оняют противников, и наоборот. А ведь и
в Персии у власти лучшие люди, однако они расправляются не с противниками, а
друг  с другом. Виндафарна подарил  Дарию царство, а вскоре и сам он, и весь
род его был  истреблен.  А между тем семеро родов тогда решили жребием, кому
быть первым среди равных, и достанься, например, жребий Отане, царем  был бы
сейчас ты.
     Птицы вспархивали из травы, Датем ехал молча.
     Д а т е м.  Знаешь ли  ты,  что  сказал Тирибаз, когда царь прислал ему
вареного  гуся со своего стола?  Тирибаз бросил ножку гуся любимой собаке, и
она сдохла.
     Тут-то Тирибаз улыбнулся, как его дед Вивана, и сказал: "Если съем гуся
-- умру, если попытаюсь бежать -- совершу измену. Смерть почетней измены".
     К  л е а р х. Не думаю, что все так просто. Я ведь  знал  Тирибаза. Он,
как и многие,  полагал,  что царство стоит на справедливости  государя  и на
верности подданных. И тот, кто нарушит этот договор, гибнет. Стало быть,  не
съев гуся, Тирибаз погубил бы лишь самого себя. Съев же гуся, он погубил еще
и царя, нарушившего справедливость,
     Датем ужасно  удивился  и  подумал,  что  действительно  приведенный им
пример значит противоположное. А Митрадат сказал:
     --  Вот  я  гляжу на  гераклеотов  и  вижу,  что  у  них  борьба партий
способствует свободе граждан, а у нас -- произволу царя. И поистине выходит,
как  в той басне, когда дубы жаловались Спитаме, что их рубят и жгут, а им в
ответ: "Не расти на вас топорище, не нашлось бы на вас и топоров".
     Д а т е м. Мы, кажется, заблудились.
     Они  действительно  заблудились  и плутали по горам до вечере, пока  не
вышли к какому-то ручью и саду.
     Охотники себя не назвали; хозяин  усадьбы, дахик, накормил их, чем мот.
В саду росло несколько смоковниц, на верхушке смоквы уже созрели, и Митрадат
попросил нарвать их гостям. Но крестьянин был в ссоре с соседями, забоялся и
сказал:
     -- Пока чиновники Митрадата не перепишут плоды, нельзя собирать урожай.
     Митрадат лег на шелковую траву, уставился в голубое небо и спросил:
     -- А как тебе управление Митрадата?
     -- С тех пор как  он явился  в  эти края, --  ответил дахик,  --  здесь
больше нет саранчи.
     -- Почему же?
     -- Боги решили, что с нас хватит одного бедствия.
     Вскоре послышался лай  собак --  свита нагнала заблудившихся охотников.
Старик оглядел одежды и знамена н затрясся.
     -- Ну что, -- спросил его Митрадат, -- не раскаиваешься в своих словах?
     -- Нет, --  закричал старик, --  мой дед и твой дед  ходили с  царем  в
одном войске, а ты считаешь каждую смокву на моем дереве!
     Митрадат махнул рукой и уехал.

