что азиатские жуки-дровосеки,  которые появились в  Нью-Йорке  в  1996-м,  в
скором времени уничтожат все пенсильванские клены.
     Для контроля над популяцией луговых  собачек, говорит Устрица,  фермеры
заразили  колонии  этих  животных бубонной чумой, и к  1930 году  вымерло 98
процентов всех луговых  собачек. От  чумы также погибло еще 34 вида коренных
грызунов.  И  каждый год  от нее умирает  несколько  человек,  кому особенно
"повезет".
     Совершенно без всякой связи на ум приходит баюльная песня.
     --  А вот мне, -- говорит Мона, и я возвращаю ей книгу, -- мне нравятся
древние  традиции. Знаете,  как я вижу нашу поездку? Как мой личный духовный
поиск.  Я  приму  новое индейское  имя,  --  говорит  она,  --  и  полностью
преображусь.
     Устрица достает сигарету из своего хопи-мешочка и говорит:
     -- Ничего, если я закурю?
     И я говорю: очень даже чего.
     А Элен говорит:
     -- Ничего.
     Это ее машина.
     И я считаю -- раз, я считаю -- два, я считаю -- три...
     То, что  мы  называем  природой, говорит Устрица, это  мир,  который мы
убиваем и который скоро начнет убивать нас.  Каждый одуванчик -- это бомба с
уже  включившимся часовым механизмом. Биологическое загрязнение. Симпатичное
желтое опустошение.
     Поезжайте  в  Париж или в Пекин, говорит Устрица, везде -- гамбургер из
Макдоналдса,  экологический  эквивалент  привилегированной формы  жизни. Все
города, все места на Земле -- одинаковые.  Пуэрария. Мидии. Водяной гиацинт.
Скворцы. Бургер-Кинг.
     А все, что есть  настоящего и исконного, все, что  есть уникального, --
все методично искореняется.
     --   Единственное,  что  у  нас   останется  в   плане   биологического
разнообразия, -- говорит он, -- это кока против пепси.
     Он говорит:
     -- Мы пытаемся изменить мир, совершая при этом ошибку за ошибкой.
     Глядя  в  окно,  Устрица  достает  пластмассовую  зажигалку  из  своего
бисерного мешочка. Встряхивает ее в руке, бьет о ладонь.
     Я нюхаю розовое перышко из книги и представляю, что волосы Моны  пахнут
точно так же. Вертя перышко двумя пальцами, я спрашиваю у Устрицы,  когда он
звонил в газету и давал объявление, зачем ему это надо?
     Устрица прикуривает сигарету.  Убирает мобильный  и зажигалку обратно в
бисерный мешочек.
     --  Он  так зарабатывает  на  жизнь,  -- говорит Мона. Она  распутывает
узелки  на  своем  ловце  снов. Под  ее  яркой  оранжевой  блузкой  набухают
маленькие розовые соски.
     Я считаю -- четыре, считаю -- пять, считаю -- шесть...
     Держа сигарету в зубах. Устрица  застегивает рубашку обеими руками.  Он
щурится на дым и говорит:
     -- Помнишь Джонни Эпплсида?
     Элен вертит ручку кондиционера, прибавляя мощность.
     Устрица застегивает последнюю пуговицу и говорит:
     -- Не волнуйся, папаша. Я просто сею свои семена.
     Глядя на желтый мир желтыми же глазами, он говорит:
     -- Просто это мое поколение пытается уничтожить существующую  культуру,
распространяя свои болезни.
     Глава двадцатая
     Женщина открывает дверь. Мы с Элен  стоим на крыльце. У меня в руках --
огромная косметичка  Элен,  скорее даже  не  косметичка, а  такой  маленький
чемоданчик. Элен тычет в женщину пальцем с длинным розовым ногтем и говорит:
     -- Если вы мне  дадите пятнадцать минут, вы получите  совершенно  новую
себя.
     Сегодня Элен во всем красном, но это не  землянично-красный. Скорее  он
красный, как земляничный мусс  со взбитыми сливками, сервированный в вазочке
из матового  хрусталя.  Во  взбитом облаке розовых волос  ее сережки мерцают
розовым и красным.
     Женщина  вытирает  руки  кухонным  полотенцем.  Ока  обута   в  мужские
коричневые мокасины  на  босу  ногу. На  ней -- фартук в  желтых цыплятках и
какое-то  неприметное платье.  Она убирает  волосы  со лба  тыльной стороной
ладони.  Цыплята на фартуке  держат  в клювах кухонные  полотенца,  ложки  и
черпаки. Глядя на нас сквозь ржавую сетку на второй двери, женщина говорит:
     -- Что?
