.
   Не повезло, подумал он. До сих пор все шло довольно гладко. Но как только
Нечисть кончит торжествовать победу, - если только  она  действительно  этим
занята, - она вновь рассеется повсюду, неся с собой  извечную  ненависть  ко
всему человеческому. Новый прилив ненависти повлечет за собой  новые  набеги
через границу. А уж на самих Брошенных Землях  ни  один  человек  больше  не
может считать себя в безопасности. Если до сих пор Нечисть еще кое-как могла
терпеть присутствие людей, то теперь ее терпению пришел конец.  Людей  будут
убивать, как только заметят.
   "И за каким дьяволом римлянам понадобилось сунуть сюда  нос?"  -  подумал
он. Децим говорил, что это рекогносцировка. Может быть, все  и  обошлось  бы
более или менее мирно, если бы это в самом деле была только  рекогносцировка
- короткая вылазка, чтобы выяснить ситуацию, и сразу обратно.  Но  случилось
несколько стычек - пусть сами по себе они были и  незначительны.  И  слишком
долго легион оставался здесь. В этом все дело - слишком долго они оставались
здесь, дав время Нечисти собраться во множестве.
   Спустившись к подножию пригорка, все четверо остановились под  прикрытием
небольшой рощицы. Некоторое время они молча стояли,  глядя  друг  на  друга,
потрясенные, опечаленные и встревоженные тем,  что  увидели.  Наконец  аббат
спросил Шишковатого:
   - Что нам теперь делать? Идти дальше или повернуть назад? Лично я за  то,
чтобы идти дальше, но не надо ли предупредить людей по ту сторону границы?
   Шишковатый покачал головой.
   - Не знаю, аббат. Все зависит от того, что сейчас на  уме  у  Нечисти.  А
этого тебе, наверное, никто не скажет. Кто может так хорошо знать Нечисть?
   - Иоланда, - сказал Харкорт. - Она знает эти места лучше нас всех.
   Все посмотрели на Иоланду. Она отрицательно мотнула головой.
   - Не мне решать, - сказала она. - Я здесь  всего  лишь  для  того,  чтобы
помогать, чем могу.
   - Но у тебя должно быть какое-то собственное мнение, - сказал аббат. -  И
ты вполне можешь его высказать. Мы все в одинаковом положении, и ты тоже.
   - Мы прошли полпути, - сказала она.  -  Может,  немного  больше.  Нечисть
всегда опасна. Сейчас, возможно, опаснее, чем обычно, из-за этой  битвы,  но
она опасна всегда. Каждый шаг, который был здесь  нами  сделан,  грозил  нам
гибелью.
   - Наша  первая  задача  -  разыскать  храм,  -  сказал  Шишковатый,  -  и
переговорить со священником, о котором мы слышали  от  дяди  Чарлза.  Мы  не
знаем, где этот Храм. Знаем, что к западу отсюда, но где? Чтобы  его  найти,
нам, возможно, придется немало бродить наугад. Это увеличит риск. Если бы мы
точно знали, где он, мы могли бы быстро туда добраться.
   - Тихо! - прервала его Иоланда. - Тихо! Я что-то слышу.
   Они замолчали и вслушались. Сначала ничего не было слышно, потом  до  них
донесся стон.
   - Это вон там, - сказал аббат. - Кто-то лежит в агонии. Может быть,  один
из тех, кто остался в живых после битвы.
   Аббат быстро сделал несколько шагов вперед и остановился  перед  зарослью
кустарников.
   - Это здесь, - сказал он. - Кто бы это ни был, он здесь, в кустах.
   Харкорт бросился к нему, схватил его за плечо и оттащил назад.
   - Осторожнее, - предупредил Шишковатый. - Прежде чем  подходить,  сначала
выясните, кто это.
