Алексей СВИРИДОВ

                          ДЕСЯТЬ МИНУТ ЗА ДВЕРЬЮ




                                  ПРОЛОГ

     К шестнадцатиэтажному дому, стоящему вдоль  одной  из  многочисленных
Парковых  и  торцом  к  Первомайской  -  тоже  одной  из  трех,  подъехала
сравнительно новая БМВ пятой модели. Ломая колесами заледеневшую к  вечеру
ноябрьскую слякоть, машина припарковалась между замызганным, но до сих пор
шикарным "ЗИМом" и  грудой  железа  под  порыжелым  чехлом,  в  которой  с
некоторым трудом угадывались останки  ушастого  аппарата,  который  теперь
нельзя было назвать ни роскошью, ни средством  передвижения.  Вылезший  из
"Москвича" молодой человек привычно  поставил  кейс  на  капот  развалюхи,
повозился с сигналкой и скрылся в подъезде. Внешность он  имел  обыденную,
накачанные мускулы под одеждой не перекатывались,  да  и  сама  одежда  не
давала повода причислить молодого человека ни к удачливым рэкетирам, ни  к
преуспевающим бизнесменам. Даже непонятно, откуда тачка взялась.
     Лифт с загадочным скрипом-постукиванием  двигался  вверх,  а  молодой
человек под аккомпанемент этих звуков думал  о  том,  что  с  ужином  жена
скорее  всего  возиться  не  стала,  а  будет  кормить   вечным   чаем   с
бутербродами, и что по этому  поводу  даже  не  скандал  устроить,  просто
обидеться не получится - молодой человек любил свою жену и прощал ей очень
многое из того, что обычно женам прощать не полагается. Как слышалось, так
и написалось. Был длинный поцелуй в  прихожей.  Были  чай  и  колбаса  под
названием "за два двадцать" - название конечно  лишь  дань  традиции,  еще
один длинный поцелуй  -  и  на  этом  ужин  закончился.  Сегодня  молодого
человека ждало важное дело - заткнуть наконец поролоном щели вокруг  двери
на балкон, сколько раз откладывал, и вот уже зима  на  носу,  а  из  щелей
сифонит, аж вой стоит. Так, наполовину влезшего в ватные брюки и с  пухлым
полиэтиленовым пакетом в руках, его  застал  телефонный  звонок.  Неуклюже
переступая через рассыпавшиеся мягкие полоски, молодой человек добрался  к
тумбочке, поднял трубку и услышал мелодичный женский голос:
     - Сергей Виленорович?
     - Да, - ответил он и привычно подумал: "Выбрали  имечко  папе  моему,
прости господи!"
     - Вас ждут в условленном месте, начата новая тема.
     Гудки. Он сделал равнодушное лицо и  спокойно  положил  трубку.  Жена
сказала:
     - Опять? Двух месяцев не прошло!
     - Ладно, ладно. Ты же знаешь, что это не надолго,  десять  минут,  не
больше.
     - А ты снова чужой вернешься. Я же знаю... Почему  ты  с  собой  меня
взять не можешь?
     - Я уже говорил почему. А что чужой... Я еще не привык ощущать себя в
стороне от всего что твориться там... каждый  раз.  И  когда  возвращаюсь,
приходится долго привыкать к тому, что все было лишь  одним  из  эпизодов.
Ладно, все, потом поговорим.
     - Иди уж. Только там ничего  серьезного  себе  не  заводи,  от  этого
только всем хуже. Дай поцелую...
     Они поцеловались, потом еще раз. Молодой человек снял  ватные  штаны,
зачем-то пригладил волосы и шагнул к  большому,  во  всю  стену,  ковру  с
оригинальным и мрачноватым рисунком - кирпичная стена и железная  дверь  в
ней. Взялся за ручку, потянул. Со стуком и  скрипом,  совсем  как  недавно
лифт, дверь отворилась, и молодой человек  шагнул  в  открывшуюся  за  ней
холодную темноту, а проход с таким же звуком захлопнулся,  и  дверь  снова
превратилась в просто странный рисунок.  Жена  вздохнула,  и  как  всегда,
когда муж уходил так стала сидеть и ждать, со  страхом  думая,  что  будет
делать, если он не вернется через обещанные десять минут.



