следователю всю правду
о моей ночной вылазке, не утаивая ничего и ничего не скрывая.
Во-первых, мои правдивые показания могли принести пользу следствию, а
во-вторых, причин что-либо скрывать у меня не было, так как никакой
вины я за собой не чувствовал. Я выложил ему все, расписав свое ночное
похождение буквально по минутам, опустив, однако, эпизод с ампулой: она
казалась мне к делу совершенно непричастной. От усердия и охватившего
его вдруг азарта молодой следователь нетерпеливо ерзал в директорском
кресле, то и дело протирал очки, а когда я закончил, многозначительно
переглянулся со своим коллегой в штатском. Без сомнения, мои слова
произвели на него должное впечатление.
     -- М-да, ваш рассказ интересен, -- произнес он, пристально глядя
мне в глаза, -- но, по-моему, в нем есть некоторые неточности.
     -- Неточности? -- удивился я.
     -- Да, неточности. Вы уверены, что описываемые вами события
произошли именно в три часа ночи, а не раньше и не позже?
     -- Абсолютно. За точность своих часов я ручаюсь. Вот, взгляните,
идут секунда в секунду, по ним можно кремлевские ставить -- и не
ошибетесь.
     Он сверил мои часы со своими и удовлетворенно кивнул. Но следующий
его вопрос поверг меня в совершеннейшее недоумение.
     -- Что вы делали в холле в столь позднее время?
     -- В холле? -- снова удивился я. -- Но я не был в холле!
     -- Разве? -- Он подозрительно посмотрел на мои ботинки.
     -- Клянусь! Я дошел лишь до середины коридора.
     -- Вот-вот, это-то и непонятно. Вы слышали стон, но дошли только
до середины коридора и почему-то повернули обратно, даже не
поинтересовавшись его источником. Неужели вы, гражданин Чудаков,
настолько лишены любопытства?
     Я попытался вкратце описать ему те чувства, которые испытывал
тогда, в темном коридоре, но он, по-моему, так ничего и не понял и
продолжал недоверчиво коситься на мои ботинки.
     -- Все это прекрасно, гражданин Чудаков, только, знаете, чувства
-- это не в моей компетенции. Давайте разберемся в фактах. Вы
утверждаете, что слышали звук ключа, поворачивающегося в замке одной из
дверей. Так?
     -- Так.
     -- И, конечно же, номера на двери вы не запомнили?
     Я развел руками.
     -- К сожалению, не запомнил.
     -- Вот видите, как у вас все получается, -- покачал головой
следователь, -- кто стонал -- не знаете, номера не запомнили, зачем
вообще выходили из номера, тоже непонятно...
     -- Так я же вам... -- попытался было возразить я, но он жестом
остановил меня.
     -- Ладно, допустим, все так и было...
     -- Да почему же допустим!..
     -- Хорошо, хорошо, пусть все так и было. Тогда ответьте мне хотя
бы на такой вопрос: саму дверь вы найти смогли бы?
     -- Думаю, что да. Где-то в середине коридора, по левой стороне.
     -- По левой стороне?
     -- Ну да, по левой. Это если идти в сторону холла.
     -- Вот как? И вы утверждаете, гражданин Чудаков, что шли именно в
эту сторону, когда щелкнул замок?
     -- Разумеется, -- ответил я с раздражением. -- Простите, гражданин
следователь, но мне не совсем понятен столь пристальный интерес к моим
словам. Я что-то не так говорю?
     Он кинул на меня быстрый, пронизывающий взгляд, в котором сквозило
явное недоверие, полистал какие-то бумаги, нашел что-то,
заинтересовавшее его, и ответил:
     -- Вот показания гражданина Хомякова, это у его номера вы
остановились нынешней ночью. -- Следователь поднял на меня вооруженные
очками глаза. -- Гражданин Хомяков утверждает, что видел вас идущим по
коридору в начале четвертого ночи, но...
     -- Но? -- Я подался вперед.
     -- Но, -- следователь умышленно затянул паузу, чтобы придать
значительность своим следующим словам, -- и, надо сказать, преуспел в
этом, -- но видел он вас идущим со стороны холла! Так-то, гражданин
Чудаков. -- Он торжествующе усмехнулся, и стекла его очков радостно
заблестели.
     -- Это ложь! -- вскочил я, потрясенный услышанным и возмущенный до
глубины души. -- Это или ложь, или ошибка -- одно из двух.
