ж„стких усах помалу обтаивал снег.  Я снова принудила гибель
посторониться,  но вождь был беззащитен. За кругом слабого света, за ненад„жным
шатром еловых ветвей,  как и  прежде,  мрачней самой тьмы стояла беда.  Вот-вот
протянутся, вползут холодные лапы и... 
     Я  вмиг нашарила на  груди заветное громовое колесо,  вытащила и  осветила
огн„м.  И  что-то  отскочило от  „лки,  напуганное гневным отблеском молний.  Я
приподняла в ладонях тяж„лую мокрую голову и надела тоненький ремешок варягу на
шею. 
     Надо было дать знать на корабль. 
     Ж„лтое око Молчана мерцало в неверном свету. Его п„сьего разума недостанет
выискать лодью.  Я  вздрогнула снова,  поняв,  что  не  миную  лететь  сама  за
подмогой. Мстивой останется здесь, один на один с темнотой. 
     И долго ли ещ„ спасут его радость-„лочка и мо„ громовое колесо... 
     Лучше,  чтобы прильнула к ранам добрая тканина. Не волосья меховой куртки,
содранной с  убитого Вихорко.  Я  поставила наземь светильничек,  разомкнула на
себе  воинский пояс,  стащила с  плеч  полушубок.  Сложила кольчугу,  помнившую
Славомира.  Собрала в  горсть и  ножом срезала весь низ  сорочки,  немного выше
пупа. Я сама сеяла этот л„н, сама пряла. Ткань подалась с треском. 
     - Девка глупая...  что творишь,  -  с трудом выговорил Мстивой.  Он открыл
глаза и  смотрел на меня,  и глаза были те самые,  что снились мне по ночам.  Я
узнала их.  Довелось же узнать их только теперь,  в  ночи перед Самхейном.  Для
чего так  рано уходишь?  Дал бы  полюбоваться тобой,  дал огн„м твоим согреться
хоть мало... 
     Онемевшими пальцами  я  распутала  крепко  связанную тетиву,  раскрыла  на
варяге одежду. На н„м не было живого места от ран, меховая куртка набрякла. 
     Две  сорочки вроде моей сгодились бы  без остатка.  От  моих рук в  стылом
воздухе ш„л пар. Я сказала: 
     - Ты смирно лежи. Я наших приведу, вернусь вборзе.





     | 
     Поверх сорочки я  положила ему  на  грудь свои полушубок и  запахнула полы
плаща. 
     - Девка глупая...  -  вновь шелохнулись ч„рные губы.  Шелохнутся ли, когда
возвращусь.  Он пытался противиться,  хотел отдать мне т„плый кожух, но тело не
повиновалось.  Я скинула меховые штаны, вздетые поверх полотняных, натянула ему
на ноги. Не такой уж там мороз. А хотя бы и мороз... 
     Я  оброню последний рассудок,  пока  буду бежать и  думать о  том,  как  в
м„ртвых лапах ночи вс„ медленнее бь„тся сердце,  как остывает кровь,  сначала в
ногах, как следует не отогретых... я собакой лежала бы на этих ногах... 
     Я  схватила  Молчана  за  шиворот,   за  роскошную  зимнюю  гриву,  крепко
встряхнула. Указала ему на Мстивоя: 
     - Береги!.. 
     Он поджал хвост и  заскулил.  Я  обняла волкодава и вс„-таки уложила подле
вождя,   горячим  боком   к   боку.   Строго  наказала  ему,   чтоб   не   смел
вставать-отползать... Разостлала кольчугу, сплетение железных кругов, от всякой
нечисти необоримый заслон... положила меч у руки, бесскверную сталь, отгоняющую
тени... Я оброню последний рассудок, пока буду бежать. 
     - Поцеловала бы, - выдохнули уста. 
     Я   переживу  его  ненадолго.   Я   наклонилась.   Губами  обогрела  губы,
истрескавшиеся, холодней льда. Они еле дрогнули, отзываясь. Сердце закричало во
мне.  Я  схватила нож и  вмиг снесла косищу по самый затылок.  Легко и  безумно
сделалось голове.  Я  вложила срезанную косу Мстивою в ладонь,  пальцы медленно
сжались. Я сказала: 
     - Твоя буду... Дождись! 
