к и нездорово. Я не понимал этого и никогда
бы не понял - но здесь, вокруг меня это было очевидно. Была и другая часть
общего представления, что беспокоила меня.
   Однажды, когда время тяжело повисло на моих руках в  читальном  зале  с
плоской крышей, я провел некоторое время,  изучая  теорию  игр.  Настоящая
ситуация, кажется, поддавалась ее анализу в свете того, что я узнал тогда.
Рузвельт попробовал три  гамбита:  первый,  когда  он  освободил  меня  от
поручения; второй, когда попытался получить мое согласие  идти  с  ним  на
операцию в Распаде вслепую; и третий, когда попытался разделить меня и мой
нож. Я противился всем трем ходам больше инстинктивно, чем  следуя  логике
или плану.
   Я подошел к окну и посмотрел вниз на стену и булыжную  мостовую  улицы.
Большие деревья бросали рисунок тени на полосы травы и цветочные клумбы, а
широкие тротуары были полны хорошеньких женщин и мужчин в ярких  формах  с
плюмажами из конских хвостов, с пуговицами, сверкавшими  под  солнцем.  За
парком находились магазины с ярко освещенными витринами,  полные  плюша  и
различных товаров, кафе с открытыми  террасами,  тентами  и  столиками,  с
запахом свежесваренного кофе и свежевыпеченного хлеба. Откуда-то с эстрады
можно было слышать звуки оркестра, играющего вальс типа штраусовских, но я
никогда не слышал его там, откуда пришел.
   Я гадал, что сейчас делает  Байярд  и  что  он  сказал  бы  о  подобном
развитии событий. Я принял его за влиятельное лицо в основном из-за  того,
что он выхватил меня из моей лодки как раз  перед  тем,  как  я  собирался
начать долгое плавание. Но если Рузвельт сказал правду, если вся эта штука
была подстроена, только чтобы проверить мою реакцию, прежде  чем  толкнуть
меня на ключевую роль в потрясающих миры событиях...
   В этом случае я должен рассказать  Рузвельту  обо  всем,  что  видел  в
Шато-Гайяр. Может быть, в этом был некий ключ для того, кто знал,  как  им
воспользоваться. Или злоупотребить им.
   Байярду было известно намного больше о  ситуации,  чем  мне;  и  он  не
доверял Ринате или его шефу. Я хотел бы,  чтобы  полковник  прислушался  к
тону Рузвельта и выдал мне другую сторону истории.
   Что мне сейчас было нужно, так это информация о Рузвельте, о Байярде, о
том, что происходит, и просто обо всем; информация о моем  месте  во  всем
этом - а также назначение старого куска стали  с  магической  способностью
указывать на другие старые стальные куски.
   Я подошел к двери и с облегчением обнаружил, что она открыта,  страж  в
белой с  золотом  форме  стоял  навытяжку  в  дальнем  конце  прохода.  Он
направился в мою сторону, но я дал ему отмашку, и  он  вернулся  к  своему
посту. Я не был под арестом в буквальном смысле слова, но они приглядывали
за мной. Я начал закрывать дверь - и услышал пронзительный  звук,  похожий
на ржание недорезанной лошади, из комнаты рядом  с  моей.  Часовой  рванул
сверкающий хромом автомат из полированной  стойки  и  перешел  на  бег.  Я
сделал два прыжка к двери, откуда донесся вопль,  дернул  ручку,  отступил
назад и пинком открыл ее. Моему взору предстал  белый  червяк  размерам  с
пожарный  шланг,  обернувшийся  кольцами,  как   боа-констриктор,   вокруг
изломанного человеческого тела.


   Это был старик с багровым лицом и седыми волосами, выпученными  глазами
и вывалившимся языком. Я держал сломанный меч  в  руке,  не  помня,  когда
вытащил его. Им я прорезал это, как сыр, и отделенный конец начал хлестать
все вокруг, расплескивая дурно пахнущую жидкость. Что-то  загрохотало  над
моим ухом, как пушка,  и  ломоть  червя  разлетелся.  Десятифутовый  кусок
шлепнулся на пол, автомат прогрохотал еще раз, и  тот  взлетел  в  воздух,
хлеща все, пока я рубил  другую  петлю,  завивающуюся  вокруг  конца,  как
зачарованная змея. Теперь существовали, уже четыре куска этой штуки, а еще
больше выливалось из двери  ванной.  Я  услышал  щелчок  осечки  и  ругань
охранника. Я прорубил себе дорогу к нему, но было слишком поздно.  Он  был
завернут, как мумия, а его голова  находилась  под  таким  углом,  который
означал, что тот закончил службы в своем нынешнем послужном списке.
