окойное дыхание,  снова  будто  крепко
спал.
     Джиджи со смехом распрямился. Кентон слышал, как эти  двое  поднялись
по ступеням из ямы.
     Снова свобода! Может ли это быть? И когда Джиджи - если это правда  и
не ловушка - когда Джиджи разорвет его цепи? Он  лежал,  разрываясь  между
надеждой и холодным сомнением. Может ли это быть правдой?
     Свобода! И...
     Шарейн!



                           11. ДЖИДЖИ РАЗРЫВАЕТ ЦЕПИ

     Недолго пришлось ждать Кентону. Едва прозвучал в следующий раз сонный
рог, как Кентон почувствовал прикосновение к своему плечу. Длинные  пальцы
дернули его за ухо, приподняли веки. Он  смотрел  в  лицо  Джиджи.  Кентон
вытащил пробки из ушей, которые помогли ему не поддаться рогу.
     - Вот как ты это делаешь. - Джиджи с интересом осмотрел их. Он присел
на корточки рядом.
     - Волк, - сказал он, - я пришел поговорить с тобой,  чтобы  ты  узнал
меня немного получше. Я мог бы посидеть рядом с тобой,  но  кто-нибудь  из
этих проклятых жрецов может рыскать близко. Поэтому я сяду на стул Зачеля.
А ты повернись лицом в мою сторону и  прими  тот  обманчивый  сонный  вид,
который я столько раз наблюдал у тебя.
     Он поднялся со скамьи.
     - Зубран сейчас с Кланетом, спорит о богах. Зубран, хоть и  присягнул
Нергалу, считает его подчиненным Аримана, персидского бога тьмы. Он  также
убежден, что эта борьба между Иштар и Нергалом за корабль не только лишена
оригинальности и изобретательности, но и  вкуса  -  ничего  подобного  его
собственные боги и богини не сделали бы или если бы  сделали,  то  гораздо
лучше. Это бесит Кланета, что, в свою очередь, веселит Зубрана.
     Джиджи встал и осмотрелся.
     - Однако, - продолжал он, - на этот раз Зубран спорит, чтобы  держать
Кланета и особенно Зачеля подальше от нас, пока мы говорим: в таких спорах
Кланет часто за аргументами обращается к  Зачелю.  Я  сказал  им,  что  не
выношу таких разговоров и буду  сидеть  на  месте  Зачеля,  пока  спор  не
кончится. А он не кончится, пока я не вернусь, потому что Зубран умен,  о,
очень умен и ожидает,  что  наш  разговор  приведет  в  конечном  счете  к
освобождению его от его скуки.
     Он искоса взглянул на белую палубу.
     - Так что не бойся, Волк, - он привстал на коротких ногах.  -  Только
следи за мной. Я предупрежу тебя, если понадобится.
     Он, раскачиваясь, пошел к сидению надсмотрщика и сел на него. Кентон,
повинуясь, сонно повернулся, положил руку на скамью и голову на руку.
     - Волк, - неожиданно сказал Джиджи, - есть ли в том месте, откуда  ты
пришел, куст под названием чилкор?
     Кентон смотрел на него, поставленный в тупик вопросом. Но  у  Джиджи,
должно быть, была причина спрашивать. Слышал ли он о  таком  растении?  Он
порылся в памяти.
     - Листья у него вот такого размера, - Джиджи расставил пальцы на  три
дюйма. - Он растет только на краю пустыни и очень  редок  -  к  сожалению.
Послушай, может, ты знаешь его под другим названием? Может, вот  что  тебе
поможет. Нужно растереть его почки, перед тем как они раскрываются.  Потом
смешать с сезамовым маслом и медом, добавить немного перегоревшей слоновой
кости и намазать голову, как пастой. Потом тереть, тереть,  тереть  -  вот
так, так, так - он показал это на своей лысой сверкающей голове.