     Элен оборачивается ко мне. Потом смотрит на нашу машину, припаркованную
у тротуара. Мона с Устрицей -- они ждут  в машине -- пригнулись, чтобы их не
было видно с крыльца. Устрица шепчет в трубку мобильного телефона:
     -- А зуд постоянный или периодический?
     Элен  Гувер Бойль кладет руку  на  грудь. Ее шелковой блузки  почти  не
видно за спутанными цепями с розовыми камнями и жемчугом. Она говорит:
     -- Миссис Пелсон? Мы из "Волшебного макияжа".
     Элен   протягивает  руку   вперед  и   раскрывает   ладонь,  как  будто
разбрасывает слова.
     Она говорит:
     -- Меня  зовут  Бреида  Уильямс. --  Она  машет рукой назад, как  будто
забрасывает слова  за плечо.  --  А  это  мой муж, Роберт  Уильямс.  --  Она
говорит: -- И сегодня у нас для вас есть подарок.
     Женщина смотрит на косметичку у меня в руке.
     И Элен говорит:
     -- Нам можно войти?
     Мне казалось, что все будет проще.
     Вся эта затея:  входишь  в библиотеку, берешь  книгу с  полки,  идешь в
туалет и вырываешь страницу.  Спускаешь воду в унитазе. Я думал, что так все
и будет. Легко и просто.
     Две  первые библиотеки  -- никаких проблем. В третьей книги на полке не
оказалось.  Мы  с Моной пошли  расспрашивать  библиотекаря.  Элен с Устрицей
ждали в машине.
     Библиотекарь --  парень  с  длинными волосами,  собранными в  хвост.  С
серьгами  в обоих ушах.  Такие  пиратские  кольца. Пиджак  из  шотландки. Он
говорит,  что книжка --  он проверяет компьютерную базу данных  -- сейчас на
руках.
     -- Это действительно очень важно, -- говорит Мона. -- Я брала эту книгу
до этого и оставила кое-что между страниц.
     Ничем не могу помочь, говорит парень.
     -- А у кого сейчас книжка, не скажете? -- говорит Мона.
     И он говорит: извините. Ничем не могу вам помочь.
     А я считаю -- раз, я считаю -- два, я считаю -- три...
     Конечно, каждому хочется хоть ненадолго стать Богом, но для меня -- это
работа на полный рабочий день.
     Я считаю -- четыре, считаю -- пять...
     Через  пару минут у  столика библиотекаря появляется Элен  Гувер Бойль.
Она  улыбается, пока парень не отрывается  от своего  компьютера, и разводит
руками с кольцами на всех пальцах.
     Она улыбается н говорит:
     -- Молодой человек. Моя дочь брала у вас в библиотеке книжку и забыла в
ней старую семейную фотографию. -- Она трет большим пальцем по указательному
и  среднему  и говорит:  -- Я понимаю, у вас тут  свои правила, но вы можете
сделать доброе дело и не за просто так.
     Он смотрит  на ее  пальцы,  у  него  на лице  пляшут радужные  отблески
преломленного света. Он облизывает губы. Но потом все-таки говорит: нет. Оно
того не стоит. Человек,  который взял книжку, может пожаловаться начальству,
и тогда его уволят с работы.
     -- Мы обещаем, -- говорит Элен, -- вас никто не уволит.
     Мы с Моной сидим  в  машине. Я  считаю  --  27, считаю -- 28, считаю --
29... я изо всех сил пытаюсь сдержать  себя, чтобы не поубивать  всех в этой
библиотеке и не посмотреть адрес в компьютере самому.
     Элен  возвращается  с  листочком  бумаги  в  руках.  Она наклоняется  к
открытому окошку у водительского сиденья и говорит:
     -- Есть хорошая новость, и есть плохая.
     Мона  с Устрицей  валяются на  заднем сиденье.  При  появлении Элен они
садятся. Я сижу впереди и считаю.
     И Мона говорит:
     -- У них три экземпляра, и они все на руках.
     Элен садится за руль и говорит:
     --  Я  знаю миллион  способов,  как  найти  оптовых  покупателей  среди
незнакомых людей.
     Устрица убирает волосы с глаз и говорит:
     -- Отлично сработано, мамочка.
     В первом доме все было просто. И во втором тоже.
     Прежде чем ехать к третьему, Элен тщательно перебирает содержимое своей
косметички -- позолоченные тюбики  помады и  яркие коробочки. Она  открывает
розовую помаду, щурится на нее и говорит:
     -- Придется все это выбросить. Если я не ошибаюсь, то у последней тетки
был стригущий лишай.