                                    1

     Морозным зимним утром в стольном  граде  Фымске  у  князя  заглавного
Андрея  Щедроватого  начался  совет.  Мозаичные  стекла   секретной   залы
запотели, были протерты глухонемым рабом, и запотели снова - совет тянулся
третий час. Караулу у княжеских палат, что на Чистой площади, уже порядком
надоело гонять народ, подходящий к  стенам  ближе  расстояния,  указанного
княжим оберегателем, и дюжие мужики в  высиненных  валенках  и  полушубках
наконец попросту остановили подряд пять  саней  и  развернули  их  поперек
выходящих на площадь улицы и пары переулков. Собралась  толпа.  Возчики  с
отобранных саней ругались и грозили то с жалобой до князя дойти, а то и  с
колами  на  самих  караульных   двинуть.   Мальчишки   швыряли   снежками,
дразнились, а известный на все Заречье вор по кличке Скрал-скраду,  громко
возмущаясь безобразием вытягивал уже второй кошель, на этот раз у  кучера,
попавшего в затор. Сообразительный поваренок из ближнего трактира бегал  с
лотком, распродавал горячие котлеты, сыпал  шутками,  от  которых  румяные
женские лица краснели еще сильнее. Затем появился сам трактирщик и поволок
поваренка за ухо обратно, объясняя на ходу пагубность подобных  поступков,
и всем расслышавшим воспитательную речь становилось ясно, откуда  парнишка
набрался уже и наберется еще разговорных талантов.
     Весело! А в зале у князя шел разговор  о  делах  отнюдь  не  веселых.
Третьего дня пришло известие, которого в  княжестве  ждали  долго,  и  все
надеялись, что оно не придет. Две недели назад Стальной Ордой было разбито
войско и взята штурмом цитадель короля Арика, а сам Арик  был  казнен,  да
так, что прочитав  скупое  описание,  княжеский  палач  почесал  бороду  и
раздумчиво заметил: "М-да. Такого мы еще не умеем."  В  другой  раз  князь
наверняка устроил бы лай на тему "А что у нас умеют  вообще?",  но  теперь
было не до этого. В тот же час к следовым  князьям  отправились  секретные
гонцы, а тот, который привез известие получил для  начала  в  зубы,  потом
двойную награду - за важность и чтоб  сердца  не  держал,  и  на  прощание
напутствие:
     - А как ты думаешь, когда об этом народ зашумит?
     - Да дней через пять, не раньше.
     - Ну это ладно. А вот если раньше - значит кто-то язык за  зубами  не
держал. А за такие вещи известно что бывает. На всю мерку.
     Князя не зря прозвали Щедроватым. Говорили еще, что он  мягко  стелет
да жестко спать, но это было уже не настолько верно. Князь Андрей при всем
желании не умел постелить по-настоящему мягко, но в  то  же  время  жестко
спали у него при дворе только самые неумелые.
     Следовые князья собрались еще не все, но совет  начался.  Было  ясно,
что после Арика следующий удар Стальная  Орда  направит  против  княжества
Фымского - это и богатая добыча, и выход к водному пути до Вонючего  моря,
а заодно - искоренение Учения Праведной  Славы  Божьей  и  распространения
духовной власти Отца Земного. Неясно только,  что  делать...  В  секретной
зале  становилось  душно.  Князья  понаприбывали   не   одни   -   кто   с
военачальником, кто с оберегателем, кто с чином славабожьим, а  кто  и  со
всеми тремя, и поэтому шуму было много, а  толку  не  очень.  Что  воевать
придется - было понятно, а дальше единства не получалось.  Следовой  князь
одного из восточных, самых дальних от нападения уделов  предложил  напасть
первыми, заманить  и  разбить.  Против  этого  сразу  же  поднялся  галдеж
западных уделов - ага, а к кому  заманивать  и  у  кого  разбивать?  Такая
победа не себе ли дороже, или  скажем  нам  дороже,  а  тебе  и  дешевле?!
Восточный удел хором в три горла отбрехивался, и как-то  получилось,  речь
перешла на междоусобные препирательства, припоминались старые обиды и  тут
же, по ходу выдумывались новые. Молчали только князь  Андрей  и  заглавный
воевода Хеглунд  -  бывший  варяжский  конунг,  в  свое  время  пытавшийся
завоевать Фымск. Князь после многих трудов его войско разбил,  и  проникся
при этом таким уважением к противнику, что с ходу предложил  угодившему  в
плен Хеглунду место воеводы со всей положенной  кормежкой  и  обхождением.
Тому показалось умнее  заниматься  на  чужбине  привычным  делом,  чем  по
возвращении домой публично кидаться на меч с позору.  С  тех  пор  Хеглунд
исправно служил князю и княжеству, со  временем  привыкнув  к  толковым  и
бестолковым традициям - таким например, как этот совет.  Теперь  он  ждал,
когда заглавный князь оборвет бессмысленные споры и можно будет приступать
к делу. То что этот момент близок было видно по тому, как  чаще  и  мельче
становились глотки, которые князь делал из огромной кружки, и только редко
бывавшие при заглавном дворе могли оставить  без  внимания  этот  признак.
Верхнесвятой славабожник из Маралов-Бора, вечный  недоимщик,  уже  десятую
минуту крикливо доказывал совету, что его десятина  всегда  меньше  чем  у
соседей. Андрей Щедроватый тяжело вздохнул, заглянул в кружку.  Пива  было
на донышке. Тогда князь, зычно рявкнув "Рот закрой!", запустил  кружкой  в
