Абрахам МЕРРИТ

                               КОРАБЛЬ  ИШТАР




                           1. ПОЯВЛЕНИЕ КОРАБЛЯ

     Облачко странного запаха по спирали поднималось над большим  каменным
блоком. Кентон почувствовал, как оно будто ласковой ладонью коснулось  его
лица.
     Он  отчетливо  ощущал  этот  запах  -   незнакомый   аромат,   слегка
беспокоящий, воскрешающий в памяти  чуждые  ускользающие  образы,  отрывки
мыслей, что исчезали, прежде чем мозг мог уловить  их,  -  ощущал  с  того
самого мгновения, как снял упаковку с предмета,  который  старый  археолог
Форсит прислал ему из песчаных склепов давно мертвого Вавилона.
     Он снова мысленно измерил блок  -  четыре  фута  в  длину,  несколько
больше в высоту,  немного  меньше  в  ширину.  Выцветшего  желтого  цвета,
столетия висели на нем, как  полупрозрачное  одеяние.  Надпись  только  на
одной стороне, десяток параллельных линий архаичной клинописи; если Форсит
не ошибся в своем толковании, надпись сделана во времена правления Саргона
Аккадского, шесть  тысяч  лет  назад.  Поверхность  камня  оббита,  усеяна
трещинами, знаки в форме клиньев повреждены, почти неразличимы.
     Кентон склонился ниже, аромат стал сильнее,  его  спирали  цеплялись,
как  десятки   щупалец,   как  маленькие  пальцы,   тоскующие,   просящие,
умоляющие...
     Умоляющие об освобождении!
     Что за вздор! Кентон распрямился. Рядом лежал тяжелый молоток; Кентон
схватил его и нетерпеливо ударил.
     Послышался звук; он становился громче; еще громче, в  нем  прозвучали
музыкальные тона, будто заговорили где-то далеко нефритовые колокольчики.
     Звук  прекратился,  остался  только  высокий  колокольный   перезвон;
колокольчики звучали все яснее, все ближе, они приближались по бесконечным
коридорам времени.
     Потом резкий треск. Блок  раскололся.  Оттуда  запульсировало  сияние
розового перламутра, а вместе с ним - волна за волной аромата,  больше  не
вопрошающего, не тоскующего, не умоляющего.
     Теперь он был ликующим! Триумфальным!
     Что-то скрывается в блоке! Что-то пролежало в нем шесть тысяч лет, со
времен Саргона Аккадского!
     Снова прозвучали нефритовые колокольчики. Снова они просили о чем-то,
потом повернули и  понеслись  назад,  по  бесконечным  коридорам  времени.
Стихли, и тут же блок  стал  опадать;  исчез;  превратился  в  кружащееся,
медленно оседающее облако сверкающей пыли.
     Облако вращалось, водоворот сверкающего тумана. И исчезло, как  будто
отдернули занавес.
     В блоке находился - корабль!
     Он плыл на пьедестале волн из лазурита, верхушки волн белели молочным
горным хрусталем. Корпус корабля тоже  из  хрусталя,  кремового  и  слегка
прозрачного. Нос в виде ятагана,  круто  изогнутого  назад.  Под  загнутым
назад концом ятагана каюта, ее обращенные к морю стены,  как  у  галеонов,
образованы высоко поднятыми на носу бортами. Там, где  борта  поднимались,
образуя каюту, начиналось легкое сияние,  согревавшее  туманный  хрусталь;
оно становилось сильнее по мере подъема бортов;  ярко  сверкало  на  самом
верху, превращая каюту в розовый драгоценный камень.
     В центре корабля, занимая треть его длина, находилась гребная яма;  к
ней от розовой каюты спускалась палуба цвета слоновой кости; часть палубы,
шедшая к корме по другую сторону  ямы,  черная.  На  корме  другая  каюта,
больше, чем на носу, но  приземистая  и  тоже  черная.  Обе  части  палубы
широкими платформами тянулись по бокам гребной ямы. Посреди корабля  белая
и черная части палубы встречались, при этом возникало странное впечатление
соперничества, борьбы. Они не смешивались, не  переходили  друг  в  друга.
Обрывались резко, край к краю, враждебно.
     Из  ямы  поднималась  высокая  мачта;  заостренная  и  зеленая,   как
сердцевина  огромного  изумруда.  На   рее   размещался   широкий   парус,
светящийся, будто сделанный из огненных опалов; от мачты и реи  спускались
снасти тусклого золота.
