й  скорости  и  покинуть  родное
солнце, чтобы в неизведанных дебрях Бесконечного обрести новое  солнце
и новую жизнь. И нашли такую планету, называлась она Л'Уна, и  за  сто
лет построили внутри ее все необходимое для, жизни четырех  миллиардов
людей в течение трехсот поколений  и  для  защиты  в  пути  от  полчищ
летающих  глыб  и  смертельных  для  всего  живого  лучей,  видимых  и
невидимых, и двинулись в путь в тридцать две тысячи восемьсот тридцать
пятом году, рискуя либо потерять все, либо все обрести заново..."
    "Передача мысли, - догадался Шипулин. -  Это  еще  успеется,  надо
дальше, дальше, надо найти что-то самое  главное,  найти  тайну  этого
космического Ноева ковчега. Кстати, если они разгоняли свою планету до
третьей космической скорости, должны же где-то быть дюзы.  Может,  то,
что мы принимали за кратеры, вулканического происхождения, и есть дюзы
двигателей? А все остальные кратеры - от встречных  метеоритов?  Боже,
как просто!"
    Он торопился, во многие помещения вовсе не  заглядывал,  в  другие
заглядывал мимоходом, пытаясь определить, для чего они  предназначены.
Быстро, почти бегом,  миновал  большой  плавательный  бассейн,  полный
воды. За стеклянными стенами  плескались  золотые  рыбки.  Отвернул  и
снова прикрыл кран водопровода, из которого потекла тоненькая струйка,
и  вовсе  не  удивился,  что  все  еще  действует  и   водопровод,   и
электричество, и кондиционирование воздуха. Он попробовал  на  секунду
свинтить шлем - воздух был нормальный, немного тепловатый,  с  запахом
пыли и нагретого металла. "Какой же энергией они  пользовались,  чтобы
столько  веков  продержаться  внутри  планеты?  Ладно,  это  выяснится
позднее, а пока вперед, вперед!"
    Он пошел дальше, уже без шлема, идти было легко и приятно,  и  чем
дальше, он шел, тем вкуснее и прохладнее становился воздух. Вскоре  он
обнаружил, что, коридор не прямой, а  закругленный,  с  едва  заметным
уклоном. Ему представилась спираль, бесконечно  спускающаяся  вниз,  к
центру планеты. Так можно было идти много дней, и он свернул в один из
боковых  коридоров.  Здесь  располагались  крохотные  каютки,  видимо,
жилые: в ковчеге было тесновато, как  в  коммунальной  квартире  годов
детства его бабушки. Он бродил  по  запутанным  проходам  и  тупичкам,
стараясь запомнить дорогу назад или хотя бы не потерять  ориентировки.
Откуда-то смутно повеяло запахом роз...
    Вдруг в полутьме мелькнуло что-то. Чья-то тень? Шипулин побежал за
нею, свернул налево и снова увидел что-то черное, нырнувшее в  люк  на
полу. Когда он подбежал к люку, легкая крышка его, неплотно прикрытая,
все еще подрагивала. Не раздумывая, Шипулин откинул крышку и прыгнул в
темноту люка. Здесь явственно пахло розами. Он нащупал  ногами  крутые
ступени и начал  осторожно  спускаться  по  узкой  винтовой  лестнице.
Темнотища была беспросветная, хоть глаз выколи.
    "Отстану, - с досадой прошептал Михаил Михайлович,  -  ему  каждая
ступенька знакома, а я..." И тут же поймал себя на мысли, что думает о
НЕМ как о совершенно реальном существе. Да неужели ОНИ  могли  жить  в
трех шагах от нас, внутри  Луны,  когда  их,  космических  братьев  по
разуму, надеялись найти  лишь  где-то  далеко,  в  неведомых  глубинах
Вселенной? Но надо быть логичным: куда же они  могли  подеваться,  раз
прилетели  к  нам?  Четыре  миллиарда  не  пустяк,   чтобы   исчезнуть
бесследно. Неужели все погибли? А может, они - это мы?!