     Следователь кивнул.
     -- Возможно. Возможно, правы вы, а не Хомяков... Итак, вы
настаиваете на своих показаниях, гражданин Чудаков?
     -- Еще бы! Конечно, настаиваю, -- ответил я решительно. -- Более
того, я настаиваю также на очной ставке с Хомяковым. Немедленно!
     Моя горячность лишь позабавила этого розовощекого молокососа.
     -- Нет, гражданин Чудаков, -- покачал он головой, -- никаких очных
ставок я проводить не буду -- не вижу смысла. Что же касается вас, то
вы лично можете устраивать очные ставки с кем вам заблагорассудится --
никто вас этого права не лишает. Вам ясно?
     -- Ясно, -- буркнул я, решив сегодня же, нет, сейчас же повидать
Хомякова и как следует его потрясти.
     -- Ну, если вам все ясно, то у меня к вам последний вопрос. В то
самое время, когда вы отлучались из номера, то есть около трех часов
ночи, что делал ваш сосед -- кажется, Мячиков его фамилия?
     -- Спал, -- уверенно ответил я. -- Это так же верно, как то, что
Земля круглая.
     -- Вы не ошибаетесь?
     -- В чем? В том, что Земля имеет форму шара? -- Я усмехнулся. --
Нет, не ошибаюсь.
     Он быстро посмотрел на меня поверх очков и залился ярким румянцем.
Сейчас закипит, решил я. Но он сдержался.
     -- Его храп, -- добавил я, -- наверняка был слышен не только мне.
     Следователь утвердительно кивнул.
     -- Верно, его слышали и в других номерах... Что ж, гражданин
Чудаков, -- произнес он сухо, -- следствие учтет ваши показания.
Надеюсь, что они правдивы. Благодарю вас, вы можете идти.
     Но я не торопился покидать кабинет, мне хотелось выложить ему все
до конца.
     -- Послушайте, -- сказал я решительно, в упор глядя на его
вспотевшую переносицу, -- я хочу вам дать один совет: нажмите как
следует на Хомякова. Возможно, он тоже был в коридоре в тот час ночи,
но по каким-то причинам решил это скрыть; возможно также, что ему
выгодно, чтобы подозрения пали на меня, -- это отвлекло бы следствие от
него самого.
     Следователь высокомерно вскинул бритый подбородок.
     -- Смею вас заверить, гражданин Чудаков, -- сухо произнес он, --
следствие в силах само решить, на кого ему поднажать, а кого обойти
вниманием. Вас это должно касаться меньше всего.
     Меня очень смешило, когда этот желторотый юнец отождествлял свою
персону с неким абстрактным понятием "следствие".
     -- Ошибаетесь, -- упрямо возразил я, -- меня-то как раз это
касается в первую очередь -- ведь я не дурак и вижу, что я для вас --
кандидат в преступники номер один. Не так, скажете?
     Следователь недовольно поморщился.
     -- Довольно! Вы себе слишком много позволяете. Если бы ваши слова
хоть как-то соответствовали действительности, я бы давно отдал приказ о
вашем задержании. Идите и не мешайте нам работать.
     Я махнул рукой и вышел. Ну о чем еще с ним говорить!

     4.

     Последним вызвали Мячикова. С ним они разделались в два счета, и
уже через пять минут он вернулся -- все такой же беспечный,
жизнерадостный и уверенный в себе. Должен признаться: в ту минуту я
сильно завидовал ему. Не успел он переступить порога нашей комнаты, как
уже выложил мне весь разговор со следователем, который, правда,
сводился к одному очень короткому вопросу и одному еще более короткому
ответу: "Что вы делали минувшей ночью?" -- "Спал". Отвечая на его
откровенность, я поведал свой вариант беседы с ретивым следователем,
который он выслушал с нескрываемым интересом.
     -- Хомяков, Хомяков... любопытно, -- в раздумье произнес он. --
Знаете, Максим Леонидович, я бы на вашем месте не упоминал про
некоторые детали, например, тот же стон вы вполне могли и не слышать.
Впрочем, с другой стороны, скрывать что-либо от следствия -- это тоже,
знаете ли, чревато... -- Он с пониманием заглянул мне в лицо и вдруг
зашептал, выпучив от волнения круглые глаза: -- А давайте-ка мы с вами,
дорогой друг, займемся этим делом сами, не дожидаясь, пока официальное
следствие со своей традиционной медлительностью добьется каких-нибудь
результатов, а? Над вами нависло тяжелое обвинение, а я искренне хочу
помочь вам. Давайте найдем этого пресловутого Хомякова и поговорим с
ним по-мужски. Идет?