     По обе стороны корабля по одному ряду больших весел  -  их  семь,  их
алые лопасти погружены в перламутровую лазурь волн.
     И драгоценный корабль имел экипаж! Почему,  удивился  Кентон,  он  не
заметил этого раньше?
     Как будто крошечные фигурки только что появились на палубе... женщина
выскользнула из двери розовой каюты, ее рука еще протянута к закрывающейся
двери... и еще женские фигуры на белой палубе, их три, они сидят... головы
низко опущены; две держат арфы, третья - двойную флейту...
     Маленькие фигурки, не больше двух дюймов в высоту...
     Игрушки!
     Странно, но он не может различить ни черты лица,  ни  детали  одежды.
Фигурки нечеткие, как будто на них наброшена вуаль.  Кентон  сказал  себе,
что виной тому его глаза; на мгновение закрыл их.
     Открыл их, взглянул на  черную  каюту  и  почувствовал  все  растущее
недоумение. Когда корабль появился, черная палуба была пуста  -  он  готов
поклясться в этом.
     Теперь здесь, на самом краю ямы, виднелись четыре куклы.
     А сбивающая с толку дымка вокруг игрушек все гуще. Конечно, виной его
глаза - что же еще? Надо лечь и дать им  отдохнуть  немного.  Он  неохотно
повернулся,  медленно  пошел  к  двери,  остановился  в   нерешительности,
оглядываясь на сверкающую загадку...
     Всю комнату за кораблем затянуло дымкой!
     Кентон услышал рев бури, звуки  множества  ураганов,  свистящий  хаос
обрушился на него водопадом могучих ветров.
     Комната раскололась на тысячи фрагментов, растаяла. Сквозь этот  хаос
ясно послышались звуки колокола... один... два... три...
     Он узнал этот колокол. Его часы били шесть. Третий удар оборвался  на
середине.
     Прочный пол, на котором он стоял, растаял. Кентон  почувствовал,  что
висит пространстве, полном серебряного тумана.
     Туман рассеивался.
     Кентон увидел сквозь него обширную поверхность волнующегося океана, а
в десяти футах под собой - палубу корабля.
     Потом ошеломляющий толчок, удар в правый висок. Расщепляющиеся молнии
принесли с собой тьму, которая охватила и море, и корабль.



                           2. ПЕРВОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ

     Кентон  лежал,  прислушиваясь  к  негромкому  шепоту,  несмолкающему,
настойчивому. Будто небольшие медленные волны. Все вокруг  наполнено  этим
звуком. Журчащий шепот становился все настойчивее. В закрытые глаза ударил
свет. Кентон почувствовал движение, поверхность под ним мягко  поднималась
и опускалась. Он открыл глаза.
     Он на корабле, лежит на узкой палубе, головой упираясь  в  фальшборт.
Перед ним мачта, поднимающаяся из  ямы.  В  яме  прикованные  люди  движут
большими  веслами.  Мачта,  похоже,  деревянная,  но  покрыта   прозрачным
изумрудным лаком. Она пробуждает какие-то неясные воспоминания.
     Где-то он уже видел эту мачту.
     Взгляд его  пополз  вверх  по  мачте:  широкий  парус,  сделанный  из
опалового шелка. Низко нависло небо, затянутое мягким серебристым туманом.
Он услышал женский голос,  глубокий,  музыкальный,  льющийся,  золотистый.
Справа от него каюта под изогнутым ятаганом  носом;  она  розовая.  По  ее
верху проходит балкон; на нем цветущие маленькие деревья; голуби с клювами
и лапками, алыми, будто вымоченными в рубиновом вине, взмахивают в  ветвях
белоснежными крыльями.
     У дверей каюты женщина, высокая, стройная, глядящая куда-то вдаль.  У
ног ее три девушки. Две держат  арфы,  третья  поднесла  к  губам  двойную
флейту. И снова воспоминания зашевелились в памяти Кентона и тут  же  были
забыты: взгляд его упал на лицо женщины.
     У нее широкие глаза, зеленые, как глубины лесных оврагов,  и  так  же
полные движущимися тенями. Голова маленькая, прекрасные черты  лица,  рот,
говорящий о любви. На шее ямочка - чаша  для  поцелуев,  пустая  и  ждущая
наполнения. Над бровями серебряный полумесяц,  тонкий,  как  нарождающаяся
луна. Над каждым  рогом  полумесяца  поток  рыже-золотых  волос  обрамляет
прекрасное лицо; поток устремляется вниз, разделяясь заостренными грудями;
ручейками падает до самых ног в сандалиях.