   Из перехода доносились вопли, звуки бегущих ног и выстрелы. Я  прорезал
себе путь сквозь комнату в  ванную.  Жадеитово-зеленый  мрамор  был  полон
червя, просачивающегося сквозь канализационные  трубы.  Я  расчистил  себе
дорогу обратно сквозь шлепающиеся куски прямо в холл. То,  что  было  там,
было страшнее червя и казалось массой сырого мяса, громоздящегося вверх по
лестничному проходу на полпути по коридору. Двое мужчин стреляли  в  него,
но это, казалось, ничего не значило для него. Я подбежал  к  нему  сверху,
отхватил ломоть, и  масса  резинообразного  вещества  откатилась,  брызнув
розовой кровью. Холодная сталь ему не нравилась.
   - Берите ножи и мечи, - завопил я.  -  Вы  теряете  время,  стреляя  из
пулевого оружия!
   Пузыристая масса вдоль холла была  довольно  далеко,  чтобы  наполовину
закрыть дверь. Я ворвался внутрь и мельком увидел  женщину,  стоящую  там,
прежде чем эта штука хлынула ключом и блокировала  отверстие.  Я  отсек  с
полдюжины хороших ломтей, чтобы ампутировать массу в  двери,  но  и  здесь
опоздал. Все, что я смог увидеть от девушки -  это  пара  ног  в  домашних
туфельках, торчащих из-под твари,  как  у  безалаберного  механика  из-под
скользящего катка.
   Сзади, в холле, я увидел Рузвельта в его жилете и с зубами, обнаженными
в подобии ухмылки, отбивающегося от твари двуручным мечом. Увидев меня, он
завопил:
   - Кэрлон, ко мне!
   Люди в формах с церемониальными короткими мечами старались  как  могли,
но именно Рузвельт отбивал тварь назад. Оно сгрудилось в форму  "кармана",
и он углубился в него, в то время как остаток этой штуки взгромоздился  по
бокам, окружая его. Я ударил слева, отрубив ломоть размером с шотландского
пони как раз тогда, когда другая сторона сложилась  внутрь,  почти  поймав
его. Рузвельт всадил в это меч, а я прокосил ход сквозь это и  остановился
спиной к нему. Мне показалось, что он пытается  прорезать  себе  дорогу  к
двери, которая была закрыта  на  две  трети  и  начинала  прогибаться.  Мы
очистили ее, при этом обнаружив дюжину людей, работающих мечами на внешнем
периметре, которые они стащили откуда-то со стен. Мы  были  по  лодыжки  в
жидкой розовой крови, которая вытекала из каждого пореза, сделанного нами.
Я почувствовал запах дыма, оглянулся и увидел пару пожарников  в  защитных
костюмах, поднимающихся по лестнице с большой паяльной лампой.
   Тварь отплывала от них, чернела и дрожала. В следующую минуту  или  две
все кончилось. Я посмотрел на Рузвельта сквозь дым и вонь, мимо него вдоль
по коридору, забрызганному до потолка и вонявшего, как бойня.
   - Прекрасно, - произнес я, обнаруживая, что шатаюсь, будто  только  что
пробежал милю за четыре минуты. - Что это было?
   Рузвельт усмехнулся мне, тяжело дыша, на его лице была  кровь.  Но  что
самое невероятное, он выглядел как человек, который собирался пошутить.
   - Резвились час с четвертью, - произнес он. - Поздравляю вас,  капитан.
Вы действовали со мной на пару, удар к удару. Немногие способны на такое.
   Это было хвастовство, но оно каким-то образом звучало не  вызывающе,  а
очень естественно.
   - Вы не ответили  на  мой  вопрос,  генерал!  -  сказал  я.  Его  глаза
скользнули мимо меня, устремившись к бесформенной  груде,  распростершейся
по голубому восточному ковру.
   - По правде говоря, я и сам не знаю, - ответил он. - Это была наихудшая
атака изо всех, до сих пор со мной случавшихся.
   Периодичность  распада  сокращается  до  девяносто   одного   часа,   и
интенсивность возрастает  логарифмически.  Кажется,  это  не  животное,  в
нормальном смысле этого слова - просто масса мяса, дико растущая.
   - Что за мясо, - пробурчал  я.  -  При  виде  его  моя  кожа  покрылась
мурашками.
   - Человеческое мясо, мистер Корлэн, - ответил он.