    "Слушай, Шипулин, - представился ему  оживленный  голос  Гришаева,
сидящего в знаменитом кресле у себя в кабинете. -  Если  они  выбирали
себе планету для заселения, то ведь наверняка побывали и на  Марсе,  и
на Венере. Вдруг они стали марсианами и живут там, внутри? А может,  с
ними связана катастрофа Атлантиды? И все древние легенды о космических
пришельцах и богах? Вот это да! - Гришаев  даже  подскочил  в  кресле,
настолько изумила его самого эта мысль. - Эх ты, Шипулин, Шипулин!  Ты
способный человек, но ты узкий практик. Как же раньше не пришла тебе в
голову эта идея?!"
    Шипулин усмехнулся и ответил с ехидцей, которой Гришаев,  кажется,
не уловил: "Мне всегда не хватало твоей окрыленности. Но на  этот  раз
твоя  гипотеза  недостаточно  безумна,  чтобы  быть  истинной.   Самая
безумная - вот она: и Луна, и Пояс астероидов, и  всемирный  потоп,  и
гибель Атлантиды, и Тунгусский взрыв, и  все  прочее  -  свидетельства
разных контактов  с  разными  космическими  путешественниками!  Чуешь:
Вселенная перенаселена, и десятки делегаций были у нас в гостях, и все
оставили свои следы. А мы, на Земле, -  истинные  робинзоны.  Упрямые,
заскорузлые,  нелюбопытные  робинзоны.  И  главный  робинзон   -   ты,
Гришаев!"
    Гришаева перекосило, и он  вместе  с  креслом  исчез  из-за  стола
директора института - как ветром сдуло. "Ну наконец-то выдал я ему!" -
с удовлетворением подумал Шипулин.
    ...Ступеньки  мелькали  под  ногами,  он  торопился,  торопился  и
чувствовал, что уже настигает того, в лицо ему уже веяло  ветерком  от
движения того. И вдруг Шипулин с ужасом обнаружил, что под ногами  нет
ничего. Неизвестно на какой высоте лестница оборвалась. В  детстве  он
часто видел это во сне: он спускался по  крутой  винтовой  лестнице  в
полной темноте, и вдруг лестница обрывалась.
    Он рухнул вниз... но ничего не  произошло.  Он  оказался  в  новом
полутемном коридоре, рванул первую  попавшуюся  дверь  -  и  замер.  В
небольшой опрятной комнате стояла  на  столе  золотая  критская  ваза,
точно такая же, как у него, только побольше.  Он  взял  ее  в  руки  и
прочел древнегреческий текст: "Летели двести поколений, и вот  планета
цветущая".
    Пораженный этим новым открытием, он неосторожно  выронил  вазу,  и
она разлетелась мелкими осколками, словно  была  стеклянная.  В  двери
соседней комнаты  появился  человек.  Увидев  Шипулина,  он  изумленно
попятился.
    - Кто вы? - спросил человек на чисто русском языке.
    - Я - Шипулин.
    - Извините, вы что-то путаете, - смущенно возразил человек. - Дело
в том, что Шипулин... это я.
    Шипулин пригляделся и понял, что  перед  ним  стоит  он  сам,  он,
Шипулин, похожий  как  две  капли  воды,  только  иначе,  по-домашнему
одетый. Шипулин не поверил, почему-то ему показалось,  что  перед  ним
зеркало, и он тронул лицо незнакомца. Лицо было теплым, чуть влажным и
отпрянуло под его рукой.
    - Не  может  быть,  чтобы  вы  были  Шипулин!  Наверное,  вы  меня
разыгрываете, - сказал он. -  Это  невероятно.  Невероятно,  чтобы  во
Вселенной случались такие парадоксы!