x x x

     Надо сказать, что в Малой Азии, как и везде, персы  подчинили себе лишь
культурные народы. Диких  людей в степях и горах персы никогда не стремились
подчинить -- только запугать.
     В  этом смысле Малая Азия  подобна Эвксинскому Понту. Греческие колонии
располагаются  по берегам, так  что  само  пространство  Греции  --  как  бы
больное, разорванное: от Гераклеи до  Синопы неделя пути по морю,, а по суше
--  провал во времени;  дикари;  синды,  меоты.  Также  в Малой  Азии  горы,
подобные  морю,  разделяли земледельческие  и торговые долины. Припонтийские
дикари -- тавры,  сатархи, гениохи -- грабили гераклейские суда; а азиатские
дикари -- пафлагонцы, киликийцы, памфилийцы -- грабили царские караваны.
     Так случилось, что карийцы на следующий год, осмелев, захватили караван
с  податями,  отправленный  Митрадатом.  Это  было тем  более  скверно,  что
Мнтрадат,   опасаясь   подобных   вещей,   уговорил  отца   взимать   подать
исключительно деньгами, а не натурой и, стало  быть, разрешить дахикам самим
распоряжаться урожаем как угодно. Еще он выпросил у отца в управление города
Троады и  приглашал в них  ремесленников,  освобождая их от  налогов и давая
деньги на обзаведение.
     Ремесленники легки  на  подъем. Насадить виноградники, улучшить поле --
нелегко.  А у  хозяина  мастерской  все деньги помещены  в искусно обученных
рабов, что ему  стоит  переехать? Чужестранцы потому и  занимаются ремеслом,
что полис неохотно уступает им землю, потому и вкладывают  деньги в рабов, а
не в хитроумные автоматы, что раба легко перевести с места на место.
     Датема Митрадат уговорил не платить  податей  в этом году, обещая летом
поедать в Сузы и добиться их снижения.
     Датем  тосковал.  Старший  сын  Датема,  Арсидейн,  погиб  в  стычке  с
писидийцами.  Кто-то подал Датему дурную мысль, что убийство было подстроено
другим сыном Сисинной; а Сисинне,  в свою очередь, как-то доказали, что отец
не доверяет ему, Сисинна уехал к царю.
     Датем собирал войско проучить писидийцев.
     Митрадат  собирал  войско  проучить  карийцев.  От  этого  и  от  льгот
ремесленникам Митрадат был очень  стеснен в средствах. В конце зимы  к нему,
однако,  явился  сирийский купец,  связанный  с  домом Эгиби, и  передал ему
тридцать  талантов и столько же  -- Клеарху.  Клеарх  очень удивился:  перед
отъездом он тайно  продал  свой дом  в  Пасаргадах через  Эгиби  и  едва  за
четверть цены, но не надеялся уже, что вавилонянин доставит деньги.
     Сириец также привез в подарок четыре красивые нефритовые вазы из Египта
и сказал,  что  вот хотя  Египет  и отпал от царя совершенно и с  этим никто
ничего не поделает, но тем не менее Бел-Аддин прекрасно торгует  сс Египтом.
На прощание посочувствовал истории с податями:
     -- И,  знаете  ли,  при  дворе есть  клеветники,  которые говорят,  что
карийцы  туг  ни  при  чем; в  сундуках у  караванщиков  были камни; сундуки
сбросили в пропасть, а золото осталось в Даскилии.
     -- Это Оронт на меня клевещет!
     -- Да,  Оронт  и его  друг,  кшатрапаван  Лидии  Автофрадат,  еще  твой
троюродный брат Артабаз  и  царевич  Арсам.  А Оронт  нашептывает царю,  что
человек, который присоветовал ему рассориться с Афинами и со Спартой  и дать
денег  фиванцам, вот  что  имел в виду:  что отныне и  афиняне,  и спартанцы
поддержат тех, кто взбунтуется против царя.
     -- Если этот клеветник попадется мне в руки, -- мрачно сказал Митрадат,
-- я сдеру с него кожу, а потом распну на городской стене.
     -- Сначала ты подаришь мне его уши, -- сказал Масхей.
     Напоследок  сириец  сказал,  чтоб  они  были осторожны  в  сношениях  с
Датемом,  потому  что  сын  Датема,  Сисинн,  твердит  царю,  что  отец  его
взбунтовался против царя, так что  теперь Датему, вероятно, придется сделать
то, в чем его обвиняет сын.

x x x

     Как Каппадокия при Датеме стала  самой большой сатрапией  Азии,  так  и
Гераклея  за  время  правления  Архестрата  стала  самым  важным  понтийским
городом.
     Расцвела она необычайно. За участие в  народном суде платили три обола.
Возвели храм Титию, много строили общественных зданий -- не так, однако, как
в Вавилоне, сгоняя народ, а чтобы дать заработать неимущим. Множество купцов
селилось в Гераклее и в городах ее хоры: Аполлонии, Кальпе, Тие, Сесаме.
     После смерти Архестрата  наиболее  уважаемыми  лицами в Гераклее  стали
Филоксен  и  Леонт.  Туг-то Левкон, боспорский  тиран,  напал  на  Феодосию;
гераклеоты  вступились  за автономию города,  но  потерпели поражение.  Дела
пошли  еще хуже  когда  Левкон предоставил афинянам привилегии в  торговле с
Феодосией.
     В Гераклее  многие торговали херсонесским  хлебом, но  в  самом  городе
хлеба  не  хватало  Новый  народный  вожак, Агарид, тот самый,  что когда-то
выступал  обвинителем  Клеарха,  открыто требовал передела земель и прощения
долгов, полагая, что  это увеличит количество хлеба.  Зажиточные чужестранцы
покидали город, и многие из них переселялись в города Троады.
     Гераклеоты  хотели  было  выпросить  для  войны  с  Левконом  афинянина
Тимофея, тот отказался. Отказался и фиванец Эпаминонд.
     Тогда в совете шестисот согласились, что  лучше быть  подданными  царя,
чем рабами тирана,  и  обратились к  Клеарху, который в это время воевал для
Митрадата с пафлагонцами.
     Многие видели выход в том,  чтобы позвать искусного воина, не сведущего
в делах правления и врага демагогов, чтобы тот  воевал, а законные правители
-- правили.

