м? Пластиковая
дорожка, например, вполне годилась для велогонок - объявись  у  них  вдруг
нормальные велосипеды. И все-таки главное неудобство Корабля состояло  как
раз в том, что был он слишком тесен, чтобы стать для горстки оторванных от
Земли людей не только домом, но и миром.
   Наверное, когда  человек  счастлив  и  спокоен,  на  него  не  очень-то
действует обстановка; но стоит  потерять  душевное  равновесие  -  и  тебе
мешает жить, раздражает и выводит из себя каждая мелочь. Как давили на нее
стены Корабля! Куда ни пойдешь, куда ни глянешь  -  всюду  натыкаешься  на
осточертевший овал, за  которым  кончается  белый  свет,  за  которым  нет
ничего! Одна только эта замкнутость пространства,  -  думала  в  иные  дни
Полина, - способна свести с ума.
   Если бы, бродя по этажам, она хоть раз  натолкнулась,  на  какую-нибудь
кладовочку, неизвестную раньше, на какой-нибудь укромный  уголок,  где  не
бывала уже тысячу раз, если бы откуда-то выпорхнула бабочка или  стрекоза!
Однако ничего такого не произошло ни разу, Их тесный мирок  был  ограничен
непробиваемыми бронированными стенами, через которые не  смела  проникнуть
даже мысль, даже фантазия.
   До пятнадцати лет Полина как-то не замечала этих стен,  но  когда  умер
отец и у нее появилась неодолимая потребность уединения, она  вдруг  остро
ощутила враждебность и противоестественность поставленного ей предела. Она
металась по Кораблю в поисках тайного угла, где  можно  посидеть  спокойно
хотя бы час, не опасаясь, что тебя начнут развлекать и веселить, но такого
угла не было; каюта не в счет, в каюте  она  жила,  а  ей  хотелось  найти
пристанище где-то "на воле". Не обнаружив ничего лучшего, она  облюбовала,
ту самую зеленую скамейку  в  саду,  на  которой,  бывало,  сиживал  отец.
Скрытая густыми зарослями акации, скамейка гарантировала по  крайней  мере
видимость покоя и уединения.
   Сколько дум  передумала  Полина,  прячась  на  этой  скамейке,  сколько
невысказанных жалоб проглотила, сколько слез пролила!
   Именно  здесь  впервые  пришла  ей  горькая  мысль   о   несовершенстве
маленького общества экспедиции. "Как же так, - рассуждала пятнадцатилетняя
девочка, - как же так, если они, Первые, сумели стать несчастными, когда у
каждого была жена или муж, друг, одним  словом,  -  то  что  же  будет  со
следующими поколениями, если какая-то девушка или какой-то юноша останется
без спутника жизни? Неужели нельзя придумать что-то, чтобы избежать  этого
унизительного, недостойного человека недоразумения?!"
   Тогда она еще не имела в виду себя, хотя предчувствовала, что ей первой
суждено испить сию чашу. Однако уже через два года эта мысль не давала  ей
покоя: она опоздала родиться, и теперь для нее не  осталось  никого  в  их
поколении, она лишняя, лишняя! Так пришло одиночество.
   Она тихонько рыдала на  своей  скамейке,  и  кусала  пальцы,  и  думала
беспощадно, не жалея ни себя, ни других: "Мало того, что нас  оторвали  от
Земли и заперли в этих стенах, которые страшнее всякой тюрьмы, потому  что
не оставляют малейшей надежды на избавление,  -  меня  еще  и  обрекли  на
вечное одиночество. Даже здесь, в нашем стерильном мирке!"
   Это отчаяние, эти слезы не были беспричинными, наоборот, причину  имели
вполне конкретную, но  какая  же  семнадцатилетняя  девочка  на  ее  месте
догадалась бы,  что  дело  тут  вовсе  не  в  замкнутости  Корабля,  не  в
одиночестве, а всего лишь в неразделенной любви! Она и не подозревала, что
те же муки  терзали,  терзают  и  всегда  будут  терзать  семнадцатилетних
девочек на Земле, бесконечно одиноких среди людей, потому что им нужен  не
кто-то, не любой, а именно тот, чье сердце  уже  отдано  некой  счастливой
избраннице.
