орит.
   - И все же, все же... - сказал аббат. - Устами младенца...
   - Ты совсем уже спятил, - огрызнулся  Шишковатый  и  сказал  Харкорту.  -
Давай поднимемся на макушку и оглядимся вокруг.
   Лежа рядом на вершине холма, они принялись осматривать окрестности.
   Река шла сначала на север, потом сворачивала к западу. На севере и западе
оба берега ее занимали луга, посреди  которых  лишь  кое-где  стояли  группы
деревьев. На юге и юго-западе вдоль реки тянулись невысокие  пологие  холмы,
покрытые редким лесом. На востоке стоял густой лес, через который они только
что прошли, чтобы выйти к реке.
   - Вон там, прямо на север от нас, пасется табунок  единорогов,  -  сказал
Шишковатый. - Больше никого не видно.
   - А, теперь вижу, - сказал Харкорт. - Сначала я их не заметил. А вон там,
немного восточное, небольшая стая волков.
   Они лежали  неподвижно,  только  время  от  времени  поворачивая  головы.
Наконец Харкорт сказал:
   - Все как будто в порядке, беспокоиться нечего. Я останусь здесь, а ты бы
вернулся вниз и немного отдохнул. Я тебя разбужу около полудня.
   - Чарлз, у тебя, наверное, есть вопросы. По поводу этой ночи. Я  пока  не
хотел бы говорить на эту тему с остальными, но ты имеешь право знать.
   - Никакого права я не имею, - сказал Харкорт. - Мне, конечно,  любопытно,
но права я не имею. Я только очень рад, что ты смог сделать то, что  сделал.
Ты удержал их от нападения.
   - Я полагаю, тебе необходимо это знать, и  ты  имеешь  на  это  право,  -
сказал Шишковатый. - Мы с тобой одна семья. С  твоим  дедом  мы  дружим  уже
много лет, а с тобой - с тех пор, когда ты только еще учился ходить.
   - Я знаю, - отвечал Харкорт. - Ты показывал мне, как птицы строят гнезда,
и мы часами следили за ними, а ты объяснял мне, как они  это  делают,  и  мы
размышляли о том, что они при этом могут думать.  Чувствуют  ли  они  то  же
самое, что чувствует человек, когда строит себе  дом,  чтобы  защититься  от
стихий? Ты разыскивал для меня лисьи норы, и мы, спрятавшись, смотрели,  как
вылезают поиграть лисята и возятся друг  с  другом  не  хуже,  чем  компания
деревенских детей, которые шалят и  возятся  под  деревом,  пока  их  матери
работают в поле. Ты  говорил  мне,  как  называются  все  деревья  и  травы,
рассказывал, какие из них полезны, а какие опасны.
   - Значит, ты помнишь, - сказал Шишковатый.
   - Я рос без отца, - сказал Харкорт. - Вы с дедом были мне вместо отца.
   - Твой дед знает кое-что из того, что  я  собираюсь  тебе  рассказать,  -
сказал Шишковатый. - Он знает, что я нечеловек, и все-таки он удостоил  меня
своего знакомства, дружбы и, я бы сказал, даже любви, будто я человек.
   - Я всегда считал тебя  человеком,  -  сказал  Харкорт.  -  До  недавнего
времени мне и в голову  не  приходило  в  этом  сомневаться.  Потом  в  один
прекрасный день я все узнал, и мне стало от этого  нехорошо.  Но  хоть  я  и
знаю, я все равно отношусь к тебе как  к  человеку.  Это  не  изменилось.  И
никогда не изменится.
   - Я почти человек, - сказал Шишковатый. - Может быть, в конечном счете  я
все-таки человек, но не совсем такой, как вы. Моя раса предшествовала  вашей
- на сколько времени, я не знаю. Мы долго  живем  на  свете,  во  много  раз
дольше, чем вы. Почему это так, не знаю. Я живу так долго, что давно потерял
счет годам. Да и не считал никогда  -  для  таких,  как  я,  годы  не  имеют
значения. Когда я говорю, что существа  моей  расы  живут  дольше  вас,  это
значит - намного дольше. Может быть, тысячу лет, а иногда, может быть, и еще
больше. Есть у нас и еще одна  особенность.  Мы  взрослеем  и  долгое  время
остаемся взрослыми, но не стареем. Не становимся старыми и дряхлыми - просто
уходим из жизни, когда наступает время. Мне кажется, это не так уж плохо. Не
приходится страдать от того, что твое тело  превращается  в  жалкое  подобие
того, чем оно когда-то было, не испытываешь унижения,  видя,  как  наступает
старческое слабоумие. У нас до самого конца прекрасная память. Я много  чего
помню, хоть и не  говорю  об  этом,  потому  что  это  могло  бы  показаться
странным. Это не только мои воспоминания, а общая память нашей  расы.  Когда
мы разговаривали там, на острове, аббат нашел для  этого  подходящее  слово.
