осуществима.
Хорошо, возьмем меня, изобретателя. Если существует  восхитительная  жизнь
после смерти, буду ли я наслаждаться ею? Вовсе нет. Я  буду  думать:  "Это
только видение  в  умирающих  клетках  моего  мозга.  Это  не  объективная
реальность". Ничего из происходящего в этом будущем, если оно реально,  не
станет для меня реальностью.
     - Я буду думать: "О, да, я это очень хорошо придумал, но все  же  это
только умирающие клетки моего мозга". Конечно, - сказал я мрачно, - есть и
компенсация. Если я приземлюсь в  традиционном  аду,  я  не  восприму  его
серьезно. И все чудеса, вся магия, все волшебство,  которые  я  видел,  не
более реальны, чем эти видения умирающего мозга.
     Мадемуазель прошептала, чуть слышно, так что понятно было только мне:
     - Я могу сделать их реальными для вас, Алан де Карнак, И небо, и ад.
     Я сказал:
     - В жизни и в смерти ваши теории не могут быть  доказаны,  доктор  де
Керадель. По крайней мере для меня.
     Он не ответил, продолжая смотреть на меня и  постукивая  пальцами  по
столу.
     Я продолжал:
     - Предположим, например, что вы хотите узнать, кому поклонялись среди
камней Карнака. Вы можете воспроизвести все обряды. Можете  найти  потомка
жреца, у которого в мозгу живет древний дух. Но откуда вы знаете, что тот,
кто появится  на  большой  пирамиде  в  кругу  монолитов  -  Собиратель  в
Пирамиде, Посетитель Алкар-Аза, - что он реален?
     Де Керадель недоверчиво спросил напряженным голосом, будто его что-то
сдерживало:
     - А вы что знаете об Алкар-Азе и о Собирателе в Пирамиде?
     Я тоже удивился этому. Не могу припомнить,  чтобы  когда-либо  слышал
эти названия. Но они возникли у меня на устах, будто я их  давно  знаю.  Я
взглянул на мадемуазель. Она опустила глаза, но я  успел  заметить  в  них
торжество, как и тогда, когда при прикосновении ее руки я  увидел  древний
Карнак. Я ответил де Кераделю:
     - Спросите у своей дочери.
     Глаза его больше не были голубыми,  они  стали  бесцветными.  И  были
похожи на огненные шары. Он молчал, но глаза его требовали от нее  ответа.
Мадемуазель  равнодушно  взглянула  на  него.  Пожала  белыми  плечами.  И
сказала:
     - Я ему не говорила. - И  добавила  с  угрозой:  -  Может,  отец,  он
помнит.
     Я наклонился к ней и коснулся своим стаканом ее. Я  снова  чувствовал
себя очень хорошо. Сказал:
     - Я помню... помню...
     Элен ядовито заметила:
     - Если будешь пить еще, запомнишь головную боль, дорогой.
     Мадемуазель прошептала:
     - А что вы помните, Алан де Карнак?
     Я запел старую бретонскую песню:

                      Эй, рыбак, скажи скорей,
                      Царица из страны теней
                      Не проезжала ль здесь верхом
                      На черном жеребце своем
                      Со сворой призрачной у ног?
                      Ее не видеть ты не мог.
                      Конь ее мчится, словно тень
                      От облака в ненастный день,
                      Как тучи сумрачной копье.
                      Дахут Белая - имя ее.

     Наступило  странное  молчание.  Я  заметил,  что  де  Керадель  сидит
напряженно и смотрит на меня с тем же выражением, с каким смотрел, когда я
говорил об Алкар-Азе и Собирателе  в  Пещере.  Лицо  Билла  побледнело.  Я
посмотрел на мадемуазель: в ее глазах плясали светло-лиловые  искорки.  Не
представляю, почему старая песня могла произвести такой эффект.
     Элен сказала:
     - Странный мотив, Алан. А кто эта Дахут Белая?
     - Ведьма, мой ангел, - ответил я. - Злая, но  прекрасная  ведьма.  Не
рыжая, как ты, а светловолосая. Она жила больше двух  тысяч  лет  назад  в
городе Ис. Никто не знает, где находился город Ис,  но,  может,  там,  где
между Киброном и Бель-Илем плещется море. Когда-то здесь была суша. Ис был
злым городом, полным ведьм и колдунов, но самой злой из  них  была  Дахут,
дочь короля. Она брала себе в любовники, кого хотела. Они удовлетворяли ее
ночь, две ночи, редко три. Потом она  бросала  их,  говорят  некоторые,  в
море. Или, как говорят другие, отдавала их своим теням...