     Я  мчалась по лесу,  и  голый волк с содранной шкурой бежал за мной сквозь
сугробы.  Я не оглядывалась.  Я неслась,  как стрела с тетивы.  Меж холмов, без
тропы кратчайшим пут„м. Снег наотмашь бил по лицу выкалывал сощуренные глаза. Я
бежала.  Пузырились остатки сорочки,  кожа ороговела,  не чувствовала ничего ни
холода,  ни боли,  когда хлестали кусты.  Не изломились бы лыжи. Семь раз уже я
обходила валежины,  которых не было прежде.  Не попасться бы в  волчью ловушку,
устроенную хоть  побратимом.  Ресницы  смерзались,  я  продирала глаза,  срывая
ресницы вместе со льдом. Я прибегу и увижу - уш„л, снялся с места корабль. 
     ...Его бы  к  жаркому очагу,  наконец-то утешить раны повязками,  нацедить
медового зелья в чистую чашку! Он лежал в слепой темноте, погрузив руки в п„сью
т„плую шерсть,  и,  смежив глаза,  видел неистовое весеннее солнце,  льющееся с
неба сквозь путаницу ветвей...  И  так медленно,  медленно затевался в сознании
радужный вихрь из  осколков мыслей и  чувств,  когда-то виденных лиц,  обрывков
давно  звучавших речей.  Вс„  быстрее  кружится вихрь,  и  весеннее солнце  вс„
ширится,  заполняя собой мир, и вот уже нет совсем ничего, лишь невыносимый для
смертного, ликующий свет... 
     Я  бежала по  лесу и  знала,  что не  успею.  Молчан встретит нас одиноким
горестным воем,  не сумев устеречь.  И мой нож, перерезавший косу, сослужит мне
ещ„ одну службу, потому что станет незачем жить. 
     Не было никогда красавца Некраса и  пепельноволосого Хаука.  Я  не ведала,
кто  это такие.  Я  не  слышала колдовских песен свирели,  и  мне не  случалось
задуматься,  как  это люди могли бы  называть меня женой Славомира.  Всегда был
один-единственный человек.  Тот,  кого я всегда жду.  Тот, кто поцеловал меня в
неметоне,  у  непогасимого Перунова очага.  Тот,  с кем мы в два сердца рвались
друг к  другу и не могли сойтись,  потому что жили в разных мирах.  Смерти нет,
есть несчитаные миры и  вечная Жизнь,  рождающая сама себя без конца.  Мы будем
всегда в этих мирах, и Злая Бер„за... 
     ...с того самого дня, когда первый нарушенный гейс пометил ему радоваться,
посулив  недолгую жизнь!  Солнце  светлое,  для  чего  так  рано  уходишь!  Дай
полюбоваться тобой, дай огн„м твоим согреться хоть мало!.. 
     Из  надсаженных мышц  поднималась лютая  боль  в  груди  слева сжималось и
разжималось,  я глухо подумала, что и сама полягу на месяц и никогда уже мне не
бегать,  как ныне... вс„ было не наяву, надо сбросить медные башмаки и уснуть в
пуховой перине, раскрыть глаза ясным солнечным дн„м, когда растают снега... 
     Я  бежала,  и  сотни копий,  летевших навстречу,  пронзали тело  насквозь.
Метель порастратила изначальную мощь, но на открытых местах ветер только что не
валил с ног.  Я бежала.  Я не найду ушедшего корабля, потому что пали запреты и
древнее зло  убивает в  ночь перед Самхейном.  Поцеловала бы.  Я  в  лоб  взяла
последнюю горку,  не обходя крутизны.  Вылетела,  как в двери, меж двух корявых
деревьев... Внизу, в ч„рном разводье, лежал замет„нный снегом корабль. Нет, там
не  было корабля,  кто-то отводил мне глаза.  Я  различила Плотицу,  беспокойно
ходившего взад и впер„д.  Долго ли они меня ждали? Довольно, чтобы понять - уже
не  вернусь.  На удачу мне облака опять истончились,  мутный свет облил парней,
неохотно отвязывавших канаты. Я замахала руками и закричала, но только вдохнула
новые пригоршни снега.  Я кинулась вниз, напролом в хлещущие кусты, ветки рвали
на мне одежду и  кожу.  Меня заметили наконец.  Я была по другую сторону бухты.
