одеяла  и,  прошлепав  к  окну,
выглянул на улицу.
     Ничего особенного.  Маленький  старичок  выгуливал  средних  размеров
игуанодона.  Чуть  дальше  разместился  лоток  продавца  милосердия.  А  в
сторонке дрались два телеграфных столба. Очевидно, после  ночной  прогулки
никак не могли поделить место, на котором удобно отдохнуть и отоспаться.
     Только что это выглядывает  из-за  угла?  Что-то  очень  знакомое.  А
именно? Да провалиться мне на  месте,  если  это  не  бампер  полицейского
самохода!
     Аким задернул шторы поплотнее  и  пошел  на  кухню.  Ставя  на  плиту
чайник, он подумал, что от судьбы не уйдешь.
     Правда, есть время. Пока молодчики из службы  умиротворения  запросят
инструкций, пока обойдут все инстанции... В общем, канитель долгая.  Никак
не меньше, чем на полдня, и это надо использовать.
     Аким услышал, как в комнате завозилась смерть.
     Он деликатно постучал в дверь и, получив разрешение, вошел.
     - С добрым утром, - сказала смерть. - А если попробовать через крышу?
     - С добрым утром, -  ответил  ей  Аким.  -  Бесполезно.  Знаю  я  их,
мерзавцев. Аккуратные.
     - Ну что же, - развела руками смерть.
     - Угу, - согласился он и стал натягивать  штаны.  Смерть  тоже  стала
одеваться, и Аким подумал, что тело у нее не такое уж старое. Худая -  так
теперь это, кстати, модно. Английский стиль называется.
     Они покончили с утренним  туалетом  и  сели  пить  чай.  Пили  долго,
обстоятельно и с наслаждением. Тем более, что ничего, кроме чая,  у  Акима
не было.
     Потом  смерть  перевернула  пустую  чашку  и,  блаженно  улыбнувшись,
сказала:
     - Знаешь что? У тебя в шкафу на одной из полок лежит клубок шерсти  и
спицы, - она озорно прищурилась и даже  вроде  бы  подмигнула.  -  Честное
слово, я тысячу лет не вязала. А так хотелось бы.
     - Хорошо. Я сейчас, - Аким вынул из шкафа клубок и спицы. Отдавая  их
смерти, пояснил: - Это от жены осталось. Она пять лет назад...
     - Я помню, - сказала смерть и надела  на  нос  очки.  -  Такая  милая
женщина, с родинкой на щеке...
     - Угу, - кивнул головой  Аким  и,  прикусив  губу,  ушел  в  соседнюю
комнату.
     Книги занимали целую стену. Словно лаская, Аким  провел  пальцами  по
ровным золотистым корешкам и, вздохнув, подумал, что про каждую из книг он
мог рассказать целую историю.
     Потом быстро отобрал пять самых любимых томиков и,  секунду  подумав,
завернул их в прошлогоднюю газету.
     Уже в пальто он заглянул в гостиную. Смерть с увлечением вязала.
     Аким кашлянул.
     - Я ухожу, - сказал он почему-то шепотом: - Часа через  два  вернусь.
Хотелось бы, пока есть время... В общем, я не то  чтобы  об  этом  мечтал.
Наверное, совсем наоборот. Но раз уж так складываются события. В общем,  я
хотел бы умереть раньше... раньше, чем вы... ну, сами понимаете...
     Он неожиданно для себя засмущался, но смерть, как ни в чем не бывало,
продолжала вязать, размеренно отсчитывая петли.
     Аким пожал плечами и, сунув сверток с  книгами  под  мышку,  пошел  к
выходу.
     Смерть догнала его в прихожей.
     - Глупый, - сказала она. - Ну конечно. Какой может быть разговор?
     Она легонько прикоснулась губами к его щеке...
     Дверь парадного гулко хлопнула за спиной Акима.
     Проходя мимо  полицейского  самохода,  он  не  удержался  и  постучал
пальцем по толстому бронестеклу одной из дверок. Аким видел, как  водитель
дернулся, но тут же притворился, что ничего не заметил.
     - Дурак! - крикнул ему Аким и потряс в воздухе свертком с книгами.  -
Вот я тебя сейчас этой штукой!
     Но даже это не подействовало.
     - Ну и шут с тобой, - сказал он водителю самохода, который,  сохраняя
каменное выражение лица, смотрел куда-то  поверх  его  головы,  безнадежно
махнул рукой и пошел дальше, помахивая пакетом и чуть слышно напевая.
