что тот дом, который
купил  Сатир,  вызывал  насмешки  граждан  и  подозрения. Узнав  об  этом от
соглядатаев,  Клеарх велел немедленно  дом разрушить  и  перебрался  в самое
скромное жилище.
     Подойдя  к дому,  Сокрит  увидел  множество  гостей. Двое чужестранцев,
варваров, стали его расспрашивать о житье. Один варвар был в богатой одежде,
с золотыми бляхами и браслетами, красивый, черноглазый. Другой -- что такое,
не  поймешь, человек или репа, и вдобавок, как тот ни натягивал колпак, было
видно, что уши обрезаны.
     Сокрит про сны ничего варварам не сказал, а только похвастался  урожаем
и пошел  к себе на бобовое поле, застеснявшись и решив,  что эсимнету  не до
него.
     Через  некоторое время варвары со свитой  обогнали  его; с  ними  ехали
эсимнет и его брат, а из греков почти никого.
     Эсимнет ехад с варваром из Троады, обнявшись. Один улыбался, как Елена,
а другой  --  как  Парис. Сокрит вдруг почему-то вспомнил, как охаживал жену
свою, Филлиду, когда решил, что та путается с соседом Фанеем.
     Сокрит  пошел дальше  и  вдруг  видит: на  суку  сидит ворон и каркает.
Сокрит запустил в него камнем  и попал. "Глупая птица, -- подумал Сокрит, --
как ты можешь предсказать чужую судьбу, если даже своей не знаешь?"
     Сокрит  выбрался  из  колеи  и сел  полюбоваться на город внизу: солнце
недавно встало из-за  гор, и городские стерта были как бы продолжение горных
отрогов, голубая река, желтые  поля, зеленый  лес... Тут он заметил  что  по
дороге из  города спешит народ.  Люди  догнали его и стали  спрашивать, куда
поехали варвары.
     -- А что такое? -- спросил Сокрит.
     -- Дурак!  Или ты  не  знаешь, что этот варвар -- главный  маг  и хочет
увезти эсимнета?
     Тут с Сокритом что-то сделалось; он вспомнил, что  на  щитах у варваров
был  тот самый  златорогий  баран,  который  вытоптал  его земли;  он громко
закричал.
     Клеарх  намеревался  заночевать в загородной  усадьбе, заранее отправил
туда рабов со снедью, а утром поехал с гостями сам. Масхей был очень доволен
увиденным и тем,  что  урожай  в  этом году  был в  два с лишним раза больше
обычного. То  же  самое  ведь и он хотел сделать в Вавилонии, но разве  царь
обидит свою должностную знать?
     Митрадат ужаснулся, особенно истории с домом.
     -- Ты предоставил власть простым гражданам! Ты даже с  этим Агаридом не
сможешь ничего поделать! А если завтра они выгонят тебя, как Алкивиада?
     -- Кто это меня выгонит, чтоб возвратить землю прежним владельцам?
     Клеарх показал  ему рощу священного царя мариандинов  Упия,  пропасть в
два  плефра шириной, куда  Геракл спускался за Кербером, и пещеру  с большой
смоковницей у входа;  смоковница засохла, опаленная  весенним  костром.  Они
спустились в пещеру вдвоем.
     Митрадату было холодно в месте, оскверненном мертвецами. Он сказал, что
Дионис, без  сомнения, дэв ухе по одному тому,  что три племянника Ксеркса и
множество  знатных людей,  захваченных  на острове  Пситталия греками,  были
принесены  в жертву Дионису.  Потом он  сказал, что Клеарх может командовать
всеми греческими наемниками,  как  и было задумано.  Он прибавил,  что Датем
слишком силен.
     --  Что  же это  получается?  -- спросил Клеарх.  -- Я  командую  всеми
греками, Датем командует всеми персами, а ты -- никем?
     И тут Митрадат закрыл лицо руками и заплакал.
     --  Я уже  думал об этом, --  сказал он. -- Но ты  же  знаешь, тот, кто
хочет иметь власть над войском, должен сражаться в первых рядах, а я не умею
этого делать.  Я трус! -- закричал он. -- Я трус, я боюсь вида крови, и даже
когда на моих глазах кого-то казнят, я становлюсь подальше.
     И я  всю жизнь призываю имя  Ахура-Мазды  и говорю,  что боюсь убивать,
хотя на самом деле,  ты  знаешь, я не боюсь убивать, я  боюсь, чтоб не убили
меня.
     Митрадат помолчал и закусил губу.