x x x

     У  персов  есть обычай:  каждый год  являться  на  смотр перед  дворцом
наместника.  Ариобарзан  созвал  людей на  смотр  в  конце  зимы, в  месяце,
посвященном благомыслию, Boxy Мане.  В Гераклее в  это  время уже  празднуют
Дионисии.
     Митрадат  проводил  Клеарха   почти   до  границ  гераклейской  хоры  и
поторопился возвратиться к смотру в Даскилий. По дороге  он со свитой нагнал
трех всадников:  того самого крестьянина, что  уподобил его саранче,  и двух
его сыновей. Крестьянин узнал его, бросился в ноги и сказал:
     --  Бог да  благословит  тебя  за то, что ты  сделал! Я не  мог  купить
рабыню,  чтоб тереть зерно,  а  теперь я  купил  двух  коней  для  сыновей и
снарядил их как полагается!
     Они поехали вместе; весенняя  зелень,  роса и мох на скалах, над горами
свежая  дымка. Старик  говорил  без  умолку, пока не  заметил,  что Митрадат
отвернулся и плачет.
     -- Что с тобой? -- спросил старик.
     -- Об этом не стоит говорить, -- ответил Митрадат.
     Но  они ехали  вместе,  старик был  прилипчив,  как  репей,  и Митрадат
наконец сказал:
     -- Царь отзывает меня и моего отца.
     -- За что? -- спросил старик.
     -- Видишь ли, раньше я хозяйствовал так, как велит царь, а эти два года
-- как  велит  Ахура-Мазда. Ведь  царь затем и  накладывает  на  тебя  такие
подати, чтоб тебе не на что было купить коня:  он  меньше боится врагов, чем
подданных.
     Митрадат помолчал и добавил:
     --  И  вот что  из этого  получилось: разбойники,  видя нашу  слабость,
украли подати, а царь требует их  опять. И  я боюсь, что в будущем году меня
не будет в живых, а у твоих сыновей не будет ни коней, ни жен, ни рабынь.
     Сыновей старика, Дадухию и Фарта, Митрадат взял в свою личную свиту.

x x x

     Итак,  в  Даскилии собралось персидское войско и греческие наемники для
войны с карийцами.
     Были также карийские  послы, Датем, как почетный гость, и представители
городов  Троады. Увидев, как многочисленны  всадники, карийский  посол  стал
клясться Митрадату, что их царь, Мавсолл, не грабил каравана и не знает, кто
это  сделал,  а  потом сказал:  "Но,  увы,  теперь  Мавсолл впал  у  царя  в
немилость, и ему остается надеяться лишь  на твое заступничество и сражаться
с тобой против любого врага".
     Митрадат собрал гостей, рассадил их попарно, грека с персом, и сказал:
     -- В  этом году царь требует тройной налог для  войны с Египтом. Что вы
думаете об этом?
     Аристоной из Гергиса, от Троады, сказал:
     -- Царь давно бы покорил Египет, если бы  не  распри  между Ификратом и
Фарна6азом. А так как он сам -- причина этих распрей, чем  помогут  ему наши
деньги?
     Арбар, племянник Датема, сказал:
     -- Пусть  он сначала сотворит три урожая в год, а потом требует тройную
подать.
     Говорили многие  и  сошлись  на том,  что дурной  царь подобен козлу  с
бородой вместо вымени. Тогда-то Митрадат стал говорить:
     --  Все в мире, следуя аше, должно принимать участие  в  борьбе добра и
зла Думается мне, однако, что там, где борются только две силы, они рано или
поздно меняются местами.
     О чем я говорю? В Персии издавна боролись царь и знать, и неправда, что
знать   не  побеждала!  Хватит  говорить   про   Камбиза,  будто   он   убил
единоутробного  брата  и скрывал  это  два года, словно  смерть кшатрапавана
Персиды можно скрыть, а Бардию называть колдуном, принявшим облик убитого!
     Что,  однако, было  толку  в  победе знати:  не успел  Дарий поклясться
уважать ее права, как извел весь род Виндафарны, возведшего его на престол!
     Что  же до Эллады, там  всегда  борются  народ и  лучшие  люди, года не
проходит без резни,  и, по моим подсчетам, только в самой Элладе изгнанников
-- тридцать тысяч.
     И  эллины напрасно хвастаются, что у них нет  законной  сильной власти.
Потому что там,  где в случае затруднений  для государства не  предусмотрена
законом сильная власть, там  такая  власть  возникнет помимо закона. А персы
напрасно гордятся, что лишь приближенным дозволено  советовать царю,  потому
что не советуют они, а льстят и клевещут.
     Не  такая, однако, власть была при  Кейанидах: был и  царь, и знать,  и
земледельцы, и все три власти как  бы  взаимно ограничивали и стесняли  друг
друга.
     После этого встал один  перс, Менастан, обнажил меч,  вонзил его в щель
между плитами и сказал:
     -- Шесть  злых  сущностей подтачивают царскую власть: неумение выбирать
советников,  непостоянство  в решениях, вероломство, зависть к  чужой славе,
ненависть к подданным и пуще всех -- злая судьба.  Твой предок, Артабаз, был
вместе с Дарием, тебе и быть у нас во главе.
     Митрадат возразил:
     --  Нет,  Менастан. Я  добиваюсь не  царства,  а  справедливости! Датем
старше меня и из  рода Отаны,  и я  клянусь,  что покончу с собой, если меня
принудят занять его место.
     Так началось великое восстание наместников.