     Мона наклоняется вперед и говорит Элен:
     -- У тебя замечательно получается, правда.
     Элен открывает круглые коробочки с  тенями для век: коричневые, розовые
и персиковые. Она внимательно их рассматривает и даже нюхает. Она говорит:
     -- У меня большой опыт.
     Она смотрится в зеркало заднего вида  и поправляет прическу. Смотрит на
часы, щиплет себя за подбородок и говорит:
     --  Наверное, мне  не стоит вам этого  говорить, но я  раньше  работала
продавцом-консультантом в косметической фирме.
     Мы припарковали  машину  у  проржавелого живого трейлера  на квадратной
площадке пожухлой  травы,  усыпанной пластмассовыми детскими игрушками. Элен
закрывает свою косметичку. Смотрит на меня и говорит:
     -- Готов повторить?
     Уже внутри трейлера Элен говорит хозяйке в фартуке с цыплятами:
     -- Это  абсолютно бесплатно, и  вы ничего не  обязаны покупать.  -- Она
подталкивает женщину на диван.
     Сама   Элен   садится   напротив,  так  близко,  что  их  колени  почти
соприкасаются,  и  проводит  ей  по  лицу  мягкой кисточкой  для  румян. Она
говорит:
     -- Втяните щеки, голубушка.
     Одной рукой она хватает хозяйку за волосы и поднимает прядь вертикально
вверх. Волосы  у хозяйки светлые, с  темно-русыми  корнями.  Свободной рукой
Элен  быстро начесывает  прядь  гребешком и укладывает  ее в  художественном
беспорядке, так что волосы получаются разной длины. Она берет еще одну прядь
и делает то  же самое. Потом подправляет  прическу расческой, так что голова
хозяйки  теперь  представляет  собой  взбитое  облако светлых волос.  Темных
корней совершенно не видно.
     И я говорю: так вот как. ты это делаешь.
     Прическа получилась в точности как у Элен, только не розовая, а белая.
     На журнальном столике перед диваном  -- большой букет роз  и  лилий, но
цветы давно увяли и побурели. Букет стоит в вазе зеленого стекла, но воды --
только на  донышке. Причем вода уже  черная. На  обеденном столе в кухне  --
тоже  цветы. И  тоже  --  увядшие.  В  протухшей вонючей воде. На полу вдоль
дальней  стены  гостиной -- еще  несколько  ваз с цветами. Пожухлая  зелень,
сморщенные  увядшие  розы и  черные  гвоздики,  покрытые  сероватым  налетом
плесени.  В каждый букет воткнута  маленькая картонная карточка  со словами:
"Наши искренние соболезнования".
     И Элен говорит:
     -- Теперь закроите глаза руками.
     Она щедро опрыскивает голову хозяйки лаком для полос.
     Хозяйка сидит, слегка наклонившись вперед и прижимая ладони к лицу.
     Элен указывает кивком  в дальний конец трейлера, где есть еще несколько
комнат.
     Я встаю и иду.
     Элен открывает тушь для ресниц и говорит:
     -- Можно  мой муж сходит у вас в туалет?  --  Она  говорит: -- А теперь
посмотрите вверх, голубушка.
     На  полу  в  ванной  -- кучи грязного белья  и  одежды, разобранной  по
цветам.  Белая.  Цветная.  Чьи-то футболки  и  джинсы,  испачканные машинным
маслом. Полотенца, простыни и лифчики. Скатерть  в красную клетку. Я спускаю
воду в унитазе. Для звуковой маскировки.
     Никаких пеленок или детской одежды.
     В гостиной хозяйка в цыплятках все еще смотрит вверх, в потолок, только
теперь она  как-то странно дышит -- судорожно и  часто.  Грудь  под фартуком
трясется. Элен  вытирает  бумажной  салфеткой  расплывшийся макияж. Салфетка
мокрая и черная от потекшей туши. И Элен говорит:
     -- Пройдет время, Ронда, и вам станет легче. Сейчас вы в это не верите,
но так будет. -- Она берет очередную  салфетку. -- Надо только поверить, что
вы  сумеете это  вынести,  что  вы сильная. Думайте  о себе  как  о  сильной
женщине.
     Она говорит:
     --  Вы  еще  молодая,  Ронда.  Вернитесь  в  школу, получите профессию,
обратите боль в деньги.
     Женщина с цыплятками, Ронда, по-прежнему плачет, глядя в потолок.