   Тот единственный,  в  кого  она  была  влюблена,  звался  Свен,  а  его
избранница носила имя Марго. Полина любила Свена, любила Марго  и  никогда
не пожелала бы им ничего дурного.  Милая,  приветливая,  беззащитная,  вся
распахнутая настежь, вся светящаяся добротой, такая привлекательная, такая
женственная Марго!.. Если бы она только узнала о  муках  Полины,  она,  не
раздумывая, тут же отказалась бы от своего счастья. Но в чем была виновата
Марго? И почему Марго должна была пострадать? Нет, Полина не выдала тайны.
Ни Свен, ни Марго так и не узнали никогда о ее любви; о ней не знал никто,
кроме зеленой скамейки, а скамейка умела хранить секреты.
   Еще прежде, чем Свен и Марго поженились,  Полина  подобрала  подходящее
лекарство  и  почти   полностью   выздоровела.   Научившись   обнаруживать
недостатки  в  характере  Свена,  примечать  любой   его   промах,   любую
нетактичность,  любую  сказанную  им  глупость,  она   с   удовлетворением
складывала из этих деталей, как ребенок из кубиков, новый облик Свена -  и
Свен представал перед нею  ленивым,  бездеятельным,  непоследовательным  в
своих идеалах, невнимательным и нечутким  даже  к  Марго,  эгоистичным  до
черствости, циничным и грубым.  Кстати,  это  замечала  и  Марго,  значит,
Полина не относилась предвзято к своему прежнему кумиру, она  лишь  обрела
объективную точку зрения. Однако если Марго смотрела на  недостатки  Свена
сквозь пальцы и даже с улыбкой, то Полина  вскоре  научилась  сопоставлять
Свена с тем единственным идеалом мужчины, который она знала, - с отцом,  и
в этом беспощадном сравнении Свен еще больше проигрывал. Наконец, он  стал
ей почти безразличен, почти как все...
   Осознав себя взрослой, Полина пришла к выводу, что ничего страшного  не
случилось, был обычный возрастной перелом, осложнившийся тем, что как  раз
в это время она  осталась  без  отца,  единственного  настоящего  друга  и
советчика. До пятнадцати лет он формировал ее характер, с  семнадцати  она
сама взялась за себя, да так, что и отец позавидовал бы. Никаких драм в ее
жизни не произошло, считала Полина. Как и все на Корабле,  она  ненавидела
драмы и боялась их: слава богу, у них и без того достаточно забот,  и  без
того велика ответственность...
   Но  так  или  иначе,  если  отвлечься  от  слишком  личных,  а   потому
несущественных для истории переживаний, двадцать семь лет со дня  рождения
Полины протекли подобно спокойной полноводной реке.  Жизнь  шла  хорошо  и
размеренно, даже чересчур размеренно, и Полине казалось, что так и  должно
быть, что существование на Корабле и есть нормальная человеческая жизнь, а
рассказы о Земле - только сказка, заманчивая, но ненужная сказка, уводящая
в бесплодные мечтания, отвлекающая от повседневных дел.
   Все ее сверстники из Второго поколения переженились, обзавелись детьми,
лишь Полина оставалась одна. Ей по-прежнему  не  светило  впереди,  однако
теперь она относилась к этому спокойно и  не  унывала.  Устав  Корабля  не
только разрешал, но и обязывал ее стать матерью, и она знала, что рано или
поздно родит ребенка от Свена, но пока не спешила. Она  любила  маленького
Александра, а позднее Люсьен, Джона и Сержа как собственных детей,  и  они
отвечали ей взаимностью. О чем еще оставалось ей мечтать?


   На этот раз непредвиденное не было абсолютно непредвиденным. В  течение
нескольких месяцев та же болезнь, от  которой  умер  Джон,  скосила  сразу
четверых: Лидию, тетю Этель, Фреда и Марго. Теперь,  имея  дневник  Джона,
они уже знали кое-что, и они приняли все возможные  меры.  Сутки  напролет
Фред, Полина и Марго просиживали у лабораторных  столов.  Тысячи  анализов
питьевой воды, воздуха, пищи, уровня радиации не дали никаких результатов.
Гипотеза о том, что  в  замкнутой  экологической  схеме  Корабля,  в  этом
круговороте вещества что-то разладилось, не подтвердилась. Ни  воздух,  ни
вода не содержали никаких вредных примесей, во всяком случае,  не  больше,
чем на Земле.
   Может быть, отравляли не химические  вещества,  а  само  сознание,  что
вода, которую они пьют, - это отходы людей и животных, что  пища,  которую
они едят, заново воссоздается в Синтезаторе, что даже табак,  который  они
курят, пропитан уловленным из воздуха никотином прежних сигарет и  трубок?