   - Я еще не уверен на счет всего этого, генерал, - кивнул я, -  но  если
это именно то, с чем вы боретесь, то я с вами.
   Он  улыбнулся  мне,  протянул  руку  и  схватил  мою   ладонь   хваткой
камнедробилки.
   - С вами за спиной...
   - Рядом с вами, - прервал его я. Он кивнул, продолжая улыбаться.
   - Пусть рядом. Может быть, мы еще сможем господствовать.
   Следующую пару ночей я немного поспал, а  когда  не  был  занят  ломкой
костей с мастером борьбы без  оружия  по  имени  Линд,  слушал  лекции  по
полевым операциям и  дремал  с  гипномагнитофоном,  пристегнутым  к  моему
черепу, который до отказа набивал меня основными датами истории Распада.
   Рядом со мной было еще несколько стажеров. Одной из них  была  красивая
девушка восточного типа из А-линии, где китайцы заселили Америку в девятом
веке и встретили  римлян,  направлявшихся  вверх  по  Миссисипи  в  тысяча
семьсот семьдесят шестом году. Она  направлялась  в  то  место,  где  орда
регрессировавших,  матриархальных  монголов   готовилась   пронестись   по
феодальной Европе. Кажется, она подгоняет себя под список особенностей для
инкарнации богини Чу-Ки, наподобие небесной Госпожи  Драконов.  И  большой
угольно-черный мужчина с пылающим взглядом - возможно, из-за  нержавеющего
штифта у него в носу - был призван из Зулусской Африканской Империи, чтобы
помочь реорганизовать сопротивление "корней травы", культ убийц-самоубийц,
чтобы убивать каждого десятого из черных рабов в линии, где греки  развили
науки дохристианской эпохи и использовали их для захвата  известного  мира
до того, как их  постигла  стагнация.  Я  встречал  коллегу,  который  был
классическим примером австралийского бушмена, -  но  по  его  линии  племя
возвеличилось на родной земле. У него  было  трудное  время,  пока  он  не
научился не морщить свой плоский нос  при  странных  запахах,  но  он  был
джентльменом и обращался с нами, как с равными.
   В течение недели я пытался несколько раз увидеть Байярда,  но  Рузвельт
всякий раз отказывал мне, говоря, что полковник болен, что у него началась
пневмония, как это бывает часто, когда чуточку  понервничаешь,  что  он  в
кислородной палате и посетители к нему не допускаются.
   Наконец наступил день, когда генерал спустился вниз и полчаса наблюдал,
как Линд пытается поставить меня на уши; но  я  был  удачливее,  и  вместо
этого перебросил его самого.
   - Вы готовы, - сказал Рузвельт. - Мы отправляемся в полночь.
   Вокзал Сети был гигантским, ярко освещенным помещением  с  полированным
белым полом, размеченным оранжевыми линиями, с  рядами  челноков,  стоящих
между ними. Там находились маленькие одноместные разведчики и  большие  на
двадцать два пассажира транспортники, какие-то голые, функционального вида
коробки,  несколько  причудливых  разработок  для  Очень  Важных   Персон,
некоторые бронированные, некоторые перестроенные под грузовые фургоны  или
машины срочной психологической помощи. Стоял спокойный высокого тона  звук
и постоянный шум и грохот от перемещения воздуха при  прибытии  и  отбытии
челноков. Я никогда не видел ничего подобного  раньше,  но  все  это  было
знакомо по сеансам гипномагнитофона.
   Техники, в белых халатах  колдовали  над  машинами,  стоя  у  маленьких
пультов, расположенных вдоль ячеек. В дальнем  конце  помещения  я  увидел
группу людей в костюмах, похожих  на  испанских  конкистадоров,  и  другую
группу в пуританском черном.
   - Защитная окраска, - заметил Рузвельт. - Наши агенты  всегда  пытаются
гармонировать с фоном. В нашем случае маскарад необязателен. Там, куда  мы
собираемся, насколько я знаю, разумной жизни не осталось.
   Техники приладили на нас костюмы - старомодное летное обмундирование  с
мягкими водолазными шлемами, проверили нас с  минимумом  формальностей,  и
мы, пристегнувшись, закрыли люк.  Рузвельт  посмотрел  на  меня  сбоку  и,
подняв большой палец, дал знак:
   - Готов?
   - Это ваше шоу, генерал, - ответил я.
   Он кивнул и перебросил рычаги  управления.  Возник  воющий  гул,  исчез
наружный свет; стены и крыша задрожали и скрылись. Мы торчали в двух футах
над свободным участком земли, полным сорняков, и выдували пыль в  открытое
небо.



