набегает тучка, дождем наливаются глаза.
   - Я хочу, чтобы ты пришел еще, Айз. Чтобы ты пришел завтра! Чтобы ты не
уходил никогда!
   Все, отбой.
   - Я приду за тобой, обязательно приду! А пока прощай,  Шпринг,  прощай,
весна!
   Теплыми дождевыми струями льются ее волосы; ее  голос  -  задохнувшийся
порыв ветра:
   - Нет, нет, нет, нет, нет...


   ...Казарма. Пьяный Биг сидит на койке Найса, сразу  видно,  принял  две
порции, глаза помутнели.
   - Мы - высшая каста! - кричит Биг. - Мы призваны стать владыками мира!
   - Знаю, знаю, - бормочет Найс. - Но кто мы? Люди или не люди?
   - Мы не просто люди, мы - сверхчеловеки!
   Биг - порядочная дубина; крепко же вколотили в его  башку  эту  чушь  о
сверхчеловеках. Но Айз - и многие другие тоже - не верят капралам, смеются
над этой чушью; зато их постоянно мучает вопрос: кто они? А Бига ничего не
мучает, Биг все знает.
   Как-то доктор, перевязывая Айзу рассаженную о колючую  проволоку  ногу,
спросил:
   - Больно?
   Айз пожал плечами; он не понимал, что такое больно; они  все  не  знали
боли.
   - Бедные роботы, - пробормотал доктор, и шрам, рассекший  его  лицо  от
уха к подбородку, болезненно перекосился.
   - Доктор, - осмелился Айз, - что называют роботом?
   - Робот - это живая машина. Автомат, который может думать, но ничего не
чувствует, - неохотно ответил доктор.
   - А мы?
   - Но, но! - озираясь,  прикрикнул  доктор.  -  Ты  стал  слишком  много
рассуждать! Разве забыл? Вы - сверхчеловеки,  призванные  стать  владыками
мира.
   Кто же они? Если действительно  только  машины,  тогда  почему  он  так
тоскует по правде? Почему эти  проклятые  вопросы  не  дают  ему  жить?  И
почему, расставаясь, кричала Шпринг: "Нет, нет, нет"?  Может,  их  скупили
младенцами у бедных родителей? Но тогда почему  они  так  похожи  друг  на
друга? И почему никто из них не помнит детства? Может,  у  них  специально
каким-то образом убили память?  Отняли  прошлое?  Так  кто  же  они,  черт
возьми?!
   - Мы - нация господ! - пьяно орал Биг. - Мы - цвет мира!
   Айз дал ему разок по шее.
   - Заткнись, господин мира. Мы просто механические  люди.  Мы  ничем  не
отличаемся от автомата для выдачи виски. Только он лучше нас, его работа -
веселить людей, а наша работа - убивать.
   Биг заморгал белесыми ресницами. Длинный  Стек  иронически  хмыкнул.  А
Найс захныкал:
   - Мы сироты. Мы бедные сироты. У нас нет мамы и папы. Мы ничьи дети...
   По лицу Найса катились слезы.
   "Роботы не стали бы плакать, - отметил Айз.  -  Роботы  лишены  чувств.
Значит, мы все-таки не роботы. Но кто мы? Кто мы?!"
   Он быстро уснул. Всю ночь мерещилась ему Шпринг, ее шелковистые волосы,
ее ласковые руки. Она плакала у него на плече и шептала:
   - Мы - ничьи дети... Ничьи дети... Но как же так  -  разве  могут  быть
ничьи дети?
   Он гладил ее волосы, и успокаивал, и уговаривал, но она все плакала.  И
тогда они вдвоем полезли на антенну главного корпуса - он  хотел  показать
ей, что такое цветы. Они уже залезли высоко, очень высоко, еще  чуть  -  и
она увидит, как ярок мир за Стеной...
   Сирена.
