отца.

x x x

     Кшатрапаван  Ионии Тирибаз  принял  Митрадата,  как сына, дал  ему  два
городка на пропитание и одежду и сказал:
     -- Только посмей у меня уехать в  Сузы! Эта вражда пройдет быстро, если
не идти с ней к царю. А то будет с тобой, как с Сохрабом.
     Митрадат рассказал Клеарху об этом ответе, и грек спросил:
     -- А кто такой Сохраб?
     -- Сын Ростама. Герой Ростам возвел на  бирюзовый трон  Кай  Хосрова, а
Сохраба  убил как царского врага. Это не  совсем  так было, но  царь сказал:
"Мощь Ростама необозрима, если сын будет с ним плечо к плечу,  что останется
от моего трона?"
     -- А ты что думаешь? -- помолчав, спросил Клеарх.
     Кровь  Митрадата  все  еще  кипела при мысли  о перенесенных пытках, он
прокусил губу чуть не до крови и сказал по-гречески:
     -- А я думаю, что лучше быть Эдипом, чем Сохрабом.
     Вскоре  Митрадат  попросил, чтобы Тирибаз внес  Клеарха в список  своих
друзей.
     -- Он -- анарья, -- отказался кшатрапаван.
     "Анарья"  по-персидски значит  то же,  что  "варвар" по-гречески. Тогда
Митрадат  велел  Клеарху  явиться  на следующий  день на  пир  и  непременно
опоздать.
     Клеарх так  и  сделал и, войдя,  увидел, что пир уже в  полном разгаре:
золотые блюда,  серебряные павлины, гости  в тончайшем  виссоне, благовония,
венки, розовая вода.
     Знатный перс поднялся навстречу опоздавшему греку,  поцеловал и  обнял.
Гости дивились, и многие негодовали.
     -- Знайте же, -- сказал  Митрадат, -- этот человек мне дороже отца, ибо
отец, когда  даровал мне жизнь, думал лишь о  своем удовольствии,  а Клеарх,
спасая мою жизнь, мог утерять свою...
     Митрадат посадил Клеарха подле себя и, когда уже все поели, вымыли руки
и начади пировать с вином и музыкантами, сказал ему:
     --  Я  обещал обнять тебя тогда, когда  от  этого  будет  прок,  и, как
видишь, исполнил обещание. Теперь многие будут приходить к тебе с просьбами,
чтобы  ты  походатайствовал за них. Однако  говори  мне, сколько  тебе дали,
потому  что эти люди будут  норовить обмануть тебя и дать мало  за  то,  что
стоит гораздо дороже.
     Так прошел месяц, и однажды Митрадат сказал Клеарху:
     --  Я слышал, что ты вчера  не  принял  просьбы от  одного финикийца  и
вообще ты скопил меньше денег, чем мог бы.
     Клеарх промолчал.
     -- Ладно! -- сказал Митрадат. -- Этот финикиец действительно бесчестный
человек. Возьми  его  к себе и делай с ним, что хочешь, пока он не признает,
что должен тебе двадцать талантов. Или у вас так не делают?
     -- Нет,  -- сказал  Клеарх, --  у  нас так не  делают. В  Греции, когда
разоряют  богатого  человека, добро  отдают  не другому  человеку,  а  всему
народу.
     Клеарх взял к себе финикийца, однако пытать не  стал, а обращался с ним
хорошо.  Финикиец  в благодарность  отдал  ему двадцать  талантов  золота  и
сказал:
     -- Я буду молить за тебя того, чье имя благословенно в вечности, чтобы,
когда с тобой случится  то же самое, ты  попал бы  в  руки человеку столь же
милостивому.
     Эти слова запали Клеарху в сердце.