     Юная, как весна, - и мудрая,  как  осень;  весна  какого-то  древнего
Боттичелли - но и Монна Лиза в то же время; девственна телом, но не душой.
     Он проследил за ее взглядом. По другую  сторону  гребной  ямы  стояли
четыре человека. Один на голову выше Кентона, значительно  массивнее  его.
Бледные глаза, не мигая, устремлены на женщину; в них угроза, злоба.  Лицо
у  человека  безбородое,  бледное.  Огромная  приплюснутая  голова  гладко
выбрита; нос хищно изогнут; с плеч падает до самых ног  просторное  черное
одеяние. Слева от него еще два  человека  с  бритыми  головами,  в  черной
одежде, сухощавые, похожие на волков; у  каждого  бронзовый  рог  в  форма
раковины.
     Глаза Кентона задержались на последнем  члене  этой  группы.  Человек
присел на корточки, опираясь заостренным подбородком на  высокий  барабан;
изогнутые бока барабана блестели алым  и  черным,  как  полированная  кожа
большой змеи. Ноги  мощные,  но  короткие  -  тело  гиганта,  узловатое  и
искривленное, невероятно  сильное.  Обезьяньими  руками  он  обвивал  бока
барабана, длинные пальцы,  лежавшие  на  коже  барабана,  подобны  паучьим
лапам.
     Но Кентона поразило выражение его  лица.  Сардоническое  и  злое,  но
злоба не такая, как у остальных троих. Широкий рот похож на лягушечий,  на
тонких  губах  усмешка.  Глубоко  посаженные  немигающие  черные  глаза  с
открытым восхищением  устремлены  на  женщину  с  полумесяцем.  На  мочках
оттопыренных ушей висят золотые диски.
     Женщина быстро спустилась и  встала  рядом  с  Кентоном.  Он  мог  бы
протянуть руку и коснуться ее. Но, казалось, она его не видит.
     - Эй, Кланет! - воскликнула она. - Я слышу голос Иштар.  Он  идет  на
свой корабль. Ты готов поклониться ей, слизь Нергала?
     Ненависть исказила массивное бледное лица, как адская волна.
     - Это корабль Иштар, - ответил он, - но мой страшный повелитель  тоже
претендует на него, Шарейн. Дом богини  насыщен  светом,  но  ответь  мне,
разве за мной не видна тень Нергала?
     И Кентон увидел, что палуба, на которой стояли эти люди,  черна,  как
смоль, и снова неясные воспоминания зашевелились в его мозгу.
     Неожиданный  порыв  ветра  ударил  корабль,  как  открытой   ладонью,
наклонил его. Голуби на ветвях деревьев над розовой кабиной подняли  крик;
они взлетели,  как  белое  облако,  перевитое  розовым;  собрались  вокруг
женщины.
     Обезьяньи руки барабанщика развернулись, паучьи  пальцы  удерживались
на поверхности барабана  Тьма  сгустилась  над  ним  и  скрыла  его;  тьма
затянула всю корму корабля.
     Кентон чувствовал, как собираются неведомые силы. Он скользнул  ниже,
прижимаясь к фальшборту.
     От  розовой  каюты  донесся   золотой   трубный   звук,   негодующий,
нечеловеческий. Кентон повернул голову, волосы его встали дыбом,  по  коже
поползли мурашки.
     На крыше розовой каюты появился большой шар, похожий на полную  луну,
но не белый и холодный, как луна, - он  жил,  кипел  розовым  накалом.  Он
протянул лучи по кораблю, и там, где стояла женщина - Шарейн - теперь была
на женщина.
     Купающаяся в  розовых  лучах  шара,  она  казалась  гигантской.  Веки
закрыты, но сквозь закрытые веки смотрят глаза. Кентон  ясно  видел  их  -
глаза, жесткие, как  нефрит,  смотрят  сквозь  веки,  будто  это  паутина.
Стройный полумесяц на голове превратился в арку живого пламени,  а  вокруг
развевались рыже-золотые волосы.
     А облако голубей круг за кругом вилось  над  кораблем,  белые  крылья
бьются, розовые клювы раскрыты, они кричат, кричат...
     В  черноте  корабельной  кормы  загремел  змеиный  барабан.   Чернота
проредилась. Сквозь нее смотрело лицо, полускрытое, бестелесное,  плывущее
в тени. Лицо человека, по имени Кланет, - и  в  то  же  время  так  же  не
принадлежащее ему, как лица бросившей ему вызов женщины - Шарейн.  Бледные
глаза превратились в  два  бассейна  адского  пламени;  они  без  зрачков.