     -- Откуда это проклятие? -- продолжал он.  -- Ведь  одно неверное слово
перед лицом царя может стоить жизни, а я не теряюсь. И вот, -- рассмеялся он
в пустой пещере, -- я пытаюсь  устроить мир; в котором трусу может достаться
власть и который устроен не так, как войско, и иногда мне смешно, а иногда я
думаю, что, может быть, Ахура-Мазда избрал меня своим орудием...
     Они вышли из пещеры к мраморному  алтарю, солнце было  в самом  зените.
Надо  сказать, что на  Клеарха было совершено  два покушения, но он не  имел
большой свиты, опасаясь, что это повредит ему в глазах народа. Перед пещерой
была толпа  и  десяток  Митрадатовых персов;  народ кидал камнями в щиты  со
златорогим Фарной. Кто-то схватил Митрадата за рукав и  за ногу и швырнул на
землю, Митрадат узнал давешнего крестьянина.
     -- Ты, проклятый баран! Мы не отдадим эсимнета царю.
     Митрадат страшно побледнел и растерялся:
     -- Что ты несешь, старик! Мой отец восстал против царя!
     Рядом закричал  Клеарх; толпа между ними была, как море; Клеарх кричал,
что не  собирался  уезжать,  что хотел лишь провести  с  гостями три  дня  в
загородном поместье.
     -- Ты уедешь, а землю отберут!
     Толпа  остервенела;  обоих  потащили  в  город. Там на  площади Клеарху
пришлось поклясться, что он не оставит город на произвол  судьбы, а персу --
что он завтра же покинет Гераклею.
     Вечером Клеарх  отхлестал  до полусмерти подвернувшегося раба, бился  в
руках Сатира и кричал: "Это проделки Агарида! Он за это поплатится!"
     Войска Датема  и Ариобарзана  -- с одной стороны  и Оронта -- с  другой
сошлись   во  Фригии.   Неподалеку   от   лагеря   Оронта   в   горах   была
гробница-астадана, где  лежали предки Митрадата; а при ней  маги и  поместья
для прокорма покойников. В  войске пошли слухи, что в день сражения Митрадат
превратит белые кости в белых голубей, которые заклюют царские войска. Оронт
сказал: "Ничего я так не боюсь, как козней этого дэва, который  не проливает
кровь  и не касается трупов!"  --  и приказал  разорить -гробницу. Это  было
страшное дело, и его не следовало совершать.  Митрадат  нашел  двести ручных
голубей,  договорился со жрецами и спрятал их в разрушенной гробнице. В утро
сражения голубей выпустили, войска Оронта бежали в ужасе.
     Конники Датема захватили лагерь; Оронт, хотя и с трудом, спасся.
     Свита его была убита  или отстала, Оронт сам упрашивал спутников искать
милосердия победителей. К вечеру  въехали в какое-то  ущелье. Последний раб,
бывший  с   ним,   умолял   наместника   ехать   дальше,  обещая   задержать
преследователей.
     Оронт ехал всю ночь. Было холодно, сделался ветер, повалил мокрый снег,
огромные хлопья были похожи на белых голубей.  Оронт устал  и продрог, он не
мог найти даже тухлой воды, соскреб со скал немного снега и  так  напился. У
него закружилась голова, и он с трудом, хромая, влез обратно на коня.
     Потом он вынул меч, бывший  у него, и хотел  перерезать  себе горло, но
увидел, что клинок сломан, и заплакал.
     На рассвете он выехал к какой-то речке, на холме был пастух  со стадом,
он стал просить у пастуха какой-нибудь еды. Пастух дал  ему  грубого хлеба и
надоил  молока; пища показалась Оронту необычайно вкусной.  Оронт еще раньше
успел  поменяться  с  оруженосцем одеждой,  но  на  ногах  у  него  остались
пурпурные башмаки. По этим башмакам пастух признал наместника и спросил:
     -- А что же стало с твоим войском?
     --  Что станет с кулаком, если разжать пальцы? -- ответил Оронт. Тут он
заметил  внизу, в  долине  реки,  всадников, снял с себя золотую бляху и  на
коленях стал  умолять пастуха спрятать его. Пастух поклялся всем, что  имеет
вверху и внизу, что не скажет, где он, и укрыл его в стогу сена.
     -- Не видал ли ты всадника? -- спросили подъехавшие.
     -- Нет, -- ответил пастух, а рукой указал на стог.
     В  лодке  (а  Оронта посадили  в лодку)  Оронт сидел неподвижно, знаком
отказавшись от предложенной еды. Некоторые дивились,  что у  него не хватило
духу покончить с собой. Некоторые жалели его.
     Его привезли  в Даскилий; народ сбежался смотреть.  Оронт надеялся, что
Митрадат помилует его, но, увидев на площади перед дворцом крест, понял, что
погиб.
