Жан, - я ничего не могу поделать.  Ее  ведь  не
остановишь. Мы об этом с ней говорили. Она ничего не  хочет  нам  объяснять,
никогда ничего не рассказывает. Мы боялись, что  потеряем  ее,  если  станем
настаивать на своем. И в то же время мы боялись, что пойдут всякие слухи.
   - Этот слух был очень смутный, - успокоил его Харкорт. - Мне его сообщили
под строгим секретом. Мало кто об этом слышал.
   Он повернулся к Иоланде и сказал:
   - Ты же знаешь, я мог бы просто взять  лодку.  Не  спрашивая  ни  у  кого
разрешения.
   - Да, мог бы, - ответила она  невозмутимо.  -  Но  тогда  ты  не  мог  бы
положиться на то, что мы будем хранить молчание.
   У Жана побелело лицо, он сделал шаг к ней и замахнулся.
   - Стой! - резко остановил его Харкорт. - Пожалуйста, не надо!  Почему  ты
хочешь идти с нами? - спросил он Иоланду.
   - Наша семья, - отвечала она, - живет здесь  почти  столько  же  времени,
сколько и род Харкортов. Наши мужчины много  столетий  принимали  участие  в
ваших войнах, сражались плечом к плечу с вами, помогали защищать эту  землю.
Теперь настала моя очередь.
   - А чем ты могла бы нам помочь, если бы мы тебя взяли?
   - Я могла бы ходить в разведку. Я знаю, что  может  нам  грозить  там.  Я
хорошо умею обращаться с луком и могу приносить вам дичь.  Я  могу  собирать
фрукты и другую еду. Я не буду вам помехой.
   - Ну и нахалка! - возмутился  Жан.  -  Надо  же,  какое  нахальство!  Мой
господин, я не могу выразить, как я...
   - Не извиняйся, - прервал его Харкорт. - Что ты об этом думаешь?
   - О чем, мой господин?
   - О том, чтобы ей пойти с нами?
   Жан постарался взять себя в руки и сказал:
   - Все, что она говорит, правда. Она все это может. Она может  разведывать
дорогу. Она видит такое, чего никто не замечает. Я не считаю,  что  ей  надо
идти с вами. Если она пойдет, я буду за нее переживать. Не знаю, что это  ей
взбрело в голову. Но вам бы мог быть от нее кое-какой толк. Она стоит любого
мужчины. А если вам нужен еще кто-нибудь...
   - Больше никто нам не нужен, - сказал Харкорт. - Нас должно быть немного.
Мы должны передвигаться быстро и скрытно.
   - Я, конечно, хромой и быстро двигаться не могу. Но с правой рукой у меня
все в порядке, и я могу натянуть лук не хуже любого другого.
   - Нет, спасибо, приятель, - сказал Харкорт. - Очень может  быть,  что  мы
оттуда не вернемся. Ты это, конечно, понимаешь? - повернулся он к Иоланде. -
Ты подвергнешь себя большой опасности.
   - Понимаю, мой господин, -  спокойно  ответила  она.  Харкорт  пристально
посмотрел на нее.
   - Мне это не нравится, - сказал он "И все же, - подумал он, -  она  может
быть нам полезна. Она знает местность и  выглядит  довольно  крепкой.  Может
случиться так, что мы окажемся на волосок от поражения, и именно  она  решит
дело в нашу пользу. Видит Бог, нас слишком  мало.  Еще  один  человек  может
оказаться кстати. А хуже всего, что времени на размышления у нас нет".
   Он еще раз взглянул на нее и решился.
   - Будь готова, - сказал он. - Отправляемся сразу,  как  только  стемнеет.
Жан, грести будешь ты?
   - Грести буду я, - ответил Жан.

Глава 9

   Харкорт лежал на животе в  кустарнике  на  опушке  леса  и  смотрел,  как
резвятся единороги. До сих пор он еще никогда  не  встречал  единорогов;  он
читал о них и слышал  множество  рассказов,  но  видеть  их  воочию  ему  не
приходилось. Они и в самом деле так  прекрасны,  как  говорят,  подумал  он.
Слева от него лежал аббат Гай, справа Иоланда, а за  ней  Шишковатый  -  все
четверо лежали цепочкой в кустах и любовались единорогами. Харкорт знал, что
аббат, как  и  он,  тоже  никогда  не  видел  единорога.  Иоланде,  конечно,
доводилось их видеть, в этом он не сомневался, хотя сейчас и она смотрела на
них, как зачарованная. Насчет Шишковатого он ничего сказать  не  мог:  может
быть, тот и видел единорогов, а может, нет, но  Шишковатый  вообще  существо
таинственное, про него никто ничего толком не знает.
