Феридану, потому что у персов нет
драм,  которые  сочиняют  для народных  представлений, а есть только  песни,
которые поют для знати на пирах.
     Ф е р и д а н. Кто же положил начало такому странному обычаю?
     К л е а р х. Некоторые  называют имена Феспида и Эсхила, я  же полагаю,
что  причиной всего  был  великий  афинский  властитель  Писистрат,  который
объявил  крестьянский  праздник  Диониса  общегосударственным праздником.  А
откуда они у тебя?
     Ф е  р и д  а н. Мои люди недавно  поймали одного человека. Он называет
себя   Стилоклом,   афинским  гражданином,  впрочем,  он  плохо  изъясняется
по-людски и сумасшедший, судя по тем басням, которые он рассказывает.
     Клеарх прищурился и улыбнулся -- ведь Стилокл был братом Тимагора.
     К л е а р х. Подари его мне, а лучше -- Митрадату.
     Ф е  р и д а н.  Пожалуйста. Этот человек -- прирожденный раб. Подумать
только,  он  не раз  заявлял мне, что человек- есть часть, а государство  --
целое! Хотел бы я знать, частью какого целого я являюсь!

x x x

     Стилокл,  младший брат афинянина Тимагора, вот  уже четвертый месяц пас
овец  в горах у варваров. Сначала он сильно мерз и тосковал, а потом привык,
памятуя, что  истинное богатство состоит не в приобретении  имущества,  а  в
ограничении потребностей. Стилокл  не обрадовался  и не огорчился, когда его
хозяин  подарил  его  другому  персу,  Митрадату, а  тот взял его с собой  в
Вавилон.
     Афинянин,  к  своему   изумлению,  нашел  в   варваре  внимательного  и
любознательного собеседника, вдобавок прекрасно говорящего по-гречески.
     -- Как  же ты здесь оказался? --  расспрашивал Митрадат. -- Ведь ты  не
купец, не лазутчик и не посол.
     С  т  и л  о к л.  Я прочитал книгу  Ктесия об Индии. В ней  сообщалось
множество удивительных сведений о народах, которые научаются справедливости,
питаясь не мясом, но орехами; о женщинах, которые  выше пояса имеют головы и
женские  груди, а ниже пояса оборачиваются виноградными лозами; о карликах и
псоглавцах, о людях, у которых один глаз посреди  лба, и о людях,  у которых
глаза  устроены и  вовсе удивительным и  чрезвычайно мудрым образом: они все
хранятся в сокровищнице у царя, и,  когда приходит надобность, царь посылает
свои  глаза  тем из своих  подданных, которые об  этом просят; так  что царь
видит все  глазами  своих подданных и подданные -- глазами  царя.  И я хотел
увидать все это...
     М и т р а д а т. И ради этого ты отправился в путь?
     С т и л о к л. Разве жажда знаний менее достойна, нежели жажда наживы и
власти?
     М и т р а д а т. И что же, нашел ты царство, где глаза,  рассылаемые по
мере необходимости, хранятся в сокровищнице царя?
     С  т и л о к л. Увы, это одна из выдумок Ктесия. Он во многом ошибался.
Так, индийцы научаются  справедливости, питаясь вовсе не орехами, а рисом; я
также видел место, до которого дошел в своих странствиях  Дионис, и след его
на скале, и источник, который время  от  времени струится вином. Измерив его
местоположение, я нашел, что ой находится на  четыреста стадий  южнее места,
указанного Ктесием. Также и в том месте, где Ктесий указал землю псоглавцев,
живут  люди  с  нормальными  головами, и  лишь  туловища  у них  ослиные. По
возвращении  я  опровергну   басни  Ктесия  и  напишу  книгу   действительно
правдивую.
     Восхищенный  варвар   велел  позвать   свою  жену.  Повинуясь  причудам
азиатской  ревности,  персиянка  подъехала  на  муле, сверху  которого  было
походное ложе, и лежала там, закутанная в покрывала, как Исида.
     Женщина томила душу Стилокла, он  вдруг стал жаловаться на судьбу, хотя
и считал,  что  раб  или наемный работник,  который  не распоряжается собой,
человеком  считаться  не должен. Он рассказывал  о Клеархе,  о брате.  Брат,
Тимагор,  остепенился, завел  кожевенную мастерскую, часто  выступал в суде;
взглядов не менял.
     М и т  р  а  д а  т.Однако ты сказал, что вы  с братом бедны. Откуда же
деньги на мастерскую?
