрочки. 
     Он заметил нас,  ждавших его,  шл„пнул ладонью по сытому крупу,  и жеребец
взнял наверх сяжисто и легко, точно и не сидел на н„м человек в меховых сапогах
и зимнем плаще. У копыт шерсть коня была почти ч„рной, а выше светлела круглыми
пятнами,  блестевшими, как старое серебро. Разумные добрые глаза оглядели нас и
запомнили. Конь налетел, Мстивой соскочил наземь и перекинул поводья через луку
седла.  Жеребец зафыркал и прыгнул в сторону, как играющий хорь - спинка дугой.
Подбежал к Велете, уп„рся лбом и начал тереться. Велета наступила лыжей на лыжу
и обняла баловника за шею: 
     - Марах, бедненький! Совсем тебя Бренн загонял... 
     ...Но  вс„ это я  замечала каким-то  краем сознания,  ибо рука уже комкала
шапку, и спина сама гнулась перед вожд„м. 
     - Здрав будь,  воевода...-  выговорили мы с Яру-ном тряскими голосами. Меж
тем  из  ворот  друг  за  другом  выглядывали  любопытные  воины;   косища  моя
разостлалась поверх кузовка, и кто-то раскрыл рот в изумлении: 
     - Девка! 
     - Ну вот!..- захохотал Славомир.- Кому сказывали - прид„т? 
     Тут  посыпались шуточки из  тех,  какими всегда полон рот почти у  каждого
парня.  Сам вождь молчал,  не  оказывая ни  радости,  ни  гнева,  но мне что-то
подсказывало -  он  был  бы  рад пришибить веселившихся о  бр„вна забрала.  Да,
кажется, и меня заодно. Вот повернулся к Яруну, и воины мгновенно затихли. 
     - С чем пожаловал, удалец? 
     - В дружину...  в отроки...  тебе хочу послужить,  -  вконец оробев, сипло
выдавил мой  отчаянный побратим.  Он  поверить не  смел,  что мечта была готова
исполниться, боялся спугнуть легкокрылую из самой ладони... но я-то видела, как
потеплели глаза вождя. 
     - Дашь ли, - спросил он, - копь„ парню носить, Славомир? 
     Ярун обернулся, с отчаянием и надеждой закусывая губу. И мы услышали: 
     - Как не дать! Да с топором наконец выучу обращаться!.. 
     Вокруг опять засмеялись,  а  Ярун  даже шагнул к  Славомиру в  благодарном
нетерпении следовать за  ним,  нося  обещанное копь„...  Кажется,  наступал мой
чер„д. 
     Шея чесалась оглянуться и  загадать в  наставники кого подобрее.  Но в это
время Мстивой тяжело посмотрел на меня и спросил: 
     - А  ты,  девка глупая,  здесь что потеряла?  -  Как будто крепким снежком
пустили в  лицо!  Вот и  рухнуло,  и  оказалось вотще.  От одного берега я сама
оттолкнулась,  от  другого жестоко отталкивали.  В  ноги броситься -  кашу хоть
оставьте варить? Я угрюмо ответила: 
     - Я тебя первой не лаяла. И ты меня не бесчести! 
     - Хорошо сказано,-  вполголоса похвалил Славомир. Громко при вожде хвалить
не посмел. Мстивой как-то устало посмотрел на него, потом на меня и приговорил,
кивнув в сторону изб: 
     - Переночуешь -  и  ступай,  откуда пришла.  Наверное,  я шатнулась.  Ярун
подп„р сильным плечом: 
     - Она из рода извергнулась. А я с ней оберегами поменялся, погонишь прочь,
гони и меня. Вождь ответил без всякого выражения: 
     - И погоню. 
     Вот сейчас обратится спиной и уйд„т. И что же тогда? 
     Но отчаяние сгорело в бешеной ярости вроде той,  что когда-то впервые меня
разбудила. Я сплеча швырнула шапку на снег и выпрямилась, стряхивая кузов. 
     - Погоди,   воевода,  -  сказала  я  громко.  И  переговаривавшиеся  кмети
почему-то  снова умолкли.-  Яруну ты  летось велел силу  пытать.  Невелика твоя
правда, если мне в этом откажешь! 
     Мне потом говорили -  глаза у меня были дикие и голос звенел.  Может быть.
Сама я видела только, что красное яблочко вс„-таки покатилось мне в руки: воины
одобрительно зашумели и  вождь вроде поколебался.  Не мог же он,  в самом деле,
совсем ни с кем не считаться. 
     - Или боишься? - добавила я наудачу, не зная, чем ещ„ его зацепить. 
     - Бояться тебя, - усмехнулся варяг. И покосился через плечо на мохнатые от
инея бр„вна: - Ну, пробуй. 
     Я  была почти готова к  тому,  чтобы он  снова указал на Славомира,  но он
ничего не добавил,  и  я  поняла:  он ждал меня сам.  Тогда я не глядя вытащила
топор и  стала подкрадываться к  нему на лыжах,  пригибаясь и  понемногу отводя
руку назад... Воины молча смотрели на нас, уважая таинство поединка. 
     Я  бросила топор шагов с  десяти.  Бросила снизу вверх,  почти без замаха,
одним движением кисти -  дедушкина наука. Отточенное лезвие вспыхнуло, с тонким
звоном пронзая морозный светящийся воздух. Вождь почти не увидел броска, потому
что я позаботилась зайти против солнца.  Но слишком опытен был этот воин, не по
моим зубам.  Он успел отшатнуться,  поворачиваясь на пятках и  вскидывая правую
руку.  Топор скользнул по его груди и гулко ударил в м„рзлую стену,  пригвоздив
метнувшийся плащ. Прозрачной пеленой отплыла прочь невесомая снежная пыль... 
     Кмети выдохнули все  разом.  Или мне так показалось.  Наверное,  зима была
скучной, забава перепадала нечасто. 
     - Бери девку, Бренн!..- первым закричал Славомир.- Не пожалеешь, бери! 
     Не  отвечая,  вождь выдернул топор из  бревна,  бросил его  мне под ноги и
растянул безнад„жно испорченный плащ,  любуясь дырой.  И вдруг улыбнулся. Умел,
оказывается, улыбаться. 
     - Девка глупая...  -  сказал он почти весело.  -  Вам,  девкам, что-нибудь
разреши... 
     - Сам виноват!..- крикнула я, и голос сорвался. Я нагнулась за топором, но
левая лыжа поехала, и я неуклюже, больно села на гладкий утоптанный снег. И тем
было исчерпано мо„ небогатое мужество:  я  горько расплакалась.  Я сжала зубами
рукавицу вместе с рукой -  не помогло.  Умом я понимала,  что воеводе стало как
будто нечего возражать,  что теперь соколиное знамя и впрямь,  глядишь,  осенит
мой тул и  пряжку ремня...  но  унять себя не  могла и  знай размазывала слезы,
беспомощно ожидая,  чтобы  жестокий  Мстивой  отстегал  ранящими словами...  Он
ничего мне не сказал. 
     - А где она спать будет? - радовались вес„лые кмети. 
     - Если в дружинной избе, чур, рядом со мной! 
     - И в баню с нами? 
     - А за кем щит да копь„ станет носить? Кто е„ усыновит? 
     - Удочерит, бестолковый... 
     Ни  дать ни  взять прилюдно стаскивали одежду.  И  сил не было постоять за
себя во второй раз. Ярун сопел рядом, хотел ответить обидчикам и не решался. 
     - А  ну-ка,  где эта девонька?..-  послышался в