Мне  показалось тратой  времени  е„  обходить,  я  со  всего  маху  вылетела на
тоненький припорош„нный л„д и немедленно провалилась по грудь. 
     Ребята позже рассказывали -  я рвалась брести не то плыть,  когда они меня
вынимали. Отталкивала схватившие руки и лепетала бессвязно, куда-то звала. Сама
я  не  помню.  С  меня  сняли  лыжи,  догола  раздели под  пологом и  принялись
растирать,  потому что вид у  меня был -  в  землю краше кладут.  А всего более
напугала парней моя отрезанная коса.  Уже сдумали -  я  побывала в  плену и там
натерпелась.  Но не было знака,  чтобы я  насмерть дралась,  а  меня без боя не
взять,  это-то  они  знали.  Разум воспрянул во  мне  когда стали зав„ртывать в
одеяло,  и от повести о вожде стоном застонала дружина. В один миг пали на воду
в„сла,  втянулись на борт ломкие от сосулек канаты,  и  я в чужих т„плых портах
побежала на самый нос корабля, указывать путь. Диво, я ещ„ двигалась. 
     Прямо к  „лке не досягали протоки,  но я знала,  как вывести судно,  чтобы
осталось не  больше версты.  Кмети гребли свирепо и  молча,  Плотица налегал на
правило и то и дело осаживал парней,  чтобы не застрять на мели.  В иных местах
по  деревянному  днищу  скребли  когтями  затопленные  коряги.  Новогородцев мы
вырежем до  человека,  я  сама  прибью  над  воротами м„ртвые головы  Оладьи  и
Вихорко.  Протока  сужалась,  воины  мгновенно прятали в„сла,  отталкивались от
топкого дна...  Или  пусть удирают через разлив,  Нежата их  выведет.  Мы  ясно
слышали гром,  катившийся с моря.  Пусть выйдут.  Великое Нево мчалось на берег
крутыми горами в оскалах пены и снега. Только бы жил. Только бы опять улыбнулся
и  сам  встал на  резвые ноги,  и  девкой глупой назвал.  Дал  себя  приодеть в
праздничную рубаху  взамен  чермной,  скорбной,  чужими  руками  изорванной  на
жестокой груди...  Пусть спасаются из  деревни в  чащу лесную,  я  не погонюсь.
Пусть спасутся, если сумеют, только бы жил!.. 
     Наконец лодья врезалась носом в шуршащие камыши,  и как я бежала последнюю
оставшуюся версту,  лучше не  вспоминать.  Почему-то  отстали могучие кмети,  я
только думала,  не замело бы следов.  Судьбу не разжалобить уговорами, но с нею
можно схватиться.  Только бы застать живого,  я уже не подпущу смерть.  Я рвала
себе сердце бешеным бегом,  и что-то черней черноты скользило по сугробам рядом
со мной,  плечо в плечо, вровень... и не могло обогнать. Потому что за мною был
Славомир,  не  поднявшийся со  скользких  палубных  досок.  И  выколотые  глаза
наставника-сакса.  И  Злая Бер„за.  И  мне  показалось,  я  опередила судьбу на
полволоска,  на кончик мизинца...  когда снова ударили по лицу колючие ветви, я
проломила их головой и рухнула внутрь, и меня встретила тишина. 
     - Мстивой!  -  закричала я не своим голосом.  Он не отозвался. Лишь Молчан
взлаял и заскулил в темноте... 
     ...но лицо было т„плым, и губы дрогнули под рукой, выметнутой впер„д... 
     Что говорить!  Когда набежали ребята,  я ревела в сорок ручь„в, уткнувшись
лицом варягу в живот,  и мои ноги торчали из-под „лки наружу.  Кмети знали, что
дерево было особое, и отвели пушистые лапы, не обломив. Когда же из щита и двух
копий соорудили носилки и  бережно возложили Мстивоя,  я  не смогла двинуться с
места, и Блуд взял меня на руки и пон„с вслед за Тем, кого я всегда ждала. 
     Рассказывать осталось недолго.  К  утру метель улеглась,  но снег ещ„ ш„л.