x x x

     Клеарх вернулся  в Гераклею в  начале месяца  анфестериона. В этот день
носят  Диониса  -- многие увидели  в  этом  благоприятное  предзнаменование.
Говорили  также,  что  ему  ведомы  тайны  магов.  Войска  Клеарха  окружили
пританей.  Обратившись  к  сбежавшемуся народу, Клеарх сказал, что хотел  бы
быть посредником между советом и народом.
     -- Если  вы  считаете, что сами можете справиться  с жестокими  членами
совета, то я готов уйти и не вмешиваться в ваши распри; если же не уверены в
своих силах, то я готов защищать вас.
     Эта речь не убедила народ. Агарид, окруженный приспешниками, закричал:
     -- Клянусь Зевсом, этот наемник  Митрадата лжет! Олигархи готовы скорее
лишиться свободы, чем имущества! А что терять нам?
     Слова Агарида показались  людям еще убедительнее, когда  совет шестисот
избрал Клеарха эсимнетом, как некогда  его  деда. Люди не расходились и жгли
факелы.
     В тот же вечер Кратон, Архивиад и Клеарх составили список членов нового
совета. Архивиад настаивал на том,  чтобы членов было тридцать, по десять от
каждой старинной филы, но Клеарх сказал:
     -- Нас и так будут сравнивать с тридцатью тиранами!
     Список увеличили вдвое, по лучшему представителю из каждой сотни; тайно
предупредили  людей,  чтобы  они  собрались  вечером  в  доме  эсимнета.  За
Филоксеном Клеарх послал своего брата Сатира.
     Этот Сатир  был еще ребенком, когда Клеарха изгнали,  сейчас  ему  было
девятнадцать, он был красив, застенчив  и мечтателен. Детство он провел бы в
бедности, если бы Филоксен,  дядя по матери, не взял мальчика в  дом. Потом,
однако,   стали  приходить   деньги,  а  год  назад  уезжавший  из  Гераклеи
трапезит-сириец  продал  ему  свой  дом,  немного варварский и один из самых
роскошных в городе.
     Портики вокруг дворика были  двухъярусные,  а сам  дворик в центре дома
напоминал  скорее  не  маленькую  агору,  только  окруженную  хозяйственными
постройками вместо лавок, а сад.
     Филоксен, Сатир и еще  шестеро членов  совета опоздали --  их задержала
толпа. Кричали все что угодно: одни -- о заговоре олигархов, другие клялись,
что оракул велел Клеарху раздать земли и простить долги.
     Опоздавшие вбежали во дворик; юношу внезапно поразили темнота и тишина;
только шелестела персидская яблоня, вдалеке ворчала  толпа;  Сатир оглянулся
-- с корточек под яблоней щурился наемник пафлагонец. Где остальные?
     На  двухъярусной галерее замелькали факелы, сад  осветился,  как сцена;
вошел  Клеарх со свитой; под руку  с  ним -- народный вожак,  Агарид.  Сатир
отступил, поскользнулся  и полетел на землю, влажную, хотя дождя не было вот
уж неделю. Клеарх был с мечом в руке, короткий плащ обмочен кровью.
     -- Что это значит? -- закричал Филоксен.
     Клеарх расхохотался, как пьяный:
     -- Город позвал меня воевать с боспорским царем. Где же я возьму воинов
лучше городского ополчения? А  где же я возьму ополчение, если у граждан нет
земли? Даже из земель, конфискованных у меня, ни единого клочка не  осталось
у бедняков.
     Филоксена швырнули к ногам  Клеарха. В душе у Сатира что-то непоправимо
треснуло, он бросился к брату в ужасе:
     -- Ты обещал никого не убивать!
     --  Нельзя  сдержать  все обещания, которые даешь, --  возразил Клеарх,
прижал к себе брата и закрыл его плащом, рассудив, что то, что сейчас будет,
не для глаз мальчишки.
     Наутро  народу стало известно,  что,  как только  олигархи  услышали  о
намерениях  Клеарха, они  собрались  и  явились  к нему в дом,  чтобы  убить
спящего.  Клеарху,  однако,  во  сне   явился  Упий,   царь  мариандинов,  и
предупредил его. Заговорщики погибли  от собственного коварства.  Некоторые,
впрочем, говорили,  не Упий, а Эвопий  -- старинный народный вожак, которого
олигархи  называли  тираном. Разъяренный народ бросился расправляться с теми
из заговорщиков, кто остался в живых; в эти дни в Гераклее  было убито свыше
четырехсот граждан, подозреваемых в заговоре  против народа, а также из тех,
кто давал деньги в долг.
     Некоторые,  выскользнув  из города, укрылись  в пещере, где  был оракул
Эвия.  Народ  был  в  нерешительности.  Агарид  и   его  приверженцы  супили
укрывшимся  безопасность,  но  те отказались  выйти, пока  это  обещание  не
подтвердит Клеарх.  Агарид оскорбился и  приказал  развести  перед  убежищем
костер;  некоторые  опасались  святотатства; Агарид, желая  подбить толпу на
бесчестные  деяния   ради  того,  чтобы  у  людей  не  осталось  надежды  на
примирение, закричал, чтобы не слупили тех,  кто призывает к милосердию: они
подкуплены олигархами; так что немногих этих людей народ забросал камнями, а
сидевшие внизу вскоре задохнулись.
     Вся власть в городе по приказу Клеарха была возвращена народу.
     Как уже было сказано,  в это время в городе  справляли Дионисии. Жрецом
Диониса был некто  Евдем, убитый на третий день.  Многие  ужаснулись, узнав,
что  обряды  не будут  завершены  без жреца,  и  народ тут  же избрал жрецом
Клеарха.