   Ошалело продирая глаза, они сыплются со своих коек -  Айз,  Найс,  Хэт,
Кэт, Дэй, Грей, Дэк, Стек, Дог, Биг.



   2

   Заместитель военного министра Тхор, дымя сигаретой, вольготно полулежал
в кресле.
   Показываться здесь в форме не годилось, поэтому он приехал в  штатском.
Тхор был одет  изысканно,  но  с  той  нарочитой  непринужденностью,  даже
небрежностью, которая отличает художников и киноактеров, однако  никак  не
генералов. Он выглядел джентльменом, джентльменом с головы до пят,  и  сам
чувствовал это. И в то же время понимал,  что  старик  Климмер  видит  его
насквозь и посмеивается в душе над  наивным  генеральским  маскарадом.  За
долгие годы работы в штабах армии Тхор уверовал не столько  в  собственную
проницательность, сколько в проницательность  других;  разве  смог  бы  он
подняться так высоко без почтительной веры в человека?
   - Это успех, доктор Климмер, колоссальный  успех!  То,  что  достигнуто
здесь, на полигоне, прямо-таки грандиозно! Я, признаться, не  ожидал,  что
эксперимент уже подходит к концу.
   - Мы предпочитаем называть это не полигоном, а  Городком,  -  улыбнулся
Климмер своей мягкой улыбкой.
   - Пожалуй, вы правы, хотя суть дела от этого не меняется.  Пусть  будет
Городок. Для меня же все равно ваш Городок -  полигон  из  полигонов.  Для
меня все, во что вкладывает  средства  министерство,  является  полигоном.
Такова логика  военных,  дорогой  доктор.  И  мы  вправе  рассчитывать  на
дивиденды...
   - Смею вам напомнить, господин Тхор, Городок существует  не  только  на
ваши средства. Часть вкладов принадлежит частным лицам, мне в том числе.
   - Знаю, знаю. И тем не менее. Ну что вам стоит, я  прошу  так  немного:
всего-то  пять  сотен  ваших  парней.  Поверьте,   доктор,   без   крайней
надобности...
   - Вы разрушаете научный эксперимент, - вежливо прервал его  Климмер.  -
Пока  это  невозможно.  Мои  ребята  еще  не   готовы   для   практической
деятельности.
   - Ого-го! - расхохотался Тхор. - Будто я не видел, как они распотрошили
у меня на глазах откормленных цепных овчарок! Неужели вы  думаете,  что  с
повстанцами, засевшими в болотах... Бросьте, доктор Климмер!  К  тому  же,
когда министерство убедится в  незаменимости  ваших  "стриженых",  вас  же
буквально золотом засыплют. Вас и ваш полигон. То есть,  я  хочу  сказать,
Городок.
   Услышав "полигон", Климмер поморщился, точно на лицо его села муха;  но
вот муха улетела, и он снова стал тем же, чем был в  начале  разговора,  -
благообразным старичком, седеньким,  чистеньким,  пухленьким,  с  румяными
щечками  и  кротким  взглядом.  Если  бы  Тхор  не   знал,   что   Климмер
действительно большой ученый,  он  принял  бы  его  за  этакого  семейного
патриарха, счастливого  отца  нескольких  дебелых  дочек  и  восторженного
дедушку, единственное хобби которого - сажать на горшок любимых внучат.
   -  Не  надо  форсировать  события,  господин  Тхор.  Все   мои   ребята
предназначены для вас, только для вас. Но тем не менее это наука,  и  пока
рано. Их  воспитание  еще  не  завершено.  Они  лишены  страха  и  чувства
самосохранения, но в них еще не полностью  подавлены  эмоции.  Представьте
себе, что может произойти, когда,  эти  чистые  души  столкнутся  с  миром
страстей...
   - Чепуха! - Тхор даже кулаком пристукнул.