Обычный мягкий, ласковый снег. Перед самым рассветом мы двинулись меж островов.
Молчан опасливо взош„л на зыбкую палубу и  прижался к моим ногам.  Теперь уж не
разлучимся. 
     Я  сидела подле Мстивоя и смотрела на него,  почти не отрываясь.  Бывает -
избавившись от  тяги невмоч-ной,  не  удерживается на  ногах и  падает человек.
Ничего. Я буду рядом и помогу. Он не поднимал век, но знал меня здесь, и пока я
была здесь, ничто злое не смело к нему прикоснуться. 
     Всю-то жизнь я блуждала в диком лесу, а теперь попала домой... 
     Плотице не  надо было второй раз показывать путь,  которым он  прош„л хоть
однажды.  Мы явили себя прям„хонько перед избами.  Полтора десятка мужей Оладьи
возилось на  корабле,  остальные,  увед„нные Яруном,  так  и  не  возвратились.
Оставшиеся без вождя сразу поняли,  что пощады не будет, и не захотели погибать
без правды и славы.  Кинули мачту которую обт„сывали,  и побежали к лесу. Но не
достигли:  с  опушки на  них  поднялись плечистые парни  оружные тугими меткими
луками.  Смелые новогородцы вмиг  расстегнули тулы,  ответили.  Им  было некуда
отступать.  Добро!  Охотники не полезли на опасные клыки их мечей. Постреливая,
как бы неохотно посторонились и проводили той же тропой, куда ночью скрылся мой
побратим. Я в ту сторону хаживала за клюквой на моховое болото. Там до глубокой
зимы стерегли топи, коварные, если не знать мест. 
     С кем был Нежата, среди них или с теми, кто выбежал вместе с Оладьей, я не
ведаю по сей день. 
     Мы причалили,  и  первым на лодье оказался Ярун.  Целый и  невредимый.  Он
говорил потом, что совсем не беспокоился за меня: 
     - Это ведь я дарил тебе лыжи. 
     Его  так обнимали и  били по  спине,  что шапка свалилась с  мокрых ж„лтых
кудрей.  Он подобрал е„, но не надел. Подош„л боком, больными глазами посмотрел
на воеводу...  и развернул длинную тряпку.  Отблеск зари пал на золотую полоску
вдоль лезвия. - Меч достал, - молвил Ярун виновато. 
     Вождь приоткрыл глаза и посмотрел на него. Медленно выговорил: 
     - У тебя сынки родились. 
     Он почти улыбался. Он снова научится улыбаться и веселиться на посиделках,
приглядывая за  ревнивыми удальцами.  Званко Соболек крикнул с  берега,  что по
избам никого не осталось.  Он был ранен в  руку стрелой и  очень этим гордился.
Мне хотелось расцеловать его.  Скоро я  увижу сестр„нок,  увижу дядьку и  мать.
Счастье-то.  Мы задержимся на несколько дней: за разливом гремело гневное море,
след выждать, чтобы утихло. Успеем наговориться. 
     Надо было нести вождя на  берег,  в  избяное тепло.  Я  взялась за одно из
копий, и меня никто не погнал, не усомнился во мне. Побратимы шли рядом, Молчан
трусил по  пятам,  и  медленная заря  освещала Того,  кого  я  всегда ждала.  Я
смотрела больше под ноги,  боясь оступиться,  и  мы  с  парнями дошли до самого
тына,  когда я схватилась: чего-то недоставало. Чего-то очень привычного. Потом
поняла.  Ночь  перед  Самхейном повалила Злую  Бер„зу.  Вывернуть е„  метель не
осилила,  но ствол пал, оставив необъятный пень в аршин высотою. Сойд„т снег, и
могучие корни погонят вверх новую жизнь,  сперва пень заль„тся слезами, которых
никто  не  посмеет собрать,  а  потом  к  вешнему солнцу рван„тся новый  побег,
буйный, сильный, свободный от всякого колдовства... 
     Но тогда мне неоткуда было вс„ это знать. Я шла мимо громадных заснеженных
елей и крепко держала древко копья.  И думала, как войду сейчас в дом и затеплю
очаг для Того, кого я всегда ждала. 

17.04.89-13.05.91