   Харкорт нагнулся и стал всматриваться в гущу кустов. Он увидел,  что  там
сверкнули чьи-то глаза. Над глазами  нависали  всклокоченные  брови.  Густые
черные волосы с запутавшимися в них репьями и сучками свисали по обе стороны
худого и злобного лица, похожего на  человеческое,  с  крючковатым  носом  и
оскаленным ртом, где торчали огромные клыки.
   Харкорт сделал шаг назад.
   - Это гарпия, - сказал он. - Я знаю, это гарпия.
   - Но она ранена, - сказал аббат. - Вон торчит стрела. Она страдает.
   - И пусть страдает, - сказал Шишковатый. - Она  приползла  сюда  умирать,
так дайте ей умереть. Аббат нагнулся и заглянул в кусты.
   - Это не по-христиански, Шишковатый, - сказал он укоризненно. - В тяжелую
минуту мы оказываем помощь даже смертельному врагу.
   - Ну, окажи ей помощь, - сказал Шишковатый, - и она уж  постарается  тебя
прикончить, пока ты будешь этим занят. Отойди-ка подальше. Бога ради, отойди
подальше.
   Аббат не шевельнулся, и Харкорт, снова подойдя  к  нему,  протянул  руку,
чтобы оттащить его назад. Но он еще не успел до него дотянуться, как  гарпия
выскочила из кустов и кинулась на аббата. Сбив его с ног, она распростерлась
на нем, терзая его ноги когтистыми лапами, а клыкастой пастью  подбираясь  к
его горлу.
   Харкорт выхватил меч, но еще раньше,  чем  он  сделал  выпад,  на  гарпию
бросилась Иоланда,  высоко  подняв  свой  кинжал.  Кинжал  опустился,  снова
поднялся и вновь опустился, из-под него брызнула  кровь.  Гарпия  обмякла  и
свалилась с лежавшего на земле аббата. Иоланда, стоя на коленях,  продолжала
наносить удары. Харкорт осторожно оттащил ее  и  помог  подняться  на  ноги.
Аббат сел, и Харкорт опустился рядом с ним на колени. Сутана аббата  была  в
крови.
   - Ох, мои ноги! - задыхаясь, простонал аббат. - Они горят огнем там,  где
вонзились ее когти. И еще она укусила меня в плечо.
   Шишковатый склонился над аббатом.
   - Давай-ка посмотрим, что там у тебя, - сказал он.
   - Она впилась бы мне прямо в  глотку,  если  бы  я  ее  не  оттолкнул,  -
продолжал аббат. - Если бы она впилась мне в глотку...
   - Знаем, знаем, - перебил его Харкорт. - Только ведь  она  до  глотки  не
достала. Покажи, что она тебе сделала. Он  принялся  развязывать  на  аббате
пояс.
   - У меня есть мазь, - сказал Шишковатый, -  чтобы  лечить  раны.  От  нее
будет сильно жечь, но тебе придется потерпеть. Гарпии питаются падалью, и ее
пасть могла быть ядовита.
   Он отошел и вернулся с баночкой мази, которую достал из своего мешка.
   - - Теперь перестань голосить, - строго сказал он аббату. - Мы будем тебя
лечить, а ты своими воплями нам мешаешь.
   Сняв с аббата сутану, они увидели, что его ноги изодраны в  кровь,  а  на
плече из глубокого укуса сочится кровь.
   - Держите его, - сказал Шишковатый. - Эта мазь жжется, как адское  пламя.
Держите его как можно крепче. Я должен как следует ее втереть.
   Аббат вопил, визжал и бился, но Харкорт с  помощью  Иоланды  держал  его,
пока Шишковатый втирал свою мазь. Когда аббата наконец  отпустили,  он  сел,
скривившись от боли.
   - Могли бы быть со мной поласковее, - пожаловался он. - С людьми  в  моем
сане нельзя обращаться так грубо. А ты, - он повернулся к Шишковатому, - мог
бы не так стараться, никакой необходимости в этом не было.