     Билл прервал:
     - Что ты хочешь этим сказать?
     Лицо его еще больше побледнело. Де  Керадель  пристально  смотрел  на
него. Я сказал:
     - Я хочу сказать - теням. Разве ты не слышал в песне,  что  она  была
королевой теней? Она была ведьмой  и  заставляла  тени  подчиняться  себе.
Любые тени: тени убитых ею любовников, тени демонов, инкубов и суккубов из
кошмаров.
     - Наконец боги решили вмешаться. Не спрашивайте меня об  этих  богах.
Если это было до христианства, то языческие, если после - христианские. Во
всяком случае они, по-видимому, считали, что тот, кто живет мечом, от меча
и должен умереть и все подобное. Они послали в Ис  юного  героя,  которого
Дахут полюбила страстно и неистово. Это был первый человек,  которого  она
полюбила, несмотря на  все  свои  прежние  связи.  Но  он  оказался  очень
скромен. Он мог простить ей прежние приключения, но чтобы полюбить ее,  он
хотел убедиться, что она сама его любит. Как она могла убедить его?  Очень
просто. Ис был построен ниже уровня моря, и его от воды  защищали  прочные
стены. Были одни ворота,  через  которые  могло  войти  море.  Зачем  были
сделаны эти ворота? Не знаю. Вероятно, на случай вторжения, революции  или
чего-то подобного. Во всяком случае легенда гласит, что такие ворота были.
Ключ от них всегда висел на шее короля Иса, отца Дахут.
     - "Принеси мне ключ, и я поверю, что ты меня любишь", - сказал герой.
Дахут прокралась в спальню отца и сняла у него с шеи ключ.  И  отдала  его
своему любимому. Он открыл морские ворота. Море ворвалось в  город.  Конец
злому Ису. Конец злой Дахут Белой.
     - Она утонула? - спросила Элен.
     - В легенде есть любопытная  подробность.  Дахут  в  порыве  дочерней
преданности прибежала к отцу, разбудила его, взяла своего большого черного
жеребца, оседлала его, посадила перед собой короля и  попыталась  ускакать
от волн на возвышение. В конце концов в ней было что-то хорошее. Но -  еще
одна интересная подробность - восстали ее  тени,  устремились  в  волны  и
стали их двигать все быстрее и выше. И  волны  обогнали  черного  жеребца,
Дахут и ее папу. И тут уж действительно конец. Но она по-прежнему едет  по
берегам Киброна на своем черном жеребце, и у ее ног теневая свора...  -  я
неожиданно смолк.
     Левая рука у  меня  была  поднята,  в  ней  я  держал  стакан.  Свечи
отбрасывали резкую тень руки на скатерть прямо перед мадемуазель.
     И белые руки мадемуазель что-то делали с тенью моей руки,  как  будто
просовывали что-то под тень, чем-то окружали ее.
     Я опустил руку. Она быстро  спрятала  свои  под  стол.  Я  тотчас  же
схватил ее за руку и разжал пальцы. В них был длинный волос. Я поднял  его
над столом и увидел, что волос ее собственный.
     Я поднес его к огню свечи и подождал, пока он сгорит.


     Мадемуазель насмешливо рассмеялась. Я слышал и  смешок  де  Кераделя.
Странным казалось, что его смех был не только откровенным, но и дружеским.
Мадемуазель сказала:
     - Сначала он сравнивает меня с морем, с  предательским  морем.  Потом
намеком, скрытно, со злой Дахут, королевой теней. А потом  решает,  что  я
ведьма, и сжигает мой волос. И в то же время говорит, что  он  недоверчив,
что он не верит!
     Она снова рассмеялась, и де Керадель снова подхватил ее смех.
     Я чувствовал  себя  глупо,  очень  глупо.  Несомненно,  это  туше.  Я
взглянул на Билла. Какого дьявола он завел меня в эту ловушку? Но Билл  не
смеялся. Он смотрел на мадемуазель с каменным выражением лица. Не смеялась
и Элен.
     Я улыбнулся и сказал ей:
     - Похоже, еще одна леди посадила меня на гнездо ос.
     Наступило короткое неловкое молчание. Нарушил его де Керадель.
     - Не знаю почему, но мне вспомнился вопрос, который  я  хотел  задать
вам, доктор Беннет.  Я  очень  интересуюсь  обстоятельствами  самоубийства
мистера Ральстона, который, как я понял из  газет,  был  не  только  вашим
пациентом, но и близким другом.