Помнишь, я говорил, что кое-что помню об этом острове,  только  это  не  мои
воспоминания? Аббат сказал, что это память предков.
   - Ты хочешь сказать,  что  хранишь  в  своей  памяти  воспоминания  своих
предков - своего отца и деда?
   - Гораздо более давние, - ответил Шишковатый. - Потому что и мой отец,  и
мой дед тоже были наделены памятью предков, и как далеко она простирается, я
просто представить себе не могу. И кое-что из этих воспоминаний  перешло  ко
мне. В том числе, может быть, и очень древние. Очень важные, те,  что  нужно
знать, чтобы выжить или понять...
   - Значит, те слова,  что  ты  произносил  там,  на  острове,  -  те,  что
остановили и удержали от нападения Древних...
   - Я и не подозревал, что их знаю, - сказал Шишковатый. - Они сами  пришли
мне  в  голову.  Как  только  я  оказался  в  таком  положении,  когда   они
понадобились, они поднялись из каких-то бездонных глубин памяти предков. Они
помогли мне понять, помогли выжить.
   - Я таких слов никогда не  слышал,  -  сказал  Харкорт.  -  Ты  припомнил
только, как они звучат, не понимая смысла?
   - Смысл их я тоже понимал. Мне кажется, я на время  перестал  быть  самим
собой и превратился в кого-то из своих предков, кому  довелось  сражаться  с
Древними, кто бросал им в лицо те самые слова, что говорил я.
   - Превратился в другого? В своего предка?
   - Толком не знаю. Временами у меня было именно  такое  чувство.  Мне  еще
предстоит об этом поразмыслить, - Иоланда  первая  сказала  мне,  с  кем  мы
повстречались. Она назвала их Древними. Она говорила, что они пришли в  этот
мир, когда он был еще совсем молод.
   - Откуда она может это знать? - спросил Шишковатый.
   - Похоже, она причастна ко многому из  того,  что  происходит  здесь,  на
Брошенных Землях, и  нигде  больше.  Она  сказала  мне,  например,  что  наш
драгоценный коробейник - чародей. Она утверждает, что это  его  голос  тогда
присоединился к вашим.
   - Значит, там в самом деле был кто-то еще, -  сказал  Шишковатый.  -  Мне
показалось, что  кто-то  нам  помогал.  Я  не  слышал  никакого  голоса,  но
почувствовал какой-то прилив сил, когда мои уже иссякали.
   - Значит, ты получил от кого-то помощь? Неважно, от кого или  от  чего  -
был ли это коробейник...
   - Да, я получил помощь.
   - Немного помочь  могла  Иоланда.  Когда  ты  обращался  к  Древним,  она
распевала какие-то заклинания.
   - Я знал, что она рядом. Я подумал - откуда она может  знать  эту  песнь?
Ведь мне почудилось, что я ее  узнаю,  -  она  смутно  припомнилась  мне  из
далеких-далеких времен.
   - Надо как следует за ней присматривать,  -  сказал  Харкорт.  -  Слишком
много она знает.
   - Обо всем этом мы еще поговорим, - сказал Шишковатый. - Я ведь  понимаю,
что ты не мог не задуматься. Я хотел, чтобы ты это узнал.
   - Есть еще одна вещь, - сказал Харкорт. - Ты знал о  буграх.  Ты  кое-что
нам про них рассказал...
   - В давние  времена,  -  ответил  Шишковатый,  -  мы  звали  их  Земляным
Отродьем. Лучшего имени они не заслуживали.  Они  вырастали  из  почвы,  как
ядовитые травы, хотя они совсем не травы. Мы старались обходить их подальше.