     - Вот и все... тра-ля-ля-ля... Сегодня после обеда... тра-ля-ля...  а
так, как мы не  сдадимся...  пам-пам-пам...  то  будет...  тра-ля-ля-ля...
страшно представить...  пам-пам-пам-пам-пам...  и  тут  главное  успеть...
парам-парам-парам... пока не поздно... ля-ля-ля...
     И вдруг остановился, неожиданно осознав, что действительно -  все.  И
сегодня после обеда его уже не будет.
     Наверное,  Аким  очень  сильно   побледнел.   Какой-то   головоногий,
проезжавший мимо в ванне на пяти  колесиках,  остановился  и  сочувственно
сказал ему:
     - Милый, что-то ты неважно выглядишь. Вернись немедленно домой, хвати
стакан аммиаку и сейчас же спать, желательно в вентиляционную трубу.
     - Да пошел ты... со своим аммиаком,  -  сказал  Аким,  чувствуя,  как
постепенно приходит в себя. Через минуту он совершенно справился с собой и
медленно пошел по направлению к базару.
     Он посмотрел на голубых слонов, продававшихся за грош... На факиров в
заляпанных печатями чалмах, которые молча  глотали  длинные,  трехгранные,
украшенные  драгоценными  камнями  оскорбления.  Прошелся  мимо  продавцов
призрачного счастья и мимоходом убедился, что счастье у них  действительно
призрачное, без  малейшего  обмана.  А  потом  поглядел  на  борьбу  идей,
абсолютно походивших друг на друга и поэтому сражавшихся  отчаянно,  шипя,
пуская слюну и яростно сверкая глазами.
     Потом Аким стал рассматривать тех, кто  ходил  по  базару.  Он  видел
почтенных, заслуженных  купцов  и  их  бесконечно  преданных  приказчиков.
Важных, вроде бы безразличных ко всему, стражей порядка. Видел, как  порой
в глазах у них появлялся алчный  блеск.  Это  означало,  что  им  нравится
какая-нибудь вещь. Они ее  сейчас  же  получали  за  символическую  медную
монету.
     Еще он видел зевак с  затянутыми  паутиной,  вечно  открытыми  ртами.
Жулики в белых халатах меняли медные деньги  на  серебряные,  уверяя,  что
серебро вредно влияет на организм. И тут же, прямо на  базаре,  ссорились,
дрались, торговали и валяли  дурака  простые  люди.  Дурак,  которого  они
валяли, был одет в телогрейку и кирзовые сапоги.
     Постепенно базарное сумасшествие  Акиму  надоело.  Он  собрался  было
уходить, но неожиданно наткнулся на стадо размножавшихся лозунгов. За ними
присматривал солидный купец в тяжелом лицом и раскосыми глазами.
     Лозунгов  было  много.  Яростно  взрывая  копытами  землю,  извиваясь
матерчатыми телами, они прыгали друг на друга и сливались. Рано или поздно
одна из пар лозунгов исчезала. На ее месте тут же  появлялись  новые  две,
которые мгновенно вырастали до размеров взрослых особей.
     Ради развлечения Аким прочитал несколько из них:
     "Труд - высшая форма развития души", "Тот,  кто  трудится  хорошо,  -
получит свое", "Вера в будущее - вот наш козырь", "Тот, кто шагает вперед,
- придет", "Тот, кто идет, - придет  куда  надо",  "Главное  не  дорога  -
главное  путь",  "Путь  души  непонятен  и   неизмерим",   "Непонятное   и
обязательное должно вести  вперед",  "Все,  что  не  ведет  вперед,  ведет
назад", "Тот, кто идет вперед, - никуда не придет".
     Аким усмехнулся и пошел дальше. Он ушел с базара и  долго  бродил  по
улицам, вдыхая восхитительный запах орхидей, которые  росли  буквально  на
каждом шагу. А нанюхавшись чуть не до одурения, зашел и оставил  у  одного
из своих старых друзей сверток с книгами.
     И снова гулял по городу, пытаясь ловить солнечных  зайчиков,  которые
увлечено грызли вышедшие в тираж цитаты, и даже встретил бродячий плетень.
Аким сейчас же попытался навести на него тень, но плетень ускользнул,  так
как был старый и опытный.
     А потом вышло время. Из любезности оно  еще  немного  постояло  возле
Акима, но потом сказало, что пора. Не может же оно тянуться вечно - и  так
на целых полквартала вытянулось. И Аким понял, что действительно - пора...
     Возле его дома уже собралась порядочная толпа зевак. Аким протолкался
к подъезду и вошел в дом. Толпа за его спиной привычно ахнула.