    - В чем же вы усмотрели тут парадокс? - обиделся тот, второй. - Я,
слава богу, вот уже пятьдесят семь лет ношу эту фамилию, и у меня  нет
оснований отказываться от нее...
    - Да нет, вы не так меня поняли; - смутился Михаил  Михайлович.  -
Просто я хочу, чтобы вы как-то доказали  мне  свое  существование.  Я,
видите ли, еще не могу поверить. Я нездешний...  приезжий...  и,  сами
понимаете... Может,  опять  какие-нибудь  ваши  лунные  фокусы,  вроде
передачи мысли... передачи образа...
    Но тот, другой, не слушал, он подошел к двери соседней  комнаты  и
тихо позвал:
    - Оленька, поди-ка сюда, скажи этому типу, кто я!
    Из двери вышла Ольга, совсем настоящая,  совсем  такая,  какою  он
видел ее в последний раз перед  отлетом  на  Луну.  Она  обняла  того,
другого, положила голову ему на плечо и сказала нежно:
    - Это Шипулин,  Михаил  Михайлович,  мой  самый  любимый  человек.
Никому его не отдам!
    - Ольга! - крикнул Шипулин в бессильном отчаянии. - Ольга, вот  же
он я...
    - Ольга... - слабо простонал Шипулин.
    Врач Шестой Лунной склонился над ним.
    - Что, Михаил Михайлович?
    - Скажите вы ему... - прошептал Шипулин.
    Врач вытер пот на его лбу.
    - Бредит, - одними губами произнес Саша Сашевич. - Лучше ему?
    - Хуже! - отрезал врач. И отвернулся.
    ...В этот самый момент Димка из отряда буровиков с помощью ручного
лазера открыл наконец входной люк лунного бункера и, оттиснув  кого-то
плечом, первым шагнул в неизвестное.



                                  7

    Ольга уже все знала, но еще не верила ничему.  Не  хотела  верить;
потому что об этом сказал ей Гришаев.
    И вот - газета.


    "НОВОЕ ОТКРЫТИЕ УЧЕНЫХ".
    "Луна - не сестра и не дочь - Земли. Луна - падчерица Земли".


    "ИССЛЕДОВАНИЯ ГОРОДА ВНУТРИ ЛУНЬ! ПРОДОЛЖАЮТСЯ".
    "...таким  образом,  подтвердилась  гипотеза  ряда   советских   и
зарубежных ученых о том, что..."
    "...немедленно направить в  район  работы  Шестой  Лунной  научной
экспедиции  три  пассажирских  и  семь  Грузовых  ракет   из   резерва
Президиума Академии наук для форсирования работ..."
    "...В связи с ходатайством Академии наук кратеру Б-046-20, где был
обнаружен вход в подземный лунный город, присвоить наименование КРАТЕР
ОЛЬГА..."


    Она все выдержала бы. Но это... Две капли упали на газетный  лист.
Прямо на кратер ее имени.
    "Согласно последней воле доктора ШИПУЛИНА МИХАИЛА МИХАЙЛОВИЧА тело
его захоронить на Луне близ кратера Ольга".
    По радио  скорбно  звучал  Бетховен.  Соната  "14  до-диез  минор.
"Лунная". Его любимая...



   Борис Лапин.
   Ничьи дети

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Первый шаг".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 26 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------

                                       Откуда я? Я родом из детства.
                                       Я пришел из детства, как из страны.
                                                   Антуан-де Сент-Экзюпери


   1

   Сирена.
   Ошалело продирая глаза, они сыплются со своих трехъярусных  коек,  суют
ноги в башмаки, на ходу напяливают хаки -  одинаковые  здоровенные  парни,
похожие друг на друга пустотой взгляда, тупым равнодушием  лиц,  одинаково
вышколенные и покорные, одинаково стриженные под машинку.
   Они стоят в строю. И как монотонный стук барабана - капрал  выкрикивает
их имена.