Фред склонялся именно к  этой  гипотезе.  Попробовали  поить  за  болевшую
первой Лидию дважды очищенной водой и кормить только натуральной пищей, до
крайнего возможного предела  сократив  поголовье  кур  и  кроликов,  -  не
помогло. С полной нагрузкой работал Консультант,  предлагая  все  новые  и
новые остроумные опыты и эксперименты, требуя все новых и новых  анализов,
- и тоже напрасно...
   А Корабль летел к своей  звезде,  и,  значит,  надо  было  жить,  чтобы
выполнить задачу экспедиции. Свен стал командиром, Полина - его женой.
   Вот когда она пожалела, что так рьяно выискивала недостатки Свена,  что
от былого переполнявшего ее чувства остались одни крохи. За непримиримость
юности пришлось расплачиваться разочарованием.
   Полине казалось, Свен меньше всего подходит для роли командира. Правда,
само это слово уже потеряло первоначальный  смысл,  истинными  командирами
были, пожалуй, только Джон и Алекс, уже Фреда точнее следовало бы называть
старейшиной коллектива или даже главой семьи. Тем более Свен. Он так и  не
пришел в себя после свалившейся на них беды. Ему явно не хватало  энергии,
целеустремленности, умения мыслить масштабами экспедиции. Да и в характере
его преобладала созерцательность,  какая-то  болезненная  углубленность  в
суть незначительных вещей и явлений,  стремление  чего  бы  то  ни  стоило
докопаться до этой никому не  нужной  сути.  Философствования  Свена,  его
житейская неприспособленность раздражали Полину.  Она  старалась  помогать
ему во всем и по возможности не выказывать его слабости перед младшими, но
Александр и Люсьен уже многое понимали.
   И опять время сделало свое:  постепенно  утихла  боль  утраты,  и  быт,
заменяющий на Корабле жизнь, опять привел все в норму. Полина родила дочь,
назвав ее в честь бабушки Мартой. Материнство смягчило Полину, еще  больше
привязало к детям, к хозяйству, и она вскоре научилась прощать  Свену  то,
что можно прощать мужу, близкому человеку, но не  командиру.  А  вслед  за
этим пришла любовь, совсем непохожая на ту первую юношескую  влюбленность,
- спокойная, глубокая, зрелая. Правда, Полина  не  знала,  полюбил  ли  ее
Свен, и никогда не спрашивала об этом. Она привыкла думать,  что  полюбил,
хотя он и не забывал Марго, Впрочем, ревность к памяти соперницы давно уже
не тревожила Полину.
   Она была вполне счастлива; дети росли здоровыми,  добрыми,  работящими;
со  Свеном  ее  связывала  все  крепнущая   взаимная   привязанность;   и,
размечтавшись, она уже видела  у  своей  груди  вторую  дочь,  потому  что
Кораблю нужна была девочка; и с удовлетворением поглядывала на  старших  -
на  быстро  мужавшего  Александра  и  хорошенькую  Люсьен,   очаровательно
красневшую  под  его  настойчивым  взглядом,  совсем  как  Марго  краснела
когда-то под взглядом Свена. И  если  иногда  ее  смущало  слишком  раннее
повзросление детей или слишком перевешивающая чувства рассудочность, то на
другой  день  радовала  шаловливость  и  непосредственность.  Ей  не   раз
приходило в голову, что уж им-то, Третьему поколению, нисколько не  мешает
замкнутость пространства,  что  они,  даже  не  слышавшие  из  первых  уст
рассказов о Земле, воспринимают ограниченный мир Корабля, как  единственно
возможное, данное от природы.
   Как, наверное, тосковали по Земле те, Первые! Но уже для нее Земля была
полуреальностью, полусном. А Третье поколение - это поколение Корабля, они
родились здесь и воспитывались людьми,  родившимися  здесь.  Едва  ли  они
представляют себе Землю как мир, для них она всего лишь  планета,  подобно
тому как звезда, к которой они летят, всего лишь звезда.  Точка  на  карте
вселенной, не больше.
   Однажды Полина спросила Александра и Люсьен:
   - Вам хотелось бы на Землю?
   - Н-нет, - замотала головой Люсьен. - Я не знаю, какая она, Земля.  Там
очень много незнакомых людей, я просто растерялась бы.
   Александр, прежде чем ответить, подумал.
   - Здесь, на Корабле, наша родина, нам хорошо здесь. А на Землю... разве
что посмотреть одним глазом, какая она. А насовсем - нет!
   Полина и пожалела их, и позавидовала.