первосвята, но в последний момент видимо одумался, и кружка разлетелась об
мраморную голову  заморского  бога  осторожности.  Почтительно  стоящий  у
стенки казначей  (допущенный  присутствовать  с  наказом  "не  спрошено  -
помалкивай") про себя отметил: "Еще пару раз, и заменить статую.  Если  не
из-за Вонючего моря везти, а втихую на базаре заказать, свой интерес может
получиться." Гомон в зале стих как отрезанный.  Верхнесвятой  пригнулся  к
столу, не шутя ожидая, что следующей  головой,  о  которую  бьется  посуда
будет  его  собственная.  Но  князь  уже  немного  успокоился,   обошлось.
Заговорил дождавшийся Хеглунд.
     - Собрать полное войско. Поставить в зимний лагерь у Нижних  Мамыков.
Припас и содержание со всего княжества везти поровну. Шпионить  за  Ордой,
куда она будет пойти. Находится быть готовыми. Повстречать в удобном месте
и победить. Я все.
     Андрей добавил:
     - Или кто умнее скажет? Только не перелаем, а по-дельному.
     Как ни странно, по-дельному заговорили многие, и следующие  два  часа
шел уже собственно совет, ради  которого  и  собралось  столько  немелкого
народу. Условились в главном почти обо всем.  Уже  через  два-три  дня  по
следовым и младшим городам будет выкликнут указ о  войсковом  наборе  и  о
лихолетном оброке. Еще  через  неделю  в  Нижний  Мамык  начнут  стекаться
удельные полки, вливаясь в население зимнего лагеря, размером едва  ли  не
превосходящего самый Фымск. Пока не придет известий  от  шпионов,  войники
будут томиться ожиданием, поминая Праведную Славу Божью, молясь, чтобы  то
чему быть и чего не миноваться совершилось поскорей, или хотя бы до весны,
до сева. Это впереди. А пока что князь Андрей остался  в  своей  секретной
зале один - глухонемой раб не в  счет.  Встал,  прошелся,  поднял  осколок
кружки.  Вместо  государственных  размышлений  в  голову  лезла  всяческая
ерунда: "В кружке-то, - думал князь, - не настоящее зейдельское пиво было,
как гостям сказано, и не черное двойное, как я приказал  налить,  а  разве
что полуторное. Казначея бы прогнать... Нет, не прогнать. Умен больно.  Но
так по мелочам воровать... Вот нарвется под горячую руку  -  пускай  тогда
ему хоть кто зубы вставляет!" Дверь скрипнула и вошел  палатный  управщик.
Остановился, доложил:
     - Заглавный верхнесвятой приехал.
     - Что? А, да. Один?
     - С ближним чином.
     - Давай. Еще что?
     - Караул бы с  площади  убрать  -  толпа  шумит,  а  где  толпа,  там
непорядок.
     - К оберегателю сходи. Непорядку конечно не нужно, но  может  у  него
какие-нибудь свои резоны.
     Управщик ушел, и сразу же за ним в  дверях  показались  славабожники.
Заглавный верхнесвятой Артемисий осенил залу полным праведным  крестом  на
десять  сторон  и  тяжело  опустился  в  ближайшее  кресло  отдышаться   -
преклонный возраст давал себя знать, особенно если вспомнить молодые годы,
проведенные в нестрогом монашестве.
     - Вот что, - начал князь не тратя времени на ритуальные  приветствия.
- Про Арика тебе должны были сказать - сказали?
     - Сказали. Горька участь души грешной, заблудшей сиречь.
     - Его душу нам не судить. Теперь войско Отца земного  теперь  на  нас
пойдет, и скорее всего этой же зимой, волки-рыцари на одном месте долго не
сидят. По военной части я  уже  занялся,  а  по  духовной  что  можно  еще
сделать?
     - Ну... войско наше мы само собой благословим. За этим не  станет,  -
заверил Артемисий. - Что еще? Ересь Отца Земного я года три назад проклял.
     - Четыре с половиной, - подсказал ближний чин.
     - Хм... - князь задумался. -  Прокляни  еще  раз.  Лишним  не  будет.
Теперь главное,  зачем  и  звал.  На  ведьм,  колдунов,  шаманов  лжебогов
языческих у тебя доносов много накопилось?
     - Не много, но есть, - ответил  ближний  чин.  -  С  ними  строго  по
особому указанию твоему поступлено.
     -  Ага.  Посади  там  у  себя   двух-трех   монахов   непостриженных,
потолковей, и чтоб к утру разобрали все хоть вдоль, хоть наискось.
     - Ой,  князь!  Грех  тяжкий  на  себя  берешь,  на  прислужников  сил
богопротивных внимание свое оборачивая!
     - Ну а хоть бы грех? Не первый раз.
     - Так те я тебе отпустил, - кротко заметил Артемисий. - А на этот еще
не знаю, какова воля божья будет.
     Князь усмехнулся.
     - Я в указе об лихолетном оброке  храмы  особо  выделил  -  вполовину
брать буду, если конечно не припрет. А остальные полностью платить станут.
Не по справедливости поступаю, тоже ведь грех? Так ты волю  божью  об  них
обоих вопроси, разом.
     - Вопрошу князь, вопрошу. Будем на милость Славы Праведной надеяться,
предел которой неизмерим в этом мире.
     - Вот так. Ну и все, желаю здравия, - попрощался князь, и  верхнесвят
отбыл. Когда его возок поворачивал с Чистой площади, толпы на ней  уже  не
было - чернели только перевернутые сани,  да  два  посадских  "храпаидола"
вели в управу под микитки щупленького человека - Скрал-Скраду  попался  на
десятой за этот поначалу удачный день краже.  "Круглое  число  -  дурацкое
число", - думал вор на ходу.