   - Я хотел покончить с этим побыстрее, - сказал Шишковатый. - Но мазь надо
втирать как следует, иначе от нее не будет никакой пользы.
   Харкорт натянул на аббата сутану и принялся снова завязывать пояс.  Аббат
оттолкнул его руку.
   - Я прекрасно могу сделать это и сам, - сказал он.
   - Сварливый у нас больной, - заметил Шишковатый. - Никакой  благодарности
за все, что мы для него сделали.
   Иоланда подобрала кинжал, который уронила на землю, и вытерла его сначала
о траву, а потом о свой плащ, уже давно не белый, а заляпанный грязью и весь
в жирных пятнах. Теперь, когда к этому прибавилась еще и кровь с кинжала, он
стал выглядеть особенно живописно. Подойдя к мертвой гарпии,  Иоланда  ногой
перевернула ее на спину. Из тела гарпии торчал обломок стрелы.
   - Ничего этого не случилось  бы,  -  сказал  Шишковатый,  -  если  бы  мы
оставили ее в покое. Она бы все равно издохла. И  нечего  было  ее  трогать.
Когда видишь змею с перебитым хребтом, не надо пытаться ее вылечить. Я  ведь
тебя предупреждал, - повернулся он к аббату.  -  Говорил,  чтобы  ты  отошел
подальше. Но ты со своей мудреной христианской этикой...
   - С самого начала, как только мы отправились в путь, ты  позволяешь  себе
отпускать ехидные замечания по поводу моих христианских чувств, - огрызнулся
аббат. - Вот что я тебе скажу - что бы  ты  ни  думал  о  моей  христианской
этике, она куда лучше любой другой. И той, которой придерживаешься ты, в том
числе.
   - Я никакой этики не признаю, - ответил  Шишковатый.  -  С  точки  зрения
любой религии я совершеннейший безбожник, ведь я вообще ни во что не верю. Я
только не могу понять, почему так изменились твои взгляды. В первый же  день
ты со своей огромной булавой набросился как бешеный на тот  лесной  бугор  и
сровнял его с землей, даже не зная, что это такое. А теперь очертя голову  и
невзирая ни на какие предупреждения кидаешься на помощь заклятому  врагу,  и
больше того...
   - Прекрати немедленно, - сказал ему Харкорт повелительным тоном. - Ты уже
который день пристаешь к аббату. И без всякого повода, а  просто  чтобы  его
позлить. Не понимаю, что за удовольствие это тебе доставляет, но, ради Бога,
прекрати.
   - Все дело в том, что при этом он ничего такого в виду не имеет, - сказал
аббат. - Говорит, что не признает никакой этики, но это вовсе не  так,  хотя
его этика временами выглядит довольно забавно. Хвастает, будто он безбожник,
но он никакой не безбожник, и больше того...
   - И ты тоже замолчи, - перебил его Харкорт. - Замолчите оба.
   - Ну хорошо, - сказала Иоланда, - теперь, когда все  помирились,  что  мы
будем делать дальше?
   - Пойдем вперед, - ответил Шишковатый. -  Здесь  оставаться  опасно.  Как
только слухи разнесутся по округе,  здесь  отбоя  не  будет  от  любопытных,
которые захотят поглазеть на поле боя. И от мародеров  тоже,  скорее  всего.
Там много чего можно подобрать.
   - Сдается мне, - проворчал аббат, - что  с  той  самой  минуты,  как  Жан
перевез нас через реку, мы все время спасаемся бегством. То кто-то  за  нами
гонится, то нам кажется, что кто-то за нами гонится.
   - Так или иначе, - решительно сказал Харкорт, - я считаю, что  Шишковатый
прав. Надо двигаться вперед  как  можно  быстрее.  Как  насчет  этого,  Гай?
Осилишь?
   Аббат с трудом поднялся.
   - Осилю, - сказал он. - Хуже всего эта проклятая мазь,  которой  вы  меня
вымазали. До сих пор еще жжет.