     - Спустя немного, -  продолжал  он,  -  начинают  расти  волосы;  они
прорастают, как зерно под весенним дождем, и вот скоро - о, чудо! -  лысый
купол оброс. И вместо того, чтобы  отражать  свет,  на  нем  играют  новые
волосы. И мужчина, который был лыс, снова прекрасен в глазах женщин!
     Клянусь Надаком Козлиным! Клянусь Танит, подательницей радости!  -  с
воодушевлением воскликнул Джиджи. - Мазь отращивает волосы! Как растут  от
нее волосы! Они выросли бы и на дыне. Да, даже на досках, если натереть их
этой мазью, отрастут волосы, как трава. Ты уверен, что не слыхал  об  этом
растении?
     Борясь с изумлением, Кентон отрицательно покачал головой.
     - Ну, что ж, - печально сказал Джиджи - Все это делают почки чилкора.
И вот я их ищу, - он испустил могучий вздох, - я, который снова  хотел  бы
быть прекрасным в женских глазах.
     Он снова вздохнул. Потом  одного  за  другим  потрогал  спящих  рабов
концом хлыста Зачеля - даже Сигурда.
     - Да, - прошептал он, - да, они спят.
     Его черные глаза подмигнули Кентону, лягушечий рот улыбался.
     - Ты думаешь, зачем я говорю о таких обыденных вещах,  как  растения,
волосы и лысые макушки, в то время как ты закован в цепи, - сказал  он.  -
Что ж, Волк, это вещи вовсе не обыденные. Именно они привели меня сюда.  А
не будь я здесь, разве у тебя была бы надежда на свободу, а, подумай? Нет,
- сказал Джиджи. - Жизнь - серьезное дело. И  все  ее  части  серьезны.  И
поэтому никакая ее часть не может быть обыденной. Отдохнем немного,  Волк,
чтобы ты мог постигнуть эту великую истину.
     И снова, одну за другой, он перетрогал спины спящих рабов.
     - Так вот, Волк, - продолжал  он,  -  теперь  я  расскажу  тебе,  как
оказался на этом корабле из-за чилкора, его воздействия на волосы и  из-за
моей лысой головы. И ты увидишь, что от них зависит и твоя  судьба.  Волк,
когда я был  ребенком  в  Ниневии,  девушки  находили  меня  исключительно
привлекательным.
     "Джиджи! - кричали они, когда  я  проходил  мимо.  -  Джиджи,  милый,
Джиджи, дорогой! Поцелуй меня, Джиджи!"
     Голос Джиджи стал нелепо меланхоличным; Кентон рассмеялся.
     - Ты смеешься, Волк, - заметил барабанщик. - Что ж - мы теперь  лучше
понимаем друг друга
     И его глаза озорно блеснули.
     - Да, - сказал он - "Поцелуй меня!" - восклицали они. И я целовал их,
потому что считал такими же привлекательными, каким они считали меня. И по
мере того как я рос, эта  взаимная  привлекательность  возрастала.  -  Ты,
несомненно, заметил,  -  самодовольно  сказал  Джиджи,  -  что  я  человек
необычный. Но когда я перешел от отрочества к зрелости, самой большой моей
красой стали волосы. Длинные, черные, завитые в кольца, они падали мне  на
плечи. Я заботился о них, смачивал благовониями, и нежные маленькие сосуды
радости, которые любили меня,  переплетали  ими  свои  пальцы,  когда  моя
голова лежала у них на коленях. Они наслаждались ими, как и я.
     А потом я заболел. И когда оправился, мои прекрасные волосы исчезли.
     Он замолчал и снова вздохнул.
     - В Ниневии была женщина, которая пожалела меня. Именно  она  смазала
мне голову мазью из чилкора, рассказала, как готовить эту  мазь,  показала
растущие кусты. После многих лет... ммм... взаимного влечения...  я  снова
заболел. И снова потерял волосы. Я тогда был в  Тире,  Волк,  и,  как  мог
быстрее, вернулся в Ниневию. Но  когда  я  вернулся,  добрая  женщина  уже
умерла, а буря покрыла песком то место где росли  кусты  чилкора,  которые
она мне показывала.
