Ду-аззага потемнела, мы были одни.
     Проснувшись, мы оказались на этом корабле, в этом  странном  море,  в
странном мире, и все, что провозгласили боги в Ду-аззаге, осуществилось. С
Зарпанит и мною были пять  храмовых  девушек,  которых  она  любила.  А  с
Алусаром был Кланет и свора черных жрецов.  У  нас  были  гребцы,  крепкие
храмовые рабы, - по двое на каждое весло. Корабль был  прекрасен,  и  боги
позаботились, чтобы в нем было все необходимое.
     На мгновение в глазах ее вспыхнуло пламя гнева.
     - Да, - сказала она, - добрые боги устроили нас удобно -  и  спустили
этот корабль в странное море этого странного мира как поле битвы  любви  и
ненависти, как арену, на которой сражаются Гневная Иштар и Темный  Нергал,
как камеру пыток для своих любимых жрицы и жреца.
     Зарпанит проснулась в этой каюте - с именем  Алусара  на  устах.  Она
выбежала из двери, а из черной каюты, призывая ее, вышел Алусар. Я видела,
как она добежала до линии, разделяющей корабль, там, где встречаются белая
и черная палубы, - и вот ее отбросило назад, как чьими-то  руками.  Потому
что там барьер, вестник, барьер, созданный  богами,  и  никто  из  нас  на
корабле не может преодолеть этот барьер. Но ведь тогда мы ничего не  знали
об этом. И Алусар тоже был отброшен назад.
     И вот, когда они  встали,  протягивая  друг  к  другу  руки,  пытаясь
коснуться друг друга, в Зарпанит вселилась ипостась Иштар, Гневная  Иштар,
Иштар-Разрушительница, а вокруг Алусара собралось темное облако  и  скрыло
его. А когда оно рассеялось, вместо лица Алусара  смотрело  лицо  Нергала,
повелителя смерти!
     Так и было - как установили боги. И вот бессмертные двойники  в  теле
смертных, любивших  друг  друга,  сражались,  ненавидели,  а  рабы  в  яме
цеплялись за весла и сходили с ума или падали без сознания при виде  этого
ужаса. А храмовые девушки падали на палубу или бежали, зажав уши, в каюту,
чтобы ничего не видеть. И только я не кричала  и  не  бежала  -  тот,  кто
однажды видел богов в Ду-аззаге, больше никогда ничего не боится.
     И так продолжалось; как долго, я не знаю; в этом месте, кажется,  нет
времени; здесь нет ни дня, ни ночи, какими мы знали их в Вавилоне.
     И снова и снова Зарпанит и Алусар стремились встретиться, и  снова  и
снова Гневная Иштар и Темный Нергал отбрасывали их друг  от  друга.  Много
хитростей знает повелитель тьмы, и бесчисленно его оружие. Много  искусств
у Иштар, и разве не всегда полон ее колчан? Вестник, я  не  знаю,  сколько
выдержала эта пара. Но все время пытались они разорвать преграду, влекомые
своей любовью. И всегда...
     Шарейн продолжала шептать:
     - Пламя в них  продолжало  гореть.  Ни  Нергал,  ни  Иштар  не  могли
приглушить его. Их любовь делалась все сильнее. И вот настал день...
     Это было в середине схватки. Иштар овладела Зарпанит  и  стояла  там,
где начинается гребная яма. Нергал вселился в Алусара и бросил свою темную
сеть через яму на сверкавшую молниями богиню.
     И тут, сидя скорчившись у входа в  каюту,  я  увидела,  как  померкло
сияние Иштар. Лицо Иштар стало расплываться и блекнуть,  и  на  его  месте
показалось лицо Зарпанит.
     Тьма, окружавшая повелителя мертвых, просветлела,  как  будто  внутри
нее вспыхнуло сильное пламя.
     И тут Иштар сделала шаг к барьеру, разделявшему палубы, и еще шаг,  и
еще. Но мне показалось, что не по своей воле она движется.  Нет!  Она  шла
спотыкаясь, неохотно, как будто кто-то сильнее ее подталкивал ее вперед. И
так же двигался Нергал внутри своей тени навстречу ей.
     Они все ближе подходили друг к другу. А сияние  Иштар  все  меркло  и
меркло. И тьма, окутывавшая  Нергала,  все  светлела  и  светлела7  И  вот
медленно, вопреки своей воле, но неумолимо они приближались друг к  другу.
Я видела, как сквозь маску Нергала просвечивает лицо жреца Алусара.
     Медленно, медленно белые ноги  Зарпанит  несли  Иштар  к  барьеру;  и
медленно, медленно, как и она, шел ей навстречу Алусар. И они встретились!