   Единороги резвились на поляне, только один стоял спокойно, и  два  лежали
на траве, а остальные весело скакали взад и вперед. Тот, что стоит,  подумал
Харкорт, и те два, что лежат, - наверное, постарше, они за  свою  жизнь  уже
наигрались. А  остальные  скакали  по  траве,  гонялись  друг  за  другом  и
подпрыгивали высоко в воздух, как будто демонстрируя  всякому,  кто  мог  их
видеть, свою ослепительную красоту. Все они  были  белой  масти,  с  гладкой
шелковистой шерстью, словно старательно вычищенной конюхом не больше чем час
назад. Их извитые рога сверкали на полуденном солнце.
   Фей поблизости видно не было. Иоланда, уходившая вперед разведать дорогу,
прибежала обратно и сообщила, что видела табун единорогов.
   - Но если вы хотите на них посмотреть, -  сказала  она,  -  постарайтесь,
чтобы вас не заметили. Где есть единороги, там обычно держатся  и  феи.  Они
просто обожают единорогов. Не знаю почему, и никто этого  не  знает.  Только
если видишь единорога, смотри, нет ли  поблизости  фей,  не  показывайся  на
открытом месте и держись начеку. Феи  -  страшные  болтуньи:  стоит  им  нас
заметить, как они стрелой помчатся во все стороны, чтобы  сообщить  об  этом
всем, кто только захочет слушать.
   Следуя совету Иоланды, они подкрались  к  единорогам  со  всей  возможной
осторожностью. Харкорт знал много самых невероятных историй про  единорогов,
но никогда не слыхал, что они  дружат  с  феями  Тем  не  менее  он  поверил
Иоланде, как, очевидно, и остальные, потому что  они  тоже  держались  очень
осторожно Он вновь задумался  об  этой  странной  девушке.  Сирота,  которая
появилась неизвестно откуда и стала приемной дочерью мельника  и  его  жены;
создательница замечательных деревянных фигурок, которая видит в куске дерева
заключенную в нем форму и вызывает ее к жизни... Почему она так привязана  к
Брошенным Землям? Может быть, она пришла оттуда и все еще сохранила  с  ними
какую-то внутреннюю связь, все еще испытывает к ним неодолимую  тягу?  Может
быть, корни ее подсознания глубоко и прочно переплелись с  жизнью  Брошенных
Земель? Может быть, там жили ее предки?
   "А чего ради, - спросил он себя вдруг с некоторым  смущением,  -  мы  все
четверо ползаем по кустам, чтобы поглазеть на единорогов, даже если тут есть
еще и феи? Уж на фей-то мы насмотрелись досыта, с тех пор как  переправились
через реку. Надоедливые создания, однако  ничего  не  поделаешь,  приходится
терпеть. Но то, чем мы занимаемся сейчас, совсем уж бессмысленно. Зачем  нам
глазеть на единорогов, если они не имеют никакого  отношения  к  тому,  ради
чего мы здесь?"  И  все-таки,  когда  Иоланда  сказала,  что  впереди  табун
единорогов, у него не появилось ни малейшего сомнения, что их нужно увидеть.
   До сих пор все шло гладко, без всяких непредвиденных  случайностей,  если
только  такой  непредвиденной  случайностью  не  окажется  эта   встреча   с
единорогами. Жан высадил их ниже по реке, чем собирался, потому  что  погода
стояла тихая  и  река  была  спокойна.  Ночь  выдалась  темная,  но  звезды,
усыпавшие небо, и лунный серп  над  западным  горизонтом  давали  достаточно
света. Жан причалил к покрытому галькой берегу  в  устье  глубокого  оврага,
который рассекал высокие, крутые прибрежные холмы,  заросшие  густым  лесом.
Здесь, на северном берегу реки, не было ничего похожего на  отвесные  скалы,
которыми обрывался южный берег, но холмы были  такие  же  высокие,  а  может
быть, даже еще выше. Высадившись, они начали подниматься по оврагу  и  скоро
углубились в густой лес, куда свет от луны и звезд  совсем  не  проникал,  и
пришлось ждать предрассветных сумерек, чтобы двигаться дальше.