   - Раны были довольно глубокие, - сказала Иоланда. - Через некоторое время
ты весь одеревенеешь. До тех пор нужно пройти как можно дальше.
   - Тогда давайте трогаться,  -  сказал  аббат.  -  Вопроса  том,  в  какую
сторону.
   - По-прежнему на запад, - ответил Харкорт, надеясь, что не ошибся.

Глава 19

   Задолго до того, как село солнце, принялся  моросить  дождь,  мелкий,  но
равномерный и непрерывный. Судя по всему, он зарядил до утра, а то и на весь
следующий день. Путники занялись поисками места, где можно было бы  укрыться
на ночь, но не могли найти ни пещеры, ни заброшенной крестьянской хижины, ни
ветхого амбара или навеса, ни даже густого сосняка, который пусть  на  самом
деле и не защищает от дождя, все же может послужить хоть каким-то укрытием.
   После нескольких часов ходьбы аббат начал спотыкаться. Ноги его то и дело
подкашивались, он что-то бормотал на ходу и, казалось, временами  переставал
понимать, что происходит. Иоланда шныряла  впереди  в  поисках  относительно
сухого места, а Харкорт и Шишковатый вели под руки шатавшегося аббата.
   - Надо бы  ему  прилечь,  -  сказал  Шишковатый.  -  Он  весь  горячий  и
раскраснелся. Видно, что горит в лихорадке. Я был прав,  у  этой  гарпии  на
когтях и зубах был яд.
   Но это еще не все, подумал Харкорт. У  них  так  и  не  было  возможности
просушить одеяла, вымокшие накануне ночью во время  грозы.  Теперь  они  еще
больше намокли, и не во что было завернуть аббата, когда  его  начинал  бить
озноб. Можно было,  конечно,  развести  костер,  потому  что  даже  в  самую
дождливую погоду всегда найдется немного сухого хвороста, но им нужен был не
просто костер. У них на руках был  больной,  который  нуждался  в  уходе,  а
обеспечить ему уход они не могли.
   "Все идет не так, как надо, - думал Харкорт. - С самого начала все шло не
так, как надо. Мы с аббатом гонимся за несбыточными мечтами. А  другие  двое
отправились помогать нам в этой бессмысленной погоне. Иоланда - потому,  что
ее приемные родители с незапамятных времен служат Харкортам, а Шишковатый  -
из любви к старику, который ему больше чем брат, и ко мне, которого ребенком
качал на коленях.  Гай  ищет  кристалл  Лазандры,  в  котором,  если  верить
легенде, заключена душа святого, но  нет  никаких  доказательств  того,  что
такой кристалл существует на свете, что в нем заключена какая бы то ни  было
душа,  не  говоря  уж  о  душе  святого.  А  я,  Чарлз  Харкорт,  гонюсь  за
воспоминанием о женщине, которая, скорее всего, вот уже семь лет как  мертва
и лица которой я уже не помню".
   Не так давно он запретил себе поддаваться сомнениям, но  сейчас  сомнения
его  одолели.  Наверное,  их  порождали  дождь,  моросивший  не  переставая,
промозглая сырость в воздухе, наступавшие сумерки. Но как он  ни  пытался  с
помощью логических рассуждений отогнать тоску, сомнения не уходили.
   "Я ничего не знаю, - говорил он сам себе. - Я не могу ничего решить. Прав
я или нет? Правы мы все или нет? Не лучше ли было нам оставаться дома? Нужно
ли было нам, увлеченным эмоциями и надеждами, пускаться в эту авантюру?"
   Аббат покачнулся и начал падать. Харкорт попытался Удержать его, но  рука
соскользнула. Шишковатый, все еще  держа  аббата  под  руку,  тоже  упал  на
колени, не выдержав его веса. Лежа ничком, аббат продолжал бормотать  что-то
невнятное. Попугай взлетел с его плеча и кружил  над  ними,  оглашая  воздух
отчаянными воплями.