   - Айз! - кричит капрал, и Айз делает шаг вперед и шаг назад.
   - Найс!
   - Хэт!
   - Кэт!
   - Дэй!
   - Грей!
   - Дэк!
   - Стек!
   - Дог!
   - Виг!
   Это каждый день, и так было всегда. Вся жизнь каждого из них - в  этом.
Что было до этого, никто не помнит. Все, что они помнят, началось с этого.
   Их мысли коротки и односложны, как их имена. Их  действия  доведены  до
автоматизма.  Айз  машинально  проглатывает  у  стойки  что-то  жесткое  и
безвкусное, что называют бифштекс,  и  выпивает  кружку  чего-то  теплого,
сладковатого, что называют кофе. Айз достаточно  умен,  он  понимает,  что
кормят их не для того, чтобы  доставить  удовольствие;  пища  поддерживает
силу, а сила нужна на полосе. Главное в их жизни - полоса.
   Капрал выстраивает их лицом в поле. Перед каждым - своя полоса.  Десять
одинаковых полос. У  каждого  по  ножу  и  правой  руке.  Десять  коротких
сверкающих клинков. Далеко, в конце полосы, так же, лицом  в  поле,  стоят
враги. Десять врагов. Для каждого - свой враг.
   - Марш! - кричит капрал.
   Айз бросается вперед. Все препятствия, которыми  до  отказа  напичкана,
полоса,  нужно  преодолеть  за  считанные   минуты.   Перемахнуть   забор.
Перепрыгнуть  через  канаву.  Переплыть  канал,   зажав   нож   в   зубах.
Вскарабкаться на трехэтажную стену, подтягиваясь на  карнизах,  скользя  и
теряя опору Как обезьяна, взметнуться по канату и вместе с ним  перелететь
через яму. Ползти, ползти,  ползти  под  колючей  проволокой,  не  обращая
внимания на шипы, вонзающиеся в спину. Стремглав промчаться по шатающемуся
бревну - и ухитриться не потерять равновесия,  не  упасть.  Только  бы  не
упасть!
   Все. Вот он наконец враг!
   Айз уже понял, что это  не  настоящий  враг,  это  брезентовое  чучело,
набитое пенькой; другие еще не поняли;  но  все  равно,  быстрее,  быстрее
кромсать жесткий прорезиненный брезент, резать, рвать  ногтями,  потрошить
тугую пеньку; нет сил - зубами, но скорее, скорее  добраться  до  красного
мешочка величиной с кулак; он всегда в левом  боку  врага,  этот  желанный
мешочек; и тем же  путем,  преодолевая  те  же  препятствия,  -  назад,  к
капралу, быстрее, быстрее!
   Они подбегают по одному,  усталые,  запыхавшиеся,  довольные,  руки  по
локоть и лица в красной краске, в правой  руке  нож,  в  левой  -  красный
мешочек величиной с кулак, и каждый протягивает  свой  мешочек  капралу  -
Айз, Найс, Хэт, Кэт, Дэй, Грей, Дэк, Стек, Дог, Биг.
   Они   толпятся   вокруг   капрала,    в    их    взглядах    появляется
заинтересованность, на лицах - нетерпеливое  ожидание:  сейчас  они  будут
получать жетоны. Тот, кто пришел первым, получит три желтых  металлических
кружочка, второй - два, третий - один. Остальные не получат ничего.
   Они прекрасно умеют считать и знают свою  выгоду.  Жетон  -  все  в  их
жизни, и они на все готовы ради жетона. Потому что за пять жетонов автомат
в казарме выдает по вечерам стакан жгущей к  веселящей  жидкости,  которую
называют виски, а за десять жетонов, спущенных в прорезь двери  дома,  что
ближе к Стене, автомат пропускает в клетушку, где ждет женщина.