x x x

     К  осени  восстание  наместников  охватило  пол-Азии.  Кариец  Мавсолл,
финикийцы и горцы от  Ликии до  Киликии отложились от царя. Афиняне прислали
восемь  тысяч наемников во главе с Тимофеем, а спартанцы прислали  Агесилая.
Автофрадат,  лидийский  наместник,  был  разбит  сначала  Датемом,  а  затем
Ариобарзаном и бежал в Ионию, к своему другу, кшатрапавану Оронту.
     Маги были на стороне восставших, в битву перед войском носили жаровню с
огнем; персы часто видали с Митрадатом  и  Датемом  златорогого Фарну. Греки
считали,  что Митрадат -- колдун и умеет угадывать будущее, но они, конечно,
ошибались:  Митрадат  умел  только делать будущее, а угадать  его  не  может
никто.
     Осенью, после  поездки  в  Египет,  Митрадат  приплыл  вместе с арамеем
Масхеем в Гераклею.

x x x

     Был  один гераклейский гражданин,  некто Сокрит, человек  работящий, из
тех, что составляют опору государства: на городской площади появлялся редко,
не  сутяжничал,  а  знал себе пахал н  рожал  детей.  Весной в убийствах  не
участвовал. Раньше  он был арендатором, а весной  при  разделе земли подучил
три  участка  по два плефра каждый; один  засеял пшеницей, на другом заложил
виноградник, на третьем посеял бобы. Этот  третий  участок  был заброшенным,
потому что владельцы  обширных поместий много  земель  держали в запустении,
находя выгодным ввозить хлеб из Херсонеса и вздувать цены.
     На вот этот-то бобовый участок,  неподалеку от  пещеры Эвия, повадились
птицы. Сокрит ставил чучело, ночевал; птицы не очень утихли, а Сокриту стали
сниться сны: приходит баран с четырьмя золотыми рогами и топчет землю.
     От этой беды Сокрит пошел в город, к дому эсимнета. Он как-то надеялся,
что Клеарх, жрец Диониса и сведущий в тайнах магов, поможет.
     Сокрит  сперва не нашел дома эсимнета: дело в том,