     С т и л о к л. Признаться, я не хотел об  этом говорить, потому что эти
деньги и есть одна из причин, по которой я расстался с братом.
     М  и  т р  а  д а  т. Позволь мне угадать, ведь  не  так много способов
разбогатеть. Твой брат стал командиром наемников?
     С т и л о к л. Нет.
     М и т р а д а т. Съездил послом к царю?
     С т и л о к л. Нет.
     М и т р а д а т. Женился?
     С т и л о к л. Нет.
     М и т р а д а т. Был избран на должность?
     С т и л о к л. Нет еще.
     --   Гм,  --  сказал  Митрадат,  --  есть  еще  один  способ   внезапно
разбогатеть, но в Афинах о нем вряд ли знают.
     С т и л о к л. Какой же?
     М и т  р  а  д а т (с самым серьезным видом).(с самым серьезным видом).
Видел  ли  ты,  как во время вихря у курицы дыбом встает  хвост? Это на  нее
налетает  Ариман.  От этого  в  курице делается маленькое яичко; если  такое
яичко вынуть и  носить под мышкой семь дней с особыми словами, то  вылупится
дэв;  и  такой  самодельный  дэв  водится   в  доме  у  каждого  зажиточного
крестьянина.
     Стилокл раскрыл рот,  взглянул на  собеседника и  засмеялся, а Митрадат
вдруг спрыгнул с лошади, схватил раба за плечо и сказал.
     М и  т р а д а т.  Ты  напрасно смеешься  над магами, а я вот знаю, что
брат твой получил деньги за донос, да  и  способов  больше нет. Ну, раб, что
молчишь?
     С т и л о к л. Это, однако, не так, но ты этого не поймешь.
     М и т р а д а т. Почему же?
     С т и л о к л. А вот почему: у локрийцев есть закон, по которому каждый
имеет право без суда  убить человека, замыслившего тиранию. Мыслим ли  такой
закон варвару?
     М и т р а д а т. Чрезвычайно  глупый закон, и  царь  никогда  не издаст
подобного: ведь такие дела --  вещь темная,  и  мало покарать заговорщика, а
надо покарать и его убийцу.
     С т и л  о  к л. Этот человек, Клеарх,  ни о чем не думал, кроме как  о
том, чтоб извлечь выгоду из опасностей,  которым  он подвергал  государство;
Архестрат убедил брата, что гераклеоты, по крайней мере, имеют право знать о
разговорах, которые он вел с друзьями в Академии.
     М и т р а д а т. Да, ты прав, мне многое непонятно. Вот хотя бы, почему
ты рассорился с братом?
     С  т  и  л о  к л. Я не  знаю. Боюсь,  что  добродетели  не так  просто
научиться, как это обещал Сократ.
     Митрадат оставил  афинянина  в  Аспенде и  дал ему денег  на  дорогу  в
Элладу. На  следующий день Клеарх  и Митрадат въехали в пределы Вавилонии, и
между ними был такой разговор.
     М и  т р  а д а т. Никогда я не видел таких лжецов, как  греки! Я читал
книгу  этого Ктесия. Он двадцать  лет  был  врачом  при  дворе, а  правдивое
известие в ней только одно: о том, что Ахура-Мазда запрещает персам лгать!
     К  л  е  а р  х.  Да,  Ахура-Мазда  не дозволяет  персам лгать, как  не
дозволяет  бунтовщику одержать победу над царем. И три дня назад мы проехали
мимо скалы с  надписью, копии с которой разосланы по всему царству. И в этой
надписи  Дарий Гистасп рассказывает  о своей  победе  над  Бардией и девятью
другими самозванцами. Скажи мне, однако, был ли Дарий в это время женат?
     М и т р а д а т. Да, он был женат на Хариене из рода Патейсхорейев.
     К л е  а р  х. Скажи мне, однако: если жена  Дария была не  из царского
рода и  если  его отец, Гистасп, был в это  время жив,  каким  образом после
убийства самозванца на трон сел Дарий, а не его отец?
     М и т р а д  а т. Царь Дарий говорит в своей надписи правду, ибо правда
-- это то, что приносит стране покой и пользу, а  ложь -- то, что сеет в ней
смуту и  мятеж. И  это  чистая  правда, что восстание против царя  не  может
кончиться  удачей, ведь  иначе  оно не  будет  восстанием.  А  какую  пользу
приносят басни Ктесия?
     К л е а р х. А если найдется грек, который заставит эти басни приносить
пользу и  соблазнит свое войско пойти по следам  Диониса и  завоевать страну
чудес,  где  текут  молоко  и  мед  и на лугах  растет  жареное  мясо?  Ведь
действительно мало чести повторить подвиг Кира и покорить Ойкумену, и только
тот, кто завоюет страну чудес, превзойдет его.