     Руки их соединились, губы соприкоснулись, и побежденные бог и  богиня
покинули их.
     Они поцеловались и упали. Упали  на  палубу  -  мертвые.  Мертвые,  в
объятиях друг друга.
     Не победили ни Иштар,  ни  Нергал!  Нет!  Победила  любовь  -  любовь
мужчины и любовь женщины. Победившее бога и богиню пламя освободилось!
     Жрец упал по нашу  сторону  барьера.  Мы  не  разжимали  их  объятий.
Опустили их в воду вместе, лицом к лицу.
     И я побежала навстречу Кланету - чтобы убить его. Но я забыла, что ни
Иштар, ни Нергал не победили друг друга. И вот в меня вселилась богиня,  а
в Кланета - Нергал. И как раньше, они сражались друг с  другом.  И  снова,
как и раньше, невидимый барьер был непреодолим, отделяя тех, кто на  белой
палубе, от тех, кто на черной.
     Но я была счастлива, потому что знала -  боги  забыли  о  Зарпанит  и
Алусаре. Для них двоих битва кончилась. Ни Гневная Иштар, ни Нергал больше
не думали о своих жрице и жреце - в моем теле и  теле  Кланета  они  могли
продолжать свою борьбу за обладание кораблем...
     И вот мы плывем - и боремся, плывем - и боремся... Как  долго,  я  не
знаю. Много, много лет должно было пройти с того  времени,  как  я  видела
богов в Уруке, но посмотри, я все еще молода, все еще хороша!  По  крайней
мере так говорит мне зеркало, - и она вздохнула.



                             6. Я НЕ - ЖЕНЩИНА!

     Кентон сидел молча, не отвечая. Она  молода  и  хороша  -  а  Урук  и
Вавилон уже тысячи лет лежат в развалинах!
     - Скажи мне, - услышал он ее голос, - по-прежнему  ли  храм  в  Уруке
славится  между  народами?  А  Вавилон  по-прежнему  ли   гордится   своим
господством?
     Он молчал, в нем боролась  вера  в  то,  что  он  в  каком-то  чужом,
незнакомом мире, и здравый смысл.
     А Шарейн, с обеспокоенным лицом, смотрела на него  все  с  большим  и
большим сомнением. Она отскочила от  него  и  стояла  дрожа,  как  гневное
лезвие в прекрасных ножнах.
     - Ты принес мне послание? - воскликнула она. - Говори - и быстро!
     Женщина из мечты, женщина из древнего волшебства, для Шарейн  у  него
был только один ответ - правда.
     И Кентон рассказал ей правду, начав с появления  каменного  блока  из
Вавилона в его доме он не упускал ни одной  подробности,  чтобы  ей  стало
понятней. Она слушала, не отрывая  от  него  взгляда,  она  упивалась  его
словами - удивления сменялось на  ее  лице  недоверием,  а  потом  гневом,
отчаянием.
     - Даже место, где находился древний Урук, забыто, -  закончил  он.  -
Дом семи богов - теперь груда  песка.  А  Вавилон,  великий  Вавилон,  уже
тысячи лет сровнен с землей!
     Она вскочила на ноги  -  вскочила  и  бросилась  на  него,  глаза  ее
сверкали, рыже-золотые волосы развевались.
     - Лжец! - закричала она. - Лжец! Теперь я знаю - ты посланец Нергала.
     В ее руке сверкнул кинжал; он успел перехватить ее  руку,  боролся  с
ней, отбросил ее на диван.
     Она ослабла, почти потеряла сознание в его руках.
     - Урук превратился в пыль! - всхлипывала она. - Храм  Иштар  -  пыль!
Вавилон - пустыня! И Саргон Аккадский  умер  шесть  тысяч  лет  назад,  ты
говоришь - шесть тысяч лет! - Она задрожала, вырвалась из его  объятий.  -
Но если это так, то кто же я? - шептала она побледневшими губами. - Кто  -
я? Шесть тысяч лет и больше прошло с моего рождения, а я - жива! Кто же я?
     Ее охватил страх, глаза ее потускнели, она ухватилась за подушки.  Он
склонился к ней, она обняла его белыми руками.
     - Я жива? - воскликнула она. - Я - человек? Я - женщина?
     Ее мягкие губы умоляюще  прижались  к  его  губам,  аромат  ее  волос
охватил его. Она держала его, прижалась своим  стройным  телом  в  крайнем
отчаянии. И он почувствовал,  как  сильнее  бьется  его  сердце.  И  между
поцелуями она шептала: "Разве я не женщина? Я не живая? Скажи мне, разве я
не жива?"