                                    2

     Утро следующего дня застало Андрея Щедроватого в  Полацком  подворье,
на своего рода ничейной полосе  между  жизнью  мирской  и  духовной.  Двое
непостриженных монахов, или попросту говоря полмонахов, сидящие перед  ним
тоже были символом свободной ничейности, пользу от которой признавали  как
князья, так и чины славабожные, но которая же зачастую доводила  и  тех  и
других до белого каления. Князь Андрей даже как-то сочинил указную грамоту
об отмене "сего сословия несуразного", но до  дела  не  дошло  -  в  конце
концов мало кто  из  князей  не  проходил  этой  школы  в  юности  сам,  а
повзрослев не отдавал туда сыновей. И вот, князь сидел за широким сосновым
столом в одной из комнатенок, на столе был ящик с ячейками для бумаг, а по
бокам стояли два полмонаха, не то  чтобы  подобострастно,  но  услужить  с
готовностью. Как обычно по утрам, князь был не в духе.
     - Я же человечно объяснял, ерунды мне всякой не надо! Мне сильненьких
охота знать, а тут? - он наугад вытянул одну бумагу.
     - А? Корова с наговору три дня бесовалась. Да белены она объелась,  а
кот  черный  рядом  ходил  -  молоко  унюхал.  Или   вот,   тоже.   Болван
лжебогоподобный ночами по деревне ходит и горшки на  заборах  бьет.  Девку
Фенисью, околдовав, озаботил по-бабьи. Кто эту дурость сразу не похерил? Я
бы его самого по-бабьи озаботил!
     Один из стоящих сбоку - молодой,  глаза  с  бессонной  ночи  красные,
заметил:
     - Не все ерунда. А самая не  ерунда  вот  тут,  отдельной  стопочкой.
Имеем в ней: двух бабок, что по воздуху летали  принародно.  Жрец  лжебога
Громыки на храм праведный хулу изрек, и в тот  же  день  по  храму  молния
била. Вор, три раза кряду из кандалов ушедший, оковы нетронутыми  оставив,
барышник лошадиный - чтоб цену на базаре  удержать  два  табуна  по  сорок
голов  у  соперника  сглазил  насмерть,  и  свидетели  тому  есть.  И  еще
леший-хохотун, в подвал пойман, содержится безвылазно.
     - Тогда другое дело, - смягчился Андрей. - Два табуна  насмерть?  Это
конечно не три дня коровьей хвори. А вор - в бегах или что?
     - Был в бегах. Вчерашнего дня поймался и для ради  такого  случая  на
серебряную цепь посажен. Его бы из Воровской управы к  тебе  перевести  от
соблазну, а то посадских сторожей не зря ведь храпаидолами кличут.
     - Ладно, заберу. Теперь - как вас там?
     Младший оказался Данисием,  а  старший  Диаметрием,  в  полмонахах  с
одного года значит. Древнеоливские имена очень не шли к их русым волосам и
простецким лицам.
     - Ну вот, ты  Диаметрий,  дуй  ко  мне  на  служивое  подворье,  бери
десятков пять караулу и разгони их всех названых собрать, лучше добром, но
силой тоже можно. Только  лешего  не  надо,  пусть  его  сидит.  Пока  они
мотаться будут, провороши свою канцелярию заново - вдруг еще что отыщется.
Теперь ты, парень. Вора перетащи ко  мне,  оберегатель  место  в  застенке
выделит. Поговори с ним там спокойно,  авось  поймет,  воры  обычно  народ