     Да, этот человек любил преподносить сюрпризы. Я с удивлением
уставился в его луноподобное лицо, чувство глубокой признательности и
искренней благодарности захлестнуло меня, и если до сего момента я
относился к нему просто с симпатией, то теперь, после его слов, пусть
наивных, пусть мальчишеских, но от души, от самого сердца сказанных, я
вдруг понял, что судьба послала мне друга. Я порывисто схватил его руку
и горячо затряс ее.
     -- По рукам! -- воскликнул я. -- Вы себе не представляете,
Григорий Адамович, как я вам благодарен. От всей души...
     -- Полноте, -- смутился он, -- экий пустяк. Я ведь предложил вам,
Максим Леонидович, что-то вроде новой игры...
     -- ...ставкой в которой является человеческая жизнь, -- возразил
я. -- Нет, Григорий Адамович, это не игра, а серьезная, кропотливая
работа, порой неблагодарная, и если вы действительно согласны окунуться
в нее с головой, то я всецело с вами.
     -- Вы правы, дорогой друг, -- кивнул Мячиков, посерьезнев, --
смерть человека -- это далеко не игра. Я согласен с вами. Вот вам моя
рука.
     Мы скрепили наш договор крепким рукопожатием. В конце концов,
Мячиков был единственным человеком во всем доме отдыха, за которого я
мог поручиться, что он не убивал того несчастного: у него было
стопроцентное алиби. А вот Хомяков вызывал у меня весьма противоречивые
чувства, и здесь я был совершенно согласен со своим компаньоном:
Хомякова надо брать в оборот.
     Но прежде чем отправиться на поиски загадочного свидетеля моего
ночного похода, Мячиков, который не переставал меня удивлять, преподнес
мне такой сюрприз, что я даже растерялся. Лукаво подмигнув мне, он тихо
подкрался к входной двери, осторожно запер ее на ключ, приложил палец к
пухлым губам, на цыпочках подошел к своему чемодану, открыл его, сунул
руку аж по самый локоть куда-то вглубь его и вдруг вынул новенький...
пистолет! Я отпрянул к стене, не веря своим глазам. Мячиков -- и
пистолет! Абсурд какой-то...
     -- Тсс! -- прошипел он, испуганно косясь на дверь. -- Я вам сейчас
все объясню, дорогой Максим Леонидович. Дело в том, -- продолжая
шипеть, он сунул пистолет в боковой карман пиджака, -- что эту
штуковину я совершенно случайно приобрел на Рижском рынке у какого-то
забулдыги. Бедняга весь трясся, ища у окружающих сочувствия и тыча
пистолетом в животы, но все от него только шарахались. А я вот не
растерялся -- и купил! Ага, предвижу вполне законный вопрос: зачем? Да
не затем, конечно, чтобы в людей стрелять, а так, для собственного
успокоения, для пущей уверенности, для самоутверждения, что ли... Я
ведь стрелять не умею и никогда подобных игрушек в руках не держал,
более того, я его даже боюсь. Но главное не в этом -- главное в цене,
которую он с меня запросил и которая в конце концов решила мои сомнения
в пользу покупки. Как вы думаете, Максим Леонидович, сколько я за него
отдал? -- Он хитро прищурился.
     Я пожал плечами.
     -- Понятия не имею, почем нынче пистолеты на Рижском рынке.
     -- Вот и я не имел, -- продолжал Мячиков, -- пока не наткнулся на
этого бедолагу. А взял он с меня -- ну, не догадались? -- червонец!
Представляете? Всего десять рублей! А у меня как раз лишний червонец
завалялся -- ну, я и купил. Только вы никому, ладно?
     Я не разделял восторга Мячикова по поводу приобретения этой, как
он выразился, штуковины. Незаконное владение огнестрельным оружием
каралось законом, и довольно-таки строго, а я привык всегда и во всем
придерживаться золотого правила все того же незабвенного
Остапа-Сулеймана, гласящего: кодекс нужно чтить. Да, ничего
противозаконного в наших действиях быть не должно, тем более сейчас, в
такой ситуации, когда на нас всех смотрят как на потенциальных
преступников. Не дай Бог милиция пронюхает о пистолете -- что тогда?