   Климмер  внутренне  издевался  над  этим  тупым  солдафоном  в   облике
кинозвезды, но улыбка его оставалась отменно вежливой, отменно мягкой. Что
ж,  все  шло  как  по  маслу.  Тхор  и  рассчитывал  на   проницательность
старикашки, а потому подготовил для  него  под  маской  джентльмена  образ
недалекого служаки-генерала; было бы хуже, если бы Климмер  обнаружил  под
маской генерала личину дипломата, разведчика, дельца;  во  всяком  случае,
Тхор играл сегодня "подтекст" солдафона и, кажется, успешно.
   - Конечно, я и мысли не допускаю о неповиновении,  но  они  не  готовы,
господин Тхор, просто не готовы. Им  еще  предстоит  генеральная  проверка
здесь, в Городке.
   - Это и будет проверкой, доктор Климмер. Проверкой в  боевых  условиях.
Хорошо, пусть не пятьсот, пусть двести. Но мне  нужно  поднять  с  помощью
ваших парней дух армии. Дух нашей славной армии, застрявшей в болотах. Они
покажут себя - и сразу же ассигнования вам увеличатся  втрое,  впятеро.  И
всего двести парней.
   Доктор Климмер задумался, вернее, сделал вид, что задумался.
   - Предположим, я соглашусь. А вдруг дело дойдет до  газетчиков?  Они  и
без  того  что-то  пронюхали,  день  и  ночь  рыщут  вокруг.  Какая-нибудь
комиссия, расследование, грандиозный международный скандал - и полетело  к
чертовой бабушке дело всей жизни. И не только моей жизни.
   - Это я беру на себя, доктор. Не так уж сложно заткнуть глотки  десятку
жалких писак...
   -  Не  очень-то  убедительная   гарантия,   особенно   если   вспомнить
прошлогоднюю   историю.   -   Старикашка   явно   намекал   на    отставку
предшественника Тхора, вызванную газетными разоблачениями. - Нет, не могу.
Через год - пожалуйста, но не раньше.
   - Значит, нет?
   - Нет.
   - И вас не трогает, что проклятые повстанцы захватывают одну  провинцию
Лорингании за другой, что наше правительство теряет не только дивизии,  но
и престиж?
   - Это ваша забота, господин Тхор. Дело военных - война, дело  ученых  -
наука. У каждого свое ремесло.
   Переговоры  зашли  в   тупик.   Заместитель   министра   начал   терять
самообладание. Это явно не понравилось  Климмеру:  ссориться  с  военными,
разумеется, вовсе не входило в его планы.
   - Нет, я вижу, вы не верите мне,  господин  Тхор.  -  Климмер  особенно
обаятельно улыбнулся. - Я хотел бы, чтобы вы сами убедились,  что  это  не
упрямство, не стариковский каприз, а необходимость. Так  сказать,  научная
необходимость. Вы человек образованный... - Тхор гордо выпятил грудь, -  и
без труда разберетесь во всем. Прошу вас, пройдемте со мной по Городку.
   Тхор встал -  и  сразу  испарился  джентльмен,  небрежно-величественный
представитель богемы; перед Климмером стоял ограниченный,  исполнительный,
самодовольный вояка. Да, маска инспектирующего  генерала  оказалась  самой
подходящей, чтобы проникнуть в  эту  дьявольскую  кухню,  старина  Климмер
безоговорочно поверил в его тупость; что ж,  первый  раунд  можно  считать
выигранным по очкам.
   - С удовольствием, дорогой доктор! Откровенно говоря,  я  и  сам  хотел
попроситься взглянуть на ваше хозяйство. Чертовски любопытно,  как  вы  из
ничего делаете солдатиков!
   Глухие бетонные заборы, бетонные улицы, бетонные тротуары;  серые,  без
окон, коробки казарм; ни  деревца,  ни  травинки;  порядок  образцовый.  В
каждой казарме десять отсеков, в каждом отсеке  десять  стриженых  парией;
возле казармы дворик с полосой препятствий. Сколько же здесь казарм?  Тхор
попытался прикинуть примерную мощь этой армии - куда там, со счету сбился.