   Шишковатый поднял голову и взглянул на Харкорта.
   - Мы должны что-то сделать. Надо найти место, где можно укрыться от дождя
и согреть его. Иначе ему конец.
   Дождь по-прежнему падал на  них  косыми  серебристыми  струями.  Вдруг  в
серебре мелькнуло что-то белое, и они увидели, что перед ними стоит Иоланда,
промокшая до нитки и еще более тоненькая,  чем  всегда:  пропитанный  влагой
плащ на ней не драпировался складками, а облепил ее стройную фигурку.
   - Я нашла укрытие, - сказала она, - Там, в глубине леса, есть хижина.  Из
трубы идет дым, а в окне виден свет.
   - А кто там живет? - спросил Шишковатый. - Чья она может быть?
   - Неважно, - сказал Харкорт, - Чья бы ни была, мы займем ее на эту  ночь.
Бери его за ноги, а я за плечи. Мы его понесем.
   Нести аббата было нелегко - весил он немало. Его свисающий зад то и  дело
задевал  за  землю.  Но  они,  согнувшись  под  тяжестью  аббата,  кряхтя  и
задыхаясь, тащили его дальше и дальше. Время от времени  они  клали  его  на
землю, чтобы  отдохнуть,  но  ненадолго,  а  потом  снова  поднимали,  чтобы
пронести еще немного.
   Наконец они увидели за деревьями огонек и вскоре подошли к двери  хижины.
Опустив аббата на землю, они  остановились,  и  Иоланда  постучала  в  грубо
сколоченную дверь. Хижина была  жалкая,  кое-как  сложенная  из  неотесанных
бревен  и  жердей,  с  одним-единственным  окошечком.  Когда-то   оно   было
застеклено, но несколько стекол разбилось,  и  проемы  были  забиты  кусками
дубленой кожи. Сбоку торчала грубая глинобитная труба, из которой поднимался
дым.
   Иоланда постучала еще несколько раз, но никто не выходил.  Наконец  дверь
чуть приоткрылась, и в щели показалось  чье-то  лицо.  Но  щель  была  такая
узкая, что разглядеть, кто стоит за дверью, было невозможно.
   - Кто там? - послышался шамкающий, дрожащий голос. - Кто стучит ко мне  в
дверь?
   - Путники, которые нуждаются в убежище, - ответила Иоланда. - Один из нас
болен.
   Дверь приоткрылась  шире,  и  стало  видно,  что  за  ней  стоит  древняя
старушка, вся седая и с таким сморщенным лицом, что сразу было видно: зубы у
нее давно выпали. Одета она была в какие-то лохмотья.
   - Смотри-ка, тут девчонка, - сказала она. - Вот уж не думала, что ко  мне
может постучаться девчонка. А кто-нибудь еще с тобой есть?
   - Нас четверо. Один из нас болен. Старушка распахнула дверь.
   - Тогда входи, дитя мое. И  остальные  тоже  пусть  войдут.  Старуха  Нэн
никогда не отказывает в крове тем, кто в нем  нуждается.  Особенно  больным.
Заходите и садитесь поближе к огню, а в  скором  времени  я  вас  чем-нибудь
покормлю, хотя за вкус не ручаюсь.
   Харкорт и Шишковатый подняли аббата и внесли его в хижину, а старуха  Нэн
закрыла за ними дверь. Хижина была крохотная, но все же немного больше,  чем
она казалась снаружи. В очаге пылал огонь, рядом лежал запас дров.  Пол  был
земляной, и в стенах зияли огромные щели, в которых свистел ветер, но у огня
было тепло и сухо. Перед очагом стоял единственный плетеный стул, а у  стены
- убогая низкая кровать. В  углу  был  большой,  прочный  стол,  на  котором
валялись миски, кружки и несколько ложек; там, где стол  упирался  в  стену,
лежали стопкой несколько свитков пергамента.