     И вот однажды, когда Клеарх отдыхал, в саду раздался крик:
     --  Клянусь  Зевсом,  я проучу  этого  взяточника  и негодяя! И  тут же
какой-то  огромный человек,  пьяный и  с обнаженным  мечом, перемахнул через
глиняную стену и бросился на Клеарха. Двое рабов пытались было схватить его,
человек  подхватил их и шваркнул о стенку, подскочил к Клеарху, вонзил меч в
низенький столик и закричал:
     -- Клянусь Зевсом! Ты ответишь за все! Тирибаз  послал меня и солдат  в
поместье Митрадата, а наглец управляющий стал жаловаться,  что мы портим его
рабынь! У меня  под началом  тысяча здоровых мужчин, как они  могут обойтись
без баб? А когда я окунул его в озеро, чтоб он успокоился, эта дрянь явилась
со взяткой к тебе!
     Тут  Клеарх  расхохотался,  потому что узнал греческого наемника Биона,
того, которому помог бежать. А  Бион, хоть и  был пьян, тоже  пригляделся  и
вскричал, пораженный:
     -- Клянусь Зевсом, ты ли это! Да я всем говорил: вот  человек,  который
может разорить всю Фригию, а то и Лидию! А ты вот славную выгоду променял на
позорную!
     Через  месяц поехали на несколько дней  на охоту:  Митрадат и Tax, внук
Тирибаза. Клеарх был с ними.
     Митрадат сказал Клеарху.
     --  Царь велит  мне ехать в Сузы,  и я не знаю, зачем. Поедешь ли ты со
мной или останешься здесь? Потому что, сказать по правде, если ты поедешь со
мной, я не знаю, чем эта поездка кончится, а если останешься здесь, я боюсь,
что у тебя не будет поддержки.
     Клеарх оборотился к Таху и сказал:
     -- Тирибаз опять собирается воевать с ионянами. Позволь мне быть у него
на службе,  а те деньги, что  у меня есть, пойдут на  наемников. Я думаю, --
повернулся  он к Митрадату,  --  это самый верный  способ  не лишиться  того
добра, что ты мне дал. И еще ты можешь всегда помнить, что мой отряд в твоем
распоряжении.
     На том и порешили.

x x x

     Два  года как был заключен  между греками царский  мир. По  этому  миру
Спарта  владычествовала над всеми греческими  городами Европы, а  Персия над
всеми  греческими  городами  Азии.  Греки  говорили,  что этот мир  заключил
Анталкид, в  Сузах говорили, что этот мир заключил царь, а в Ионии говорили,
что этот мир заключил сатрап Ионии Тирибаз.
     Пока,  однако, Тирибаз ездил к  царю  с Анталкидом, управлял Ионией его
злейший враг Струф. Струф  взял  в  союзники  афинян и вместе с  ними  помог
критскому  тирану  Эвагору подчинить  себе весь остров.  Спартанцы, впрочем,
нанесли флоту  афинян поражение,  а  на суше захватили в плен  Тиграна, зятя
Струфа.  Иначе говоря,  афиняне,  уже подписавшие мир  с царем, помогали  по
просьбе сатрапа Ионии царскому врагу Эвагору, спартанцы же, будучи в войне с
царем, били его врага.
     От этого  или от  других  причин,  но азийские города не  согласились с
условиями  мира  и   сказали,  что  бедность  и  свобода  лучше   рабства  и
процветания. Эфес, Родос, Самос,  Книд и критский тиран, почетный  гражданин
Афин Эвагор вступили в союз; им помогали карийский династ Гекатомн и Афины.
     Тирибаз  набирал наемников из собственных средств; средств  не хватало.
Ведь налоги, что получает наместник,  подобны  льду, что кладут перед ним на
пиру: чем больше почета, тем больше рук, передающих лед.  И глядишь, лед был
большой,  а стал маленький, а  руки у всех стали влажные. Тирибаз это знал и
не очень-то любил людей с влажными руками.
     Tax рассказал  деду  о  просьбе  Клеарха.  Тот  выпрямился,  глаза  его
потемнели от гнева.
