ли очень вежливо; греки глядели на них, не все
понимая; только армянин был статен и прям, как Уран, которого персы называют
Зерваном. Царский зять  издали-то был не  так хорош, а чем  ближе, тем гаже,
криворотый да жидкобородый.
     -- От кого это  ты, однако, выучился варварским словам!  --  воскликнул
Оронт и вышел из залы.
     После этого стало непонятно, кто командует, Тирибаз или Оронт, но стало
понятно,  что царь Тирибазу не  доверяет: греки из  уважения к  закону велят
начальникам  в таких  случаях сменяться через день, а царь предоставляет  им
править одновременно,  подобно Ахура-Мазде  и Ариману, чья  борьба наполняет
каждый миг бытия.
     Клеарх стал избегать встреч с Тирибазом  и Тахом наедине;  он  не знал,
что ему делать. Как-то Бион отвел его в сторону и сказал:
     -- Слушай! Этот Оронт -- гнусь какая! А его писец Масхей -- не поймешь,
человек или  репа,  только сразу видно, что негодяй.  Как  ты думаешь,  если
поймать его ночью и отрезать уши?
     Клеарх промолчал. А Масхей действительно был негодяй и перестал платить
наемникам.
     -- Ты подумай, -- продолжал Бион, --  мы, греки, за Тирибаза, а варвары
ведут себя гнусно. Чем это объяснить?
     -- Очень просто, -- сказал Клеарх. -- Тирибаз -- отменный полководец, а
Оронт  -- бездарен. Тирибаз  умен, а Оронт -- глуп. И  для грека это значит,
что победит Тирибаз, а ддя перса -- что победит Оронт.
     Бион изумился:
     -- А не стоит ли это передать Тирибазу?
     -- Передай, пожалуй.
     А  еще через  неделю  Тирибаз позвал  к  себе Клеарха попрощаться: царь
отзывал его в Сузы.
     -- Не стоило б тебе ехать, -- сказал Клеарх.
     Тирибаз промолчал.
     --  Может,  и не стоило б, -- сказал он, -- если б этот месяц ты почаще
бывал со мной  и пореже  --  с Масхеем. Мне передавали твои слова о греках и
персах. Может быть, ты думаешь, что ты вел себя, как  перс, но  я скажу, что
ты вел себя, как негодяй.
     -- Напротив, -- возразил Клеарх, -- я всего лишь хотел сказать, что  ты
победишь, если  будешь себя вести, как грек, и проиграешь, если  будешь себя
вести, как перс.
     Тирибаз помолчал и ответил:
     -- Нет уж,  лучше  я  все-таки  поеду в  Сузы, чем буду вести себя, как
грек.
     Так-то Оронт присвоил себе всю честь победы над  Эвагором, но честь уже
была невелика: в новом  соглашении Эвагор  назвал себя не  царским рабом,  а
кипрским царем.

x x x

     Мир подписали через три месяца. Вскоре зять Тирибаза,  флотоводец Глос,
собрал командиров  на  лугу  для  угощений  и  подарков.  Когда  все  поели,
ополоснули  руки  и  стали пировать, Глос подошел к Клеарху,  возлежащему на
одном ложе с его сыном, Тахом, поднес  золотой ритон в форме бараньей головы
и сказал:
     -- Выпей и прими в дар!
     Клеарх посмотрел на него внимательно. Персу было чуть больше сорока, он
был очень  хорош  собой,  в пурпурном кандии с бляхами и браслетами, с белым
лицом и черными бровями.
     -- Что ж ты хочешь? -- спросил Клеарх.
     --  Я хочу,  -- ответил  Глос, -- чтоб ты достойно помянул  моего тестя
Тирибаза, месяц назад казненного по приказу царя.
     Клеарх поглядел поверх золотого барана и спокойно сказал:
     -- Мне бы не хотелось за это пить, потому что без Тирибаза ваши поминки
непременно кончатся поражением.
     Tax  сбоку глядел на друга широко раскрытыми глазами, словно  видел его
впервые в жизни. Отец его расхохотался.
     -- Накануне битвы при Платеях, -- сказал он, -- фиванец Аттагин устроил
пир, и на  нем мой прадед Арианд возлежал с каким-то греком.  Арианд  сказал
греку: "Завтра меня  убьют и от всех этих пирующих не останется и десятка...
Самая  тяжелая мука  для человека: все понимать и  не  иметь  сил бороться с
судьбой!"  А  грек  изумился и  спросил:  "Не  стоит  ли  сообщить  об  этом
начальникам?"
     Клеарх улыбнулся: перс, как всегда, рассказывал историю противоположную
греческой.  Греки  уверяли,  что  под Платеями  персов было  в двадцать  раз
больше, чем  греков,  персы же уверяли, что  персов было  вдесятеро меньше..
Клеарх  склонялся к  точке  зрения персов. Отвечая  за снабжение отрядов, он
понимал:  будь  армия  персов такой, как  ее  рисует Геродот, то  при  таких
дорогах,  когда голова ее  дошла бы  до реки Асоп, хвост  оставался бы еще в
Сардах.
     Глос отряхнул красивые руки, поднял голову и продолжал:
     -- Греки -- разумные люди.  Если кто  поднимает у вас восстание --  так
действительно  чтоб захватить власть. Царь осыплет меня милостями -- что же,
станут говорить, что я принял милости от убийцы родича!
     Глос протянул Клеарху кубок.
     -- Я думаю, -- сказал он, -- что восставать надлежит не для того, чтобы
победить, а ддя того, чтобы умереть, потому что тогда побеждаешь не людей, а
богов. Выпей-ка, грек, за мою победу над богами!
     Клеарх выпил кубок и покинул луг.