Мгновение это лицо парило, обрамленное тьмой Потом его затянула  и  скрыла
тень.
     Теперь Кентон увидел, что тень  эта  висит,  как  занавес,  точно  по
центру корабля, и что сам он лежит едва ли в десяти футах от  того  места,
где этот занавес делит корабль надвое. Он лежит на белой палубе, и снова в
голове зашевелилось неясное воспоминание. Сверкание шара ударило в теневой
занавес, образовало диск, более широкий, чем корабль, как  паутина  лучей,
протянулся он от огненной луны. Но тень прижалась  к  сверкающей  паутине,
стремясь прорвать ее.
     Гром барабана с черной  палубы  усилился,  заревели  бронзовые  рога.
Звуки барабана и рогов смешались, они стали пульсом преисподней,  логовища
обреченных.
     А рядом с Шарейн три женщины  испустили  бурю  звуков,  арпеджио  арф
устремились, как тонкие стрелы, резкие звуки флейты, как копья.  Стрелы  и
копья звука прорывали барабанный гром и рев рогов, заглушали их,  отгоняли
прочь.
     Внутри  тени  началось  движение.  Тень  забурлила.  Она  кишела.  На
поверхности сверкающего диска появились черные  формы.  Их  безлицые  тела
походили на гигантских личинок, на слизняков. Они рвали паутину,  пытались
прорваться сквозь нее, колотились о нее.
     Паутина подалась! Края ее держались, но центр медленно отступал, пока
диск  не  превратился  в  полусферу.  Внутри  вогнутой   полости   ползали
извивались, кишели чудовищные формы. Триумфально взревели во тьме  барабан
и бронзовые рога.
     Снова  с  белой  палубы  золотой  трубный  звук.  Из  шара   полилось
невыносимое сияние. Края паутины  устремились  вперед  и  сомкнулись.  Они
захватили черные порождения, те бились и извивались, как рыба в сети.  Как
сеть, поднятая могучей рукой, паутина поднялась высоко над  кораблем.  Она
стала еще ярче, сравнялась в  яркости  с  шаром.  Пойманные  черные  формы
испускали жалкие высокие писки. Они сжимались, таяли; исчезли.
     Сеть раскрылась. Оттуда посыпалась черная пыль.
     Паутина вернулась к пославшему ее шару.
     И тут же шар исчез.
     Исчезла и тень,  затягивавшая  корму  корабля.  Высоко  над  кораблем
кружили белоснежные голуби, с победоносными криками.
     Чья-то рука коснулась плеча Кентона. Он взглянул в  затененные  глаза
женщину, которую звали Шарейн, теперь это была не богиня, просто  женщина.
В глазах ее виднелось недоумение, крайнее изумление.
     Кентон вскочил на ноги. Резкая боль пронзила его голову.  Палуба  под
ногами вращалась. Он старался преодолеть головокружение, не  мог.  Корабль
продолжал медленно поворачиваться  под  ногами.  А  дальше  широкой  аркой
поворачивалось бирюзовое море и серебряный горизонт.
     И вот все образовало водоворот, внутрь которого  его  затянуло  -  он
падал  все  быстрее,  быстрее.  Вокруг  все  стало   бесформенным.   Снова
послышались голоса бурь, резкие крики ветров пространства. Звуки стихли. И
только три ясных звонких удара...
     Кентон стоял в своей комнате!
     Колокол, который он слышал,  -  это  часы,  отбивавшие  шесть.  Шесть
часов? Но ведь последний звук, который он слышал в своем мире, прежде  чем
его унесло в мир загадочного моря, был третий удар все тех же шести часов.
Удар, оборванный посредине.
     Боже - что за сон! И все на протяжении половины боя часов.
     Он поднял руку и коснулся ссадины на виске. Сморщился  -  по  крайней
мере этот удар не был сном. Подошел к драгоценному кораблю. И в недоумении
уставился на него.
     Игрушечные фигурки на палубе переместились - и появились новые.
     На черной палубе не было больше четырех  кукол.  Стояли  только  две.
Одна указывала рукой направо, на место на палубе рядом  с  мачтой,  другой
рукой  она  опиралась  на  плечо  игрушечного  солдата,  рыжебородого,   с
агатовыми глазами, одетого в сверкающую кольчугу.
     Не было и женщины у двери розовой каюты - там ее видел Кентон,  когда
впервые появился корабль. На пороге каюты виднелись пять стройных  девушек
с короткими копьями в руках.