     Он  испустил  чудовищный  вздох.   Кентон,   очарованный,   в   тайне
забавляющийся рассказом, не мог предвидеть подозрительного  взгляда  после
этого меланхоличного излияния. Это уже казалось перебором.
     - И тут, прежде чем я смог продолжить поиски, -  торопливо  продолжал
Джиджи, - пришло известие, что женщина, которая любила меня - принцесса, -
находится на пути в Ниневию,  чтобы  повидаться  со  мной.  Какой  стыд  я
испытал и какую боль! Я не мог встретиться с ней со своей  лысиной.  Никто
не любит лысого мужчину.
     - Никто не любит толстяков, - улыбнулся Кентон. Говорил он,  как  ему
показалось, на своем языке; во всяком случае барабанщик не понял.
     - Что ты сказал? - спросил он.
     - Я сказал, - серьезно ответил Кентон, - что для  человека  с  такими
превосходными качествами, как ты, утрата  волос  должна  иметь  не  больше
последствий, чем потеря одного пера из хвоста любимой птицы.
     - Забавный у тебя язык, - флегматично заметил Джиджи.  -  В  нем  так
много можно сказать в нескольких словах.
     - Ну что ж, - продолжал он. - Я действительно расстроился. Я  мог  бы
спрятаться, но боялся, что воля моя окажется недостаточно  сильной,  чтобы
укрываться долго. Она была очень красива, эта принцесса, Волк. К тому же я
знал, что если она узнает, что я в Ниневии, то найдет меня обязательно.  У
нее были светлые волосы. А между блондинками и брюнетками есть  разница  -
брюнетки ждут, когда к ним придут, а блондинки  сами  ищут  встречи.  А  в
другой город отправиться  я  не  мог  -  в  каждом  городе  были  женщины,
восхищавшиеся мной. Что мне оставалось делать?
     -  Почему  ты  не  надел   парик?   -   спросил   Кентон,   настолько
заинтересованный теперь рассказом Джиджи, что даже забыл о цепях.
     - Я говорил  тебе,  Волк,  что  они  любили  играть  моими  волосами,
продевать пальцы в мои локоны, - свирепо ответил Джиджи. - Может ли  парик
остаться на месте после такого обращения? Нет, если женщины так любят, как
любили меня - Нет! Нет! Я расскажу тебе, что я сделал. И тут  ты  увидишь,
как связаны мои утраченные  волосы  с  тобой.  Верховный  жрец  Нергала  в
Ниневии был моим другом. Я пошел к нему и попросил  с  помощью  волшебства
вырастить мне снова волосы. Он возмутился, сказал, что  его  искусство  не
для таких пустяков.
     Именно тогда, Волк, я начал сомневаться в истинных возможностях  этих
жрецов. Я видел, как этот жрец совершал  магические  обряды.  Он  создавал
привидения, от которых поднимались мои волосы - когда они у меня еще были.
Насколько  легче  для  него  снова  отрастить  мне  волосы,   не   тревожа
привидения. Я ему так и сказал. Он еще более возмутился, сказал, что имеет
дело с богами, а не с цирюльниками!
     Но я уже понял. Он просто не мог этого сделать! Тем не менее я  решил
его использовать и попросил спрятать меня, чтобы принцесса меня не  нашла,
и чтобы я, слабовольный, сам не мог пойти ей  навстречу.  Он  улыбнулся  и
сказал, что знает такое место. Он посвятил меня в последователи Нергала  и
дал опознавательный знак, по которому, как он сказал, меня узнает и хорошо
примет некто по имени  Кланет.  И  взял  с  меня  клятвы,  которые  нельзя
нарушить. Я весело дал их, считая их временными. Его друга Кланета я  счел
жрецом какого-нибудь отдаленного храма. В эту ночь  я  спокойно  уснул,  а
проснулся, Волк, - здесь!