x x x

     Восстание ионян за свободу необычайно разрослось с тех пор, как  к нему
примкнули Глос  и Tax,  а также сатрап  Фригии Ариобарзан, перепуганный тем,
что  сын его стал  царским любимцем. Помогали также Египет  и  Спарта. Через
месяц  Клеарху  принесли мешок,  в мешке заяц, в зайце кожаный  пузырь,  а в
пузыре -- письмо от Биона: "Переходи к нам. Не  ты ли говорил, что  наемники
должны  быть  вместе,  а выгод искать в общем вожде  и  общем враге! Вспомни
слова  Исократа! Я дерусь за свободу греков, а ты поступил, как варвар, а не
как грек".
     Клеарх отнес зайца Орошу. Оронт расцеловал его и сказал:
     -- Я знаю, из меня плохой полководец. Возьми пять тысяч греков и тысячу
пафлагонцев  и отправляйся в Ионию: у тебя не будет другого соперника, кроме
как во вражеском лагере.
     Клеарх ушел,  а  в палатку вошел арамей Масхей,  и  Оронт швырнул зайца
прямо в рожу своего писца, дибиру, так что того всего обрызгало кишочками, и
закричал:
     -- Кто сказал, что он не принесет письма?
     Арамей Масхей, не поймешь, человек или репа,  был очень зол на Клеарха,
потому  что взбунтовавшиеся наемники так и не  получили жалованья, а  Клеарх
получил.  Кроме того, он  завидовал его молодости  и  красоте. Он  утерся  и
сказал:
     --  Господин мой! Знаешь  ли ты, что он  говорит  за  твоей  спиной? Он
клевещет везде, что ты украл у  Тирибаза победу и что царь понес  через тебя
ущерб.
     Оронт побледнел, схватил своего писца за плечи и закричал:
     -- А ты что думаешь? Отвечай!
     Масхей поклонился и ответил:
     -- Я думаю, что, если бы Тирибаз уже подписал мир,  он бы ни  за что не
отправился к  царю. И  царь лишился бы  не трех строчек в мирном договоре, а
всей Малой Азии. Он сам изменился за  последний год и царю решил изменить. А
подбивал его на это не кто иной, как Клеарх.
     Оронт задумался и сказал:
     -- Что же мне делать?
     -- А вот что, -- ответил Масхей, -- пошли Клеарха против ионян, а потом
отзови  половину  войска,  так  чтобы ему  оставалось либо  погибнуть,  либо
изменить.