Тогда не только Мячикова -- и меня притянут к ответу -- как сообщника
или как кого-нибудь еще, но достанется нам, безусловно, по всей
строгости закона. Я выразил Мячикову свои сомнения по поводу его
приобретения, но он заверил меня, что все будет о'кей и паниковать
раньше времени не стоит. И все же пистолет он, скрепя сердце, сунул
обратно в чемодан.
     К Хомякову мы отправились тотчас же, благо его номер находился
через один от нашего, но он не впустил нас и даже не соизволил
показаться, ответив сквозь дверь, что никого не желает видеть и что
пусть все катятся к чертям собачьим -- причем, выговаривая это, он еле
ворочал языком. Мы с Мячиковым понимающе переглянулись.
     -- Не исключено, что и ночью он был подшафе, -- подытожил мой
сообщник, на что я согласно кивнул.
     На обед отправились единицы. Большинство отдыхающих (хорош отдых!)
заперлись и открывали только сотрудникам милиции, а те, кто отваживался
покинуть свои кельи, угрюмо проходили по коридору, настороженно и
исподтишка косясь друг на друга и прижимаясь к стене при приближении
кого-либо; пройтись по середине коридора не хватало духу даже у самых
смелых. Тот факт, что дом отдыха находился у черта на рогах, в глуши, в
стороне от дорог и населенных пунктов, приводил нас к следующему
умозаключению: убийца где-то здесь, среди нас. Конечно, у него была
возможность улизнуть, но Мячикову краем уха удалось услышать, что
согласно проведенной сотрудниками милиции проверке все отдыхающие,
прибывшие вчера, а также весь обслуживающий персонал, включая и
работников общепита, были налицо, каковой факт бросал тень подозрения
на всех нас поровну и в то же время ни на кого конкретно. Вот почему
люди смотрели друг на друга так, словно ожидая удара ножом в спину, вот
почему в воздухе витало напряжение, смешанное с изрядной долей чисто
животного ужаса.
     Прибывшие вместе с сотрудниками милиции медицинские работники
позаботились о теле, и вскоре на лестничной площадке, ставшей местом
трагедии, не осталось и следа от убийства. К каким выводам пришла
следственная группа и что дал предварительный осмотр тела
экспертом-медиком, нам с Мячиковым оставалось только гадать. В
довершение ко всему директор дома отдыха обратился к нам с
настоятельной просьбой не покидать здания вплоть до особого
распоряжения руководителя следственной группы. Подозреваю, что все
входы и выходы были блокированы сотрудниками милиции.

     5.

     Так прошел день -- в кропотливой работе одних и бездействии
других. В семь часов вечера, когда наступило время ужина, большинство
отдыхающих спустилось на первый этаж, в столовую, и отдалось вечерней
трапезе. Видно, голод взял свое -- смерть одного совсем не означала
прекращение жизни для всех остальных. Мячиков идти в столовую наотрез
отказался, а я решил все-таки сходить, чтобы осмотреться, потереться
среди публики, проникнуться общим настроением, а заодно и покушать.
Столовая отличалась такой же мрачностью и сыростью, как и все здание в
целом. Столики были маленькими, круглыми, неудобными, рассчитанными,
по-моему, максимум на две персоны; стулья были под стать столам и
вызывали вполне обоснованную тревогу ввиду их явной неустойчивости. Но
все эти неудобства с лихвой окупалось открывающейся перспективой: я мог
спокойно лицезреть почти весь контингент отдыхающих дома отдыха
"Лесной", а при работе, в которую мы с Мячиковым впряглись, это было
просто необходимо. Напротив меня, за одним со мной столиком, сидел
лохматый, длинноволосый тип с пушистыми усами, боярской бородой и
смиренным взглядом голубых, почти бесцветных глаз на благообразном
лице. Он не ел -- он трапезничал, соблюдая некий ритуал. Наверное,
священнослужитель, резюмировал про себя я. Он молча поглощал жидкое
голубое пюре и прокисшую, лишенную мяса котлету, не желая нарушать
своего уединения, -- молчал и я. К великой своей радости, за соседним
столиком я обнаружил моих знакомых молодоженов -- Сергея и Лиду. Сергей
вяло ковырял вилкой в тарелке, капризно кривил губы и недовольно
брюзжал, а Лида, так и не притронувшаяся к своей порции, бледная,
осунувшаяся, но с неизменным огоньком в глазах, что-то без умолку
говорила ему, но что именно, я не расслышал. Я невесело кивнул им, и
они ответили мне тем же.