     Пленника  ввели  во  дворец  и  поставили  перед  Митрадатом;  глаза  у
Митрадата  были темны от  бессонницы,  губы  искусаны.  Он  помолчал,  потом
сказал:
     --   Я  испугался,  что  ты   заблудишься   в  горах,  и   я  осмелился
воспрепятствовать  тебе явиться к царю,  опасаясь  за  твою жизнь.  Ведь  ты
знаешь, что царь раздражителен и казнит тебя, как Тиссаферна, сказав, что ты
с умыслом погубил войско.  И  если хочешь, присоединяйся к нам, ведь  не  из
мести или  нахальства,  но ради  свободы  подняли мы  восстание, а если нет,
поживи здесь, пока гнев царя не утихнет.
     Тут Оронт заплакал и сказал:
     --  Есть  два   вида   друзей.  Одни  соединяются   друг  с  другом  по
необходимости  или  имея  выгоду.  Это не  друзья,  а  союзники.  Другие  же
протягивают руку в несчастье и спасают от  неминуемой гибели. Это  настоящие
друзья, и как мне благодарить тебя?
     Итак, Оронт помирился с  восставшими; вскоре его примеру последовал еще
один  знатный  перс,  Писсуфн,   затем  Вивана,  затем  лидийский  наместник
Автофрадат.
     Вся  Азия за Галисом  была  потеряна  для царя, как  Египет. В  Египте,
однако,  был  свой  царь,  в  Азии  царя  не  было,  а  был  лишь  верховный
главнокомандующий:  Митрадат сам быть  царем не мог, а другого сделать царем
не хотел.

x x x

     Между тем в Гераклее народ устыдился оскверненного храма. Ярость народа
обратилась против зачинщиков -- Агарида и его приспешников. Тот бежал, но по
дороге  в Болу  был  схвачен  людьми  Клеарха.  Приведенный к  эсимнету,  он
изворачивался, грозил, что в случае смерти его сообщники отомстят за него, а
кончил тем, что стал сулить за свое освобождение все  имущество, отнятое  во
время грабежей и спрятанное в надежных местах. Клеарх поклялся, что отпустит
Агарида.  Через  неделю  народного  вожака,  однако, нашли  повесившимся  на
огромном платане у поворота священной дороги.
     Приспешники Агарида объединились с олигархами и обратились за помощью и
к  восставшим  сатрапам,  и к царю. Обе  стороны  отказались, считая Клеарха
своим  союзником. Тогда изгнанники  наняли войско  и неожиданно высадились в
Астаке, опустошая гераклейскую хору.
     Народ назначил Клеарха стратегом-автократором. Битва была страшной, ибо
с одной стороны в ней  участвовали люди, лишенные имущества и отечества, а с
другой   --  бывшие  наемники   Клеарха,  которым  он  предоставил  землю  и
гражданские права. Личную охрану Клеарха составляли пафлагонцы, которые были
столь дики, что в бою сбрасывали с себя одежду и поедали сырыми тела убитых.
Некоторые,  впрочем,  знают, что они это делают лишь для устрашения врага, а
на самом деле проглоченное мясо потом выплевывают.
     Немногих оставшихся в живых олигархов Клеарх провел по городу в цепях и
отдал народу. Должность стратега-автократора осталась у него.

x x x

     Царь очень страдал и плакал по ночам.
     Сын его Ох принес ему известия о мятежниках и их планах:  египтянин Tax
с Хабрием во  главе наемников  захватил почти  всю Палестину  и Финикию.  Он
собирался соединиться в Сирии с Оронгом и вдги дальше через Вавилон на Сузы.
Войска Датема подходили к Евфрату.
     После  этого  Ох отправился в Финикию  и потерпел там  поражение. После
этого Ох вернулся в Сузы к царю и казнил любимого сына царя Арсаму.
     После этого царь  плакал  не  только ночью, но и  днем. Особенно  часто
плакал  он, гладя на золотые монеты,  которые  чеканили восставшие.  Золотые
монеты  имел право чеканить только  царь. На монетах сатрапов вместо Митры и
лучников были Зевс, Афина и греческий пельтаст.
     Царь стал собирать войско дня борьбы с Оронтом.
     В  Малую Азию  он послал Артабаза,  сына  Фарнабаза, троюродного  брата
Митрадата.  Греческих  наемников  Артабаза  возглавлял  его друг  и  деверь,
родосец Мемнон. Артабаз перешел Галис и был разбит Датемом и Ариобарзаном.