Когда я говорю "мы", это значит - не я, а мои предки,  которые  жили  тысячи
лет назад. Отродье всегда могло  выкинуть  какую-нибудь  скверную  шутку.  Я
думаю, это была самая первая Нечисть, какая появилась на свете. Ведь  разной
Нечисти было много, целая длинная цепь.  Древние  пришли  позже,  хотя  тоже
очень давно. Они не дети Земли - они пришли из Пустоты. Они процветали много
тысячелетий, а потом сошли на нет. Сегодня они  затаились  в  ожидании  того
дня, который, как мы надеемся, не придет никогда, - дня,  когда  они  смогут
снова выйти на волю, чтобы опустошить  этот  мир  и  уничтожить  все  в  нем
живущее. То, что мы видели на острове, - лишь слабый отблеск того,  чем  они
когда-то были. Хоть сейчас они сравнительно беспомощны, они хотели  оградить
от нашего вторжения свое убежище. Но Древние были не первыми -  первым  было
Земляное Отродье. Его погубили плуг и топор,  лишившие  его  мест,  где  оно
выводилось на свет. Что погубило Древних, я не знаю, а может быть,  и  никто
не знает. Но они тоже сошли на нет.
   - А теперь мы имеем дело с той Нечистью, которую знаем, - сказал Харкорт.
- И думаем, что никакой другой Нечисти не существует.
   -  Есть  обрывки  старинных  легенд,  на  которые  не  следует   особенно
полагаться, - сказал Шишковатый, - и в  них  говорится,  что  поначалу  наша
Нечисть была совсем не той Нечистью, какую мы знаем. Вполне  возможно,  что,
когда человечество только еще появилось на свет, было такое время, когда они
могли стать нашими добрыми соседями, - пусть у них свои странные обычаи,  но
они были занятны и иногда даже симпатичны. Но с течением времени им пришлось
понемногу превратиться в Нечисть, чтобы выжить. Они могли научиться этому  у
Древних, которые видели в них  средство  продолжить  древнюю  традицию  злой
воли, завещав им хранить эту  традицию,  когда  сами  Древние  погрузятся  в
подступавшее забвение. Но даже при этом наша Нечисть могла и не стать такой,
какой мы ее знаем, если бы ее не заставил ход событий.  Возможно,  они  были
просто вынуждены это сделать, когда оказались  зажатыми  между  варварами  и
римлянами. Может быть, им пришлось научиться внушать ужас, чтобы защищаться.
А нынешняя их ненависть к человечеству могла зародиться - и я  полагаю,  что
так оно и было, - тогда, когда этот бестолковый  святой,  который,  говорят,
заключен в призме, что мы  ищем,  попытался  изгнать  их  из  этого  мира  в
Пустоту. Трудно осуждать их за ненависть, которую вызвали его действия. И  с
тех пор...
   - Но наш коробейник-чародей говорил, что  их  ненависть  и  злобность  то
усиливаются, то ослабевают... Шишковатый покачал головой:
   - Может быть, этот чародей знает, что говорит, а может быть, и нет. Очень
возможно, что нет. А возможно, что Древние, которые еще не совсем  сошли  на
нет, время от времени начинают как-то на них  влиять,  внушают  им  приступы
ярости...
   - Но на острове Древние перебили великанов, которые гнались за нами.
   - Не исключено, что они  просто  попались  под  горячую  руку,  -  сказал
Шишковатый. - Нечисть понять невозможно. Нам это  не  дано.  Мы  никогда  не
сможем представить себе ход ее мыслей.
   - Но мы растревожили Древних, - сказал Харкорт. -  И  если  все,  что  ты
говоришь, верно, то человечеству предстоит новый кровавый цикл.
   - Об этом можешь не беспокоиться, - сказал Шишковатый.  -  У  нас  вполне
достаточно собственных забот, чтобы думать еще и о чужих.
   И он быстро зашагал вниз по  склону,  туда,  где  отдыхали  остальные,  а
Харкорт остался сторожить.
   Он взглянул вверх, но драконов по-прежнему не было. На западе  над  самым
горизонтом виднелось какое-то смутное пятнышко, но оно было слишком  далеко,
и что это такое, Харкорт разглядеть не  мог.  Видно  было  только,  что  там
что-то летит. Впрочем, он был уверен, что  это  не  дракон:  неровный  полет
дракона он узнал бы сразу.
   Примерно час спустя у подножья холма, над самым лесом,  пролетела  стайка
фей. Солнце разноцветными радугами  играло  в  их  прозрачных  крыльях.  Они
долетели до реки и свернули вдоль нее на запад.
   Харкорт еще раз взглянул туда, где паслись единороги, но они  перешли  на
другое место, и отыскать их он не мог. Куда-то делась и стая волков.
   После того как скрылись из виду феи, никакого движения не  было  заметно.
Если бы на севере, западе или юго-западе появилось что-то движущееся, он  бы
обязательно это заметил. Наблюдать за другими направлениями не было большого
смысла: на востоке и юге тянулся густой лес, в котором он все  равно  никого
бы не увидел. Тем не менее время от времени он поглядывал и в ту  сторону  -
не появится ли там кто-нибудь в воздухе.