   Айз пришел третьим. Иной был бы рад, да он и сам радовался бы в  другой
раз, потому что не так-то просто отличиться среди десятка  ребят,  имеющих
абсолютно равные шансы. Но сегодня он надеялся  заработать  два  жетона  -
восемь у него уже было;  а  за  девять  дверь  не  открывается,  некоторые
недоумки попались на этом, теперь знают все; но раз не вышло,  значит,  не
вышло, значит, надо ждать завтрашнего дня и  постараться;  конечно,  лучше
всего сначала выпить стакан виски, но для этого нужно десять да  еще  пять
жетонов, целый капитал; столько почти никто не мог накопить,  терпения  не
хватало.
   Айз исподлобья глянул на Бига; Биг самый сильный  в  их  десятке,  зато
самый тупой; Айз ловчее его, хитрее,  проворнее.  Но  сегодня  Биг  пришел
первым и получил три жетона; зачем они  ему  сегодня,  все  равно  на  три
жетона ничего не получишь, а в запасе у  Бига  нет,  это  точно.  Конечно,
можно попросить у него один жетон; пока Биг накопит девять, Айз непременно
вернет; но об этом и речь заводить  не  стоит,  никто  не  даст,  Айз  уже
пробовал объяснить им, не поняли, слишком сложно,  да  он  и  сам-то  едва
допетрил...
   Они лежали на песке, отдыхали, кто дремал, кто бессмысленно уставился в
небо, кто ковырял в носу, когда капрал крикнул:
   - Строиться!
   Мгновение - и они в строю.
   - Сегодня вам будет проверка. Живой враг. Называется  -  собака.  Враг,
который кусает зубами. Премии повышены. Первый  получает  десять  жетонов,
второй - девять, третий - восемь и так  далее.  Последний  -  один  жетон.
Премии получают все. Ясно?
   Это было  что-то  новое.  Десять  стриженых  голов  задумались,  шевеля
губами;  подсчитывали,  сколько  получит   четвертый,   шестой,   девятый;
складывали с тем, что припрятано в специальных кармашках.
   Капрал повел их серой улицей  куда-то  по  направлению  к  Стене,  мимо
других таких же казарм, других полос, других улиц. Городок был  достаточно
велик; высокая бетонная  Стена  то  исчезала  за  серыми  прямоугольниками
казарм, то вновь появлялась в просвете улицы. Они пришли во двор с десятью
совсем особенными полосами. Десять коридоров из проволочной сетки,  десять
дверей за спиной, а впереди, на цепях, десять откормленных псов -  налитые
кровью глаза, вздыбленная шерсть, клокочущие, оскаленные клыками пасти.
   - Внимание! Марш!
   Двадцать врагов устремляются друг на друга;  двадцать  рычащих  глоток;
сорок налитых кровью глаз.
   Айз хватает своего врага за шею - душить; комок пружинящих мускулов под
рукой - вырвался, отскочил, сам  нападает;  пожалуй,  это  посложнее,  чем
брезентовое чучело; надо зажать пасть, капрал говорил, он кусается зубами;
что такое - как огнем ожгло  руку?  -  плевать;  скорее,  скорее,  душить,
резать, рвать ногтями еще горячее,  извивающееся,  хрипящее  тело,  ломать
кости, разрывать сухожилия; где же тот мешочек величиной с кулак?  -  ага,
вот он!
   - Айз - десять жетонов. Биг...
   Сколько получит Биг - не его дело. Он весь в красном, другие  тоже;  из
раны в руке хлещет кровь. Появляется человек в белом халате, его  называют
доктор, он промывает и перевязывает рану; рана - пустяк, главное, теперь у
него десять да еще девять жетонов, целое богатство, еще  никогда  не  было
так много.
   Вечер. В казарме праздник. На стакан того,  что  называют  виски,  есть
сегодня у всех. Айз тоже опрокидывает стаканчик, становится тепло, весело,
беззаботно, но он помнит главное, что сверлит его мозг давно,  он  никогда
не забывает об этом; не забыть бы об этом и сегодня.