     Билл ответил спокойно, в лучшей профессиональной манере:
     - Вы правы, доктор де Керадель, как друга  и  пациента  я  знал  его,
вероятно, лучше, чем кто бы то ни было.
     Де Керадель сказал:
     -  Меня  интересует  не  только  его  смерть.  Упоминались  еще   три
самоубийства и намекалось, что все они вызваны одной причиной.
     - Совершенно верно, - сказал Билл.  Де  Керадель  посмотрел  на  свой
стакан, медленно повертел его в руке и сказал:
     - Я действительно очень заинтересован, доктор Беннет.  Мы  все  здесь
психиатры. Ваша сестра... и моя дочь... мы  им  доверяем.  Они  не  станут
болтать. Вы действительно считает, что у этих четырех смертей  есть  нечто
общее?
     - Несомненно, - ответил Билл.
     - Что? - спросил де Керадель.
     - Тени! - сказал Билл.



                              5. ШЕПЧУЩАЯ ТЕНЬ

     Я недоуменно смотрел на Билла. Вспомнил,  как  он  беспокоился  из-за
того, что я упомянул тени в разговоре с репортерами, и его  напряженность,
когда говорил о тенях Дахут Белой. И вдруг он снова о тенях.  Должна  быть
какая-то связь, но какая?
     Де Керадель воскликнул:
     -  Тени!  Вы  хотите  сказать,  что  все  они  страдали  аналогичными
галлюцинациями?
     - Тени - да, - сказал Билл. - Галлюцинации - не уверен.
     Де Керадель задумчиво повторил:
     - Вы не уверены. - Потом спросил: - Об этих тенях ваш друг и  пациент
говорил, что хочет считать  их  объективными,  а  не  субъективными?  Я  с
большим интересом прочел газетные материалы, доктор Беннет.
     - Я в этом уверен, доктор де Керадель, - ответил Билл, и в голосе его
чуть  слышно  звучала  ирония.  -  Да,  он  хотел,  чтобы  тень  я  считал
объективной, а не субъективной. Тень, а не тени. Была только одна... -  он
помолчал и добавил подчеркнуто: - у каждого лишь одна тень, вы знаете.
     Я решил, что понял план сражения Билла. Он основывался  на  интуиции,
блефовал, делал вид, что знает о теневой ловушке смерти, чем  бы  ни  была
эта тень, точно так же как он делал вид, что знает  общую  причину  смерти
всех четверых. Он использовал  эту  ловушку,  чтобы  приманить  свою  рыбу
поближе к крюку. А теперь заставляет рыбу клюнуть. Не думаю, чтобы он знал
больше, чем когда мы разговаривали с ним в клубе. И подумал, что он опасно
недооценивает де Кераделя. Последний удар был слишком очевидным.
     Де Керадель спокойно говорил:
     - Одна тень или несколько, какая разница, доктор Беннет? Галлюцинация
может возникать в одной форме - традиция утверждает, что тень Юлия  Цезаря
появлялась  перед  раскаивающимся  Брутом.   Или   может   быть   умножена
тысячекратно. Мозг умирающего Тиберия произвел тысячи теней убитых им, они
окружили его сметный одр, угрожали ему. Существуют органические нарушения,
которые вызывают такие галлюцинации. Например, нарушения в области зрения.
Или наркотики и алкоголь. Их порождают аномалии мозга и  нервной  системы.
Они  дети  самоотравления.  Результат  лихорадки  и   высокого   кровяного
давления.  Их  также  порождает  совесть.  Следует  ли  понимать,  что  вы
отвергаете все эти рациональные объяснения?
     Билл флегматично ответил:
     - Нет. Скорее я не принимаю ни одно из них.
     Неожиданно вмешался доктор Лоуэлл:
     - Есть еще одно  объяснение.  Внушение.  Постгипнотическое  внушение.
Если Ральстон и остальные попали под влияние человека, который знает,  как
контролировать мозг такими методами...  тогда  я  понимаю,  как  их  могли
убедить убить самих себя. Я сам...
     Пальцы его сжали  ножку  бокала.  Бокал  сломался,  порезав  его.  Он
обмотал кровоточащую руку носовым платком. И сказал:
     - Не беда. Хотел бы я, чтобы воспоминание, вызвавшее это,  не  резало
глубже.
     Мадемуазель смотрела на него, на губах ее была легкая улыбка.
     Я уверен, что де Керадель ничего не упустил. Он сказал:
     - Вы принимаете объяснение доктора Лоуэлла?
