нам  про Одессу  то,  что, быть  может, и  полезно знать, но для
путешественника, ищущего только впечатлений не пригодится никогда.
     Но, может быть, моим читателям будет интересно узнать, что Одесса - это
город свободный,  хотя формально входящий  в  состав  Украины,  находится он
наЧерном   море,  на  Крымском  полуострове,  он  к  тому  же  важный  центр
машиностроения, химической, нефтеперерабатывающей и кондитерской,  что очень
важно для  нас с Витей,  промышленности. Многие зарубежные фирмы  считают за
честь иметь дело  с одесскими предпринимателями.  Но конфет  в магазинах  не
было. Зато в  городе  мы насчитали  четырнадцать университетов и институтов,
шесть театров и множество музеев; в годы Второй мировой войны фашисты хотели
его разрушить, но город оборонялся семьдесят три дня и победил.
     В центральной части Одессы,  я это сам видел, действительно  высится на
холме  волшебный  мраморный  ансамбль  классических  зданий  с  Потемкинской
лестницей и памятником основателю Одессы Дюку Ришелье.
     Мы там сфотографировались все вместе на этой  лестнице  возле памятника
Дюку. Потом эта фотография пришла нам домой в Москву по почте.
     А что мне понравилось в Одессе больше всего, так это то, что как раз из
центральной ее  части, с  любой  ступени Потемкинской  лестницы  и  даже  от
памятника  Дюку  было видно море,  причал  и  наш теплоход,  на  котором нам
предстояло отправиться в путешествие.
     Буду   справедлив,  в  Одессе  очень  много  красивых  женщин,  повсюду
звучитсмех, а  улицы превращены  в  торговые ряды. На  одной из таких улиц я
увидел двух дам:  постарше  и  помоложе. С ними  на  поводке  очаровательная
собачка, которую они называли Козеттой.
     "Итальянцы, - подумал я, - а вдругмы поплывемвместе? "

     Трап теплохода
     Как и обещал на вокзале дядя Сережа маме  Маше, тотчас же по прибытии в
порт  Одесса  он передал Вите деньги. Эти деньги назывались  валютой. И были
они совершенно  не похожи  на  наши.  То  есть  в общем-то такая же бумага -
синяя,  зеленая,  но  относились  к ней  почему-то  лучше, чем  к  нашей.  Я
вспомнил, как мы ееполучали, и не  получили  бы, если  бы не Мама-Маша.  Она
пошла к банковским чиновникам  и убедила их, что  обменять ребенку деньги на
поездку - это не значит подорвать экономическое могущество государства.
     И валюту мы получили. Я вилял  хвостом, потому что обаяние -  это форма
выражения щедрости.
     Когда мы выходили из банка, какой-то банковский работник проворчал:
     - Депутатам валюты не хватает, а тут собак возят.
     Я  не успел  его облаять, как  меня увела Мама-Маша.  ...  Ну, это дело
прошлое, асейчас мы уже были на полпути к путешествию.
     В  порту пахло стеклом, бетоном, паспортами и контрабандой. Я прикинул,
что, вероятно, мог бы работать даже итаможне. У меня ведь нюх-то  какой!  Не
раскрывая чемодан, я скажу вам, сколько и  чего  тамлежит.  А  что деньги не
пахнут  -  это  ерунда. Еще как  пахнут!  И  стыдно мне говорить, но  пахнут
вкусно.
     Таможенники работали халтурно. Это я сразу понял и, позабыв все правила
приличия,  стал носиться по  огромному залу  порта. Наши билеты  и документы
оформлялись невероятно  долго, я даже  успел  пролезть за ограду к огромному
теплоходу, минуя паспортный итаможенный контроль.
     - Пиратка, - кричал мне Витя, - мы же еще здесь!
     Но наконец  мы  втроем  -  дядя  Сережа,  Витя  и я  _оказались  в зале
поменьше,  гдеу стоек молодые люди в серых  формах  должны  осматривать наши
вещи. У  меня,  честно говоря, кроме  ошейника, никаких вещей  не было, но я
беспокоился,  а вдруг  мой ошейник тоже облагается  таможенной пошлиной, или
его  нельзя вывозить в другие страны, или он какой-нибудь секретный. Но нет,
таможенник расписался в какой-то бумаге,  которую дал ему дядя Сережа, потом
поднял  меня, погладил,  незаметно,  как  ему показалось,  ощупал,  поставил
куда-то зачем-то печать, и мы проследовали дальше.