6

   Много мы не  говорили,  пересекая  Распад,  сопровождаемые  "блип-блип"
трассера, настроенного на цель. Я наблюдал, как испепеленный ландшафт плыл
мимо,  пока  Рузвельт  управлялся  с  пятьюдесятью  циферблатами  сразу  и
корректировал время от времени отметки по причинам, в  которых  я  не  мог
разбираться.
   Какое-то время мы неслись над равниной дрожащих скал, где  дымок  вился
из фумарол и вулканического конуса, отбрасывающего на небо красное сияние.
Затем  появился  океан  маслянистой,  пенистой  жидкости,  гладь   которой
нарушалась медленными пенистыми волнами. И снова земля: пепельно-черная, с
бледными языками пламени, облизывавшими ее, пока не стало коалесцировать в
порах лавы, тускло-красной, пузырящейся и щербатой. Все это время тучи под
луной никуда не двигались.
   Лава потемнела, затвердела и  обернулась  пыльной  равниной;  появилась
зелень,  странные  приземистые  деревья  выскочили  кучками  по   два-три.
Разрослись лозы, среди некоторых виднелись руины. В поле  зрения  появился
ломоть скалы, покрытый  сверху  корнями  пятидесятифутового  одуванчика  с
колючками вдоль всего стебля.
   - Уже  близко,  -  сказал  Рузвельт.  -  Это  шоссе,  ведущее  в  город
Фонреврольта.
   Он подправил курс, чтобы поместить нас над старой дорогой, выходящей из
кошмарных  джунглей   между   упавшими   стенами   и   ржавыми   стальными
конструкциями, что служили подставками для жгутов из плоти, что сплелись с
бородавчатыми  лианами,  у  которых  были  листья,  как  сгнившая   канва,
изгибающимися над переросшими гроздьями слепых голов грызунов, как  связки
фруктов. У них не было глаз, но множество зубов, разместившихся в  пазухах
листьев растений, нянчивших их.
   Лес открылся, поредел. Высокие, цвета охры и ржавчины, здания замаячили
по обе стороны, как в храме в джунглях Юкатана. Грибы росли на  граните  и
мраморе, раковой на вид коррозией заросли бронзовые статуи богов и богинь.
Лес отступил, выставляя напоказ мощную площадь и гору мраморных  обломков,
черепицы и стекла за рядом стофутовых колонн, оплетенных лианами.
   Несколько бесцветных пятен скрылись во мраморе; широкий  изгиб  площади
на минуту выровнялся. Фонтан в центре слился в  первоначальную  форму,  не
хватало  только  головы  русалки  посередине.   Затем   раздалось   резкое
"би-биип", и на панели появился  янтарный  огонек.  Мы  прибыли  в  зеницу
вероятностного шторма.
   Рузвельт повесил на шею ящик с инструментами и проверил шкалы на нем.
   - Вы и я войдем в историю как первые люди, кто когда-либо ставил ногу в
Распад, - сказал он, - а если сделаем что-либо плохо, допустим  мельчайшую
ошибку - будем и последними. Одна ошибка здесь может заставить кувыркаться
весь наш космос.
   - Довольно мило, - ответил я. - Только один вопрос: как мы узнаем,  что
может быть ошибкой?
   - Следуйте своему инстинкту, мистер Кэрлон, - сказал Рузвельт, одаривая
меня улыбкой, которая, казалось, была перегружена каким-то  неопределенным
значением.
   Открыв  дверцу  наружу,  мы  вошли  в   кошмарную   фантазию.   Повсюду
громоздились высокие здания на фоне неба с разорванными  клочьями  облаков
под желтой луной. Ближайшее здание было из полированного резного  розового
камня, откуда свисали гигантские  лианы,  отбрасывающие  черные  тени.  Из
здания вниз, к дорожке, окаймленной гигантскими дубами, на  которых  росли
зеленые  орхидеи,  вели  белые  мраморные  ступеньки.  В   ветвях,   аркой
нависающих над мощеной улицей, пели пронзительно окрашенные  птицы.  И  за
этим островком  сомнительного  порядка  маячили  джунгли,  как  осаждающая
армия.
   - Изумительно, - произнес Рузвельт тихим  голосом.  -  Почти  нетронут,
Кэрлон, - почти такой же, как и в дни его славы! Это Летний дворец, а  там
Кафедральный и Академия Искусств... Еще стоят среди кровавой бойни!
   - Трудно поверить, что мы в центре шторма, - сказал я. - Тут  спокойно,
как на кладбище.