     В дальнем углу я заметил четырех угрюмых мужчин -- мускулистых,
поджарых, смуглолицых. Они сидели за двумя сдвинутыми вместе столиками
и, не обращая ни на кого внимания, молча уничтожали бутылку водки,
причем никакой закуски, даже куска хлеба, у них на столах не было.
Передовики с Алтая, догадался я, поминают своего погибшего товарища.
Что ж, дело святое...
     Чуть поодаль от них громко ссорилась пожилая чета. Полная безликая
женщина отчитывала своего супруга за то, что он привез ее сюда, в это
страшное место, в этот бандитский притон, где убивают людей чуть ли не
на каждом шагу -- и упрекам тем не было конца, а мужчина виновато,
будто он специально подстроил это убийство -- лишь бы позлить супругу,
-- пялил глаза на свою дражайшую половину и вяло оправдывался.
     Интересно, а Хомяков тоже здесь? Я ведь так и не знаю, как он
выглядит.
     Что же касается остальных присутствующих в этом зале, то ничего
примечательного они из себя не представляли: обычные люди, подавленные
происшедшей трагедией, молчаливые, настороженные, порой кидающие
быстрые косые взгляды на того или иного сотрапезника.
     Вернувшись в номер, я застал Мячикова за чтением книги.
     -- Что читаем? -- поинтересовался я.
     Он повернул книгу так, чтобы я смог рассмотреть обложку с
названием. Агата Кристи, "Убийство на поле для гольфа". Вот оно что!
Мячиков лукаво улыбнулся..
     -- Читали? -- спросил он. Я кивнул. -- Я тоже, сейчас вот
перечитываю. Помогает думать. Вам не кажется, дорогой друг, что есть
что-то общее в этих двух ситуациях -- в книжной и в реальной?
     Я пожал плечами и ответил, что похожего пока что мало.
     -- Ну, не скажите, Максим Леонидович, -- возразил Мячиков, все так
же улыбаясь. -- Обратите внимание: и там, и тут узкий круг людей, и
убийца -- в этом кругу. Это ли не общая особенность обоих преступлений?
     -- Это лишь внешнее сходство, -- в свою очередь возразил я, -- об
истинном же сходстве можно будет говорить, лишь распознав и сравнив
мотивы обоих преступлений. А мы пока что в этом направлении не
продвинулись ни на йоту... Кстати, видел этих передовиков с Алтая,
друзей убитого.
     -- Ну и как? -- встрепенулся Мячиков. -- Как они?
     -- Да никак. Сидят, пьют водку.
     -- Вот как! -- Глаза его заблестели. -- Водка -- это дело хорошее.
Нехай пьют...
     В десять я лег спать. Мячиков еще немного почитал и тоже
отправился на боковую -- я видел, как он погасил свет. И снова, как и в
прошлую ночь, я был разбужен богатырским храпом, похожим на рев
Ниагарского водопада, снова я встал и, зевая, отправился в туалет,
снова на кафельному полу обнаружил пустую ампулу со странным названием
"омнопон". На этот раз я не выбросил ее, а сунул в карман, смутно
подозревая, что появление этой, теперь уже второй, ампулы здесь не
случайно. И снова, вернувшись в номер, при свете уличного фонаря я
увидел безмятежное, счастливое лицо спящего Мячикова -- вот только
храпа теперь не было слышно. А утром, наперекор моему дурному
предчувствию, я с облегчением узнал, что ночь прошла спокойно и никто
больше не убит.



     ДЕНЬ ТРЕТИЙ

     1.

     Проснулся я поздно. Голова трещала так, что, казалось, вот-вот
лопнет. В номер как раз входил Мячиков -- быстрый, уверенный в себе и,
если бы не вчерашнее убийство, я бы сказал -- счастливый.
     -- Вы еще спите? -- с ласковой укоризной произнес он. -- Эх вы,
соня! А я вот, не в пример вам, времени даром не терял.
     -- Доброе утро, Григорий Адамович. Неужто убийцу нашли?
     -- Как знать, как знать, -- загадочно улыбнулся Мячиков. -- По
крайней мере, некоторую полезную информацию мне раздобыть удалось. И
раз уж мы с вами взялись за это темное де