     - Это была дурная шутка, -  гневно  прошептал  Джиджи.  -  И  как  бы
пожалел о ней тот жрец из Ниневии, если бы я мог найти к нему дорогу.
     - И вот с тех пор я тут, - резко добавил он. - Моя клятва Нергалу  не
дает мне пересечь барьер и перейти на ту палубу, где есть маленький  сосуд
радости, по имени Саталу, который я с радостью взял бы в руки. И я не могу
покинуть корабль, когда он пристает к берегу в поисках пищи и воды -  ведь
я искал убежища, из которого не смог бы уйти к своей принцессе.
     - Клянусь Тиамат из пропасти - я  нашел  такое  убежище!  -  печально
воскликнул он. - И клянусь Белом, покорившим  Тиамат,  я  устал  от  этого
корабля не меньше Зубрана!
     - Но если бы я не был здесь, - добавил он как бы вдогонку, -  кто  бы
снял с тебя цепи? Куст, потеря волос, любящая принцесса и мое тщеславие  -
все это привело меня на корабль, чтобы я смог освободить  тебя.  Из  таких
нитей ткут боги наши судьбы.
     Он  наклонился  вперед,  вся  злость  исчезла  из  мигающих  глаз,  в
выражении лягушечьего рта - нежность.
     - Ты мне нравишься, Волк, - просто сказал он.
     - И ты мне нравишься, Джиджи, - все опасения Кентона были  забыты.  -
Очень нравишься. И я тебе верю. Но Зубран...
     - Не сомневайся в Зубране, -  выпалил  Джиджи.  -  Его  тоже  обманом
заманили на корабль, и он еще больше меня хочет освободиться. Когда-нибудь
он расскажет тебе свою историю, как рассказал  я.  Хо!  Хо!  -  рассмеялся
барабанщик. - Вечно ищет  нового,  вечно  устает  от  известного  -  таков
Зубран. И такова его судьба - оказаться в новом мире и найти его еще  хуже
старого. Нет, Волк, не бойся Зубрана. С мечом  и  щитом  будет  он  стоять
рядом с тобой - пока не устанет даже от  тебя.  Но  и  тогда  он  сохранит
верность.
     Он  помрачнел,  всматривался,  не  мигая,  в   Кентона,   заглядывал,
казалось, в самую душу.
     - Подумай как следует, Волк, - прошептал он. Шансы будут против тебя.
Мы двое не сможем помочь тебе, пока Кланет правит на палубе. Возможно,  ты
не сумеешь освободить своего длинноволосого соседа. Тебе придется  драться
с Кланетом и двадцатью его людьми, а  может,  и  с  Нергалом!  И  если  ты
проиграешь - смерть - после долгой, долгой  пытки.  Здесь,  прикованный  к
веслу, ты по крайней мере жив. Подумай!
     Кентон протянул к нему руки в наручниках.
     - Когда ты освободишь меня от цепей, Джиджи? - все, что он спросил.
     Лицо Джиджи прояснилось,  черные  глаза  сверкнули,  он  распрямился,
золотые кольца в заостренных ушах заплясали.
     - Теперь же! - сказал он.  -  Клянусь  Сином,  отцом  богов!  Клянусь
Шамашем, его сыном, и Белом-громовержцем - теперь же!
     Он просунул руки между талией Кентона и  большим  бронзовым  кольцом,
обвивавшим ее,  потянул  кольцо,  будто  сделанное  из  замазки,  разорвал
наручники на руках Кентона.
     - Бегай на свободе, Волк! - прошептал он. - Бегай на свободе!