На каждые десять казарм одна  женская,  такая  же  серая,  но  без  полосы
препятствий, зато с дверями-автоматами. Проще,  конечно,  считать  женские
корпуса. Тхор вполуха слушал болтовню Климмера, а сам  потихоньку  загибал
пальцы, но вскоре опять спутался. В общем, решил он, потенциальная военная
мощь этого "научного центра" настолько велика, что было бы оплошностью  не
держать его под особым контролем министерства.
   - В остальном это мало чем отличается от дрессировки, -  говорил  между
тем Климмер. - Правда, зверя в случае неудачи наказывают, у нас же никаких
наказаний, только поощрения, мы гуманны  -  все-таки  у  нас  человеческий
материал. За всю историю Городка ни один из  моих  парней  не  получил  ни
одного удара...
   - Оно и понятно, - насмешливо перебил Тхор, -  ведь  они  не  чувствуют
боли, не знают чувства самосохранения.
   - Разумеется, разумеется, и поэтому  тоже,  но  глазное  -  гуманность.
Уверяю  вас,  господин  Тхор,  им  совсем  неплохо  живется,  а   главное,
беззаботно. Вот бы нам с вами, - и он захихикал.
   Они уже прошли изрядное расстояние, а  все  тянулись  одинаковые  серые
казармы, серые заборы, серые улицы. Изредка  попадалась  идущая  навстречу
десятка "стриженых" во главе с  капралом  -  круглые,  бездумные,  стертые
лица.
   - А капралы, доктор Климмер? Они что, оттуда?  -  Он  кивнул  за  стену
Городка.
   - Нет, и капралы свои, так  сказать,  местного  производства.  Это  моя
первая партия, первенцы, - не без гордости объявил Климмер. - Но капрал  в
десятки раз дороже "стриженого", его  нужно  учить,  воспитывать.  Кстати,
когда мы говорим о ценности человеческой жизни там, - он  махнул  рукой  в
сторону Стены, - мы имеем в виду главным образом обучение, воспитание.
   Тхора покоробило;  его  вообще  коробили  простодушные  переходы  этого
ученого  от  гуманистических  сентенций   к   "человеческому   материалу";
почему-то вспомнились дети, два сына, студент и школьник;  во  сколько  же
обошлось  их  воспитание?  Впрочем,  сам  он  их  воспитанием  никогда  не
занимался, это делали другие, он лишь платил.  "Здесь  в  обнаженном  виде
повторяется весь скрытый цинизм нашей жизни", - подумалось Тхору.
   - Слушайте, доктор, какого черта вы  меня  водите  по  полигону?  Слава
богу, казармы для меня не новость. Где же ваш научный центр,  лаборатории,
опытные установки? Где все это?
   - Вот мы и пришли как раз, - сказал коротышка Климмер, и  Тхор  впервые
уловил в его голосе акцент,  кажется,  немецкий.  Сколько  же  ему,  этому
"ученому"? Уж никак не меньше семидесяти, а держится молодцом. Неужели  за
столько лет не мог избавиться от акцента?
   Это было круглое приземистое здание, как  и  все  здесь,  без  окон.  В
бронированной двери -  прорезь  автомата.  Климмер  сунул  Тхору  фигурный
жетон.
   - Автомат-часовой. Педант, знаете ли. Хоть лопни, на один  жетон  двоих
не пропустит. Прошу вас, господин Тхор.
   Большой зал был ярко освещен и совершенно пуст, если не считать круглой
площадочки с перильцами и крохотным пультом. Они встали на эту площадку, и
Климмер набрал на клавиатуре пульта какой-то сложный шифр; пол ушел из-под
ног, они поплыли вниз, окруженные темнотой.  Едва  площадка  остановилась,
вспыхнул мертвенный фиолетовый свет; Тхору  почудился  отдаленный  детский
плат.
