ирибаза, отложились  от  меня?  Кого я пошлю  против них? Можешь ли  ты мне
назвать хоть малейшие доказательства тирибазовой вины?
     -- О царь! -- возразил  Расак. --  Три  дурные вещи  заслуживают  кары:
дурные дела, дурные слова и дурные помыслы. И если не  карать  за зловредные
помыслы, которые он  осуществил бы, если бы был  в состоянии, то сколь часто
придется не казнить подозреваемых, а миловать мятежников!
     А р т х а к ш а т р а. Кто еще, кроме тебя, предатель и негодяй, посмел
бы казнить человека по одному подозрению!
     --  Наказание, -- возразил евнух,  -- у всех народов вменяется  в  вину
потерпевшему, если он первый нанес более тяжкие обиды или же если он проявил
неблагоразумие и не берегся ударов судьбы!
     А р  т х  а к  ш а  т р а.  Клянусь Ахура-Маздой!  Я приставлен к этому
царству, чтобы люди  не убивали друг друга,  а  убийцы несли  наказание, и я
поступлю с тобой так же, как ты поступил с Тирибазом!
     Тут евнух  увидел, что царь действительно расстроен смертью  армянина и
не накажет его за ослушание, и сказал:
     --  Прости  меня,  царь,  что  я так  долго  испытывал твое милосердие:
Тирибаз жив.

x x x

     Так,  как  я  уже  сказал,  и выходит, что при  персидском  дворе людям
независимым уцелеть легче, чем членам гетерий, ведь будь Тирибаз противником
Парисатиды,  Клеарх  и  Митрадат  не твердили  бы  царю  день и  ночь  о его
достоинствах; а будь Тирибаз ее сторонником,  евнух Расак непременно  бы его
убил.

x x x

     Клеарх  и Митрадат захватили десяток всадников и  поскакали в поместье,
где Расак  держал  Тирибаза.  Вошли  в  дом; в  доме был  сундук, в  сундуке
начинались ступеньки особого устройства: не туда ступишь, перевернешься и на
колья  нанижешься. Сошли. Темно, мокро,  каменный  колодец,  вверху  кусочек
света, а внизу лежит ничком что-то, как рухлядь, и не шевелится.
     -- Тирибаз, -- позвал Митрадат, -- царь тебя помиловал и зовет к себе.
     Тирибаз перевернулся; глаза его были безумны.
     -- Прочь от меня, дэв! -- закричал он.
     Ему ведь часто являлись злые духи -- и Митрадат,  и  Клеарх,  и  разные
рожи, -- вот и теперь он принял Клеарха за Клеархова двойника.
     На обратном пути Митрадат спросил Клеарха, видел ли он Фарну в гробнице
Кира.
     -- Нет, -- ответил Клеарх, -- только золотое  ложе и пурпурную шкуру. А
ты?
     --  Вот  и я, -- сказал Митрадат,  -- не видел сегодня Фарны в гробнице
Кира.
     Да,  все-таки  царю  хотелось  кого-то  в  этот  день  казнить,  Клеарх
отбрехался,  и  Расак  отбрехался; вечером слуга, подавая на стол, опрокинул
плошку с медом; царь приказал его намазать этим медом и привязать к дереву с
муравьями, так что муравьи целых девять дней ели и мед, и человека.
     Клеарх и  Митрадат  переговорили  о невиданном  доверии к  ним царицы и
согласились, что царица взяла  с собой тех любимцев, которых было не жалконе
жалко.

x x x

     Вскоре Тирибаз  оправился; царь осыпал его милостями,  Тирибаз был  все
так же высокомерен  с равными и  почтителен к царю. Артхакшатра спросил  его
мнение о Клеархе. Тирибаз, однако, решил думать о собственных грехах, а не о
поступках царя и считал, что получил за свои сомнения  все, что заслужил. По
совету  Тирибаза  и Парисатиды царь дал Клеарху и Митрадату сорок талантов и
послал  их во Фригию,  чтоб они  набрали людей и исправили несправедливость,
причиненную  Клеарху  городом, а  когда  Клеарх  расплакался  и  попросил не
отсылать его, то царь растрогался и подарил денег вдвое больше.