     И, не оглядываясь, пошел к лестнице из ямы  и  начал  подниматься  по
ней. Кентон медленно встал. Цепи спали с него.  Он  посмотрел  на  спящего
викинга. Как освободить его? И как, если это  удастся,  разбудить  его  до
прихода Зачеля?
     Он снова осмотрелся. У основания высокого сидения надсмотрщика  лежал
его сверкающий нож, с длинным лезвием, тонкий нож, который уронил Джиджи -
для него? Он не знал. Но знал, что ножом можно попробовать  снять  цепи  с
Сигурда. Он сделал шаг к ножу...
     Сколько прошло времени до второго шага?
     Его окутал туман.
     Сквозь туман он видел, как задрожали фигуры спящих  гребцов  -  стали
похожи на призраки. И он больше не видел нож.
     Он потер глаза, посмотрел на Сигурда. И увидел призрак!
     Посмотрел на борта корабля. Они таяли у  него  на  глазах.  Он  успел
заметить сияющее бирюзовое море. И тут же оно - испарилось. Его  не  было.
Оно перестало существовать!
     Кентон плыл в густом  тумане,  пронизанном  серебряным  светом.  Свет
исчез. Теперь его несло через тьму полную ревом ветров.
     Чернота исчезла! Сквозь закрытые веки он ощутил свет. И больше он  не
падает. Стоит, качаясь, на ногах. Он открыл глаза...
     Он опять находился в своей комнате! Снаружи  доносился  шум  уличного
движения с Авеню, подчеркнутый сигналами автомобилей.
     Кентон подбежал к маленькому кораблю. Кроме рабов, на  нем  виднелась
только одна крошечная фигура - игрушка. Кукла, стоявшая на полпути к  яме,
с раскрытым ртом, с кнутом в руке, в каждой черте полное недоумение.
     Зачель, надсмотрщик!
     Кентон посмотрел в гребную яму. Рабы спали, весла были подняты...
     И вдруг он  увидел  себя  в  длинном  стенном  зеркале!  И  стоял,  с
удивлением рассматривая себя.
     Тот, кого он увидел, не был тем Кентоном, которого унесло  отсюда  на
грудь загадочного моря. Рот его  затвердел,  глаза  стали  бесстрашными  и
острыми, как у ястреба. На широкой груди выдавались мускулы - не застывшие
- грациозные, гибкие и твердые, как сталь. Он согнул руки -  мышцы  волной
пробежали под кожей. Он повернулся, разглядывая в зеркале спину.
     Ее покрывали шрамы, залеченные рубцы бича. Бича Зачеля...
     Зачеля - игрушки?
     Игрушка не могла нанести эти шрамы!
     И игрушечное весло не вызвало бы к жизни эти мышцы.
     И вдруг мозг Кентона проснулся.  Проснулся  и  наполнил  его  стыдом,
горящим стремлением, отчаянием.
     Ярость сотрясала его. Он  должен  вернуться!  Вернуться  раньше,  чем
Сигурд и Джиджи узнают, что его нет на корабле.
     Долго ли он отсутствовал? Как бы в ответ на  его  мысль  начали  бить
часы. Он считал. Восемь ударов.
     Два часа его собственного времени провел он на  корабле.  Только  два
часа? И за эти два часа произошло столько? Его тело так изменилось?
     Но что случилось на корабле за те две  минуты,  что  он  находится  в
своей комнате?
     Он должен вернуться! Должен...
     Он подумал о предстоящей схватке. Можно ли взять с  собой  пистолеты,
если он вернется - если сможет вернуться? С ними он справился бы  с  любым
количеством жрецов. Но они в другой комнате, в другой части дома. Он снова
посмотрел на себя в зеркале. Если его увидят слуги... такого... Они его не
узнают. Как он сможет им объяснить? Кто ему поверит?
     Они могут помешать ему вернуться - вернуться  в  комнату,  где  стоит
корабль. Его единственная возможность вернуться в мир Шарейн.
     Он не смеет рисковать, выходя из комнаты.