     ПО залу в  это время прошел военный в зеленой фуражке, и я подумал, что
он будет ругаться, увидевсобаку, но он был чем-то озабочен и прошел мимо.
     Потом  мы  попали еще  в  один  зал,  где пограничники  посмотрели наши
паспорта. Когда пограничник смотрел документ, удостоверяющий мою личность, я
дажепривстал  на задние лапы. Но эта процедура  заняла  полминуты: вероятно,
здесь уже нашел свое  место афоризм, что "за границу не выпускают, выпускают
из тюрьмы".
     Потоммы вышли на огромную асфальтированную площадку перед теплоходом.
     Здесь  уже даже  мне не  захотелось лаять, такоевеличественное  зрелище
открылось  передо  мной.  Здесьстоял   он...  наш   теплоход.  Он  был   еще
достаточнодалеко от меня, и я мог рассмотреть его целиком.
     Он был похож на огромное блюдо с тортом.
     У него было имя.
     Он назывался "Дмитрий  Шостакович"  - в  честь замечательного  русского
композитора.
     На нем покачивался флаг нашей страны и ещекакой-то маленький  флажок  -
белый с красным, похожий на польский на носу.
     Мы медленно пошли к теплоходу. Я даже себе не представлял, что он такой
громадный. Какие-то  люди сновали у причала возле огромных железныхбыков,  к
которым крепится толстенными канатами теплоход. Я шел  рядом с Витей и чихал
от счастья.
     Мой  хвост  лучше  всяких  слов  говорил  о  том  восторге,  который  я
испытывал.
     И вот мы подошли наконец к трап - это такая лестница, которая связывает
причал с теплоходом. Онанемного раскачивалась,  и я в  последний раз за этот
ближайший  месяц  оглянулся на  родной порт. Впередибыла неизвестность. Но я
смело  шагнул  навстречу приключениям.  Витя подхватил меня  на руки, и дядя
Сережа первым прошел вперед в коричневую пасть входного люка.

     Корабль по-итальянски называется "трагетто"
     Едва мы устроились в каюте,  а  это была просторная комната - в  четыре
раза  больше, чем купе  в  поезде, - с  иллюминатором, столиком,  душем,  но
все-таки всего лишь каюта, как Витя с дядей  Сережей отправились  на верхнюю
палубу, как они заявили, оглядеться, и я тоже побежал за ними - прокладывать
след, чтобы  при  случае знать, где  ресторан,  или  бар, иликинотеатр,  или
спортзал, или парикмахерская, бассейн, магазин, кафе, может быть, даже метро
или аэропорт, или что там еще может нам вдруг понадобиться.
     Но что  мне  больше  всего понравилось, никто  не  сделал мне  никакого
замечания, даже тогда, когда я стал лаем помогать матросам  "отдавать концы"
или, также лаем,  объяснять капитану, как  поднимать на мачте флажок отхода,
или  когда  я  просто  знакомился  с остальными пассажирами.  Мне было очень
приятно  попасть в этот новый для себя мир, гдечувствовал себя полноправно и
уютно.
     Дядя Сережа, как маститый географ,  объяснял  Вите назначение некоторых
навигационных приборов, которые стояли на палубе теплохода,  но мне от этого
стало  ужасно скучно, и, постояв  уныло  возле них, я  опять  отправился  на
самостоятельную прогулку и в этот самый момент услышал вдруг страшный рев.
     Сперва я  подумал, что  на нашем  теплоходе везут диких зверей, а потом
понял,  ведь  это сам теплоход так  громко разводил пары: я уж забыл совсем,
что мы должны плыть.
     В тот же момент я оказался у правого борта и увидел, что  расстояние от
корабля до причала уже такое, что и не перепрыгнешь.
     На  берегу  находилось множество провожающих  да и просто прохожих. Они
махали  руками, платками и  шляпами.  И мне ничего не оставалось,  как  тоже
начать махать хвостом, но потом я раздумал это делать. Еще решат, что я рад,
что уезжаю.
     - Пиратка, - услышал я голос Вити, - пойдем в бар, выпьем пепси-колы.
     Надо же, как быстро адаптировался в этом необычном мире  мой хозяин. Но
красиво жить не запретишь. Пепси-колу я  пить не люблю, хотя с удовольствием
пошел с Витей и дядей Сережей в  бар. Там мне налили простойводы,  которую я
из блюдца вылакал нервно всю.
     Да, мы отправились в бар чинно и весело, держась за руки. как настоящие
моряки.

     Она
     Войдя в бар,  я забыл обо все на свете. И о Москве, и о себе,  и даже о
маме Маше. Я никогда не испытывал ничего подобного.