   Так они и жили эти последние годы. Не чувствовалось  никаких  признаков
надвигающейся катастрофы. Правда, иногда Овен барахлил, но это не в  счет,
они все барахлили время от времени, инстинктивно  возмущаясь  размеренным,
как тиканье часов, существованием. Все шло хорошо,  и  вдруг  -  как  гром
среди ясного неба.
   В чем же дело? Может, Свен возненавидев эти стены, превращающие Корабль
в тесную кроличью клетку? Или так и не сумел забыть Марго? Нет, нет,  нет,
все это не то, совсем не то!..
   Она не могла найти оправдания поступку Свена.  Найдись  оправдание,  ей
легче было бы понять его, простить, забыть, прийти в  себя  и  все  начать
сначала. Должна ведь существовать причина _ухода_, учит история, не мог же
человек _уйти_ просто так, из-за каприза, из-за минутной слабости. Если бы
он, как настоящий мужчина, _уходя_, подумал о ней, о ее терзаниях, о  том,
что она должна как-то объяснить его исчезновение детям, - уж он  догадался
бы оставить хоть записку, хоть какой-то намек, что ли. Но он _ушел_ молча.
Значит, или ему не хватило мужества, или он  даже  не  вспомнил  о  ней  в
последние минуты. И не только о ней. Он не вспомнил о грядущих поколениях,
о  Цели,  о  долге,  а  это  опять  противоречит   опыту   истории:   даже
легкомысленная Ева _ушла_, выполнив свой последний долг, родив Марго.
   Чем больше рассуждала Полина об _уходе_ Свена, тем  чаще  охватывал  ее
гнев: так поступить мог только человек,  предавший  Цель.  Само  право  на
уход, призванное охранять покой Корабля, Свен обратил во вред Кораблю.
   Что же ей делать теперь, как вести себя  с  детьми?  Дети,  дети...  Их
трудно воспитать, но  проще  простого  свести  на  нет  плоды  кропотливой
многолетней работы. Одна ошибка - и  разом  рухнут  все  моральные  устои,
необходимые для того, чтобы выжить самим и вырастить следующее  поколение.
Если она не найдет, что  противопоставить  духу  безразличия,  идущему  от
поступка Свена, экспедиция окажется в опасности.
   Но думай не думай, терзайся не терзайся, а придется записать в  анналах
Корабля:
   17 ОКТЯБРЯ 2160 г. - УХОД СВЕНА.



   ПО СЛЕДАМ СВЕНА

   И опять жизнь на Корабле потекла плавно и  размеренно.  Но  теперь  это
нисколько  не  зависело  от  Полины.  Она   механически   выполняла   свои
обязанности, с равной заинтересованностью  занималась  кухней  и  научными
исследованиями по Основной Программе, задавала корм кроликам и  разучивала
с детьми Шопена, наблюдала за досугом малышей и часами  бесцельно  следила
за перемигиванием индикаторов на пульте Консультанта - но мысли ее  витали
далеко от всего этого.
   А  большое   хозяйство   Корабля   требовало   внимания,   прилежности,
увлеченности. Еще больше времени  и  сил  отнимали  научные  наблюдения  и
опыты. Бесчисленные датчики,  шкалы,  анализаторы,  барометры,  фотометры,
термометры и дозиметры ежеминутно напоминали о себе, призывали  к  работе.
Не только  на  каждого  человека  -  на  каждого  кролика  и  карпа  велся
специальный журнал, куда регулярно заносились десятки очень  важных  цифр.
Даже птички, беззаботные  лесные  птахи  считались  объектами  уникального
медико-биологического эксперимента.
   В свое время Полина особенно любила копаться  в  огороде,  может  быть,
потому,  что  здесь  теснее   всего   переплетались   интересы   науки   с
хозяйственными  интересами  Корабля.  Как  будут  вести  себя  растения  в
условиях  длительного  космического  полета   при   повышенной   радиации,
искусственном освещении, искусственном климате? Отныне такой  проблемы  не
существовало:  растения-мутанты,  растения-гибриды,  выведенные   Полиной,
приносили  неслыханный  для  Земли  урожай.   Да   и   вообще   гигантская
лаборатория, именовавшаяся Кораблем, ежедневно  давала  ответы  на  тысячи
злободневнейших вопросов, жаль только, что так  не  скоро  получат  ученые
Земли эти бесценные материалы.