   - Прошу сюда, господин Тхор, - оживился Климмер. По всему  было  видно:
подземелье - его любимое детище; наверху он был сдержан и  деловит,  здесь
же его охватило что-то похожее на вдохновение. - Позвольте представить вам
весь, так  сказать,  технологический  цикл.  Это  "Анализатор".  Здесь  мы
сортируем эмбрионы. Анализ дает почти стопроцентную  уверенность,  что  мы
выращиваем мальчика, мужчину, а ведь нам  нужны  мужчины,  не  правда  ли,
господин Тхор? Эмбрионов девочек берем в соотношении один к десяти. Хотите
посмотреть? Но это обычная  работа  с  пробирками  и  микроскопом,  ничего
внешне интересного...
   - А где вы берете эмбрионы? - как бы  мимоходом  поинтересовался  Тхор.
Доктор Климмер был  настроен  благодушно,  его  так  и  тянуло  поболтать;
генерал Тхор, профан во всех этих делах, ждал  ответа  с  вполне  понятным
любопытством зрителя; разведчик Тхор насторожился и напружинился.
   - Покупаем, - сказал Климмер. - К сожалению, анализ довольно сложен,  и
наши агенты вынуждены приобретать эмбрионы без  разбора,  вслепую.  Говоря
откровенно, это наша ахиллесова пята... Пока мы не можем  понять,  почему,
но  искусственнее  оплодотворение  в  лабораторных  условиях  дает  крайне
нежизнестойкий эмбрион. Двухнедельный же  эмбрион,  извлеченный  из  чрева
матери, - богатырь! Кстати, и  операция  пустяковая.  Последнее  время  от
поставщиц отбоя нет. Как-никак мы хорошо платим. Между  прочим,  могу  вам
похвастать, в ближайшее время мы  закончим  отработку  процесса  селекции,
тогда не нужно будет скупать эмбрионы на стороне, своих хватит. -  Старик,
ухмыльнувшись, ткнул пальцем в потолок.  -  И  каких  эмбрионов,  пальчики
оближешь! Технологическая цепочка замкнется - и это будет венец  творения!
Прошу вас, "Инкубаторий".
   Он распахнул дверь. Вдоль длинного прохода тянулись стеллажи с большими
стеклянными колбами; колбы медленно вращались; от каждой уходили  в  стену
разноцветные шланги и проводки.  Тхор  склонился  над  одной  из  колб;  в
мутноватой жидкости плавал головастик, не то рыбка, не то  лягушка;  нечто
похожее он видел в школе -  препараты  в  формалине;  к  горлу  подступила
тошнота.
   - Будущие солдаты вашей армии, - торжественно представил Климмер.
   Тхор поспешил вперед, Климмер  покатился  за  ним.  Зародыши  в  колбах
становились все крупнее, Тхор машинально достал сигареты, зажигалку.
   - Прошу прощения, господин Тхор, - чуть  ли  не  взмолился  Климмер,  -
только не здесь. Пожалуйста, в коридоре.
   В коридоре Тхор прислонился  к  стене;  сесть  было  некуда;  торопливо
закурил; сигарета отвратительно пахла формалином.
   - Между прочим, условия идеальные.  Отсева  на  этой  стадии  почти  не
бывает,  дети  рождаются  здоровенькие.  Инкубаторий  -   наша   гордость.
Заметьте,  полная  автоматизация.  В  отделение  вскармливания  я  вас  не
приглашаю; вы натура чувствительная, а там, знаете ли... пахнет,  но  тоже
почти полностью автоматизировано.
   Все, что требовалось пронюхать в этом подземелье, Тхор уже пронюхал;  к
тому же  он  устал,  а  предстоял  еще  третий  раунд.  Потому  он  охотно
согласился покинуть эту "адскую кухню" Климмера. Но уйти  просто  так,  не
выразив своего восхищения, было бы неосмотрительно.