     -- Так! Ты опять якшался с этими анарьями?
     -- Только с Клеархом и другом его Митрадатом.
     --  Другом  или  подружкой? -- закричал  в  бешенстве  наместник. --  Я
запрещаю упоминать имена этих двоих в моем присутствии.
     На следующий день Тирибаз заснул и увидел сон: перед ним был златорогий
баран, и какой-то обнаженный человек подбежал к этому барану, схватил барана
за заднюю ногу и за рог,  перевернул и сломал  ему  шею. После  этот человек
убежал.

x x x

     Тирибаз, кшатрапаван Ионии, не любил эллинов.
     Надо  сказать,  что царь  Дарий, обустраивая царство, не имел понятия о
наилучших  методах  правления; он  упорядочил подати  и  меры  веса, что  же
касается  языков и  законов,  это  он оставил на  усмотрение каждой области,
полагая, что закон, наилучший во всех отношениях, может  оказаться наихудшим
в отношении Лидии, Арахосии, Дрангианы или Бактрии.
     Поэтому Тирибазу,  бывшему  наместнику  Армении,  не нравились  порядки
Ионии и то, что персидская знать вместо поместий  живет в греческих городах;
он, однако, ничего не  менял  и только велел  прогнать рыночных торговцев  с
площади перед дворцом, предназначенной для военных упражнений и игры в мяч.
     Почему-то  греческие наемники шли  к  нему  толпой,  а  за  высокомерие
почитали, как бога. Ходили, правда, нехорошие слухи, что Тирибаз не разрешил
грабить. Никто, однако, не сомневался, что еще до осени покончат и с Эфесом,
и с восстанием.
     Тирибаз долго  не  хотел  даже слышать о  Клеархе,  но  Tax, а  потом и
греческие командиры, особенно добряк Бион,  извели его своими  просьбами. Он
согласился и сказал: "Я  знаю, это принесет мне несчастье, но  от  судьбы не
уйдешь".
     В начале месяца гиакинфия вдруг пришло царское  распоряжение:  плыть на
Кипр  и воевать  с Эвагором. Тирибаз созвал  во  дворец командиров, греков и
персов отдельно.
     Бион вошел и увидел, что перед домом играют в чоуган: это такая игра, в
которой конники гоняют  мяч. Очень  похоже  на немейские игры,  только  там,
скажем, полноправные  граждане бегают  в  полном вооружении на глазах других
полноправных граждан, а  в чоуган  играют только  знатные, и смотрят  на них
жены, сестры и старики.
     Один из конников подскакал к Биону и соскочил с коня. Это был Клеарх.
     -- Ну что, -- сказал Клеарх, -- я тебе говорил,  что персы воюют не для
выгоды, а для славы. Так это и есть! Ведь если мы возьмем Эфес, это принесет
выгоду Тирибазу;  а если отправимся на Кипр, то некоторая выгода будет царю,
а Тирибазу ничего, кроме славы.
     Бион изумился и спросил:
     -- Не стоит ли объяснить это Тирибазу?
     Тут они  обернулись и увидели, что  рядом с ними стоят Тирибаз и Tax, и
Tax, верно, перевел деду разговор. Наместник наклонил голову и сказал:
     --  Друг мой Клеарх! Я созвал греческих командиров узнать, как у вас  с
припасами на дорогу, а со своей славой я сам разберусь.
     На следующий день наместник Ионии Тирибаз проснулся  во вторую половину
ночи, называемую уша,  и долго  молился,  подкладывая в огонь благовония.  У
него  шумело в  ушах, и он думал, что это силы тьмы, которые  в час рассвета
сильнее всего смущают душу;  когда  он кончил молиться, ему доложили, что на
площади,  с  которой  он  велел  прогнать  торговцев,   собрались  греческие
наемники; он вышел на второй этаж, отогнул занавесь и стал смотреть.