   В последнее время много забот взял на себя Александр.  Ему  приходилось
работать и за себя, и за Свена, да и  за  Полину  тоже.  Он  вел  журналы,
загружал хлореллой Синтезатор, чистил клетки кроликов и кур, менял воду  в
бассейне карпов, часами возился на грядках, вносил удобрения и пересаживал
рассаду - словом, тянул за троих, не ведая усталости. И повсюду, как тень,
следовала за ним Люсьен.
   Однажды Полина сидела на зеленой скамейке в тенистом уголке  сада,  как
всегда, погруженная в свои думы. По ту сторону бассейна Александр, азартно
орудуя ножницами, подстригал деревья. Наверное, он не  видел  ее,  он  был
слишком занят делом. Внезапно легкие шаги заставили  Полину  очнуться.  За
кустами мелькнул желтый комбинезон Люсьен, она оглянулась - и прильнула  к
Александру, обвив руками его шею. Нет, это был совсем не детский  поцелуй.
Полина,  зная  об  их  влюбленности,  пожалуй,  могла  бы  предположить  и
поцелуйчики, в конце концов, Александр уже почти  взрослый,  да  и  Люсьен
прекрасно развита для своих лет, но такого Полина не ожидала.
   Она осторожно покинула сад - они ничего не  услышали,  а  через  минуту
окликнула из коридора:
   - Люсьен! Люсьен, где ты?
   И когда Люсьен появилась из-за кустов, сказала строго, но спокойно:
   - Девочка, ты увлекаешься! - Она сделала  паузу,  и  опущенные  ресницы
Люсьен дрогнули. - Нельзя оставлять детей за уроками одних.
   Больше Полина ничего не рискнула ей сказать.  Сама  виновата,  что  они
почувствовали себя чересчур вольно. И вообще, может быть, лучше поговорить
с Александром, он парень разумный и достаточно выдержанный.
   Вечером к ней подошел Джон, положил на  стол  карточку  с  задачкой  по
математике. Вихрастый, бойкий,  всегда  жизнерадостный,  на  этот  раз  он
выглядел смущенным.
   -  Тетя  Полина,  я  решил  задачку  правильно,  только  совсем  другим
способом, я сам придумал другой способ, а Педагог...
   В глазах мальчишки стояли слезы:  машина-Педагог  пробила  отверстие  в
графе "двойка".  Полина  проверила  решение  Джона.  Оно  было  остроумнее
общепринятого, но  давало  другой  ответ.  Задачи  могут  иметь  несколько
ответов, это ясно, но ведь и Педагог знает свое дело.
   - А почему ты не решал обычным путем, Джон?
   - Зачем? Я и без того умею обычным. Я нашел новый.  Дядя  Свен  сказал:
настоящий математик, как и настоящий мыслитель,  всегда  ищет  неожиданное
решение. Если бы дядя Свен не болел...
   Они объяснили малышам, что Свен болен  и  навещать  его  нельзя.  Когда
пройдет какое-то время и образ  Свена  померкнет  в  их  памяти,  придется
сказать, что он умер и его уже давно схоронили. Не  очень-то  педагогично,
но другого выхода Полина не нашла.
   - В этом случае мы можем обойтись и без Свена. - Она ласково  потрепала
Джона  по  вихрам.  -  Пусть  ваш  спор  разрешит  Консультант,   личность
достаточно авторитетная и для тебя, и для Педагога.
   Джон ухмыльнулся. Его забавляло, когда машины -  Консультант,  Педагог,
Синтезатор  -  именовались  личностью,  товарищем   или   другом.   Полина
вспомнила, как ее отец, Алекс, всегда бывало, подходил к  Консультанту  со
словами: "Скажи-ка, дружище, как ты думаешь..."
   И, вставляя карточку в приемный блок Консультанта, она тоже спросила:
   - Скажи-ка, дружище, как ты думаешь, прав был Педагог,  когда  поставил
двойку нашему Джону?
   - Не прав,  -  немедленно  ответил  Консультант.  -  Задача  имеет  два
решения. Но Джон тоже не прав. Он  должен  был  представить  Педагогу  оба
решения.
   - Ну вот видишь, мы и разобрались сами, без Свена!
   Она еще не закончила фразу,  а  уже  связывала,  пыталась  связать  эти
математические упражнения с _уходом_ Свена. Математикой  с  детьми  обычно
занимался Свен, он  и  натолкнул  любознательного  Джона  на  путь  поиска
самостоятельных  решений.  Вообще  поиск  новых,  зачастую  парадоксальных
решений был слабостью Свена, он ко всему  старался  отыс