     Там  сидела она! Я ее уже видел в Одессе:  помните,  возле Потемкинской
лестницы!
     Она была такая красивая, что я даже присел. А ведь я - советский пес, в
котором с рождения воспитывали сдержанность.
     Она была  маленькой,  белой, с черными глазами  исидела  на  коленях  у
девочки, имя которой я с первого раза не запомнил. Девочку звали  Карола. Ее
я тоже видел. И  ее маму. Маму звали Грация, что  в переводе значит  синьора
Спасибо.
     Я подошел к девочке и галантно шаркнул лапами.
     Девочка улыбнулась  и заговорила, как я предполагал  еще  в Одессе,  на
итальянском языке.
     - Сальве, - сказала она, - коме ста?
     Я смутился, но на помощь пришел дядя Сережа, знавший, как и его великий
предшественник Паганель, все языки, в том числе и итальянский.
     - Бон джорно, синьорина, соно феличе ди коношерла.
     И это означало: рад с вами познакомиться.
     Конечно  же рад, и я ужасно рад с  ним  познакомиться. Я  не  отрываясь
смотрел на  собачку. Она попросилась  на пол, и  мы стояли  теперь  рядом  и
обнюхивали друг друга.
     - Бон  джорно, - тихо  произнес  я,  чтобы  хоть  отчасти  как-то снять
языковой  барьер. Такая мелочь, а может помешать вспыхнувшему вдруг  чувству
симпатии.
     - Здравствуйте,  -  сказала  она, - но не беспокойтесь, если вам трудно
говорить по-итальянски, давайте  говорить  по-французски или по-русски. Меня
зовут Козетта. В переводе на русский это означает "Штучка".
     - Пират, - представился я. - Флибустьер по-вашему. - И на всякий случай
почему-то добавил: - В  нашей стране каждая собака  объясняется на двух-трех
языках.
     Воцарилось молчание, потому что я совершенно забыл, что говорят в таких
случаях даме сразу после знакомства.
     - Может быть, поднимемся на палубу? - предложила Козетта. - Признаться,
я не любительница баров.
     Я согласился.
     И, оглянувшись на своих хозяев, мы побежали наверх.
     Наш теплоход был  уже  далеко  от берега, и, стоя на  верхней палубе  с
Козеттой,  я наслаждался  и  вкусным  морским  воздухом,  и  тем,  что  я  в
путешествии, и тем, что живу на этом замечательном свете.
     - А вы знаете, как по-итальянски будет "корабль"? - спросила Козетта.
     Черт, надо было посмотреть в словаре! Конечно, не знаю.
     - Увы, - развел я ушами.
     - Трагетто, - сказала она и  снова улыбнулась,  - Смотрите, во-о-он ваш
родной порт. А я живу далеко, в Италии, мы здесь, у вас, были в гостях.
     - А мы едем в гости, вернее, участвовать в  собачьей выставке, - сказал
я.
     - Вот как? Я тоже...
     В  этот момент теплоход  дал длинный гудок, развернулся и устремился  в
открытое  море, а мыс Козеттой еще долго провожали  взглядом мерцающую точку
Одесского маяка.

     Закат
     Это  невероятно,  но   мы  плывем   в   Европу.  Мне  даже  вспомнилось
стихотворение:
     И плывем мы древним путем
     Перелетных веселых птиц.
     Наяву, не во сне плывем
     К золотой стране небылиц.

     Я  прочитал   его   Козетте,   и   хотя   она,  наверное,  как   многие
очаровательные, столь  милые нам дамы,  ничегоне  понимает в стихах,  хотя и
вздыхает,  слушая их, ноона вдруг перестала махать хвостом и показала мне на
горизонт. Туда, за  корму теплохода, - кажется, чтоэто невероятно далеко,  -
заходило  солнце. Вот золотой  его диск коснулся воды, и тотчас же она стала
похожей  на  малиновое варенье, я  даже почувствовал  его вкус и облизнулся,
потом вода проглотила солнце до половины, и я удивился:
     - Куда это заходит солнце?
     Вопрос  был  уместен,   потому  что  казалось,   солнце  заходит  ближе
горизонта.
     - Ой как интересно! - воскликнула Козетта.
     Мы не отрываясь смотрели на закат.
     - А вы знаете, - сказала Козетта, - я часто смотрю на закат, потому что
кто-то мне рассказывал,  что в тот миг, когда солнце исчезает за горизонтом,
можно наблюдать необычное явление - зеленый луч. И,  говорят, это к счастью.