x x x

     Через две  недели  один  из  благодетелей царя,  Мегабиз,  по-персидски
Багабухша, друг Оронта и враг Тирибаза, докладывал царю  о важнейших делах в
государстве и сказал:
     -- Лишь одна вещь крепит  царство сильней, чем  мир между подданными, и
это  -- раздоры  между  врагами. Тирибаз  и Анталкид  выманили у  тебя  мир:
Тирибаз  думал  лишь   о  том,  чтобы  беспрепятственно  взимать  подати   с
подвластной ему Ионии, а  взамен отдал спартанцам всю Элладу! Я так полагаю,
что нам надобно послать денег в Афины, в Фивы и в Коринф.
     -- Откуда же я возьму денег, -- возразил царь, -- если даже Вавилония в
этом году принесла лишь восемьсот талантов?
     А  надо  сказать,  что  Вавилония  -- богатейшая  провинция  царства  и
ежегодно приносит  по  тысяче талантов деньгами и столько же натурой. Подати
Вавилонии брал на откуп  дом  Эгиби и последние  три  года платил  восемьсот
талантов. Дело  в том,  что  земледелие в Вавилонии  зависит  от каналов,  а
каналы запущены.
     -- Впрочем, вот что, -- проговорил царь. -- Мать моя говорит, что  люди
Эгиби разоряют  города  и деревни и собрали много больше  тысячи талантов, и
обманывают меня. Кого бы мне туда послать?
     Мегабиз поклонился и сказал:
     -- Главное между людьми --  это доверие.  Пошли зятя своего, Оронта. Он
не раз уже ездил в Вавилонию и Заречье, и ничто от него не укроется.
     Царь обрадовался  совету  и  велел писать приказ.  И  пока дибиру писал
приказ, царь сказал.
     А  р  т  х а к  ш а т р  а. Я рад, что Оронт и Клеарх помирились  перед
отъездом и что по моему настоянию Клеарх вчера угощал Оронта. Остался ли тот
доволен?
     М е г а б и з. Чрезвычайно, и домом, и садом,  и надписью  над  входом,
предостерегающей посланцев  Аримана  от  проникновения в  дом. Так и сказал:
"Все  в доме прекрасно, непонятно лишь,  как, несмотря  на надпись, входит в
него хозяин? Ведь  ему, чтоб походить на скорпиона, только  что хвоста сзади
не   хватает".  На  что  Клеарх  возразил:  "Клянусь  Ахура-Маздой,  это  не
удивительно, что у  меня нет хвоста сзади, а вот у тебя, говорят, нет хвоста
и спереди!"
     А р т х а к ш а т р а. И это все, о чем они говорили?
     М е г а  б и  з. Да, только на пиру  хозяин  ошибся и  из чаши, которой
ополаскивают  рот, ополоснул руки.  Оронт,  возлежавший рядом,  посоветовал:
"Ополосни рот". А грек возразил: "Зачем? Разве я упомянул твое имя?"
     Итак, Мегабиз докладывал о важнейших делах царства, а  писец писал себе
указ. И случилось так, что  писец, заслушавшись рассказа о  важнейших делах,
по ошибке вместо "Оронт" написал "Клеарх". Царь стал читать и удивился.
     --  Надо переправить приказ, -- в  ужасе воскликнул Мегабиз. --  Ты  не
можешь послать царским оком в Вавилон выскочку грека!
     А р т х а к ш а т р а. Как ты смеешь мне перечить?  Впрочем, ты прав: я
пошлю вместе с ним Митрадата.
     Тут с Мегабизом что-то случилось. Царь думал, он упал на колени, а тот,
оказывается, потерял сознание.
     Когда он очнулся, царь обнял его и сказал:
     -- Забудем это! Безумие -- принимать ошибку дибиру за знак судьбы.
     Мегабиз уговорил его не наказывать писца и ушел совершенно успокоенный.
А царь, ужасаясь, думал: "Что  же творится в Вавилонии?!  Я непременно пошлю
туда Клеарха и Митрадата, но тайно,  под видом купцов,  а все пусть  думают,
что они отправились во Фригию".