     М и т р а д а т.  Это воистину греческая идея, и, клянусь Ахура-Маздой,
она  того  же  рода,  что и  платоново "Государство". Согласись, однако, что
покорить  область несуществующего, с  одной  стороны,  хотя  и возможно,  но
нежелательно, а с другой -- хотя и хорошо, но невозможно.

x x x

     Клеарх и Митрадат явились  в  Вавилон в месяце ассиядия, а в Вавилоне в
это  время  было первое  тибету, оно же тридцатое  кислиму.  Там в календаре
первый день и день последний едины, так что время как бы не прерывается и не
движется.
     Вавилон  -- город удивительный и  странный, где не только дома, но даже
сады и письма, вернее, деловые обязательства устроены из  глиняных кирпичей,
а улицы похожи на коридоры. И женщины в нем не считают бесчестным отдаваться
за плату, а сам город не считает бесчестным отдаваться захватчикам.
     Впрочем, предыдущие захватчики города, ассирийцы, исчезли без следа,  и
никто даже не помнил имени их столицы. Оставили, однако, много надписей, где
рассказывали,  как  лишили  поля  голосов  людей  и радостных  восклицаний и
сделали  их  пустыней, населенной  зверями. Вообще надо сказать,  что каждый
народ  в  меру  своих  сил уподобляет  мир  своему  представлению  о  стране
обетованной;  и  ассирийцы,  видимо,  тоже  слыхали   о   стране  женщин  --
виноградных лоз и стремились  устроить эту страну под боком: отрубали головы
и привязывали к лозам, и цари любили отдыхать в таких садах. Люди, вероятно,
это  были  слабые, ибо  никак  не  могли  приспособиться к хозяйствованию  и
добывали средства завоеваниями.
     Следующие владыки города, мидийцы, хозяйствовали наподобие ассирийцев и
тоже пропали бесследно, причем даже надписей не оставили.
     Большая  часть  города  была  построена  во время  кратковременной  его
свободы  Навохудоносором  и  его  преемниками.  Царь  этот  до   того  любил
строительство, что сам носил на голове корзины с камнями, а в надписях своих
не стеснялся  говорить,  что  воевал,  защищая ливанские кедры,, необходимые
постройкам.  Он  обвел город  тремя  стенами,  подобными плотинам, и устроил
плотины так,  чтобы  в случае нападения превратить  Вавилон в остров посреди
моря. Так, на воду и камень, а не на мужей надеялся город-женщина.
     Кир,  захватив  город,  обошелся с  ним,  по обыкновению, милостиво,  и
поэтому вавилоняне считали, что  персы не пропадут без следа подобно прошлым
завоевателям. Он сделал Вавилон одной из своих столиц и поклонился Мардуку.
     При Камбизе  дела  пошли  хуже:  это был человек невоспитанный и как-то
явился в дом  новогоднего  праздника,  куда царь вступает в  льняном плаще и
льняном тюрбане, с копьем, с мечом и в эламской одежде; при  Дарии -- лучше;
а при  Ксерксе совсем плохо,  потому что  вавилоняне взбунтовались, и Ксеркс
наказал город страшно: умертвил жреца Мардука, увез золотую статую Мардука в
двенадцать локтей высотой и лишил город значения царской столицы. Каналов  и
жителей, по персидскому обычаю, не трогал.
     Вскоре по прибытии Клеарх  бродил по городу в простом  платье  и увидел
девушку в одежде, похожей на башенку. "Красавица, где ты живешь?" -- спросил
он. "Проводи меня до дому -- узнаешь".
     Они пошли и дошли до стены, по бокам которой было две башни, похожие на
одежду девушки. Девушка вошла в дверь и велела ждать, пока она не даст знак.
Клеарх  ждал и ждал, пока, наконец,  не  явились  стражники  с  бранью  и не
спросили, чего ему надо.
     -- Чей это дом? -- спросил Клеарх.
     А стражники рассмеялись и говорят:
     -- Тебя, чужестранец, обманули! Это не дом, а целый  квартал, и из него
множество других ворот...
     А пока  Клеарх ждал  у  ворот  девушку в  одежде,  похожей на  башенку,
Митрадат  пировал у  Бел-Аддина,  возглавлявшего в  это  время  торговый дом
Эгиби, тот самый, который взял на откуп налоги Вавилонии.