мозговитый. Потом покопайся в  книгах,  поговори  со  стариками,  еще  там
чего-нибудь. Я сам со всеми этими залевоплечными  делами  до  сих  пор  не
сильно знался, а теперь видать придется. Боюсь я Орды - во как,  за  любую
соломину схвачусь. Нужен мне в помощь человек знающий, но  без  плесени  в
мозгах. Сумеешь - возвышу, не сумеешь... тут уж  даже  не  я,  сама  жизнь
воздаст. Хотя на тебя глядючи, думаю что сумеешь. Или все же нет? Ты князю
Самаганскому брат что ли?
     - Извини, князь заглавный, - с  достоинством  поклонился  Данисий.  -
Знаешь же, что полмонахам на такие вопросы отвечать не велено.
     - Знаю, знаю. Но на Гирку Самаганского  ты  похож,  а  он  уж  больно
нетолковый. Ладно, сейчас плашку дам.
     С этими словами князь вытащил из потайного кармана пачку  зазубренных
медных пластинок, вгляделся в одному ему понятные  знаки,  выбрал  две,  и
нацарапав на каждой по несколько слов отдал непостриженным. Если бы  князь
ошибся, и выбрал не те, то на месте назначения  пластинка,  вставленная  в
специальное гнездо не вошла бы туда полностью, и принесшего  сразу  же  бы
схватили и допросили, согласно приказанию оберегателя "не  воздерживаясь".
Правда к чести князя надо заметить, что он в этих делах не ошибался еще ни
разу.



                                    3

     Прошла неделя. У  Андрея  Щедроватого  забот  хватало  с  утра  и  до
полуночи, но дел, обозванных "залевоплечными", он  не  забывал.  Собранный
Диаметрием по уделам  народ  был  сначала  порассажен  в  кельи  княжеской
темницы, но по мере более  близкого  знакомства  князь  одного  за  другим
переводил их на вольное положение, на  гостиный  двор  -  чернокнижники  и
впрямь оказались мозговитыми. Никому не улыбалась жизнь  под  Ордою  -  по
всем станам, подвластным Отцу Земному днями и  ночами  горели  на  кострах
колдуны и ведьмы, большей частью конечно мнимые, но кому от  этого  легче?
Осечка вышла лишь с одной из бабулек: изругав князя непотребными  словами,
она вытащила из рук остолбеневшего стражника бердыш и  улетела  верхом  на
нем в окно. Спустя полчаса Данисий с полдесятком  посадских  нашел  ее  на
базаре, где она уже успела продать похищенное  оружие  и  теперь  насмерть
торговалась за метлу. Чтение книг и беседы со стариками втуне не пропали -
улизнуть по новой бабуле не удалось, и она была вновь  представлена  перед
князем. Он обрушил на нее ругани втрое, и вынес приговор:
     - Гнать ее на все четыре, а старосте в деревне сказать, что я  с  нее
особое указание снимаю. Не надо мне такого добра.
     Вечером того же дня, когда  князь  уже  собирался  уходить  на  жилую
половину, в трапезную вошел человек, который когда-то имел и имя, и  лицо,
но с тех пор, как согласился стать княжьим  оберегателем  прятал  и  то  и
другое. Его мягкий, сдержанный голос мог кого угодно заставить  задуматься
о своей будущей судьбе, здесь и сам Андрей Щедроватый не был  исключением,
и поэтому доверенные люди из Служивой  управы  контролировали  каждый  шаг
оберегателя. Тот об этом естественно знал, но