     За  ванной  -- две  спальни. В одной  -- кровать с  водяным матрасом. В
другой  --  детская  кроватка   с  игрушкой-мобилом   в  виде  пластмассовых
маргариток. Белый комод с выдвижными ящиками. Кроватка пустая. Прорезиненный
матрасик  свернут в рулон и лежит в изголовье. На стуле рядом с кроваткой --
стопка книг. "Стихи и потешки со всего света" -- на самом верху.
     Я кладу ее на комод, и она открывается на странице 27.
     Пробегаю острием английской булавки  вдоль корешка  -- делаю  маленькие
проколы, чтобы было удобнее вырвать страницу. Вырываю, прячу в карман, кладу
книгу на место.
     В гостиной -- вся косметика свалена в кучу на полу.
     Элен  вынула  из косметички  фальшивое  дно.  Под  ним  --  браслеты  и
ожерелья,  большие  броши и серьги,  скрепленные  попарно.  Россыпь зеленых,
желтых, красных и синих камней в переливах света. Драгоценности. Элен держит
в руках длинное ожерелье из красных и желтых камней, каждый -- размером с ее
розовый ноготь, если не больше.
     -- У хороших бриллиантов должна быть такая огранка, -- говорит Элен, --
чтобы свет не  проникал сквозь  грани в нижней  половине камня. -- Она  сует
ожерелье  хозяйке в  руки  и  говорит:  --  В  рубинах... оксид  алюминия...
посторонние  вкрапления в  камне, называется "рутиловые  включения", придают
камню  мягкий розоватый  оттенок,  если только ювелир  не обработает  камень
высокой температурой.
     Хороший способ забыть о целом -- пристально рассмотреть детали.
     Две женщины сидят так близко друг к другу, что их колени соприкасаются.
И головы тоже -- почти. Женщина в цыплятках уже не плачет.
     У нее на глазу -- ювелирная лупа.
     Мертвые  цветы отодвинуты в сторону, и весь столик завален  искрящимися
розовыми камнями и золотом, прохладным белым жемчугом и синей ляпис-лазурью.
Мерцание  желтого и оранжевого. Мягкое матовое  серебро и ослепительно белые
отсветы.
     Элен держит в ладони зеленый камень размером с  яйцо. Он  такой  яркий,
что лица обеих женщин кажутся зеленоватыми в отраженном свете.
     -- Это  искусственный  изумруд. Видите, там внутри как  бы  крапинки? В
настоящих камнях их нет.
     Женщина внимательно сморит сквозь лупу и кивает головой.
     И Элен говорят:
     --  Я  не хочу,  чтобы вы обожглись, как  я.  --  Она запускает руку  в
косметичку и  достает  что-то  желтое и блестящее.  -- Эта сапфировая  брошь
принадлежала   известной  киноактрисе,  Наташе  Врен.  --  Она  вынимает  из
косметички   кулон  в   виде   розового   сердца   в  обрамлении   маленьких
бриллиантиков.   --  Этот  берилловый  кулон   в  семьсот  каратов  когда-то
принадлежал румынской королеве Марии.
     Я  уже  знаю,  что  она  скажет, Элен.  В этой куче дорогих  украшений,
говорит  она, живут духи давно уже  мертвых людей, всех  прежних владельцев.
Всех, кто мог  себе это  позволить. Где  теперь их таланты, ум и красота? Их
пережил этот  декоративный мусор. Богатство, успех, положение в обществе  --
все, что олицетворяли собой эти камни, -- где все это теперь?
     С  одинаковой прической  и  макияжем, эти две женщины,  сидящие  рядом,
могли бы быть сестрами. Или мамой и дочкой. До и после. Прошлое и будущее.
     И это еще не все. Но обо всем остальном -- когда мы вернемся в машину.
     Мона на заднем сиденье говорит:
     -- Ну что, нашли?
     И я говорю: да. Но этой женщине это уже не поможет.
     Все, что  она от нас получила: это роскошная  прическа  и, может  быть,
стригущий лишай.
     Устрица говорит:
     -- Покажи нам, что это за песня. Ради чего мы катаемся по стране.
     И  я  говорю: ни хрена. Я запихиваю  вырванную страницу  в  рот и  жую.
Ужасно болит нога, и я снимаю ботинок. Я продолжаю жевать. Мона  засыпает. Я
продолжаю жевать. Устрица смотрит в окно на какие-то сорняки на пустыре.
     Я глотаю прожеванную бумагу и засыпаю тоже.
     Я просыпаюсь  уже  в дороге.  На  пути в  следующий  город, в следующую
библиотеку, может  быть,  к следующему "Волшебному макияжу". Я просыпаюсь, и
выясняется, что мы проехали уже триста миль.
     На улице почти стемнело. Элен говорит, глядя прямо перед собой:
     -- Я слежу за расходами.