     Желание охватило его, он отвечал ей поцелуем на поцелуй  и  в  то  же
время понимал, что не мгновенная любовь и не  страсть  бросили  ее  в  его
объятия.
     За ее ласками стоял ужас. Она боялась - страшилась пропасти  глубиной
в шесть тысяч лет между ее жизнью и его.  Цепляясь  за  него,  она  хотела
увериться в себе. Она ухватилась за последнее оружие женщины  -  первичное
назначение женщины - уверенность в своей  женственности,  в  том,  что  ее
желают.
     Нет, поцелуи, обжигавшие его губы, должны были убедить не  его  -  ее
самое.
     Но ему было все равно. Она была в его объятиях. Он  отвечал  поцелуем
на поцелуй.
     Она оттолкнула его, вскочила на ноги.
     - Значит, я женщина? - торжествующе  спросила  она.  -  Женщина  -  и
живая?
     - Женщина! - хрипло ответил  он,  все  его  тело  дрожало.  -  Живая!
Господи, да!
     Она закрыла глаза; глубоко вздохнула.
     - Это правда, - воскликнула она, - и это единственная правда из всего
сказанного тобою. Нет, теперь молчи,  -  остановила  она  его.  -  Если  я
женщина и жива, отсюда следует, что все сказанное тобою - ложь. Я не  могу
быть живой, если с того момента, как я вступила на  этот  корабль,  прошло
шесть тысяч лет  и  Вавилон  превратился  в  пыль.  Ты  лживая  собака!  -
закричала она и украшенной кольцами рукой ударила Кентона по губам.
     Кольца глубоко  врезались.  Кентон  упал,  ошеломленный  и  болью,  и
неожиданным изменением положения, а она раскрыла внутреннюю дверь.
     - Луарда! Атнал! Все!! - гневно призывала она. - Быстро! Свяжите  эту
собаку! Свяжите его, но не убивайте!
     Из каюты вырвались семь девушек-воинов, в коротких юбках,  обнаженных
по пояс, в руках они держали легкие копья. Они набросились на него. И в то
же время Шарейн вырвала у него из руки меч Набу.
     И вот юные ароматные тела окружили его кольцом женской плоти6 мягкой,
но неразрывной, как сталь. На голову ему набросили  синий  плащ,  обернули
вокруг шеи. Кентон очнулся  от  оцепенения  -  очнулся  с  гневным  ревом.
Высвободился, сорвал плащ, прыгнул к  Шарейн.  Но  гибкие  тела  двигались
быстрее, девушки заслонили Шарейн от него. Они  кололи  его  копьями,  как
матадор колет нападающего быка. Назад  и  назад  теснили  они  его,  рвали
одежду, там и тут показалась кровь.
     И сквозь эту пытку он слышал ее хохот.
     - Лжец! - насмехалась она. - Лжец, трус  и  глупец!  Орудие  Нергала,
посланное сюда с лживой весть, чтобы  поколебать  мое  мужество!  Назад  к
Нергалу вернешься ты с другой вестью!
     Девушки, опустив копья, как одна, бросились вперед. Они  вцепились  в
него, обхватили руками  и  ногами,  увлекли  вниз.  Выкрикивая  проклятия,
молотя кулаками, пинаясь - больше не  думая,  что  перед  ним  женщины,  -
Кентон боролся с ними. Ногой  он  зацепился  за  перемычку  двери  розовой
каюты. И упал, таща за собой этих  диких  кошек.  Продолжая  драться,  они
выкатились за дверь.
     Сзади послышался крик, предупреждение Шарейн - какой-то резкий приказ
державшие его руки и ноги разжались, девушки отступили.
     Всхлипывая от гнева, Кентон вскочил на ноги. И увидел, что  находится
совсем рядом с чертой, разделяющей белую и черную палубы. Он подумал,  что
именно поэтому Шарейн отозвала своих фурий: они подкатились слишком близко
к загадочной преграде.
     Снова он  услышал  ее  смех.  Она  стояла  на  галерее  с  маленькими
цветущими деревьями, голуби вились над нею. В руках ее был меч  Набу;  она
насмешливо подняла его.
     - Эй, лживый посланец! - насмехалась Шарейн. -  Эй,  собака,  побитая
женщинами! Иди, возьми свой меч!
     - Иду, черт тебя побери! - крикнул он и прыгнул вперед.
     Корабль покачнулся. Потеряв  равновесие,  Кентон  откинулся  назад  и
перекатился через линию, разделяющую белую и черную палубы. Перекатился  -
невредимый!