     Бел-Аддин, ростовщик и звездочет, в ошибки писцов не верил  и  полагал,
что  все  в  природе что-то означает.  И то, что  сюда  прислали  Митрадата,
означало, что при дворе  победила партия Парисатиды, а то, что сюда прислали
грека, означало, что в партии  Парисатиды победили те, кто хочет упорядочить
государство.
     Бел-Аддин, желая испытать характер Митрадата, прибег к старому способу:
показал ему  золотую  чашу,  усыпанную камнями, подобными звездам, и  меч  с
золотой рукоятью и спросил, какая из вещей, на его взгляд, лучше.
     -- Право же, -- сказал Митрадат,  -- обе так хороши, что  я затрудняюсь
выбрать.
     И, делать нечего, Бел-Аддину пришлось послать цареву оку и золотой меч,
и золотую вазу, а вазу он наполнил до краев розовыми индийскими жемчужинами,
так   как,  по  вавилонским  поверьям,   этот   камень  сильно  способствует
справедливости суждений.
     А еще через два дня Клеарх поднялся поутру в сад и увидел там девушку в
одежде,  подобной башенке, которая его  обманула  и которую  власти не могли
сыскать.
     -- Кто ты? -- спросил Клеарх.
     -- Я рабыня Бел-Аддина.
     -- Давно ли?
     -- Отец продал меня вчера.
     -- Почему?
     -- Видишь ли, --  сказала девушка, --  в Вавилонии урожай происходит не
столько от земли,  сколько от воды в каналах. А вода в каналах не походит на
морскую  пучину  и  небесные  хляби и  зависит  не  от прихоти  богов, а  от
разумности правителя, который строит плотины  и распределяет воду поровну. А
нынче  плотин  давно не строили,  и  отец мой  орошал поле только слезами, а
этого недостаточно, и он продал меня, чтоб избавиться от нужды.
     Клеарх  подивился рассудительным речам девушки и отправился благодарить
Бел-Аддина  за  подарок. Бел-Аддин провел его и Митрадата  наверх,  где  был
устроен сад. Тогда в  Элладе дома были одноэтажные, а в доме Бел-Аддина было
четыре этажа. Так что сад Бел-Аддина  подобно  замку Феридана был на полпути
между небом и землей, с тем  чтоб  в него не проникали испарения вавилонских
болот, точнее, клоак, потому что  в Вавилоне  нет ни естественных садов,  ни
естественных болот.
     И вот, когда окончилось угощение, Бел-Аддин спросил друзей, что увидели
царские очи в Вавилоне.
     Клеарх сказал:
     -- Я  думаю, что среди всех искусств,  на которых  зиждется процветание
государства,  первое  --  земледелие.  Ведь  только  земледелец   производит
необходимое, все же остальные  служат не удовлетворению потребностей, а лишь
их  праздному увеличению и  притом извращают  сущность  денег,  ведь  деньги
созданы  для того,  чтобы обменивать  их на товары, и безумие  копить деньги
ради денег же.
     Несомненно  также, что  лишь  средний земледелец охраняет  устойчивость
государства, ибо, чтоб не посягать на  чужое, необходимо иметь свое. Ваши же
сборщики бесчинствуют, чтобы, разорив хозяев, скупить их землю и  их  детей.
Земля  уходит от хозяина, а налоги на нем  остаются, и так обогащение  части
приносит ущерб целому.
     М и т р а д а т. Сам  царь  обязан  возделывать свой сад,  ибо изо всех
занятий земледелие наиболее благоприятствует  благим мыслям, словам и делам.
Ахура-Мазда, создав мир, установил единый нравственный закон и для бедных, и
для богатых; и воистину земледелец ведет  борьбу с мировым злом не насилием,
но  повседневным и мирным трудом. И вот по  пути я слышал много разговоров о
том,  что  единый  нравственный порядок  нарушен  и что  теперь  в мире  все
наоборот  и,  стало  быть, творящий добро должен  не  возделывать  землю,  а
убивать. Воистину: даже мышь, доведенная до отчаяния, бросится на кошку.
     Бел-Аддин сказал,  что обдумает  их  слова,  и  наутро  прислал богатые
подарки, а вечером явился сам.
     Бел-Аддин взошел наверх дома для царских гостей в семь этажей, по числу
небес; Митрадат сидел  наверху,  в саду на  седьмом этаже,,  соответствующем
седьмому  небу,  в льняной  одежде  и  льняном тюрбане  и перебирал  розовые
индийские жемчужины, способствующие справедливости суждений; Эгиби,  человек
суеверный, счел это хорошим предзнаменованием.