x x x

     По-персидски дорога называется "paoi", это слово  родственно греческому
"понтос". Но так как у персов дороги пролегают не по морю, а по материку, то
возят по ним не столько товары, сколько подати.
     У морских дорог есть такая особенность: хороших людей они пропускают, а
плохих  топят.   То  же  и  с   царскими  дорогами:  царские  люди  проходят
беспрепятственно, а купцы платят  подати.  И  Клеарх, и  Митрадат  ехали  из
Пасаргад в Вавилон под видом купцов снежными перевалами и зелеными долинами,
и горы вокруг  них, подобные буре,  застывшей  в вечности,  то вздымались  к
небесам, то опускались к преисподней.
     На середине  пути  они  подъехали к  двум  горам,  которые в  древности
дрались между собой, как бараны,  подобно Симплегадам, однако не  на суше, а
на  море. Симплегады остановились, когда мимо  них стали плавать торговцы  и
горшечники, а горы, дерущиеся, как бараны, остановились по слову царя Дария,
высекшего на них заклинания и учредившего налоги.
     И вот, когда караван вошел в ущелье, навстречу  каравану выехал человек
с лицом, как  полная луна,  с железным телом  и с золотым мечом. Он сидел на
белом коне,  украшенном золотыми бляхами и  бубенцами;  на  голове коня  был
султан из лебединых перьев и такой же -- на хвосте. А меч его был вот какой:
звезды,  солнце и луна гляделись  в  него,  и  весь  мир видел  в  нем  свое
отражение.
     -- Эй! -- закричал всадник. -- Меня зовут Феридан, нет на свете никого,
кто бы  обогнал моего коня с лебедиными крыльями, скачущего выше гор,  и нет
на  свете  ничего,  что бы победило мой  меч, устрашающий  зло и  добывающий
добро!  И я поставлен царем стеречь ворота Персиды, чтобы добрый  человек не
претерпел  обиды, а  злой не прошел безнаказанно; чтобы царскому посланцу не
было препон и чтобы торговец не прошел беспошлинно. А вы кто такие?
     Митрадат отвечал с поклоном:
     -- Мы торговцы и заплатим требуемое.
     Люди  Феридана подъехали ближе. Митрадат  проверил их грамоту с царской
печатью,  отвесил пошлину  и положил ее  на  жертвенный  камень, а рядом, по
принятому обычаю, положил  отдельно  от пошлин  пять мин  серебром и  сверху
поставил серебряную чашу.
     Тут  Феридан  смягчился и  стал шутить, его  люди соскочили с коней,  а
торговцы слезли с мулов, зарезали барашка и сбегали  за  водой. Уже садились
за трапезу, когда Клеарх  увидел: Феридан смотрит на меч у него на боку и не
в силах отвести глаз. Наконец перс сказал:
     -- Какой добрый клинок! Можно ли поглядеть на него?
     Клеарх не посмел отказать  и  протянул  ему  меч  рукоятью вперед. Перс
полюбовался мечом и спросил:
     -- Как ты думаешь, может ли он разрубить этот священный камень?
     -- Думаю, что не может, -- ответил Клеарх.
     -- А как ты думаешь, может ли он разрубить эти деньги на камне?
     -- Это зависит от силы удара, -- отвечал Клеарх.
     -- А ну-ка, я попробую, -- сказал Феридан и поднял меч.
     Удар его был такой силы, что разрубил серебряную чашу и монеты под нею,
кизикские  статеры,  афинские   драхмы  с  изображением  совы  и  персидских
стрелков, а дальше клинок засел в камне, перс его дернул, и клинок сломался.
И по этому знаку люди перса набросились на караван.