   - Благодарю вас, доктор Климмер, этого достаточно. Я  вполне  убедился,
что вы прекрасный организатор производства и большой... ученый.
   "...Большой негодяй!  -  сдерживая  тошноту,  думал  Тхор,  пока  шагал
непослушными ногами вслед за Климмером. - Негодяй!  Негодяй!  Хотел  бы  я
знать, что ждет  тебя  впереди:  миллионное  состояние  или  электрический
стул?"
   Только  в  кабинете  Климмера   он   пришел   в   себя:   помог   бокал
неразбавленного виски.
   - Итак, продолжим  наш  разговор,  доктор.  -  Теперь  он  не  очень-то
щепетильничал с  этим  человеком;  дело  было  сделано;  и  джентльмен,  и
генерал, и разведчик, выполнив свою миссию,  испарились;  на  сцену  вышел
Тхор-делец. - До сих пор мы полагали, что  вы  приобретаете  лишь  половые
клетки, а вы, оказывается, начинаете с эмбрионов... Скажите, эмбриону  уже
свойственна жизнь? Ха-ха, разумеется, если  его  можно  убить,  что  вы  и
делаете  с  девяноста  процентами  женских  эмбрионов.  Вот   здесь-то   и
обнаружилось  слабое  звено  вашего  отлично  продуманного   и   прекрасно
поставленного предприятия: вы скупаете людей, вы рабовладелец, а  в  нашей
свободной стране человек не может быть собственностью человека!
   - Но позвольте! - Климмер поднял руку,  точно  пытаясь  заслониться,  и
беспомощная стариковская гримаса исказила его лицо. Казалось,  он  вот-вот
расплачется. Но Тхор "не позволил".
   - Вы преступник, доктор Климмер, и я вынужден, как это  ни  прискорбно,
отправить вас на электрический стул. Все. Прощайте!
   Тхор встал. Он был удовлетворен; удар нанесен по всем правилам; что  же
дальше - нокаут или выброшенное на ринг полотенце?
   Старикашка неподвижно сидел в своем  кресле.  Тхор  ждал  чего  угодно:
истерики, взрыва бешенства, даже выстрела в упор. Но ничего не  произошло.
Климмер улыбнулся застенчиво и беззащитно.
   - Хорошо, господин Тхор, вы получите две  сотни  опытных  образцов.  Но
имейте в виду: если пронюхают журналисты...
   Расставаясь, они пожали друг другу руки.
   У себя в  лимузине  Тхор  тщательно  протер  руки  одеколоном,  который
постоянно возил с собой на всякий случай, и выбросил платок за окно.



   3

   Старик  шел  бесшумно,  как  ходят  в   джунглях   только   ягуары   да
охотники-лоринганцы. Ни одна  веточка  не  хрустнула,  ни  одна  кочка  не
чавкнула, а ведь ночь была такой темной, что  земля  под  ногами  виделась
сплошным бездонным провалом. Но Старик знал свою землю.
   Он никого не опасался; звери  благоразумно  предпочитали  обходить  его
стороной, а каратели не смогли бы проникнуть в эту глушь да топь -  смерть
ждала их здесь на каждом шагу; и все-таки Старик шел бесшумно - он не умел
ходить иначе.
   Не видя ничего, он обогнул густо заросшее травой озерцо,  опасное  даже
днем; еще два поворота, и  будет  деревня,  в  которой  он  заночует;  эта
деревня уже  вне  досягаемости  карателей,  руки  коротки;  тем  более  не
дотянуться им до партизанского центра в джунглях, в самой середине  болот;
туда ему идти еще день - завтра. Это на побережье, где  большие  города  и
хорошие дороги, "акулы" смогли установить свои порядки, но в  джунглях  им
делать нечего; пока есть джунгли, народ не покорить, а джунгли - почти вся
Лорингания. Под покровом джунглей  партизаны  могут  незаметно  собрать  в
кулак свои силы и ударить в самый неожиданный момент,