     Что-то в глубине  его  сознания  отметило  этот  факт,  отметило  его
чрезвычайную важность. Как бы велика ни была власть  барьера,  на  Кентона
она не распространялась. Он приготовился прыгнуть назад на белую палубу.
     - Остановите его! - послышался голос Кланета.
     И посредине прыжка его за плечо схватили длинные мускулистые  пальцы,
повернули. Он смотрел в лицо барабанщика. Когти барабанщика подняли его и,
как щенка, швырнули назад.
     Тяжело дыша, как рассерженный щенок, Кентон  с  трудом  удержался  на
ногах.  Вокруг  него  смыкалось  кольцо   людей   в   черной   одежде,   с
смертельно-бледными, невыразительными лицами, с сжатыми кулаками. За  этим
кольцом стоял воин с красной бородой и бледными агатовыми глазами; а рядом
с ним Черный жрец.
     Но Кентон не обратил на  них  внимания.  Он  ринулся  вперед.  Черные
одеяния сомкнулись над ним, охватили его, прижали к палубе.
     Корабль снова качнулся, на этот раз сильнее. Кентон,  сбитый  с  ног,
скользнул в сторону. И его накрыло волной. Руки, державшие его, разжались.
Другая волна подняла его  и  погрузила  в  воду.  Он  погрузился  глубоко;
отчаянно устремился к поверхности; вытер с глаз воду и поискал корабль.
     Ревел ветер. Подгоняемый ветром, корабль быстро удалялся - он был уже
в ста ярдах. Кентон закричал, поплыл к нему. Парус спустили, весла  ожили,
стремясь удержать корабль против ветра. Но корабль продолжал удаляться все
быстрее и быстрее.
     Он затерялся в серебристом тумане.
     Кентон перестал бороться; плыл, затерянный в неведомом мире.
     Его ударило волной; он вынырнул, давясь водой. Морская пена  хлестала
его.  Он  услышал  гром  прибоя,  свист  волн,  разбиваемых  скалами.  Его
подхватила другая волна. Борясь на ее вершине, он увидел прямо перед собой
желтый утес, поднимающийся из груды огромных камней, на  которые  с  ревом
накатывались волны, брызгая фонтанами пены.
     Огромная волна подняла его бросила на желтый столб.
     Толчок оказался не сильнее, чем прикосновение  к  паутине.  Несколько
мгновений ему казалось, что он несется сквозь мягкую густую тьму. И с  ним
несется рев ураганов. Неожиданно движение прекратилось, шум ураганов стих.
     Он лежал навзничь, пальцы его сжимали какую-то жесткую ткань, которая
упрямо рвалась из рук. Он перекатился, вытянул руки, одна из них коснулась
холодного полированного дерева. Он сел...
     Он снова был в своей комнате!
     Кентон с трудом встал и, ошеломленный, стоял, покачиваясь. Что это за
темное пятно у его ног? Вода - вода, капающая с него,  странного  цвета  -
чуть красноватая.
     Он понял, что вся его одежда промокла. Лизнул губы - соленые.  Одежда
его изорвана, с нее капает соленая вода.
     А из десятка ран течет кровь и смешивается с водой.
     Он, спотыкаясь, двинулся к  игрушечному  кораблю.  На  черной  палубе
несколько кукол, наклонились через борт, смотрят в воду.
     На галерее над розовой каютой крошечная фигурка...
     Шарейн!
     Он коснулся ее - алмазно твердая, алмазно холодная, игрушка!
     И все же - Шарейн!
     Его сотрясла вернувшаяся волна безумного гнева. Слыша ее смех, Кентон
бранился, искал, чем бы ударить по кораблю, разбить его на куски.  Никогда
больше Шарейн не будет смеяться над ним!
     Он схватил за ножку  тяжелый  стул,  поднял  его  над  головой  и  на
мгновение задержал, прежде чем обрушить на корабль...
     И вдруг ощутил на губах медовый вкус ее поцелуев - поцелуев Шарейн!
     Стул выпал из его рук.
     - Иштар! Набу! - прошептал он и упал  на  колени.  -  Отправьте  меня
назад на корабль! Иштар! Делай со мной что хочешь - только верни  на  свой
корабль!



                              7. РАБ НА КОРАБЛЕ

     Ответ пришел быстро. Кентон услышал  далекий  рев  прибоя,  постоянно
бьющего о скалистый берег. Рев становился громче.
     С грохотом волн передняя стена его комнаты  исчезла.  Там,  где  была
стена,  возвышалась  вершина  огромной  волны.  Волна  перекатилась  через
Кентона, подняла его, унесла далеко; и выбросила, хватающего воздух.
     Он плыл по поверхности бирюзового моря.