     Но Клеарх уже давно  был  настороже. Он перекатился  и выхватил  из-под
соседней повозки секиру;  пущенный  в него дротик  свистнул мимо, пригвоздил
полу кафтана  и ушел в расселину в скале.  Клеарх  хватил секирой  и отрубил
кусок  кафтана,  а  потом  поднял  ее обеими  руками,  обернулся  и разрубил
человека, который прыгнул на него.
     А Митрадат видел,  что противников  много  больше и устоять  против них
нельзя,  и  подумал:  "Царь не простил  мне, что я воспротивился казни отца!
Однако ж и  отцеубийцу б не помиловал! А может, это отец мой  их нанял?"  И,
задумавшись, отполз в сторонку и притворился мертвым.
     Клеарх  отмахивался секирой,  забираясь  в  горы  все  выше  и  выше, а
разбойники наседали, так что только и видно было, как кружатся  четырнадцать
рук, шесть мечей и одна  секира.  Эту секиру в знак дружбы подарил Клеарху в
Экбатанах  один  массагет,  которого   недруги   обвиняли  в  смерти  брата,
поставленного предводителем над массагетами:  Секира была медная, с золотыми
бляхами, а  на щеках ее скифский Арес сражался со свернувшимся вокруг солнца
змеем.  Надо  сказать, что  у массагетов  очень мало железа  и много медного
оружия, и эта секира не очень годилась против персидских мечей.
     Как-то Клеарх отбился  и нырнул в кусты;  видит -- пещерка, он -- туда.
Трое разбойников  остановились у пещеры. Один пнул кости у порога, вгляделся
в тень.
     -- Он, наверное, трус, он не выйдет.
     Клеарх  не отозвался.  Один  из разбойников  натянул лук и  выстрелил в
тень, стрела попала Клеарху в руку. Он смолчал.
     -- Нет, его здесь нет, -- сказал разбойник, -- а вишап, может, и есть.
     Разбойники заспорили. Клеарх вытащил стрелу и потихоньку пополз в глубь
пещеры. Вскоре приполз к другой расщелине, выглянул сквозь нее и увидел, что
разбойники связали  в  цепочку людей  и отогнали животных, а Митрадат  и еще
кто-то лежат в кучке, и радом с кучкой уже сидит стервятник.
     Предводитель разбойников стоял совсем невдалеке, к нему подошел слуга и
сказал:
     -- Нету его!
     Предводитель  долго глядел  вокруг,  а потом показал  на  скалу,  почти
прямо, на Клеарха, и сказал:
     -- Видишь  поворот дороги  и под ним расщелину? Клянусь Митрой, он там,
потому что я вижу над этой расщелиной его Фарну.
     Клеарх  хотел было уходить внутрь  горы, а  потом подумал, что Митрадат
мертв и жизнь неумная вещь. Он вскочил на камень и закричал:
     --  Ты удачно угадал,  Феридан,  но удача эта будет  последней в  твоей
жизни, -- размахнулся и швырнул  секиру. Слуга прыгнул вперед, ему разрубило
ключицу  и горло, а  самого главаря только обрызгало кровью. Он  засмеялся и
сказал:
     -- Клянусь Митрой! Кажется, твой  Фарна все-таки сбежал от тебя, и я не
пойму, что это там сияет над поворотом дороги. Возьмите его живым!
     Разбойники бросились вверх к Клеарху, и тут раздалось сверху:
     -- Эй! Кто тут без моего ведома обижает людей?
     -- Убирайся,  пока цел, -- отвечал  главарь разбойников, -- я  Феридан,
который делает, что хочет!
     -- Наглец! --  закричали в ответ. -- Это я Феридан, который делает, что
хочет!   И  я   поставлен  царем  стеречь  ворота  Персиды  и  чтить  заветы
благородства и справедливости, и мой меч добывает добро и карает зло!