   В  овраге  Харкорт  впервые  ощутил  присутствие  какой-то   таинственной
опасности, почувствовал, что знакомые  места  остались  позади,  что  они  в
стране призраков, чуждых и враждебных. Выругав себя за то, что позволил  так
разгуляться своему воображению, он попытался понять,  откуда  взялось  такое
ощущение. Местность здесь ничем не отличалась от той, что лежала  на  другом
берегу. И тем не менее что-то изменилось, он  это  прекрасно  чувствовал.  В
окружавшем мраке, несомненно, таилась  какая-то  угроза.  Как  только  кроны
огромных деревьев закрыли от них бледный свет луны и мерцание  звезд  и  все
погрузилось в глубокую тьму, он, как и все остальные, припал к земле и  стал
ждать первых лучей рассвета. Чутко вслушиваясь, он всматривался  в  темноту,
пытаясь не пропустить появления какой-нибудь движущейся тени, хотя и не  мог
себе представить, как он, совершенно ничего не  видя,  может  различить  эту
тень.
   Время от времени до него  доносились  едва  слышные  шорохи,  каждый  раз
заставлявшие его насторожиться,  но  больше  ничего  не  происходило.  Шорох
затихал, ненадолго воцарялась тишина, потом он улавливал новый шорох и снова
весь напрягался в ожидании. Никогда еще  время  не  тянулось  для  него  так
мучительно долго. Хуже всего было то, что оставалось только терпеть и ждать,
припав к земле. Он не мог ничего сделать, не мог броситься и  нанести  удар,
не мог даже предостеречь остальных, потому что не знал, слышат ли они то  же
самое, что он, и не напугает ли он их понапрасну. Ему даже пришло в голову -
а не может случиться, что из них всех он единственный, кто так  трясется  от
страха?
   С первыми проблесками рассвета ощущение страха стало ослабевать. Если  бы
теперь к ним начало подкрадываться какое-нибудь существо, он уже смог бы его
увидеть и встретить лицом к лицу. Но вокруг  ничего  не  было  видно,  кроме
могучих деревьев, которые обступили  их,  нависая  над  головами;  массивные
стволы густо заросли мхом и лишайниками и казались очень  древними.  Тем  не
менее чувство таинственной опасности не прошло  совсем.  И  переговаривались
они между собой не иначе как шепотом:  под  кронами  деревьев  стояла  такая
тяжелая,  гнетущая  тишина,  что  нарушить   ее   казалось   непростительной
неосторожностью.
   Медленно, с трудом карабкались они в гору.  Под  ногами  шуршала  толстая
подстилка из листьев, обломков веток  и  кусочков  коры,  которые  падали  с
деревьев на протяжении столетий. По дороге Харкорт размышлял о том,  ступала
ли здесь когда-нибудь до них человеческая нога. В этих  диких  местах  вдоль
берега никто не жил, да и вряд ли они могли кому-то понадобиться,  так  что,
скорее всего, здесь еще никто не бывал.
   Они поднимались уже полчаса, когда густой лес наконец стал  редеть,  хотя
повсюду еще стояли  отдельные  группы  деревьев.  Ощущение  опасности  почти
исчезло - почти, но не совсем. Они все еще находились  в  незнакомой,  чужой
местности.
   И вот теперь все четверо лежали на животе,  скрытые  густым  кустарником,
которым заросла опушка леса, и смотрели, как на поляне,  напоминавшей  парк,
резвятся единороги. Гребень прибрежного холма, на  который  они  только  что
поднялись, остался позади, впереди простирался пологий склон, а  дальше,  за
поляной, напоминавшей парк, снова поднимался густой  лес.  Харкорт  подумал,
что это открытое место, наверное, когда-то расчистил под пашню  какой-нибудь
давно забытый крестьянин, решив поставить здесь свою ферму. На дальнем конце
поляны виднелось что-то похожее на развалины постройки, хотя с  уверенностью
сказать, что это такое,  было  нельзя.  Впрочем,  если  здесь  и  находилась
заброшенная ферма, ничего необычного  в  этом  не  было:  в  здешних  местах
попадалось   множество   таких    полуразвалившихся    построек,    когда-то
принадлежавших людям, которые  собирались  здесь  поселиться  и  возделывать
землю, но вынуждены были все бросить и бежать, когда нагрянула Нечисть.
   Единороги  все  еще  скакали  и  резвились,  но  что-то  в  их  поведении
изменилось. Внезапно часть их, круто повернувшись, понеслась к дальнему краю
поляны. Описав широкую дугу, они двинулись обратно, а впереди них бежала  со
всех ног какая-то темная фигура. Как Харкорт ни напрягал зрение, он  не  мог
разглядеть, кто это - медведь или человек.