     Корабль находился близко. Близко! Его закругленный нос пронесся рядом
с головой Кентона, пролетел мимо. Золотая цепь свисала  с  него,  рассекая
вершины волн. Кентон попытался ухватиться за нее - и промахнулся.
     Он упал в воду. Мимо него быстро двигался сверкающий корпус  корабля.
Он снова поднялся над водой. С корпуса свисала другая цепь -  черная  цепь
свисала с кормы, рассекая волны.
     Он ухватился за цепь. Море цепляло его за ноги. Он  крепко  держался.
Перехватываясь руками, осторожно подтянулся. Теперь он находился на уровне
фальшборта. Медленно поднял голову и заглянул на палубу.
     К нему протянулись длинные руки, схватили за плечи, подняли, швырнули
на палубу, прижали к ней. Вокруг ног обвился ремень, руки были  прижаты  к
бокам.
     Он смотрел в лицо с лягушечьим  ртом  -  лицо  барабанщика.  А  из-за
широченных плеч барабанщика виднелось белое лицо Кланета.  Послышался  его
голос:
     - Неси его, Джиджи.
     Барабанщик поднял его легко, как ребенка, и в  своих  огромных  руках
пронес в черную каюту.
     Тут он поставил его на ноги и с  любопытством  оглядел.  С  таким  же
любопытством  его  разглядывали  агатовые  глаза  краснобородого  воина  и
бледные глаза Кланета.
     Кентон в свою очередь разглядывал этих троих. Сначала черный  жрец  -
массивный, со слоновьими мускулами бледная кожа, словно кровь в нем  течет
слишком глубоко, чтобы оживить плоть; лицо Нерона, вылепленное из холодной
глины онемевшими пальцами.
     Затем Джиджи -  барабанщик.  Лягушечье  лицо  с  заостренными  ушами;
короткие согнутые ноги; тело гиганта в верхней половине; огромные плечи, с
которых свисают длинные мускулистые обезьяньи руки, силу  которых  испытал
на себе Кентон; в углах рта смех. Что-то в нем  от  древних  богов  земли,
что-то от Пана.
     Рыжебородый - перс из того времени, когда орды персов были для  всего
мира тем же, чем позже стали легионы Рима. Так рассудил Кентон по короткой
кольчуге, по ногам в шелке, по высоким ботинкам со шнуровкой по  изогнутым
кинжалам и ятагану на украшенном драгоценностями поясе. Человек, как и сам
Кентон. Ни кладбищенского запаха Кланета, ни гротескности  Джиджи.  Полные
красные губы над тщательно подстриженной бородой чувственные, полные любви
к жизни; тело плотное и мускулистое; лицо белее, чем лицо Кентона. Но лицо
унылое,  на  нем  глубоко  отпечаталась  тоска,  скука,   так   что   даже
любопытство, вызванное появлением  Кентона,  не  изменило  его  тоскливого
выражения.
     Перед ним находилась широкая плита из красного железняка.  Перед  ней
склонились шесть жрецов, поклоняясь чему-то, стоящему в нише  над  плитой.
Что это было, он не мог сказать, - но  это  что-то  дышало  злом.  Немного
больше человека, это что-то в нише было черным и бесформенным,  как  будто
сделано из свернувшихся теней. Оно дрожало, пульсировало - как будто тени,
из которых оно  состояло,  постепенно  сгущались  вокруг  него,  проникали
внутрь и сменялись другими.
     Мрачной была эта каюта, стены сумрачные, из тусклого черного мрамора.
Другие тени цеплялись за темные стены, сгущались в  углах.  Казалось,  они
только ждут приказа, чтобы сгуститься еще больше.
     Нечестивые тени - подобные тем, что собрались в нише.
     В глубине, как и в каюте Шарейн, находилось другое помещение, у входа
в него толпился с десяток жрецов в черной одежде с бледными лицами.
     - Возвращайтесь на место, - обратился к ним Кланет, нарушив молчание.
Они выскользнули из каюты. Черный жрец закрыл за ними дверь.  Он  коснулся
ближайшего из стоявших на коленях жрецов.
     - Вы достаточно восхваляли нашего повелителя Нергала, - сказал он.  -
Смотрите - он проглотил ваши молитвы.
     Кентон посмотрел на существо в нише. Оно  больше  не  было  туманным.
Теперь оно вырисовывалось ясно и четко. У него было  тело  человека  а  на
лице виднелось то же злобное  выражение,  которое  Кентон  видел  на  лице
черного жреца во время первого своего приключения.
     Лицо Нергала - повелителя смерти!
     А что же за свернувшиеся дрожащие тени обволакивали статую?