x x x

     Клеарх догнал  Биона  и  Таха в долине  Меандра,  недалеко  от  городка
Ахиллея;  в  этих местах, говорят,  растет  особый благовонный тростник,  из
которого выжимают масло. Клеарх изумился благоприятному знамению, узнав, что
здешние земли принадлежат потомкам Ликона; этот Ликон был когда-то наемником
у лидийца  Писсуфна, а когда Писсуфн взбунтовался,  Ликон перешел на сторону
царя и по-царски был вознагражден.
     Клеарх расположил войска  так же, как  Митрадат два  года назад; Чавуш,
приближенный Оронта и командир конницы, разругался с ним из-за  этого и увел
свои войска  --  таков  был,  впрочем,  секретный приказ  Оронта; а накануне
сражения  с  неба,  распустив  хвост,  упала   звезда  --  все   сочли   это
неблагоприятным знамением.
     Наутро  Катан,  стоявший  во  главе  пафлагонской конницы,  подъехал  к
Клеарху, ударят в землю копьем с золотым яблоком на конце и сказал:
     -- Отложи сражение! Рок сулит нам погибель, звезда упала у нас.
     Кпеарх возразил:
     --  Смешно  верить, что небесные  тела падают  на  землю -- такие  вещи
происходят от самых естественных причин; и подобные звезды  --  не что иное,
как   разрежения   эфира,   образующиеся   внезапно,   сквозь   них   блещет
первоначальный   огонь  и  исчезает.  Все,  как  видишь,  объясняется  самым
естественным образом.
     Мидянин думал-думал, а потом сказал:
     -- Может,  оно  и так, но  кто  мешает  естественной  по  происхождению
причине иметь сверхъестественное значение?
     Клеарх засмеялся и сказал:
     --  Катан!  Мир --  это путь  праведности,  а  война -- путь  обмана. И
стремящийся к победе не имеет ни товарищей при себе, ни богов над собой и не
слушается ни знамений, ни царей!
     Тут гоплиты  запели  пеан,  издали клич в честь Энниалия и бросились на
врага, а персидские и  пафлагонские всадники во  главе с Клеархом обрушились
на  его правое  крыло; и началась  битва, пир храбрецов, взвились  стрелы --
похитители  душ,  и копья  рыскали по полю, как голодные  собаки, и  ножнами
мечей стали тела врагов. Из конников Клеарха погибли трое, а из войска Биона
спаслись человек двадцать.
     Tax пытался пробиться к Клеарху,  но потом был  ранен и ускакал, поняв,
что  сегодня  Клеарха не  одолеет; подскакал  к реке  и увидел лодку,  лодку
столкнул в воду,  чтобы  был  виден  след, оставил  коня  и  залез  в  дупло
огромного дуба рядом, с лентами и алтарем у корней.
     Вскоре подъехали всадники с Катаном и Клеархом.
     -- Он уплыл, -- сказал кто-то.
     Клеарх показал Катану  на  дерево. Катан  стал тыкать копьем в  дупло и
попал  Таху в плечо. Тот смолчал. Катан вытащил копье и увидел,  что  кончик
окровавлен.
     -- Там никого нет, -- сказал Катан.
     -- Сожгите дерево, -- приказал Клеарх.
     -- Нехорошо это, -- сказал Катан, косясь на алтарь у корней.
     Клеарх стал у дупла и закричал:
     -- Tax! Если ты не трус, выходи, потому что вряд ли будет у тебя случай
померяться со мной.
     Tax взялся  за край дупла, чтобы выпрыгнуть,  тут один из греков ударил
его мечом и  отрубил левую руку. Tax  выпрыгнул, однако посмотрел  и  увидел
свою руку на  песке и  на  ней --  золотое  запястье,  которым  он  когда-то
обменялся с Клеархом.
     -- Будь ты проклят, ты опять обманул меня, -- сказал перс, пошатнулся и
упал было, но тут один  из пафлагонцев спустил тетиву -- юношу пригвоздило к
дереву.
     Катан  отрезал  голову  и  взял с  собой:  у  персов  такой  обычай  --
представлять головы, а то как иначе убедиться в истинности смерти?

x x x

     Не  желая  давать  пищу  подозрениям,  Клеарх  отослал  Биона  и других
пленников Оронту.
     Тех отвезли в карийский  город Принас,  а оттуда в  Эфес; город  сдался
персам, и не было такой  брани и насмешки, которой бы не осыпала  толпа тех,
кого недавно называла спасителями.
     Так получилось, что накануне  из тайной  поездки к Ариобарзану вернулся
арамей Масхей, принес Оронту конопляный мешок и сказал:
     -- Ариобарзан верен царю, вот и доказательство, -- и вытряхнул из мешка
голову Глоса. Глоса отравили на пиру, и голова его  страшно раздулась, a Tax
ведь и после смерти был красив.
     Оронт ужаснулся и сказал:
     -- Немного просил  Глос --  славной смерти. Этого у потомка Артабаза не
допросишься!
     Помолчал и добавил:
     -- Я дам Клеарху  людей,  пусть он  владеет своей  Гераклеей и  сидит у
Ариобар-зана, как бельмо в глазу.
     Арамей  Масхей  понял,   что   царский   зять  не  думает   мириться  с
Ариобарзаном,  а между тем Ариобарзан  уже дал  ему  четыре таланта за такое
примирение. И Масхей сказал:
     --  Распри губят  персов  и  служат возвышению наемников!  Не лучше  ли
персам объединиться между собой и искать выгод в общей войне против эллинов?
Ведь стоило Тиссаферну  и  Фарнабазу  примириться -- они  без  труда разбили
Агесилая!
     Оронт помолчал и ответил:
     -- Стоило Тиссаферну и Фарнабазу помириться -- и сторонникам Парисатиды
это показалось столь опасным, что Тиссаферн был хитростью  казнен,  и другой
такой услуги оказать эллинам было нельзя.
     По  приказу Оронта пленников тайно доставили во дворец; старый перс сам
вышел Биону  навстречу,  снял с  него  цепи,  усадил  на серебряное  ложе за
накрытый стол.
     -- Друг  мой Бион,  --  сказал Оронт, -- извини, я осмелился пригласить
тебя сюда  тайно и против твоей воли. Я, однако, опасался бесчинств эфесской
толпы и  мечтал удержать  тебя от бегства к Ариобарзану,  который пощадил бы
тебя не больше, чем Глоса и Таха.
     Тут  внесли  отрезанные  головы,  Бион поглядел  на  них, плюнул в лицо
Оронту и сказал:
     -- Правду говорил Клеарх:  Оронт всех победит, ведь  у варваров  слабый
побеждает сильного, а дурак -- умного.
     Оронт побледнел так, что лицо его стало как яичная скорлупа, и подумал:
"Клянусь Ардвисурой-Анахитой! Клеарх не умен, раз говорит такие слова вслух,
и еще более не умен, если не может приложить их к себе".