     Отец, дед и  прадед  Тирибаза,  наместники Армении,  были всегда  верны
царю, а во дворцовых склоках не участвовали.
     Восемнадцать лет  назад  Кир, младший  брат  Артаксеркса,  владыка всей
Малой  Азии, взбунтовался и  пошел  на брата войной.  Царица Парисатида была
всемогуща и  считала  младшего сына более  достойным  царства.  Все, однако,
изменилось,  когда  узнали,  что  войско Кира  почти наполовину  состоит  из
анарьев:  греков,  пафлагонцев,  киликийцев;  и мало  кто встал  на  сторону
человека, растоптавшего честь своего народа. Тирибаз оказал царю Артаксерксу
немалые услуги в битве при Кунаксе, а быть  благодетелем царя так же опасно,
как быть его заимодавцем.
     Притом же царь обещал  Тирибазу в  жены свою дочь,  а потом  раздумал и
женился  на ней  сам. С той поры царь  очень  обиделся на  Тирибаза, так как
считал, что Тирибаз должен обидеться на него.
     Царь обласкал Тирибаза и послал его в Ионию,  которая была много богаче
горной Армении и где у Тирибаза не было ни корней, ни вассалов.
     В  Ионии Тирибаз увидел, что та же причина, мятеж  Кира, которая в Азии
по ту сторону  Галиса усилила могущество подавившей мятеж знати, Азию по эту
сторону  Галиса  наполнила завистливыми  варварами.  Эти люди не  стеснялись
ходить обнаженными, испражняться и  извергать пищу в присутствии других; они
занесли к персам вещь омерзительнейшую -- любовь к  юношам; а над лучшим  из
браков, между сестрой и братом, потешались.
     Врожденная рабу привычка к  подчинению  делала  их,  однако,  отличными
солдатами: так же, как в своих крошечных городах они приучались считать себя
не целым, но частью целого, так и в отрядах привыкли слушаться командиров.
     Тирибаз  всегда глядел  на мир как воин. Он считал,  что царство -- это
когда правят, опираясь на знать, на вооруженных конников. Полис -- это когда
правят,  опираясь на  гражданское пешее  ополчение. А  тирания -- это  когда
правят,  опираясь на  наемников. Тирибаз видел,  что персидские наместники в
Малой Азии ведут себя, как греческие тираны.  Митрадат внушал ему омерзение;
Тирибаз боялся за душу внука.
     Итак, Тирибаз глядел на площадь. Толпа кричала,  вокруг нее  неподвижно
стояли армянские конники Тирибаза, греки глядели на  них, видимо, пугаясь, и
кричали еще  громче.  Конников  было около  сотни.  Командир их,  Tax,  внук
Тирибаза,  и еще  один  армянин,  Вараздат, поднялись во дворец  и  отыскали
наместника.
     -- Они не хотят  на Кипр, они хотят в Эфес. Кричат: нам платит не царь,
а Тирибаз, и делать мы будем то, что прикажет Тирибаз.
     Tax и молодой командир явно считали,  что наемники правы. Тирибаз молча
обмахивался ддинным концом белого пояса.
     -- А на Кипр, -- продолжал Tax, -- они не пойдут иначе, как за прибавку
к жалованью.
     Вниманием толпы завладел новый оратор. Tax покраснел от удовольствия.
     -- Он говорит: надо соединиться с эфесянами! Говорит: человек не обязан
слушаться царя, если тот желает ему зла!
     Тирибаз смотрел вниз, на две тысячи грязных греков и две сотни конников
с золотыми бляхами и гранатовыми яблоками на концах копий.
     -- Ты все-таки  хорошо выучился  по-гречески, -- усмехнулся он.  -- Или
этих смутьянов слишком много?
     Tax вспыхнул от стыда, схватился за меч и сказал:
     -- Густую траву легче косить.
     -- Так иди и скоси.
     -- Но распоряжение царя...