     -- Великое благо  --  доверие, -- сказал ростовщик. -- Люди в  Вавилоне
привыкли доверять друг другу и документам. Ибо,  поистине, если в  документе
написано  "восемьсот",  а с  меня потребуют  "тысячу", это как звезда  Бэла,
скатившаяся с небес.
     М  и  т р  а  д а т. Есть и  другое великое благо --  Справедливость. И
условия справедливой сделки полагают, что,  если одна из сторон заключала ее
в   надежде   на   мошенническую  выгоду,  сделка   недействительна.   Люди,
подкупленные  вами,  доложили  царю,  что налоги с Вавилонии  в этом году не
превысят семисот талантов. И вы взяли откуп на  эту  сумму, а собрали  много
более  тысячи.  Я думаю, что это  подходит  под несправедливую сделку, и вам
надо доплатить еще триста талантов.
     Тут Бел-Аддин заплакал.
     --  Я  не  хотел брать у царя откуп, -- сказал он, --  но меня вынудили
происки Парисатиды, и  царь потребовал семьсот талантов за земли, с  которых
не соберешь и  половины этой суммы, потому что каналы пришли в негодность, и
казна не  обновляет их,  и земли засолены и  заболочены. Царь наполняет моим
золотом свою казну и заставляет меня исполнять обязанности своих чиновников,
и еще натравливает на меня народ! Вы  пугаете меня смертью, что  мне смерть,
через два года я и так буду нищим! Откуда же царь возьмет деньги тогда?
     А надо сказать, что  ростовщик,  опасаясь  чужой жадности, не  держал в
отличие от знатных людей в подвалах золото и серебро, а держал лишь глиняные
таблички.
     А потомок Эгиби продолжал:
     -- Разве так поступал Кир? Не оттого его называли освободителем, что он
освободил нас от  наших  царей, а  оттого, что даровал  свободу от  поборов,
шедших на строительство дворцов и стен!
     М и т р а д  а т. Да, Кир завоевал вас, а вы  завоевали победителей. Вы
-- анарьи! Вы навязали арийскому языку халдейское  письмо, и звезду всадника
Тиштрьи вы научили называть звездой Бэла! И в саму персидскую речь  проникло
грязное слово "дибиру" -- писец и аккадские меры счета и веса!
     Ты думаешь, ты можешь купить меня своими деньгами? Полюбуйся!
     С этими словами Митрадат шваркнул  вазу об пол. Головы золотых грифонов
смялись,  а   розовые   индийские  жемчужины,   способствующие  справедливым
суждениям, запрыгали, как градины, по каменным плитам и полетели из висячего
сада  вниз, на улицы, похожие  на  коридоры;  Митрадат  оттолкнул  столик  и
выскочил из сада.
     А  Бел-Аддин  и  Клеарх остались  в саду,  слушая, как скачет  конь  по
улицам-коридорам и кто-то  визжит  у него на  пути. Лицо  у Бел-Аддина  было
ошеломленное, словно у дэва Мардука, когда царь  Ксеркс велел увезти  его из
Вавилона и разбить. Клеарх стал утешать его и говорить, что Митрадат слишком
близко принимает к сердцу честь всадника.
     К л е а р х. Что до меня, то я не перс, а эллин.
     Бел-Аддин ответил равнодушно:
     -- Вы, однако, оба арийцы, и в вашем языке нет перевода слову "дибиру",
и меры счета вы тоже взяли от нас. Вы всегда будете сражаться за нашу страну
и рано или поздно  превратите ее в  пустыню, не оставите на ней ни садов, ни
каналов, ни виноградников. Но и  тогда вы будете за нее драться -- вам  ведь
все равно, за что, лишь бы драться...
     К  л  е а р  х. За  что же  мы  будем драться, если в  этой  стране  не
останется ни садов, ни виноградников? Что у вас еще есть?
     Б  е  л - А д д и  н. Ничего.  Только  песок,  вода и  нефть. Когда  вы
превратите эту страну в пустыню, вы, наверное, придумаете предлог воевать за
пустыню и нефть.
     Бел-Аддин помолчал, а потом продолжал:
     -- Вы,  эллины  и персы, очень молоды  и вы  называете рабами всех, кто
старше вас. А между тем здесь, на этой земле, родились  земледелие и законы,
и тысячи лет назад здесь были такие же  полисы, как нынче в Элладе. И сейчас
ваш мир --  как молодая  Вавилония, а  пройдет две тысячи лет -- и он станет
как нынешняя Вавилония.
     К л е а