x x x

     Вечером Масхей принес Оронту царское письмо: царь звал Оронта и Клеарха
в Экбатаны. Оронт заплакал и сказал:
     -- Он называет  меня  бездарным! Но  не лучший ли полководец  тот,  кто
разбил замыслы и союзы  противника еще до того, как вступил в бой, и  сберег
тысячи жизней! А теперь этот грек  придет к царю и  скажет: это  я разгромил
восставших  и  добыл  тебе  победу! Он  украл славу,  причитающуюся мне,  и,
получается, обесчестил меня.
     Арамей Масхей сказал:
     -- Господин мой! Отправляйся к царю раньше него и сделай вид, что ты не
встречался  с Бионом и что  тот был убит еще  по пути в Эфес. А  в Экбатанах
пригласи  сразу же грека в свой дом на пир и там убей его, а  царю скажи: "Я
узнал,  что этот  грек был в числе замысливших восстание и готовился перейти
на их сторону, но, узнав о смерти Глоса, раздумал и предал товарищей, и убил
их, чтобы скрыть правду. И  когда я об этом узнал, я не смог сдержать своего
гнева и казнил его".
     Оронт  послушал  этого  вишапа -- не поймешь,  человек или  репа  --  и
согласился с ним; а  дибиру  говорил  так  потому, что днем получил от людей
Ариобарзана еще два таланта и  обещал представить дело так, будто Оронт всем
обязан не доблести Клеарха, а измене Ариобарзана. И  если хотите узнать, что
из всего этого вышло, читайте следующую книгу.


     Книга 3
     О  воскресшем  покойнике  и пропавшем  Фарне,  о дворце  с  серебряными
стропилами  и балками, округлыми, как  солнце,  о  решениях справедливых, от
которых по всей земле восходят золотые колосья, и о мече, в который глядятся
небо, звезды и земля, и весь мир видит в мече свое отражение
     Книга 3
     О воскресшем  покойнике и  пропавшем  Фарне,  о  дворце  с  серебряными
стропилами  и  балками, округлыми,  как солнце, о решениях  справедливых, от
которых по всей земле восходят золотые колосья, и о мече, в который глядятся
небо, звезды и земля, и весь мир видит в мече свое отражение