А нам, собакам, так не хватает его порой.
     Несмотря  на то, что  я  был  знаком со своей пассией всего  полчаса, я
отважился и лизнул Козетту в щеку.
     Она словно бы очнулась и попросила:
     - Проводите меня, пожалуйста, на  нижнюю палубу  в  бар,  я  думаю, моя
госпожа и ее мама уже заждались меня.
     - И мой хозяин тоже.
     И мы побежали вниз.
     А навстречу нам шел человек в белом форменном кителе, очень солидный.
     Это  был  помощник  капитана,  и звали  его  Александр  Васильевич.  Он
былочень серьезным.
     Он нес куда-то  какие-то бумаги, но о них  не думал,  потому что шел не
один, а с такой красивой и  обаятельной  дамой, что я невольно вспомнил маму
Машу.
     Даму  он  называл  Наташенькой,  был  к  ней,   судя  по   его  жестам,
неравнодушен, готовый выполнять ее капризы,  а она, в свою очередь, на  него
не  обращала внимания, потому  что несла в  руках  удивительную  собаку. Она
несла ее так, как носят свернутый в трубочку ковер.
     Я  сперва  даже  не  понял,  что это она несет собаку, думал,  какой-то
черный продолговатый предмет, но предмет ворчал и ругался, а она успокаивала
его и, едва поспевая за помощником капитана, называла себяв третьем лице:
     - Ну Троллик, ну послушайся свою мамочку.
     Троллик между тем, не обращая ни на кого внимания, продолжал ворчать, и
я  чувствовал,  что  с  языка  его  вот-вот сорвется какое-то слово, которое
неприлично  слушать дамскому уху, но, вероятно,  увидев  меня и  Козетту, он
сдержался.
     А тут и помощник капитана увидел нас с Козеттой и сказал:
     - Вот вы, собаки,  даже не представляете себе,  что плывете в Европы, а
между тем вас, господин, -  он обратился ко мне,  - надо продезинфицировать,
если вы,  конечно,  хотите ступить лапами в портовые города, в которые будет
заходить наш теплоход.
     Я пробурчал что-то вроде того, что  сперва провожу даму в бар,  а потом
только буду к услугам помощника капитана.
     И прошествовал в бар.
     Проводив  Козетту  и  передав  ее  с лап  на  рукихозяйке,  я вернулся,
повинуясь долгу и данному  слову, однако раздосадованный,  готовый ко всему,
но оказалось,  что никаких прививок  и уколов  мне делать  не собираются,  а
только  всеми четырьмя  лапами судовой  врач - доктор Черви - опустил меня в
какую-то жидкость, тотчас  же протер их и опустил  меня на пол, потом сделал
пометку в толстой книге. Затем, видя, чтоя в недоумении, пояснил:
     -  Ваша пассия Козетта и  ваш  соотечественник Тролль  тоже прошли  эту
процедуру, так что не обижайтесь, обычные формальности.
     Ну  что  ж,  коли  так.  И  я  побежал  к   Вите,  вовсе  ненамереваясь
рассказывать ему об этой странной и даже немного неприятной формальности.
     И он, и  дядя Сережа  сабаритствовали  в каюте.  Дядя Сережа лежа читал
"Юридическую газету", Витя  смотрел  в иллюминатор,  а  тут по  репродуктору
объявилиужин. И  мы  втроем  отправились в ресторан. Я вел  своих спутников,
потому что уже знал, где он находится: на средней палубе.
     У  двери я  чуть помедлил, думая,  пустят меня туда или  нет,  но, видя
благосклонные  улыбки  официантов  и услышав ворчание Тролля,  устроившегося
возле  своей восхитительной хозяйки, восседавшей  за  самым уютнымстоликом в
ресторане, спокойно вошел в зал.
     Милейшая  метрдотель  по  имени Валечка посадила нас  возле  громадного
окна, за тем же самым столиком, где  сидели Тролль и Козетта,  так что можно
было есть, плыть  и  смотреть  на море одновременно. Но смотретьособенно уже
было не на что, зашедшее солнце принесло с собой ночь.
     Я  смотрел  на  Каролу,  хозяйку  Козетты,  ее  маму, синьору Грацию и,
конечно, на собачку.
     В  ресторане играла музыка, а бары работали до  трех  утра, но ни  дядя
Сережа,  ни Витя, ни я не пожелали в это  вечер развлекаться. Мы вернулись в
каюту и, раздевшисьи  нераздевшись, бухнулись  спать, чтобы  завтра  увидеть
нечто.