     -- Думай о собственных грехах, а не о поступках царя.
     Tax повернулся и побежал.
     В  это  время сквозь толпу проехали  два всадника:  Клеарх и  Митрадат.
Клеарх наклонил голову, сказал:
     -- Друг мой! Мне кажется, тебе все же не стоит ехать к царю, и еще тебе
стоит  переменить свое мнение о том,  что восстание не может быть удачным. С
персидским войском -- несомненно. Но не с греческими наемниками, ведь уже со
времени  восстания Кира  Египет независим, а  причина тому  то,  что  войска
Ахориса почти  сплошь из греков. И  на  помощь  Тирибазу придут  и ионяне, и
карийцы, и тот же Эвагор.
     --  Дело,  Клеарх, не в войсках, а  в Тирибазе, -- ответил Митрадат. --
Тирибаз очень любит пирог с глухарями. Такой  пирог с глухарями Дарий как-то
послал деду его,  Виване.  Вивана отломил кусок и бросил  любимой собаке, та
поела  и сдохла. Вивана задумался  и сказал: "Если я съем пирог, то  умру, а
если не съем,  то  ослушаюсь  царя  и  утрачу  честь. Разве смерть  не лучше
позора?" И съел.
     Митрадат помолчал и прибавил:
     --  Оронт, царский зять,  и  Тиссаферн, оба враги  Тирибаза, пропустили
через свои земли шесть тысяч греческих наемников в надежде: либо они разорят
Армению, либо  Тирибаз возмутится. И в Армении царь ничего не смог бы  с ним
поделать. Эти старые персы  -- они всегда, унижаются  перед царем, и  сквозь
унижение их проглядывает больше тщеславия, чем сквозь дыры плаща Антисфена.
     Тирибаз не слышал  этого разговора, а только  увидел -- Tax выскочил из
дворца  с  безумными глазами,  Клеарх  и  Митрадат  перехватили  его.  Юноши
заспорили;  Tax побежал к конникам, Митрадат -- во дворец, а Клеарх вышел на
площадь, влез на возвышение и стал говорить.
     Тирибаз  смотрел сверху.  Клеарх говорил долго,  выпростал руки  из-под
плаща  и взмахивал ими, словно  бросал зерно. Наемники  кричали сначала, как
голодные гуси, потом как гуси сытые.
     Тирибаз обернулся -- рядом с ним стоял Митрадат.
     -- Что он говорит? -- спросил перс.
     Но  в переводе  на  персидский  за  посеребренной решеткой  дворца речь
звучала совсем не так, как на площади.
     -- Говорит, что подобает сначала разбивать главного противника,  и если
разбить  Эвагора,  то  Эфес  сдастся  сам.  Говорит,  что царское  недоверие
Тирибазу -- вздор, ведь сражаться царь велит с тем  самым Эвагором, которому
помогал  враг Тирибаза Струф. И, стало быть, это Тирибазу величайший знак, а
Струф теперь прах и пыль  в царских глазах. Еще говорит о святилище Афродиты
на Кипре, где жрицы бесплатные... О тирании Эвагора. Эфес не дадут  грабить,
а Кипр дадут...
     Просит для  удобства  счета:  кто хочет  воевать против  тирана,  пусть
стоит,  как  стоял,  а  кто хочет воевать,  против свободного народа,  пусть
станет на одно колено.
     Тирибаз  посмотрел вниз, на  толпу: охотников становиться на  колени не
нашлось.
     -- Хуже, чем скотина! -- сказал он.  -- Даже скотину  не  убедишь,  что
камни -- это сено. Удивительные, однако, у греков обычаи. Колдун он, что ли,
твой приятель?