   Остальные единороги остановились и настороженно смотрели,  высоко  задрав
головы. Солнце сияло на их тонких извитых рогах. Потом, словно  по  сигналу,
все они рысью пустились навстречу,  окружая  бегущую  фигуру.  Приблизившись
вплотную, они поднялись на дыбы и обрушились на нее,  размахивая  в  воздухе
острыми копытами.
   Харкорт рывком поднялся на колени, но зацепился своим луком, торчавшим из
облучья, за нависшую сверху ветку и потерял равновесие. Чья-то  рука  крепко
схватила его за запястье и дернула с такой силой, что он упал на землю.
   - Не вставай! - сказала Иоланда, все еще крепко стискивая его запястье. -
Ради Бога, не вставай!
   - Но там же человек! - воскликнул Харкорт.
   - По-моему, это медведь, - сказал аббат. - Готов поклясться, что медведь.
   - Человек там или медведь, - сказала Иоланда, - помочь ему  мы  ничем  не
сможем. Они разносят его в клочья. То же самое они сделают и с нами, если мы
вздумаем прийти ему на помощь. Мы только зря будем рисковать жизнью.
   - Ему уже не поможешь, - сказал аббат. - Вон как они его швыряют.
   Что-то то и дело взлетало вверх над вздымающимися рогами, но  разглядеть,
что это, было  невозможно.  Какие-то  черные  лохмотья  нелепо  болтались  в
воздухе, с каждым разом распадаясь на все более мелкие клочья.  Наконец  они
упали на землю, и единороги, окружившие их кольцом, встав на дыбы, все разом
опустились, разя копытами. Кто бы ни лежал там, на земле, от него теперь уже
ничего не могло остаться.
   У Харкорта к горлу подступила тошнота. Такие прекрасные животные, подумал
он,  такая  невиданная  ослепительная  красота,  и  все  это  только  маска,
скрывающая такую злобу! Вот что  такое  Нечисть.  Все,  что  здесь  есть,  -
Нечисть.
   Он перевернулся на бок и высвободил свой лук, зацепившийся за ветку.  Что
за неуклюжая вещь, подумал он. Луки висели за плечами у  всех  четверых,  но
Харкорт взял свой только после долгих колебаний. Он недолюбливал лук, считая
его оружием труса. Меткий лучник всегда перебьет множество доблестных бойцов
с безопасного расстояния, не дав им подойти,  чтобы  броситься  врукопашную.
Харкорту это всегда было не по душе. Но в конце концов  он  согласился,  что
лук - вещь полезная, а их слишком мало и все шансы против них, так что будет
все-таки правильно взять четыре лука. Меч был у него одного - скорее  всего,
только он один и умел с  ним  обращаться.  Шишковатый  был  вооружен  боевой
секирой на короткой рукоятке, у Иоланды, кроме  лука,  был  кинжал,  а  этот
увалень Гай взял себе булаву, сославшись на то,  что  он  священнослужитель,
аббат, и проливать кровь ему не  подобает.  Такая  чрезмерная  щепетильность
показалась Харкорту смешной, однако священникам действительно не  полагалось
носить острый клинок, и аббат не хотел об этом и слышать.  Впрочем,  разница
невелика, подумал Харкорт. Булавой можно прикончить кого угодно не хуже, чем
мечом, только не так аккуратно.
   Отцепив свой лук, он начал, пятясь, выбираться из кустов. Но не успел  он
проползти ужом и  нескольких  шагов,  как  аббат  толкнул  его  локтем.  Он,
очевидно, хотел толкнуть его в бок, но Харкорт двинулся с  места,  и  локоть
пришелся ему по голове, да с такой силой, что у него в  ушах  зазвенело.  Он
повернулся к аббату, чтобы посмотреть в чем дело. Тот лежал, задрав  голову,
глядя куда-то в небо и  указывая  пальцем  вверх.  Взглянув  в  ту  сторону,
Харкорт разглядел в высоте три болтающиеся грязные тряпки.
   Драконы. Эти болтающиеся  грязные  тряпки  нельзя  было  не  узнать.  Три
дракона, которые направляются к поляне. Вот уже во второй раз за эти два дня
Харкорт видел драконов, хотя предпочел  век  бы  их  не  видеть  вообще.  Он
терпеть не мог этих чешуйчатых существ. Они кидаются на тебя сверху и тут же
вновь взмывают в воздух, становясь  недосягаемыми,  -  в  том  случае,  если
промахнутся. А если не промахнутся, считай, что ты погиб.