     Клеарх  поднял  глаза  и увидел совсем  рядом,  за  кустом  терновника,
всадника на белом коне, с лицом, пылающим как солнце, и обнаженный меч в его
руке; а  меч  этот был вот какой: небо, звезды  и  земля гляделись в него, и
весь  мир  видел  в нем  свое отражение; когда  меч видел  ложь  или  другое
творение Аримана, он поворачивался к миру своей черной стороной, а когда меч
видел творение Ахура-Мазды, он поворачивался к миру своей белой стороной.
     -- Держи,  --  крикнул всадник и  кинул ему  меч. А сам схватил палицу,
лежавшую поперек  седда, и  кинулся со  своими людьми  вниз; тут  разбойники
стали разлетаться, как  листья осенью, и кто успел бежать -- бежал, а кто не
успел -- храбро бился.
     Пленных разбойников Феридан велел везти в свою крепость,  расположенную
неподалеку, на полпути между небом и землей. Под крепостью было удивительное
озеро,  волны  которого один раз  в году  превращались в водяных кобылиц. На
берегу озера, на каменной ступеньке, горел священный огонь.
     Весь день в усадьбе шел  пир  горой:  для  гостей  резали  гусей, уток,
баранов, свиней.
     Феридан около  себя посадил самых  храбрых: Клеарха --  по правую руку,
предводителя разбойников --  по левую, и  сам поднес им чашу. Надо  сказать,
что  чаша  эта  отличалась  необыкновенным свойством: кому не довелось убить
врага,  не  должны из нее пить, иначе  она оскудеет и не наполнится. Феридан
принял Мтрадата  за Клеархова раба и приказчика,  ему и  в  голову не пришло
посадить юношу за стол.
     Клеарх  заметил, что  Феридан  сидит за  столом, не  снимая  серебряной
кольчуги, и спросил, отчего.
     -- Не могу, -- ответил Феридан, -- она срослась с  кожей. И еще одно на
мне  заклятье: чем выше в  горы  и выше  солнце,  тем  больше и  моя сила. В
полдень  моя сила возрастает  и равна силе ста быков, а в полночь убывает  и
равна  силе половины  быка, и в полночь я  не могу  убивать, а  могу  только
пытать.
     После третьей чащи Клеарх с поклоном вернул хозяину меч, но тот сказал:
     -- То,  что я дарю, я не принимаю обратно, а силой  отбирать причины не
вижу. У меня есть, однако, просьба.  Я бездетен. Оставайся в моем замке моим
сыном.
     Клеарх  посмотрел  вокруг, на  крепость  между  небом  и  землей  и  на
прекрасные стада внизу, вздохнул и сказал:
     --  Самая тяжелая мука для человека: хотеть  одного,  но не  иметь силы
бороться с судьбой. Я не  могу не  ехать в Вавилон  и боюсь, что встречу еще
много засад на пути.
     Туг   разбойник   напротив,   который  отказался  называть  свое   имя,
усмехнулся,  а Феридан подумал: "Я был прав. Этот человек не купец, он хочет
отомстить; или  же отец  невесты  послал  его  в  тот край  за живой водой".
Феридан сказал:
     -- Я поехал бы с  тобой, но на  моей силе  заклятье: я не могу покидать
ворот Персиды. Но я знаю, как тебе помочь.
     И вот в полночь, когда сила  хозяина  убыла и он  уже не мог убивать, а
мог  только пытать, Феридан велел  снять  с  разбойничьего  главаря  одежду,
привязал его к столбу и вынул из-за пояса плетку.
     -- Что ты хочешь? -- спросил разбойник.
     -- Хочу узнать, сколько засад будет на пути моего сына.
     --  Глупец,  --  сказал разбойник, -- я не испугался твоего  меча днем,