   Ему пришло в голову, что, может быть, вообще нет никакой нужды сторожить.
Вполне возможно, что за  ними  никто  не  гнался.  К  этому  времени  убитых
великанов на острове наверняка уже обнаружили  и,  несомненно,  решили,  что
кучка людей погибла вместе с ними. Правда, их тела не были  найдены,  и  это
могло  дать  повод  к  некоторым  сомнениям,  но  уж  очень  малой  казалась
вероятность, чтобы они могли уцелеть. Сначала Харкорт опасался,  что,  когда
великанов найдут, Нечисть решит, будто они погибли в сражении с  людьми.  Но
теперь, подумав, он отказался от этой мысли.  Всякий  поймет,  что  великаны
погибли не от руки человека. Смерть их была ужасна и отвратительна. Нечисть,
наверное, сразу догадается, как и кто мог их убить.
   Может быть, впервые с тех пор, как Харкорт и  его  спутники  вступили  на
Брошенные Земли, Нечисть не знала,  где  они.  Если  они  будут  вести  себя
осторожно, их присутствие и передвижения могут остаться ей не известными.
   До сих пор им везло больше, чем они могли ожидать. Если бы они не набрели
на убежище Древних, их бы, вероятно, выследили и убили  шедшие  за  ними  по
пятам великаны. А во время столкновения с  Древними  они  остались  в  живых
только благодаря редчайшему стечению обстоятельств. Не извлеки Шишковатый из
глубин  памяти  предков  слова,  сдержавшие  Древних,  не  вмешайся  вовремя
коробейник (если только это был коробейник) - и  их  постигла  бы  такая  же
участь,  как  и  великанов.  А   Иоланда   -   насколько   помогла   им   ее
песнь-заклинание?
   Он  нахмурился.  Иоланда  оставалась  для  него  сплошным  вопросительным
знаком. Жан, ее приемный  отец,  всю  свою  жизнь  был  верным  слугой  рода
Харкортов, а перед тем Харкортам служили его предки - больше  сотни  лет,  а
может быть, и несколько сотен, припомнить точнее он не мог. Жан поручился за
свою приемную дочь и сказал, что она кое-что знает о Брошенных Землях. Он не
скрывал, что она имела дело с Брошенными Землями.  Харкорт  знал,  что  Жану
можно доверять. А его дочери?
   Эта  стройная,  гибкая,  как  тростинка,  девушка,  похожая   скорее   на
мальчишку, постоянно шла впереди, разведывая  местность,  находя  места  для
ночлега, отыскивая тропы. Она  выполняла  все,  что  обещала,  приносила  им
большую пользу, служила верно и преданно. Однако при всем том она привела их
в пещеру коробейника, не предупредив, что он чародей.  Она  посоветовала  им
переправиться на остров, где стоят развалины  убежища  Древних,  не  сказав,
какие опасности их там подстерегают. Конечно, она могла и  не  догадываться,
что из-за каких-то злых чар они столкнутся с Древними. Он долго размышлял об
этом, но прийти к какому-нибудь определенному выводу так и не смог.
   Солнце уже высоко стояло  в  безоблачном  небе  и  безжалостно  припекало
землю, над которой поднимались дрожащие волны горячего воздуха.  Он  заметил
вдали на севере какое-то движение: что-то двигалось, поднимая  густую  пыль.
Харкорт заслонил глаза от яркого солнечного света  и  попытался  разглядеть,
что это такое. Судя  по  облаку  пыли,  это  мог  быть  скорее  всего  табун
единорогов, но единороги белого цвета, а там  виднелось  что-то  темное.  Он
потряс головой, чтобы прогнать сонливость, и протер глаза, но так и  не  мог
понять, что там движется, и решил, что это, может быть, не так уж  и  важно:
движение было далеко на севере и направлялось  на  северо-запад.  На  западе
показалась еще одна стая фей - заметить их можно  было  только  по  радужным
отблескам на прозрачных крыльях. Кроме этого, ничто больше не  двигалось  ни
на земле, ни, если не считать фей, в воздухе.
   Харкорт перевернулся  на  спину,  чтобы  дать  отдых  усталым  мышцам,  и
поглядел  в  небо.  Синее  и  высокое,   оно,   казалось,   простиралось   в
бесконечность. "Где кончается небо? - подумал  он.  -  Ведь  должно  же  оно
где-нибудь кончаться, все рано или поздно кончается..." Как ни приятно  было
лежать на спине, он снова перевернулся на живот и продолжал смотреть вокруг.