     Войдя в квартиру, он аккуратно повесил  пальто  на  вешалку  и  пошел
посмотреть на смерть.
     Она сидела в гостиной и задумчиво  протирала  промасленной  тряпочкой
косу, Аким тяжело вздохнул и сел рядом с ней.
     Когда в дверь заколотили приклады, смерть положила косу возле себя  и
повернулась к Акиму. Их глаза встретились.
     - Да? - сказала смерть...
     - Да, - ответил Аким.
     - Хорошо. Я помню твою просьбу.
     Она провела ладонью по  его  груди  и,  услышав,  как  последний  раз
дрогнуло сердце, потянулась за косой.
     Дверь упала минут через пять. Еще через несколько секунд  полицейские
были в комнате и ошарашено разглядывали смерть, которая стояла перед ними,
насмешливо улыбаясь и подняв косу.
     - Ну? Что же вы стали? - спросила она. - Уж не трусите ли?
     -  Огонь,  -  приказал  поручик,  у  которого  на   шее   поблескивал
посеребренный хомут.
     Но выстрелить никто  не  успел.  Смерть  взмахнула  косой  и  срезала
передних троих. А потом поручика. И еще одного,  того,  который  судорожно
дергал затвор винчестера. А потом того,  рыжего,  с  бородавкой  на  носу.
Этого оказалось достаточно. Они побежали.
     Они скатились по лестнице, как  горох,  и  мгновенно  рассыпались  по
улице.
     А смерть высунулась в окно и, засунув два пальца  в  рот,  насмешливо
засвистела.
     И тут ей  в  лоб  попала  пуля,  которую  выпустил  снайпер  с  крыши
соседнего дома.
     А потом началось!..
     Газеты  вышли   с   аршинными   каракулевыми   шапками,   и   в   них
провозглашалась Эра Бессмертия. На улицах было  настоящее  столпотворение.
Все смеялись, танцевали и кидали  в  воздух  валенки.  По  карнизам  домов
скакали абсолютно свежие лозунги, рассыпая фейерверки  красивых  слов.  На
всех углах раздавали леденцы на палочках. Скоморохи  прославляли  мудрость
Верховного Предводителя, и народ  им  вторил.  На  радостях  подожгли  три
оперных театра и восемь домов терпимости. А потом забегали в дома и дружно
плевали в потолки, да так, что их обрушилось несколько тысяч.
     С экранов телевизоров зачитывали  противоестественные  телеграммы  из
других стран. А еще сообщили, что по просьбе народа, дабы увековечить  это
знаменательное событие, трем городам и  семидесяти  улицам  присвоено  имя
Верховного Предводителя.
     По улицам ходили маленькие девочки в национальных костюмах и целовали
всех подряд. Ветераны картофелеуборочных  кампаний  на  радостях  объявили
было войну тараканам, но те вовремя ушли в подполье, и воевать стало не  с
кем. Поэтому просто обнимались, целовались,  ходили  по  улицам,  распевая
старинную патриотическую песню: "Эх, железною лопатой да врага по голове!"
     А сверху падали звезды и беззвучно гасли, не достигнув земли. Старухи
выкидывали из окон приготовленные для себя саваны и устраивали из  них  на
площадях костры. Половина владельцев похоронных обществ сбежала, прихватив
с собой в качестве сувениров чемоданчики, битком набитые деньгами.  Другая
половина попыталась покончить с собой, но  потерпела  неизбежный  крах.  А
народ веселился и развлекался, пел и танцевал. Все чувствовали  себя  так,
будто с плеч упал огромный тяжелый груз, и в будущем ожидается все  только
хорошее, и никакого повышения цен больше не будет.
     Никто не знал, что в это самое время в одной из секретных лабораторий
с лихорадочной  поспешностью  пытаются  создать  синтетическую  смерть.  В
первую очередь  для  того,  чтобы  отправить  в  страну  теней  Верховного
Предводителя,  бессменного  борца  за  демократию,   человека,   укравшего
Созвездие Павлина, который восьмой час бился  в  агонии  и  никак  не  мог
умереть.





                                   ОЗЕРО


     Над черными громадами домов висела бледная луна. Призрак вышел  из-за
угла, загородив дорогу.
     Прохор  становился  и  засунул  руки  в  карманы,  ожидая  дальнейших
событий.
     Очень мило! Эдакий некрупный призрак в плаще и помятой шляпе, с худым
лицом и щетинистым подбородком. Да к тому же  еще  и  нетрезвый...  Фи!  В
конце концов, это могло  продолжаться  долго,  а  терпение  у  Прохора  не
железное.