неужели ты думаешь, я испугаюсь ночью куска кожи?
     -- Ну что ж, если вытерпишь мою плетку, получишь все мои стада.
     Тут Митрадат понял, что сейчас будет, и закричал персу:
     -- Не мучь его!
     "Что себе  позволяет  этот раб!"  --  подумал Феридан  и  велел  слугам
схватить его.
     Потом  он  начал  охаживать  разбойника  плеткой,  а  плетка  эта  была
непростая:  вся  увита   золотыми  нитями  и  усажена   мелкими  серебряными
гвоздиками. Прошел час, разбойник не выдержал и сказал:
     --  Меня  зовут  Датис, я  зять  Оронта, царского  зятя. А  эти двое --
никакие не  купцы, а  Митрадат  из  рода Артабаза,  сын наместника Фригии, и
Клеарх, эллин из города Гераклеи.
     Феридан опустил плетку, подумал немного и сказал Клеарху:
     -- Дай-ка мне меч!
     Клеарх почуял недоброе и спросил:
     -- Зачем?
     Феридан показал  на Митрадата,  которого  слуга держал,  как  щенка,  и
сказал:
     -- Сегодня, когда  я увидел  эту падаль  под телегой, я  подумал: "Вот,
купец и раб бросил товарища". Давеча я глянул на него и подумал: "Вот, купец
боится и вида битвы, и вида пытки!" А теперь я не знаю,  кто его сглазил, но
лучше видеть потомка Артабаза мертвым, чем трусом.
     Услышав это, Датис обрадовался и сказал:
     -- Знаешь ли, Феридан, кто  его сглазил? Вот эти самые эллины, и одному
из них ты подарил свой меч!
     Но  в этих местах ничего не знали о вражде эллинов и персов и  о вражде
двух партий при дворе. Феридан рассердился и закричал:
     -- Никто, даже царь, не властен над моим мечом: кому хочу, тому дарю! И
какое  мне дело, из  какой  страны он родом, если у него над  головой  сияет
Фарна!
     Митрадат вытряхнулся из  рук испуганных стражников, взял у Клеарха меч,
подошел к Феридану и протянул ему меч рукоятью вперед.
     -- Что ж, убивай меня, -- сказал Митрадат. --  Только не  думай, что  я
умираю дураком. Царь,  наверное, хорошо заплатил тебе за мою смерть -- он не
мог  простить,  что яя  ослушался его и не написал смертного приговора отцу.
Только знай,  что моей смерти царь  тебе тоже  не  простит,  потому что даже
больше, чем невинных, любит казнить палачей.
     Митрадат  говорил, улыбаясь,  и  очень  хорошо  знал, что лжет. Феридан
побледнел,  предложенного  меча  не  взял, а  сел  на пол  и обхватил голову
руками: он понял, что не всякую беду поправишь мечом.

     Через три дня Клеарх и Митрадат отправились  в путь. Купцами они больше
не  притворялись  --  смысла  не  было.  Феридан   сводил  Клеарха   в  свою
сокровищницу  и  щедро  одарил  его. Напоследок он раскрыл  сундуке  медными
монетами, вынул одну и спросил:
     -- Датис называет  тебя странным именем "эллин", вот  я решил спросить:
не  из ваших ли  краев эти деньги, и деньги ли  это, и достойны ли они того,
чтоб их держать среди моих сокровищ?
     Клеарх посмотрел и узнал афинский теорикон, всего-то в два обола.
     -- Это не совсем деньги, -- ответил Клеарх. -- С ними не поступают так,
как обычно поступают с деньгами: не обменивают на хлеб  или масло, не  дарят
друзьям и не зарывают в землю. Их выдают в Афинах беднякам,  чтобы те  могли
посмотреть театральное представление, как возмещение потерянного заработка.
     Туг Клеарху пришлось многое объяснять