     Билл неуверенно ответил:
     - Нет... не полностью. Не знаю.
     Бретонец замолчал, изучая его со странным напряжением. Потом сказал:
     -  Ортодоксальная  наука  утверждает,  что  тень  -  это  всего  лишь
уменьшение света в определенном месте, вызванное появлением  материального
тела между источником света и поверхностью. Тень нематериальна. Она ничто.
Так  говорит  ортодоксальная  наука.  Каким  же  было  материальное  тело,
бросившее тень на четверых, если это не галлюцинация?
     Доктор Лоуэлл сказал:
     - Мысль, коварно помещенная в человеческий мозг, может вызвать  такую
тень.
     Де Керадель вежливо ответил:
     - Но доктор Беннет не принимает эту теорию.
     Билл ничего не сказал. Де Керадель продолжал:
     - Если доктор Беннет считает, что причина смерти  тень,  не  признает
галлюцинации и то,  что  тень  отбрасывало  материальное  тело,  тогда  мы
неизбежно  придем  к  заключению,  что  он   приписывает   тени   признаки
материального тела. Тень откуда-то появляется, она преследует  человека  и
принуждает его в конце концов убить себя.
     - А это предполагает познавательные способности и целеустремленность,
волю и эмоции. Все это -  в  тени?  Все  это  атрибуты  материальных  тел,
феномены сознания, находящегося в мозгу. Мозг  материален  и  находится  в
несомненно материальном черепе. Но тень нематериальна, у  нее  нет  черепа
для размещения мозга; следовательно, у нее нет мозга  и  нет  сознания.  И
опять    следовательно    -    нет    познавательных    способностей     и
целеустремленности, нет воли и эмоций. И наконец, следовательно, у нее нет
понуждений,  стремлений,  желаний  пугать  или   принуждать   материальное
существо к самоуничтожению. И если вы все это не  признаете,  мой  дорогой
доктор Беннет, вы признаете... колдовство.
     Билл спокойно ответил:
     - Если так, то почему вы надо мной смеетесь? Что такое  ваши  теории,
которые вы сегодня излагали, как не колдовство? Может, вы обратили меня  в
свою веру, доктор де Керадель.
     Бретонец неожиданно перестал смеяться. Он сказал:
     - Да? - и снова медленно: - Да! Но это не теории, доктор Беннет.  Это
открытия. Или вернее повторение открытий... неортодоксальной науки. - Вены
у него на лбу дергались. Он добавил с явной угрозой: -  И  если  именно  я
открыл вам глаза, то намерен завершить ваше обращение.
     Я видел, как внимательно Лоуэлл смотрит на де  Кераделя.  Мадемуазель
смотрела на Билла, и в глазах ее мелькали маленькие дьявольские огоньки: и
в ее слабой улыбке я увидел и угрозу и расчет. Над столом нависло странное
напряжение, как будто что-то невидимое подготовилось к удару.
     Нарушила молчание Элен, сонно процитировав:
     - Поцелуй тени и благословение тени...
     Мадемуазель  рассмеялась:  смех  ее  больше  всего  походил  на  смех
маленьких волн. Но в  нем  были  полутона,  которые  мне  понравились  еще
меньше, чем угроза в улыбке. Что-то в этом было нечеловеческое, как  будто
волны смеются над утонувшим человеком.
     Де Керадель быстро заговорил на языке, который я, казалось, узнаю,  и
в то же время я его не понимал. Мадемуазель стала сдержанной.  Она  сладко
сказала:
     - Простите, мадемуазель Элен. Я смеялась совсем не над вами. Я  вдруг
вспомнила нечто очень забавное. Когда-нибудь я вам  расскажу,  и  вы  тоже
засмеетесь...
     Де Керадель прервал ее, тоже вежливо.
     - И вы меня простите, доктор  Беннет.  Вы  должны  извинить  грубость
энтузиаста. И его настойчивость. Я очень прошу вас, если это не  нарушает,
конечно, доверия между врачом и пациентом, рассказать о симптомах  мистера
Ральстона. Поведение этой... этой тени, как  вы  ее  называете.  Я  весьма
заинтересован... как профессионал.
     Билл ответил:
     - Ничего не хотел бы больше. Вы, с вашим  уникальным  опытом,  можете
увидеть то, что укрылось от  меня.  Чтобы  удовлетворить  профессиональную
этику, давайте назовем это консультацией, хотя и посмертной.