   Старуха, что-то  приговаривая  про  себя,  семенила  впереди  Харкорта  и
Шишковатого.
   - Положите его вон туда, - сказала она, указав на кровать, - и снимите  с
него мокрую одежду. Я сейчас найду овчины, чтобы его укрыть. Бедный человек,
что это с ним?
   - Мадам, его укусила и поцарапала гарпия, - ответил Шишковатый.
   - Ох уж эти злобные твари! - воскликнула старуха Нэн. -  Они  хуже  всех.
Такие грязные, что даже дотронуться до них смертельно опасно,  и  воняют  за
версту.
   Харкорт и Шишковатый уложили аббата на кровать, и старуха Нэн,  разглядев
его, удивленно сказала:
   - Да он из духовных! Как же это его сюда занесло? Здесь  таким,  как  он,
вовсе не место. И она поспешно перекрестилась.
   - Он здесь по богоугодному делу,  -  объяснил  Харкорт.  -  Он  аббат  из
аббатства, что на том берегу реки.
   - Аббат! - воскликнула она. - Аббат у меня в доме!
   - Ты что-то говорила про овчины, - напомнил ей Харкорт.
   - И то правда, - спохватилась она. - Сейчас  принесу.  Шишковатый  раздел
аббата, и старуха Нэн, принеся  откуда-то  несколько  овчин,  одной  из  них
обтерла его досуха, а остальными укрыла.
   - Он или спит, или в бреду, - сказал Шишковатый  Харкорту.  -  Все  время
что-то бормочет.
   Попугай  устроился  на  спинке  стула  перед  огнем,  но   старуха   Нэн,
направляясь к очагу" чтобы помешать в горшке, сердито столкнула его оттуда.
   - Откуда взялась тут эта птица? - сердито спросила она. - Раньше ее здесь
не было.
   - Она с нами, - ответил Харкорт. - Это птица аббата.
   - Ну, тогда ладно. Только зачем аббату такая нелепая птица?
   - По-моему, она ему вовсе не нужна, - сказала Иоланда. - Она сама за  ним
увязалась.
   Старуха, склонившись над огнем, мешала что-то в горшке.
   - У меня сегодня большой день. Весь  вечер  являются  незваные  гости.  А
ну-ка, вылезай оттуда! - прикрикнула она, взглянув в угол.
   Все повернулись посмотреть, к кому она обращается. В углу лежало  что-то,
похожее на кучу тряпья.  Куча  нехотя  шевельнулась,  ожила,  разогнулась  и
встала. В пляшущем свете очага блеснули обломки клыков. Из облезлой  меховой
куртки во все стороны торчали клочья, а на шее болталась веревочная петля.
   - Да это наш тролль! - воскликнул в изумлении Харкорт. - Тот,  что  хотел
повеситься.
   -  Это  несчастное  бестолковое  существо,  -  сказала  старуха  Нэн.   -
Отвергнутое своим племенем, без единого друга на свете. За неимением лучшего
он обратился за помощью ко мне. Я хотела отвязать у него с шеи  веревку,  но
он не  дался.  Он  носит  ее  как  знак  своего  позора  и  снять  никак  не
соглашается.
   Аббат на кровати застонал. Попугай из темного угла  забормотал  что-то  в
ответ. Старуха взяла  со  стола  миску,  налила  в  нее  что-то  из  горшка,
стоявшего на очаге, и протянула Шишковатому.
   - Вот, влей немного в рот своему приятелю. Это согреет ему кишки.
   - Он весь горит,  -  сказал  Шишковатый.  -  Лицо  раскраснелось,  и  лоб
горячий. Это яд, который попал в раны. Я втер в них мазь, но толку от  этого
мало.
   - Яд нужно обезвреживать изнутри, а не снаружи, - сказала старуха Нэн.  -
Возьмите-ка все по миске и поешьте похлебки, что стоит на огне. И ты тоже, -
сказала она троллю. - Тебе тоже надо подкрепиться. А по