   - Здесь умерла мощная цивилизация - ответил Рузвельт.  -  Так,  где  мы
стоим, триумфально маршировали армии с королями во главе. По этой улице  в
экипажах разъезжали прекраснейшие женщины вселенной.  Здесь  поднялись  до
своих высочайших вершин искусство и культура, чтобы быть  низвергнутыми  в
абсолютные глубины. Внемлите, Кэрлон, великолепие, навсегда утерянное.
   - Но сейчас я настроен найти то, за чем мы пришли.
   - Совершенно верно, - сказал Рузвельт неожиданно резким тоном, проверил
шкалы, прикрепленные к его запястью, и  откинул  свой  шлем.  -  Воздух  в
порядке.
   Я попробовал его. Он был горячим, влажным, как в теплице  ночью.  Стоял
ровный фон звуков:  шуршание  и  скрип  листьев,  потрескивание  и  трение
стеблей, вьющихся на  ветру,  кудахтанье,  стоны,  шипение,  вой,  блеянье
голосов животных, как будто мы находились в  самом  центре  величайшего  в
мире зоопарка,  все  обитатели  которого  видели  дурные  сны.  Черепичное
покрытие под нашими ногами было расколото и шаталось, но вполне проходимо.
Побеги лишайников, толстые, как запястья, змеились через  него,  и  лунный
свет блестел на иглах, как poinards, что щетинился среди них.
   - Чтобы защитить челнок, я поставил  его  на  осцилляторную  цепь,  что
будет препятствовать его переходу в фазу идентификации с любой А-линией, -
заметил Рузвельт. - Когда мы будем готовы  отбыть,  я  смогу  вызвать  его
дистанционным управлением.
   Я  наблюдал,  как  машина  замерцала  и  скрылась  из  вида  с   ударом
вторгшегося в ее объем воздуха. Как только мы тронулись  с  места,  что-то
начало двигаться среди зелени, и тварь вроде волосатой змеи протянулась во
всю длину над упавшим древесным суком, зевнув над  ним  собачьей  головой.
Сперва я подумал, что у нее нет ног, но потом обнаружил дюжину их со  всех
сторон, вырастающих из десятифутового тела под  случайными  углами.  Лиана
зашипела и напала  на  нее,  пасти  щелкнули,  и  еще  десять  футов  тела
хлопнулось в поле зрения с дополнительными головами, кусающими все  сразу.
Лиана сделала еще несколько витков вокруг червеобразного тела и  запищала.
Где-то завыла кошка, подлесок затрещал, и Вой перешел в визг.
   - Не  пользуйтесь  ружьем  без  крайней  необходимости,  -  предупредил
Рузвельт. -  Взять  здесь  жизнь  -  любую  жизнь  -  значит  вмешаться  в
управление вероятностью. Даже слабейшее  изменение  может  интерферировать
сигнал вызова челнока.
   Улицу пересекала арка, наверху почти потерявшаяся  под  грузом  поганок
величиной с корыто, хотя резные фигуры и цветы на вершине еще были  видны.
Рузвельт снова проконсультировался со своими шкалами.
   - Нам следует двигаться к Королевским  Архивам,  -  сказал  он.  -  Это
впереди.
   Боковая улица смотрела  фасадами  на  стену  листьев,  бывшую  когда-то
парком.  На  нашей  стороне  стоял  монументальный   фасад   с   фестонами
оборвавшихся лиан. В некоторых окнах  еще  держались  стекла,  но  большая
часть их была слепа, как глаза, страдающие зеленой  катарактой.  Там,  где
были двери, зиял пролом в экране лиан.
   - Этим входом что-то пользуется, -  заметил  я.  -  Что-то  размером  с
риноцероса.
   - Тем не менее, именно туда мы и должны  войти,  -  сказал  Рузвельт  и
протолкнулся сквозь  экран  вялой,  в  желтых  пятнах  листвы  размером  с
гарнизонный флаг.
   Сквозь дорожку мха на полу  была  протоптана  тропинка,  где  виднелась
черепица. Мы шли по ней футов пятьдесят до  тупика.  -  Рузвельт  выгрузил
фонарь и заиграл им по стене нетронутых лиан.
   - Мы должны прорваться сквозь это.
   Он изменил настройку лазера,  луч  сгустился  до  глубокой  красноты  и
прорезал спутанную поросль. Через полминуты был вырезан достаточно большой
ход, чтобы пролезть.
   Рузвельт прицепил лазер к поясу и вошел первым. Я последовал за  ним  и
услышал такой рык, будто потревожили бенгальского тигра в  его