     --  Отчасти,  -- отвечал Митрадат. --  Но  колдовству этому  обучают за
деньги люди,  называемые  риторами.  И уметь  говорить  с  народом у  греков
считается  обязательным, как  у  нас -- молиться.  Спартанец  Лисандр, когда
замыслил переворот  с целью овладеть всей Грецией, первым делом  обратился к
ритору, Клеону Галикарнасскому, и тот  сочинил для него речь, которую  потом
нашли в пожитках покойника.
     -- Это, верно, клевета?! -- поразился перс.
     -- Тем показательней, -- возразил Митрадат. -- Ведь если бы тебя хотели
выставить  мятежником,  то, согласись,  никто  не представил  бы  царю речи,
обращенной к  народу,  а представил  бы тайное письмо, вроде этого, -- и тут
Митрадат вынул  из складок одежды пергамент. Это  было письмо,  от  царского
зятя, Оронта, давнего врага Тирибаза, к одному из командиров, Дадухии, в нем
Оронт спрашивал  в числе  прочего, нельзя ли надоумить на  скандал греческих
наемников.
     Митрадат ушел, а наместник долго стоял, закрыв глаза. "Как  будто Оронт
или  Митрадат, или царь может причинить  мне зло,  -- думал он. -- Как будто
кто-нибудь, кроме меня самого, может причинить моей душе зло!"
     Наконец он открыл глаза и увидел,  что в забытьи разорвал длинный белый
пояс,  который поклонники  Ахура-Мазды  носят с  совершеннолетия  и  концами
которого машут каждый раз, когда хотят прогнать злых духов.
     На площади воины  успокоились,  выдали зачинщиков  мятежа  и  уже несли
откуда-то свежие розги; конники Таха все так же глядели на греков.
     Тем же вечером Клеарх  и Tax  отправились  поговорить  с  Дадухией.  По
возвращении  Клеарх сказал командирам,  что Дадухия в походе участвовать  не
будет,  так  как  помер  от  какой-то  порчи,  a  Tax уткнул глаза  в пол  и
покраснел, как девушка, так как Ахура-Мазда запрещал персам лгать.

x x x

     Клеарх  и  внук Тирибаза Tax высадились  на острове в середине  лета, в
месяце гармападе; и на третий же день было сражение. С обеих  сторон дрались
греческие наемники: одни дрались за свободу Ионии,  другие  -- против тирана
Эвагора. Что же до армянских конников, товарищей  Таха, в войлочных шапках и
с тростниковыми луками, -- эти дрались с вишапами.
     Все, однако, кончилось ничем: войска развернуло, как гигантский жернов,
правое крыло  персов опрокинуло левое крыло Эвагора, а правое  крыло Эвагора
стало на место левого крыла персов.
     Tax, по общему мнению, дрался лучше всех; его стащили с коня веревкой с
петлею, он отбился, но коня увели.
     Вечером  Клеарх явился к Таху в багряный шатер с серебряными колышками.
Возле шатра  копошились двое рабов, копая канавку  для отвода  воды.  Клеарх
вошел;  Tax  лежал на ложе, завернувшись  с  головой в  покрывало с золотыми
кистями и плакал.  Клеарх стал  его  утешать  по-персидски  и говорить,  что
Диотим (командир Эвагора) не получил преимущества.
     -- Конь мой, -- ответил Tax, перевертываясь,  -- у Диотима. Золотистый,
и белые кольца на ногах.
     "Да, -- подумал Клеарх, -- все-то я не выучусь по-персидски".
     Он, собственно, вот зачем пришел: перебежчик донес, что Эвагор посылает
в город Амафунт  отряд и ящики  с казной. Если взять  сотню всадников, можно
догнать и перебить ночью.
     --  Кто  же  станет  драться  ночью,  когда не  видно  ни  доблести, ни
трусости? -- возразил Tax.

x x x

     А  на  следующий день  Бион  переоделся  в  крестьянскую одежду и пошел
посмотреть на вражеский лагерь.
     Вот он  вышел за ворота, идет и видит: впереди какой-то плешивый старик
погоняет ос