   Солнце уже приближалось к зениту, когда рядом  с  ним  улегся  подошедший
незаметно Шишковатый.
   - Ты пришел рано, - сказал Харкорт. - Я бы продержался еще немного и  дал
бы тебе поспать.
   - Я уже поспал, - сказал Шишковатый,  -  и  прекрасно  отдохнул.  Иоланда
отыскала немного сухого хвороста, который горит без  дыма,  и  сварила  чай.
Попей, когда спустишься вниз, - он поможет тебе заснуть.
   - Тут у меня ничего не происходит, - сказал Харкорт. - Время  от  времени
летают феи, и что-то движется далеко на севере, а что - не могу  разглядеть.
Больше ничего не видно.
   - Теперь буду сторожить я, - сказал Шишковатый - Иди вниз и поспи.  Скажи
Иоланде, чтобы разбудила аббата задолго до вечера, пусть тоже сторожит.  Все
это время он лежит кверху  брюхом  и  храпит,  разинув  рот,  так  что  туда
набилось полно мух.
   Харкорт соскользнул по склону вниз, где Иоланда  сидела  на  корточках  у
костра, который совсем не дымил. Она протянула ему кружку с чаем.
   - Выпей-ка это, - сказала она. - Очень помогает. Я  сейчас  поджарю  тебе
сыр и мясо на ломтиках хлеба. Это все,  что  я  могу  сделать.  Хоть  что-то
горячее.
   Он поблагодарил ее,  взял  кружку  и  уселся,  прислонившись  к  большому
валуну. Аббат, как и сказал Шишковатый, лежал на спине  с  открытым  ртом  и
раскатисто храпел. Рядом с  ним,  как  часовой,  расхаживал  взад  и  вперед
попугай,  что-то  бормоча  про  себя.  Отхлебывая  обжигающий  чай,  Харкорт
смотрел, как Иоланда держит над огнем ломтики хлеба с сыром и мясом, надетые
на две длинные  вилки.  Хлеб  понемногу  подрумянивался,  расплавленный  сыр
стекал по нему и капал в костер.
   - Выглядит аппетитно, - сказал он. - Ни разу такого не пробовал.
   - Я думаю, тебе понравится, - сказала она. - Шишковатый сказал,  что  это
вкусно. По-моему, уже почти готово.
   Она сняла с вилок хлеб и протянула ему.
   - Смотри, они горячие, - предупредила  она.  Он  осторожно  взял  хлеб  и
откусил кусочек. Оказалось очень  вкусно.  Он  и  не  догадывался,  что  так
проголодался, но после первого же куска почувствовал, что просто умирает  от
голода, и набросился на еду.
   Иоланда подошла к нему и села рядом, подобрав под себя ноги.  Капюшон  ее
плаща был откинут на спину, и роскошные  золотистые  волосы  рассыпались  по
плечам. Она сидела, не сводя с него кротких васильковых глаз. Но несмотря на
красоту волос и кротость взгляда, в лице ее была заметна какая-то  суровость
- может быть, это выражение придавали худоба и  резкие  очертания  губ,  как
будто прорезанных ножом. Харкорт подумал, что на самом деле она не  красива.
Но в ее лице было что-то притягательное - в него хотелось вглядываться снова
и снова. "Почему это так?" - спросил он себя, но ответить не мог.
   - Мой господин, ты мне не доверяешь, - сказала она вдруг, едва  шевельнув
губами.
   - Почему ты так говоришь? - спросил он, немного озадаченный ее прямотой.
   - Ты не позволил мне стоять на страже, - ответила она.
   - Но ведь ты не сказала нам, что знакома с коробейником. Ты привела нас к
нему,  сделав  вид,  будто  случайно  наткнулась  на  его  пещеру.   Ты   не
предупредила нас, что он чародей.
   Она сама начала этот разговор, подумал он. Давно пора все выяснить.
   - Тогда я не могла вам это сказать, - ответила она. - Я не  уверена,  что
вообще стоило это говорить. Он тайный чародей. Его никто не знает и никто не
признает. Он не осмеливается раскрыть свой секрет. Все эти  годы  он  втайне
оказывает всяческое противодействие Нечисти. Если  бы  она  узнала,  кто  он
такой, он больше не смог бы приносить пользу людям. Ему пришлось бы  бежать.
Иначе Нечисть напала бы на него, и даже его могучие чары не спасли бы его.
   - Но ведь в конце концов он вмешался. Он явился на остров...
   - Но ведь иначе мы бы все погибли, - сказала она. - Я уверена,