     Я выскочил из бассейна
     Утром я проснулся в  абсолютной темноте (иллюминатор был закрыт плотной
шторой) и  вообразил,  чтоя на даче.  Потом я,  конечно,  вспомнил,  где  я,
носперва...  отчего это я подумал, что  я на даче? И  вдруг понял: во второй
раз  из  репродуктора  донесся крик  петуха.  Очень  интересно,  вот  здесь,
оказывается, каким образом будят.
     Но  Витя и  дядя  Сережа  не  шевелились, тогда  я  громко  залаял,  но
преждевременно,  потому  что  изрепродуктора  шесть  раз  (на шести  языках:
английском, французском, русском, итальянском, испанском, греческом) вежливо
попросили  прийти в  ресторан на завтрак. Мы быстренько оделись и на завтрак
пришли, нобыло  уже так жарко  и  так  солнечно,  что хотелось  не  есть,  а
купаться.
     После завтрака все побежали на корму  загорать, и я тоже.  И мне ужасно
хотелось,  так  же,  как  и  всем, купаться в бассейне, который  тоже был на
корме.  Сам  бы я не  решился  - несмотря на  полную  свободу нравов, я ведь
все-таки не  забывал,  что оставался собакой, -  но  выкупаться  мне  все же
удалось.
     - Песик, иди к нам! - закричали какие-то люди из бассейна, и  тотчас же
чьи-то сообразительные руки бросили меня в воду.
     Я выплыл, но  боже  мой, такой соленой воды я никогда не видел! В нашей
реке вода совсем не соленая. А  уж про ванную я и  не говорю. Да и в море, в
котором я купался в прошлом году, она была не такой.
     -  Морская  водичка, - с сильным акцентом сказал тот, кто  меня бросил,
потом он подхватил меня и попросил: - Скажи дяде "бон жур".
     А тут и Витя оказался рядом.
     Дядя  Сережа не купался  и не загорал, он писал какие-то свои бумаги  в
каюте или баре и частенько повторял: "Это вы  развлекаетесь, а мне выступать
насимпозиуме по географии".
     Мы  ему  не мешали,  в  самом деле -  занят  человек. Хотя  и было  его
немножко жалко.
     И вдруг по репродуктору передали: "Дамы и господа, мы проплываем пролив
Босфор,  над  теплоходом вы видите мост, соединяющий Европу и Азию, Черное и
Мраморное моря". И все стали выскакивать из бассейна так быстро, как будто в
бассейне вдруг появилась акула.
     Я  не  был ни  дамой, ни господином,  но тоже  устремился  за всеми  на
верхнюю палубу  и обалдел, увидев с двух сторон нашего теплохода удивительно
красивый мир. Он был  ясен,  близок, но недосягаем. Он был похож на объемную
фотографиюили, скорее, на голографию.
     Пассажиры,  затаив  дыхание,  смотрели, как  наш теплоход  проходит под
мостом, и, кажется, в один момент  выдохнули какое-то приветствие.  Оно было
произнесено на разных языках, но в едином порыве.
     Черный продолговатый пес Тролль стоял рядом в своем словно бы  смокинге
и  торжественно  молчал. ...  Я  и  не заметил, что наш  теплоход давно  уже
выбросил флажок входа в чужой порт, поднял зеленый флаг Турции с полумесяцем
(таковы традиции) и причаливает к берегу, по которому можно будет побегать.
     Невероятный мир назывался Стамбул. Теплоход пришвартовался...
     И  тут  снова  начались  обычные  для  любого порта мира  формальности:
таможня, пограничники, жулики...
     Выйдя в город Стамбул, мы с  Витей решили, что попали на большой рынок,
где  продавалось все. Но  такие рынки теперь естьв Москве,  а  нам  хотелось
экзотики.  Мы пошли  пешком  по городу и, честно говоря, заблудились. Сперва
нас  нес  поток  туристов  с  нашего  корабля,  а  потом  он  стал   редеть,
рассасываясь,  видимо,  в  торговых рядах и  магазинах до  тех пор, пока  мы
неостались одни  перед  входом в  узенькую,  но какую-то  невероятно длинную
улицу со множеством магазинчиков и лавочек на ней.
     Мы с  Витей  не очень  любим  ходить  по  магазинам, но  тут  было  что
посмотреть.  К тому же впервые  в жизни  я  нюхал  заграничный  воздух. Дядя
Сережа  шел с нами  и своим  резким,  но  монотонным голосом просвещал нас в
плане географии.
     -  Стамбул, -  говорил  он, -  крупнейший  город,  торг