   Он отсчитывает десять жетонов и бережно, один  за  другим,  опускает  в
прорезь двери; дверь  открывается.  В  полутемной  клетушке  -  девушка  в
короткой юбочке и куртке цвета хаки;  у  нее  длинные  льющиеся  на  плечи
волосы; какая радость - эти волосы,  нежные,  щекочущие,  шелковистые,  их
можно перебирать без конца и вспоминать что-то, чего никогда не было;  она
совсем молоденькая, моложе Айза, но глаза безразличные.
   - Меня зовут Айз, - говорит он неуверенно. - А тебя?
   - Шпринг.
   - Шпринг, - повторяет он, касаясь ее волос. - Шпринг, весна...
   - Скажи, Шпринг, ты не знаешь...  никто  не  знает  у  вас,  в  женском
корпусе, кто мы? Откуда мы?
   Он всегда спрашивает об этом здесь; он задает эти же вопросы парням  из
других казарм; иные смеются над ним,  иные  задумываются,  и  лишь  совсем
немногие высказывают свои предположения; но при следующей встрече и те,  и
другие, и третьи смотрят осмысленнее, во взгляде  пробивается  интерес,  и
они уже сами спрашивают: "А правда, кто  мы?  Как  ты  думаешь,  кто  мы?"
Ответов множество, и все разные; у Айза скопилась уже приличная  коллекция
крошечных фактов и самых невероятных догадок, он  лелеет  их,  перебирает,
классифицирует, хранит как зеницу ока, но настоящего ответа пока нет.
   Не будет его и сегодня.  Девушку  не  интересуют  высокие  материи,  ее
зеленые глаза наивны и лукавы, а рот смеется - полный белых зубов рот.
   - Разве ты потратил свои десять жетонов,  чтобы  вести  со  мной  умные
разговоры?
   Не знает! И эта не знает! А говорили, у них, в женских казармах,  жизнь
вольготнее. Но неужели никто не знает?
   Она обнимает его голову, прижимает к груди, нежные волосы щекочут лицо,
и ему представляется, что он маленький-маленький,  совсем  крошечный;  как
будто бы это называется - младенец; ему кажется - когда-то,  давным-давно,
это уже было с ним...
   - Шпринг...
   - Айз...
   Ее волосы - теплый душистый дождь; ее руки - порывы ветра; ее  глаза  -
зелень, омытая дождем после долгого зноя.
   - Шпринг, весна... Ты никогда не задумывалась, что там, за Стеной?
   - Там нет ничего.
   - Я знаю одного парня, он залезал починять антенну главного корпуса; он
говорит, за  Стеной  -  лужайка,  белые  домики  под  красными  крышами  и
синяя-синяя речка, а по ее берегам  растут  цветы:  оранжевые,  бирюзовые,
сиреневые, желтые, розовые, фиолетовые...
   Она недоверчиво улыбается.
   - Это сказка, Айз. Мир не может быть таким  ярким.  Мир  серый.  А  что
такое цветы?
   -  Цветы?  Ну,  это  -  это  самое  прекрасное,  что  есть  на   свете.
Когда-нибудь я принесу тебе столько цветов, сколько смогу поднять.
   - Спасибо. Уже сейчас спасибо. Ты добрый. А ты-то знаешь, кто мы?
   - Пока не  знаю.  Но  узнаю  обязательно.  Пусть  ради  этого  придется
опрокинуть Стену!
   - Опрокинуть Стену?! Возьми меня с собой - опрокидывать Стену!
   Ему пора  уходить;  она  удерживает  его  робкой,  неумелой  рукой;  ей
интересно, впервые в жизни интересно.
   - Ты странный, Айз. Никогда таких не встречала. Мне хорошо с  тобой.  А
ты придешь еще?
   - Я приду. Но мы не встретимся больше, Шпринг.  Здесь  никто  не  может
встретиться дважды. На ее лицо