     Ариобарзан,  кшатрапаван  Фригии,  прибыл  в  Экбатаны за  два  дня  до
наступления Нового года, который празднуют в весеннее равноденствие.
     Его род  был одним из знатнейших в Персии, и его предок, Артабаз, был в
числе тех  шестерых,  что  вместе  с  Дарием  Гистаспом  закололи  человека,
которого  при  царствовании  называли  Бардией, братом  Камбиса,  и  который
впоследствии, как оказалось, был магом Гауматой; этот Гаумата принял обличье
убитого Бардии  и ловко царствовал девятнадцать месяцев, так что  даже самые
близкие не заметили подмены.
     Потомки этих шестерых получили от царя право во всякое  время входить к
нему, сидеть при нем в прямой тиаре и давать советы, которых царь был обязан
слушаться. Царь велел всем почитать и их  потомство. Перечень шести родов со
временем   изменился,  потому  что,  например,  Дарий  вскоре  был  вынужден
истребить Виндафарну и весь его  род,  а потом  и некоторых других. Но самих
родов  оставалось  ровно шесть; так же как  шесть  Амеша-Спента  сопутствуют
Ахура-Мазде.
     Итак, Ариобарзан прибыл ко двору, пошел в царские покои и ступил ногами
на  ковер,  расшитый  жемчугами  и  рубинами  и  изображавший весенний  сад.
Изображение было столь  искусно,  что  жемчуга,  казалось,  свисали  подобно
каплям росы и яхонты сверкали в розах, цветущих в царском саду.
     Войдя, Ариобарзан увидел, что  царь отделен от него занавесом, а  перед
занавесом лежит кожаный коврик для казни, чтобы не запачкать ковер,  похожий
на весенний сад, и рядом стоят мидийцы с  обнаженными мечами. Ариобарзан был
человек грубый и несдержанный. Он упал на колени и закричал.
     -- Великий царь! Мой сын -- позор  моего рода, и то,  что он хочет моей
смерти, -- наименьшее из его  преступлений. Он  выпросил у меня в управление
города Троады,  а  жители вынудили  у него  обещание  править  по  греческим
законам, и  он разорил  их за  год совершенно.  Он  и  друзья его занимали и
расточали, а когда долги  их достигли семидесяти  талантов, он издал указ об
отмене долгов, а заимодавцам возразил: "То же сделал величайший законодатель
Солон".  Но  и  этого ему было  мало:  он  издал закон, по  которому  каждый
назначенный им член  городского совета  мог по  своему усмотрению арестовать
неполноправного гражданина и конфисковать  его имущество. Люди жаловались, а
он ответил: "Не такой  ли  закон  принял в  Афинах  Критий, ученик Сократа?"
Клянусь  Ахура-Маздой  --  бывает, что и персы творят  беззакония, но только
греки возводят беззаконие в закон!
     Он воевал, как трусливый финикиец, а правил -- не как потомок Артабаза,
а как потомок Аристагора,  и мой язык отказывается повторять, как он называл
твоего предка Дария и как он называл самозванца Бардию.
     Наверное, сравнение с  Аристагором  подействовало  на царя,  потому что
милетский  тиран  Аристагор  поднял  восстание  ионийцев,  принесшее  персам
столько бед,  и с тех пор цари поощряли  в ионических городах народовластие,
видя, что за свободу эллинов лучше всего сражаются тираны.
     Итак,  царь  смягчился,  велел отдернуть  занавес и  стал беседовать  с
Ариобарзаном,  глядя  ему в  глаза,  а тот всячески  поносил сына. Тут  царь
сделал  знак, и  к нему  подвели Митрадата, а два писца, сидевших  на  ковре
около  кожаного  коврика,  подобрали  полы  своей  одежды,  чтобы  кровь  не
напачкала их.
     -- Так  чего же,  по-твоему,  заслуживает  сын, восставший на отца?  --
спросил Артхакшатра.
     -- Казни, -- ответил отец.
     -- Скажи мне, -- продолжал царь, -- разве царь  не является отцом своих
подданных?
     Ариобарзан побледнел и ответил:
     -- Несомненно.
     -- Знай же, -- продолжал царь, -- что  ты сам себе произнес приговор, и
знай  перед  смертью,  что  сын твой,  верный  долгу, никогда ни мыслью,  ни
словом, ни делом не посягал на тебя.
     Тут  он  протянул  Митрадату  прошение   его  отца,  велел  подать  ему
письменный прибор и писать на оборотной стороне.
     Один  из писцов  поднялся,  уступая место  любимцу царя, а другой опять
подобрал  полы  одежды, чтобы  кровь не  запачкала их,  так как сидел  очень
близко от кожаного коврика.
     Митрадат остался стоять на месте, слева от царя.
     -- Я слышал, царь, как ты сказал, -- отвечал Митрадат, -- что я никогда
ни  словом, ни делом, ни мыслью не посягал на отца, как же я могу допустить,
чтобы твои слова стали ложью?
     Я  не  буду  соучастником в деле, в  котором  ты  раскаешься, царь, ибо
правильный порядок в том и состоит, чтобы  сын подобно подданному никогда не
восставал  против  отца,  как  бы  тот  себя  ни вел,  и чтобы  царь  прощал
подданного, явившегося с повинной, как отец сына.
     Артхакшатра  заплакал и приказал  увести  Ариобарзана,  не зная, на что
решиться без совета своей матери Парисатиды, которую обычно слушался.

x x x

     Клеарх прибыл в Экбатаны в третий день новогоднего праздника, длящегося
семь дней.  В  этот  день  персы  отмечают  ежегодное  поражение духа зла  и
свидетельствуют о последнем дне мира, когда восторжествует праведность.
     Также в этот день мног