   Единороги на поляне заметили драконов  и  бросились  наутек.  Харкорт  не
знал, охотятся ли драконы на единорогов, но, увидев это паническое  бегство,
он уже не сомневался, что охотятся.  Свинья,  корова,  человек,  единорог  -
дракон не побрезгует ничем.
   Сначала единороги беспорядочно метались по поляне, а  потом,  сбившись  в
кучу, понеслись прямо к зарослям кустарника, где притаились  Харкорт  и  его
спутники. Застыв неподвижно, Харкорт, как зачарованный, смотрел на  скачущие
белые силуэты, сверкающие копыта и мелькающие в воздухе острые рога.  Он  не
мог двинуться с места, но если бы и мог, это было бы  бессмысленно.  Харкорт
понимал, что в таких густых зарослях вовремя убраться с дороги  не  удастся:
единороги настигнут их раньше, чем они выпутаются из кустов.
   А драконы камнем падали с неба на табун. Неуклюжие в полете,  они  всегда
молнией кидались на добычу, сложив крылья, вытянув  шею  и  протянув  вперед
когтистые лапы, готовые схватить жертву.
   Харкорт прильнул к земле и обхватил голову руками.
   Через мгновение единороги обрушились на них.  Прямо  перед  Харкортом,  в
нескольких дюймах от его плеча, с силой опустилось копыто, глубоко зарывшись
в землю и запорошив ему глаза. Еще одно копыто задело его правую  ногу.  Еще
один единорог вырос перед ним,  присел,  готовясь  к  следующему  прыжку,  и
перескочил через него. С поляны донесся  чей-то  отчаянный,  душераздирающий
визг, и вот уже последний единорог пронесся мимо.
   Харкорт вскинул  голову  и  увидел,  что  два  дракона  с  распростертыми
крыльями набирают высоту над  самыми  макушками  леса,  а  третий  судорожно
колотит крыльями  по  воздуху,  пытаясь  взлететь  повыше  и  лавируя  между
деревьями на поляне. В его когтистых лапах беспомощно бился единорог.
   И еще кое-что заметил Харкорт. С вытянутой шеи  дракона,  который  уносил
единорога, свисала веревка. Она петлей охватывала  шею,  а  ее  растрепанный
конец длиной футов в десять болтался в воздухе.
   Харкорт протянул руку и схватил аббата за плечо.
   - Видишь? - крикнул он. - Веревку видишь?
   - Господи помилуй! - отозвался аббат. - Вижу!
   - Не может быть, - сказал Харкорт дрожащим от волнения голосом.
   - Значит, может, - отвечал аббат. - У кого еще, кроме вас с Хью;  хватило
бы ума попытаться посадить дракона на привязь?
   Дракон с веревкой и единорогом взмыл над деревьями  и,  хлопая  крыльями,
полетел прочь. Поляна была пуста.
   Дракон понемногу набирал скорость, и веревка, свисавшая  у  него  с  шеи,
вытянулась в воздухе вдоль тела.
   - Все целы? - спросил Шишковатый.
   - Я - да, - ответила Иоланда. - Меня ни один даже не задел.
   Они поспешно выползли из кустов, поднялись на ноги и стояли,  глядя  друг
на друга, все еще не в состоянии поверить, что это действительно произошло.
   - Нам повезло, - сказал Шишковатый.
   - Господь нас уберег, - заявил аббат. - По-моему, это значит, что мы  под
его защитой.
   - С самого начала мы сделали большую глупость, - сердито сказал  Харкорт.
- Незачем было ползать по кустам и глазеть на каких-то дурацких единорогов.
   Единорогов уже нигде не было видно - наверное, они все еще неслись прочь,
углубляясь в лес.
   Иоланда стояла как ни в чем не бывало.  По  ее  виду  никак  нельзя  было
сказать, что ее  только  что  чуть  не  затоптали  единороги:  плащ  ее  был
по-прежнему чист, из прически не выбилось ни волоска.
   - А что с тем человеком? - спросил Харкорт.
   - По-моему, это был не человек, - сказал Шишковатый. - Я,  как  и  аббат,
решил, что это медведь.
   - Но если это все-таки человек, - сказал аббат, -  нам  подобало  бы  еще
немного задержаться  и  прочитать  над  ним  молитву.  Последнее  напутствие
Церкви...
   - Если только от него осталось хоть  что-нибудь,  над  чем  можно  читать
молитву, - заметил Шишковатый.
   - Мне очень жаль, аббат, - сказала Иоланда, - но я думаю, что  Шишковатый
прав. Не надо бы нам больше терять время. Пора двигаться дальше.
   - Я убежден, что это был человек, -  возразил  Харкорт.  -  Оставить  его