     Мона садится и чешет голову, запустив обе руки в дреды. Потом прижимает
пальцем внутренний уголок  глаза и снимает натекшую слизь. Вытирает палец  о
джинсы и говорит:
     -- Где будем ужинать?
     Я говорю Моне, чтобы она пристегнулась.
     Элен включает фары. Кладет  на руль руку,  вытянув пальцы, и пристально
смотрит на свои кольца. Она говорит:
     -- Когда  мы  найдем  "Книгу  теней", когда получим  полную  власть над
миром, когда станем бессмертными, и у нас будет все, и все нас будут любить,
--  говорит  она,  -- вы все равно останетесь мне должны двести долларов  за
косметику.
     Она выглядит  как-то не так. У нее что-то не то с волосами.  Ее серьги.
Серьги с большими розовыми и красными камнями, сапфирами и рубинами. Их нет.
     Глава двадцать первая
     Конечно, это была не одна  ночь. Просто по ощущениям все ночи слились в
одну. Каждая ночь.  Пересекая Неваду и Калифорнию, Техас,  Аризону,  Орегон,
Вашингтон, Айдахо и Монтану.  Они одинаковые, все ночи, когда ты в дороге. И
поэтому кажется, будто ночь -- одна.
     В темноте все города и места -- одинаковые.
     -- Мой сын Патрик, он не умер, -- говорит Элен Гувер Бойль.
     Он умер. Я видел запись о смерти в окружном архиве. Но я молчу.
     Элен сидит за рулем. Мона  и Устрица  спят на заднем сиденье. Спят  или
слушают  наш  разговор. Я  сижу  рядом  с  Элен  на пассажирском сиденье.  Я
прижимаюсь к дверце, чтобы быть как можно дальше от Элен. Я положил руку под
голову и слушаю, не глядя на Элен.
     А Элен говорит, не глядя на меня. Мы оба смотрим прямо  перед собой, на
дорогу, освещенную светом фар.
     -- Патрик в больнице  "Новый континуум", -- говорит  она. -- И я  верю,
что когда-нибудь он поправится.
     На сиденье между нами лежит ее ежедневник в красном кожаном переплете.
     Пересекая  Северную  Дакоту  и Миннесоту. Я спрашиваю у Элен,  как  она
узнала про баюльные чары.
     Своим розовым ногтем  она нажимает какую-то кнопку -- включает  систему
автоматического  регулирования  скорости.  Потом  нажимает еще одну кнопку и
включает дальний свет вместо ближнего.
     --  Я работала  продавцом-консультантом  в  "Skin Tone  Cosmetics",  --
говорит она. --  Мы тогда жили в кошмарном трейлере, -- говорит она. -- Мы с
мужем.
     Его звали Джон Бойль. Я видел запись о смерти в окружном архиве.
     --  Ты  знаешь, как это бывает,  когда  рождается  первый  ребенок,  --
говорит она. -- Друзья и знакомые тоннами тащат подарки, игрушки и книжки. Я
даже не  знаю, кто  именно подарил эту книжку. Просто еще одна книжка в куче
других.
     Согласно записям в окружном архиве, это случилось лет двадцать назад.
     -- Тебе не надо рассказывать, что случилось, ты и сам все понимаешь, --
говорит она. -- Но Джон всегда думал, что это я виновата.
     Согласно записям  в полицейском  досье,  в течение месяца после  смерти
Патрика  Раймонда  Бойля,  шести месяцев от  роду, соседи шесть раз вызывали
полицию по  поводу нарушения общественного порядка -- шумных домашних ссор в
трейлере Бойлев (место 175 в парке жилых фургонов "Буена-Ноче").
     Пересекая Висконсин и Небраску.
     Элен говорит:
     --  Я  искала  оптовых покупателей для "Skin Tone Cosmetics"  и  просто
ходила по домам, рекламируя наши товары.  -- Она  говорит:  --  Я  не  сразу
вернулась  на  работу.  Прошло,  наверное,  полтора  года  после  того,  как
Патрик... как мы увидели Патрика в то утро.
     Она  ходила  по  домам,  рассказывает  мне Элен,  и  встретила  молодую
женщину. Такую же, как и та -- в фартуке с цыплятами. Все было так же. Те же
цветы с похорон. Та же пустая детская кроватка.
     -- Я зарабатывала очень  неплохо,  только на продаже тональных кремов и
маскирующих карандашей, --  говорит  Элен,  улыбаясь. -- И  особенно в конце
месяца, когда деньги заканчивались.
     Тогда, двадцать лет назад, той женщине  было  столько же лет, сколько и
самой Элен.  Они  ра