     Мне показалось, что Билл доволен, что он добился чего-то, к чему вели
его  маневры.  Я  немного  отодвинул  стул,  чтобы   видеть   одновременно
мадемуазель и ее отца. Билл сказал:
     - Начну с самого начала. Если захотите, чтобы я что-нибудь разъяснил,
прерывайте не стесняясь. Ральстон позвонил мне и попросил его осмотреть. Я
уже несколько месяцев не видел его и не слышал о  нем,  думал,  что  он  в
одной из своих поездок за границей. Он начал неожиданно. "Что-то  со  мной
неладно, Билл. Я вижу тень. - Я рассмеялся, но он  оставался  серьезен.  И
повторил: - Я вижу тень, Билл. И я боюсь!"  Я  ответил,  все  еще  смеясь:
"Если бы ты не видел тени, тогда действительно с тобой что-то неладно".
     Он ответил, как испуганный ребенок: "Но, Билл,  эту  тень  ничего  не
отбрасывает!"
     Он придвинулся ко мне, и тут я понял, что  он  держит  себя  в  руках
исключительным усилием воли. Он спросил: "Я схожу с ума? Видеть тень - это
симптом сумасшествия? Скажи, Билл, так ли это?"
     Я ответил, что это вздор; вероятно, у него неполадки со зрением или с
печенью. Он сказал: "Но эта тень... шепчет!"
     Я сказал: "Тебе нужно выпить" и дал ему. Потом продолжал:  "А  теперь
постарайся точно описать, что ты видишь, и если можно, когда тебе в первый
раз показалось, что ты видишь".
     Он ответил:  "Четыре  ночи  назад.  Я  был  в  библиотеке,  писал..."
Позвольте вам объяснить, доктор де Керадель, что  он  жил  в  старом  доме
Ральстонов на Семьдесят восьмой улице, жил один, если не считать Симпсона,
дворецкого, унаследованного от отца, и  полудесятка  слуг.  Он  продолжал:
"Мне показалось, что кто-то скользнул вдоль стены за занавес,  закрывавший
окно. Окно у меня за спиной, я был погружен в письмо, но впечатление такое
яркое, что я вскочил и подошел к окну. Там никого не было.  Я  вернулся  к
столу, но не мог избавиться от чувства, что кто-то... или что-то находится
в комнате". Он сказал: "Я был так встревожен, что отметил время".
     - Умственное отражение зрительной галлюцинации, - сказал де Керадель.
- Очевидное сопутствующее обстоятельство.
     Билл сказал:
     - Возможно. Во всяком случае немного погодя движение повторилось,  но
на этот раз справа налево, в противоположном направлении.  За  последующие
полчаса оно повторилось шесть раз, и всегда в противоположном направлении,
то есть слева направо, потом справа налево и так далее. Он подчеркнул это,
как будто считал очень важным.
     Он сказал: "Как будто она ткала". Я спросил, на что  она  похожа.  Он
ответил: "У нее нет формы. Она движение. Тогда не  было  формы".  Чувство,
что он не один в комнате, усилилось настолько, что спустя  короткое  время
он ушел из библиотеки, не выключая огни, и лег спать. В спальне повторения
симптомов не было. Спал он хорошо. И  на  следующую  ночь  его  ничего  не
тревожило. И на следующий за этим день он почти забыл о происшествии.
     В тот вечер он обедал не дома и вернулся около одиннадцати.  Пошел  в
библиотеку, чтобы просмотреть почту. Он сказал  мне:  "Неожиданно  у  меня
появилось сильнейшее чувство, что кто-то смотрит на меня  от  занавеса.  Я
медленно повернул голову. И отчетливо увидел  на  занавесе  тень.  Вернее,
тень переплеталась с занавесом, как будто ее отбрасывало  что-то  стоявшее
сзади. По форме  и  размеру  тень  напоминала  человека".  Он  подбежал  к
занавесу и рывком отодвинул его. За ним ничего не  было,  ничто  не  могло
отбросить эту тень.
     Он снова сел за  стол,  но  по-прежнему  чувствовал  на  себе  чей-то
взгляд. "Немигающие глаза, - сказал он. - Взгляд не отрывался от меня. Как
будто кто-то постоянно находится на самом краю поля зрения. Если я  быстро
поворачивался, он скользил за мной и смотрел уже с другой стороны. Если  я
двигался медленно, точно так же медленно двигалась и тень".
     Иногда ему казалось, что он уловил это движение, увидел эту тень.  Но
она тут же растворялась, исчезала, прежде чем он мог рассмотреть ее. И тут
ж