     Кентон упал на пол, схватил тоненькую золотую  цепочку,  свисавшую  с
корабельного носа -  такой  маленькой  она  была,  такой  тонкой  на  этом
игрушечном корабле.
     Всей своей волей он устремился к кораблю. Вызывал его.  И  приказывал
ему.
     Золотая цепь  шевельнулась  в  его  пальцах.  Она  увеличивалась.  Он
почувствовал сильный рывок. Все толще делалась цепь.  Она  поднимала  его.
Снова ужасный рывок, разрывающий каждую мышцы, каждый нерв и кость.
     Ноги его повисли.
     Страшные ветры дули вокруг - на короткое мгновение. Исчезли. Их место
занял шум волн. Он почувствовал, как его обдает брызгами.
     Под ним летело лазурное море. Высоко изгибался нос корабля Иштар.  Но
не игрушечного корабля. Нет. Зачарованный корабль, символом которого  была
игрушка настоящий корабль, на котором удары тоже настоящие  и  на  котором
ютится смерть - смерть, которая, может быть, именно  сейчас  ожидает  его,
приготовясь к удару!
     Цепь, на которой он  висел,  уходила  в  швартов,  раскрашенный,  как
гигантский глаз,  между  стеной  носовой  каюты  и  концом  носа.  За  ним
вздымались и опускались большие весла. Гребцы не  могли  его  видеть:  они
сидели спиной к нему, а отверстия, через  которые  проходили  весла,  были
плотно закрыты кожей - это защита от постоянных брызг. Не могли его видеть
и с черной палубы из-за изгиба борта.
     Медленно, молча, рука за руку, как можно плотнее прижимаясь к  борту,
он начал подниматься по цепи. Вверх к каюте  Шарейн.  Вверх  к  маленькому
окну, которое вело в  ее  каюту  с  маленького  участка  палубы  сразу  за
изогнутым носом.
     Медленно, еще медленнее  полз  он;  через  каждые  несколько  звеньев
останавливался, прислушиваясь; добрался наконец до швартова; перенес  ногу
через фальшборт и упал на маленькую палубу. Подкатился под окно,  прижался
к стене каюты, скрытый теперь от всех на корабле, скрытый даже от  Шарейн,
если она выглянет в окно.
     Сжался здесь - в ожидании.



                              12. ХОЗЯИН КОРАБЛЯ!

     Кентон  осторожно  поднял  голову.  Цепь  проходила  через  отверстие
швартова, обвивалась вокруг грубого ворота и крепилась к тонкому  двойному
крюку, больше похожему на цепляющую кошку, чем на  якорь.  Очевидно,  хотя
контроль над рулевым оборудованием, мачтой  и  гребной  ямой  находился  в
руках черного жреца, женщины Шарейн следили за якорем. Кентон с  некоторым
беспокойством  посмотрел  на  дверь,  ведущую  во  внутреннюю  каюту,  где
размещались девушки. Впрочем, решил он, маловероятно, чтобы кто-нибудь  из
них вышел, пока корабль движется под парусом или на веслах. В любом случае
придется рискнуть.
     В открытое  окно  над  собой  он  слышал  голоса.  Послышался  полный
презрения голос Шарейн.
     - Он разорвал цепи, как и обещал, и бежал!
     - Но, госпожа, - это Саталу, - куда он мог деться? Сюда он не пришел.
Откуда мы знаем, что не Кланет взял его?
     - Ошибиться в гневе Кланета нельзя, - ответила Шарейн - И в том,  как
он избил Зачеля. И то, и другое не поддельны, Саталу.
     Итак, черный жрец избил Зачеля; само по себе это уже хорошая новость.
     - Послушай, Саталу, - сказала Шарейн,  -  к  чему  спорить?  Он  стал
силен. Он разорвал цепи. И бежал. И тем самым доказал, что он трус. Я  так
его и назвала, но никогда в это не верила - а