     А женщина стояла на правой половине палубы  и  низко  склонилась  над
бортом.
     И весла корабля больше не были погружены в  волны  из  лазурита.  Они
были подняты, готовы к очередному гребку!



                            3. КОРАБЛЬ ВОЗВРАЩАЕТСЯ

     Одну за другой Кентон потрогал  фигурки.  Неподвижные,  твердые,  они
казались частью палубы. Никакими усилиями он не мог их передвинуть.
     Но что-то их передвинуло -  а  куда  подевались  исчезнувшие?  Откуда
возникли новые?
     Вокруг крошечных фигур не было дымки,  они  больше  не  расплывались,
каждая вырисовывалась очень четко. Игрушка, указывавшая на правую  сторону
палубы, - с короткими, кривыми ногами, у нее торс  гиганта,  лысая  голова
блестит, в ушах золотые диски. Кентон узнал его  -  барабанщик,  бивший  в
змеиный барабан.
     На  голове  склонившейся  маленькой  женщины-игрушки  -   миниатюрный
полумесяц, и над ним потоки рыже-золотых волос...
     Шарейн!
     А место, на которое она смотрит, - разве не на этом месте лежал он на
другом корабле в своем сне?
     Этот - и есть тот корабль? Кентон опять увидел белую и черную палубы,
розовую каюту и изумрудную мачту. Это  тот  самый  корабль!  Сон?  Но  что
передвинуло игрушки?
     Удивление Кентона  росло.  В  то  же  время  нарастало  беспокойство,
возбуждение, любопытство. Он обнаружил, что, глядя на  корабль,  не  может
четко рассуждать; казалось, корабль притягивает его к себе, наполняет  его
каким-то напряженным ожиданием. Кентон снял со стены занавес и набросил на
сверкающую загадку. Потом вышел из  комнаты,  каждый  шаг  давался  ему  с
трудом, непреодолимым было желание вернуться, повернуть голову. Он вытащил
себя за дверь, чувствуя, будто чьи-то руки держат его,  тащат  назад.  Все
еще стараясь не обернуться, он протиснулся в дверь, затворил ее, закрыл на
замок.
     В ванной он  осмотрел  ссадину  на  голове.  Болезненная,  но  ничего
серьезного. Холодный компресс в течение  получаса  -  и  ничего  не  будет
видно. Он говорил себе, что,  должно  быть,  упал  на  пол  под  действием
странного запаха, - но знал, что это не так.
     Кентон пообедал в одиночестве, не обращая внимания на то, что  стояло
перед ним; мозг его по-прежнему был  в  недоумении.  Что  связано  с  этим
блоком из Вавилона? Кто пометил внутрь его  корабль  и  почему?  В  письме
Форсита говорилось, что блок нашли в холме, известном под названием Амран,
непосредственно к югу от Ксара - развалин "дворца"  Набупалассара.  Кентон
знал: существуют доказательства, что Ксар  -  одна  из  сторон  Е-Сагиллы,
зиккурата, ступенчатого храма, который когда-то был Великим Домом богов  в
древнем  Вавилоне.  Блок,  должно  быть,  пользовался  особым   почтением,
заключил Форсит, поскольку только он  был  спасен  при  разрушении  города
Сеннахерибом и впоследствии помещен в восстановленный храм.
     Но почему к нему относились с таким почтением? Почему такой  чудесный
корабль был заключен в камне?
     Какой-то ключ к разгадке могла дать надпись,  если  бы  не  была  так
повреждена. В своем письме Форсит указывал, что имя Иштар -  матери-богини
всех  вавилонян,  а  также  богини  мщения  и  разрушения,  несколько  раз
повторялось в надписи. Видны были также  стрелообразные  символы  Нергала,
бога вавилонского Аида и повелителя  мертвых.  Много  встречались  символы
Набу, бога мудрости. Эти три имени были  почти  единственными  различимыми
словами на блоке. Как будто кислота времени, изъевшая остальные знаки, эти
не могла тронуть.
     Кентон читал клинопись почти так же свободно, как родной  английский.
Он припомнил, что в надписи символы Иштар говорили о ее  гневной  ипостаси
скорее, чем о доброй. И всегда сопровождались  знаком  Набу,  одновременно
обозначавшим сигнал об опасности, предупреждение.
     Очевидно, Форсит этого не заметил - или не счел достойным  упоминания
в письме. По-видимому, он также не подозревал о таинственном запахе блока.
     Что ж, теперь нечег