     У  Датема был тринадцатилетний сын Отана; младший  брат Митрадата Арией
был  его  ровесником. Мальчики очень сдружились, оба были страстные охотники
до  петушиных боев.  Накануне  сражения они поспорили на  своих петухов: чей
отец первым захватит лагерь?
     Отана проиграл, но  петуха  отдавать не захотел.  Ариобарзан,  узнав  о
неуместном споре, пришел в бешенство и отправил слугу свернуть обоим петухам
шеи.  Слуга свернул шею петуху Отаны, увидел, как  заплакал  сын хозяина,  и
пожалел петуха Ариея.
     Метрадат, узнав об  этом, в  тот же день  явился к  Датему  с  богатыми
подарками -- почти треть захваченного в лагере.
     -- А все остальное ты считаешь своим, да? -- в бешенстве закричал Датем
и выбежал из палатки.
     Датем был человек горячий,  вскоре понял, что был неправ, и помирился с
Митрадатом.
     Сын его, однако,  не мог забыть  оскорбления  и  каждый  день жаловался
отцу.
     -- Ты воюешь,  а он обманывает! Разве не он отнял у тебя командование и
передал Оронту?
     -- Замолчи, -- говорил Датем.
     Мальчик уходил, а через неделю опять:
     -- Безумен  тот, кто доверяет обманщику. Вот увидишь, он как  та кошка,
которую бот превратили  в женщину,  а  она  вскочила с  брачного ложа, чтобы
поймать мышь. Не переменишь природный нрав и нрав изменника не переменишь!
     А тем временем разбитый Артабаз бежал  в  Мисию; вошел в город Кий,  но
потом вышел  оттуда  и стал неподалеку лагерем, опустошая  поля.  Ариобарзан
занял город, а Датем расположился в виду вражеского лагеря.
     Сын его шептал ему в  ухо  каждую  ночь;  наконец Датем устал спорить и
спросил:
     -- Что же мне делать?
     Отана возразил:
     -- Ты сейчас хозяин в  лагере. Позови Митрадата с  немногими верными на
пир и отрави его.
     Датем так и сделал. Вот когда  все поели и стали  пировать,  за третьей
чашей Датем сказал:
     --  Знаешь  ли,  почему я  тебя позвал?  Вот  послушай  старую  притчу:
поспорили однажды  солнце и ветер: кто скорее сорвет с прохожего плащ? И как
ни  старался  ветер, прохожий  лишь  крепче кутался в  свой плащ. Солнце  же
взглянуло,  согрело... Вот и  я  прошу  меня простить, потому что,  глядя на
тебя, я понял, что слово сильнее меча.
     Митрадат улыбнулся и сказал:
     -- Я, однако, расскажу греческую притчу. Один  юноша учился у  софиста,
вернулся домой, и отец спросил его: "Правда ли, что учитель твой обучил тебя
удивительным словам?" -- "Правда,  -- ответил юноша, -- все  можно сделать с
помощью слова". -- "Ну так вот, на столе лежат два яйца, сделай из них три".
-- "Ну так как же, -- возразил юноша, -- вот яйцо, а вот второе, один и  два
и будет  три?" -- "Ну, голубчик, -- говорит  тут старик, --  эти два яйца мы
скушаем с твоей матерью,  а  то, которое ты  сотворил  с помощью  софистики,
скушай сам".  И думается  мне, -- закончил Митрадат, --  что если в мире  не
будет власти, чтоб принудить софистов есть сотворенные ими яйца, плохо будет
миру...
     Тут Митрадату принесли какую-то записку, он глянул  в нее, покраснел от
радости и поднял стоящую перед ним чашу.
     -- Друзья мои, -- сказал он, -- сюда идет  Клеарх, он еще успеет на наш
пир! И  я хочу выпить  этот кубок за будущее нашей земли. Скоро  спор Азии и
Европы окончится миром, и персы, и эллины будут владеть этой  землей вместе.
И  от персов будет умение управлять страной,  а не  крошечным городом, а  от
эллинов -- умение управлять с помощью  закона, а не милосердия. И от эллинов
будут -- обязанности гражданина, а  от персов -- права личности, потому что,
клянусь Ахура-Маздой, равенство перед законом и равенство  перед богом  друг
без друга равно кончаются тиранией законодателя или царя.
     Митрадат  поднес чашу к  губам, а в ней  был яд. Датем вскочил и сделал
знак, чтобы он не пил.
     -- Подождем Клеарха, -- попросил Датем, -- выпьешь вместе с ним!
     Митрадат, не помня себя от радости, выбежал из палатки вместе с братом,
Ариеем, махнул руками двум людям из свиты, Фарху и Фирузу, вскочил на коня и
поскакал.
     "Что же ты струсил?"  -- упрекнул Датема сын.  "Молчи, ты был  прав, но
сама судьба посылает мне в руки обоих: и перса, и грека!"
     Арией  скакал  вслед за  братом, пока  не удивился, что никакого войска
впереди нет, кроме вражеского лагеря. Вдруг услышали из кустов детский плач,
и какая-то тень метнулась прочь. Митрадат спешился и вынул из  кустов голого
мальчишку-сосунка. Фарх погнался за женщиной.
     -- Не надо, -- сказал Митрадат. --  Это крестьянка. Дом сожгли, вот она
и бросила ребенка. Они сейчас так часто делают.
     Митрадат завернул мальчика в свой плащ, и они поехали дальше.
     -- А где же Клеарх? -- спросил Арией.
     Митрадат поглядел на небо,  как будто очнулся от долгого сна, и увидел,
как  глаза  неба  раскрылись, и  еще он  увидел  бога  Фарну --  над лагерем
Артабаза.
     -- Клеарх, -- сказал Митрадат,  -- слишком умный человек, чтобы думать,
будто трус может выиграть восстание  против царя.  Он не  придет  никогда. А
письмо, которое мне передали, пришло от верного человека -- Датем хотел меня
отравить.
     Они явились в лагерь Артабаза, и Митрадат сказал троюродному брату:
     --  Я  думаю, что царь простит  меня,  если  мы сегодня  ночью захватим
Датема. Ты же знаешь, я никогда не поднимал  оружия против царя и войском не
командовал. Но не мог же я идти против воли отца!
     Артабаз велел стеречь Митрадата, а Ариея, Фарха и Фируза взял  с собой,
отобрал сотню всадников, словно они Клеарховы пафлагонцы, и уехал. С ним был
его деверь Мемнон, грек, как и Клеарх.
     На рассвете  они  вернулись.  Митрадат сидел все  в той  же палатке под
стражей; ему  нашли какую-то гетеру,  бывшую при войске, та сидела и кормила
грудью ребенка.
     -- Друг мой Митрадат, -- сказал Артабаз. -- Датем хотел тебя убить, его
голова -- этого слишком мало, чтобы заслужить  прощение царя. Что ты на  это
скажешь?
     -- Скажу, что мой друг Реомифр скоро вернется из Египта.
     Реомифр  должен  был вернуться с  пятьюдесятью  кораблями и  пятьюстами
талантами, подарком мятежника Таха; а сам Tax, или, точнее, афинянин Хабрий,
должен был соединиться с Оронтом и идти через Месопотамию на Сузы.
     -- Друг мой Митрадат, -- сказал грек Мемнон, деверь Артабаза. -- У тебя
много друзей, и голова друга -- этого слишком мало, чтобы заслужить прощение
царя.
     -- Хорошо, -- ответил Митрадат.
     Ариобарзан был в это время в мисийском городе Кие, в пяти парасангах от
лагеря.  Митрадат подскакал к городу  с сотней всадников в полдень.  В город
его  пустили  беспрепятственно,  а в  отцовском  доме  начальник  стражи так
удивился ребенку на его руках, что ничего не понял и только потом спросил:
     -- А почему ты без оружия? Эй! Да я не узнаю твою свиту!
     Стража стала вытаскивать мечи, но было уже поздно.
     Ариобарзан не успел покончить с собой; когда его потащили по двору,  он
увидел сына с каким-то сосунком на руках и, не удержавшись, сказал:
     -- Стало  быть, права  была  все-таки  гадалка! Как звали  этого грека.
Эдил?
     Артабаз,  сын Фарнабаза,  был  человек жестокий и знал, что Митрадат не
переносит вида пыток.  Ариобарзана он велел пытать  долго и потом распять, а
сына его заставил стоять рядом и глядеть, так что  Митрадат потерял сознание
раньше отца.

x x x

     Среди удач одно лишь огорчало  Клеарха  -- брат  его  Сатир, к которому
тиран был необычайно  привязан, хворал и  таял на  глазах. Зиму он  провел в
загородном поместье, а накануне Дионисий вернулся в город.
     На Дионисиях сначала  носили  Диониса, потом закалывали быка. Приносили
жертву  вот  как: жрец  посылал  гонца  за каменным  топором, особый человек
изготавливал топор, особый -- наливал масло,  потом  гонец  относил  все это
жрецу, тот убивал быка. После этого начинался  суд: разбирались, кто виновен
в смерти быка. Жрец говорил, что  не он, гонец  говорил, что не он. Тот, кто
делал топор, и тот, кто наливал