     - Ну, ты! - сказал он. - Чего ты?.. Иди, иди, у  тебя  свои  дела,  у
меня свои.
     Призрак что-то невнятное промычал и, ударив  себя  кулаком  в  грудь,
исчез в стене ближайшего дома. Прохор пожал плечами и,  тщательно  выбирая
дорогу, но несмотря на это ежеминутно попадая в лужи, пошлепал дальше.
     Где-то противно кричал птеродактиль. Ветер шевельнул волосы,  пронеся
с собой мгновенное облегчение, и тут  же  стих.  На  ближайшей  крыше  два
призрака обнимались и целовались, прекращая это милое занятие  только  для
того, чтобы вволю поикать.
     Он свернул в проходной двор, долго карабкался по кучам мусора, битого
стекла и два раза чуть не упал. Сперва поскользнувшись на какой-то  липкой
и вонючей дряни, а потом - когда под ним рассыпалась горка битой черепицы.
Серые тени перебегали дорогу. А в конце пути с крыши дома, возле  которого
он проходил, упал кирпич и с треском разлетелся на мелкие кусочки.
     Все же он дошел и долго возился с дверным замком, который ни  за  что
не хотел открываться.
     Наконец ключ повернулся,  дверь  со  скрипом  отворилась,  и  Прохор,
ругаясь самыми последними словами, вошел в дом.
     Он прошел длинным, неосвещенным коридором мимо комнаты Профессора, из
которой доносилось пощелкивание и пахло серой, мимо комнаты  Торгаша,  где
было  тихо.  Неожиданно  обернувшись,  увидел,  как  из   логова   Торгаша
выскользнуло что-то  серое,  расплывчатое  и,  быстро-быстро  пробежав  по
коридору, вдруг пропало.
     Усмехнувшись, Прохор вошел в свою комнату  и,  мягко  прикрыв  дверь,
остановился, нащупывая в кармане спички.
     Он зажег стоявшую на столе свечу, отпил из  помятого  бидончика  пару
глотков воды и, стряхнув с усов  капли,  стал  растапливать  печку.  Когда
"буржуйка" весело загудела, он сел к ней спиной и некоторое  время  глядел
на Кроху, который спал, приоткрыв рот и тихонько посапывая. На правой щеке
у него отделился кусок кожи и виднелось черное мясо. Прохор перевел взгляд
на Пэт. Она лежала свернувшись клубком, подложив под  щеку  узкую  ладонь.
Дальше, возле самой стены, раскинув полные руки, спал Март. Круглый  живот
его то вздымался, то опадал.
     Вздохнув, Прохор подошел к окну и  долго  смотрел  на  ночной  город.
Где-то далеко, кварталов за пять, полыхало зарево - то  ли  пожар,  то  ли
призраки веселились.
     Прохору стало тоскливо. Он подумал о том, что  когда-нибудь  все  это
кончится, надо только терпеть, стиснуть зубы и надеяться на лучшее, потому
что хуже уже некуда. А еще  он  немного  удивился  своему  такому  долгому
терпению, и, наверное, в этом удивлении была также  гордость,  потому  что
мало кто столько вытерпит, а он вот смог. Главное, быть спокойным и  знать
- так и должно быть, слепо верить, что все это рано или поздно кончится.
     Он  повесил  пальто  на  гвоздик,  разгрузил   карманы   и,   оглядев
внушительную кучку картошки, подумал,  что  пальто  у  него  действительно
замечательное, а особенно  карманы,  в  которые  можно  спрятать  все  что
угодно...
     Подождав, пока не появятся угли, он положил на них картошку и прикрыл
ее золой. А сам сел возле "буржуйки"  и  грелся,  покуривая  заплесневелую
сигарету. Он с наслаждением вдыхал сладковатый дым, размышлял о  том,  что
надо бы достать Марту хорошее пальто и лучше бы с такими же замечательными
карманами, как у него.  А  Кроху  придется  отдать  призракам,  никуда  не
денешься. Он еще много о чем думал. Например, о том, что в  соседнем  доме
раньше жила лопоухая девочка, которая однажды остановила  его,  тогда  еще
несмышленого  балбеса,  на  улице  и  сказала,  что  любит.  Безо   всяких
вступлений подошла, сказала: "Я тебя люблю" и стала с любопытством  ждать,
что он ответит. А он от неожиданности растерялся, выдавил из  себя:  "Даже
так?" - и бросился от нее бежать, как от морского чудовища.
     Интересно, где она теперь? Кто знает? Может, сидит  точно  так  же  у
печки и вспоминает о том, как однажды  призналась  в  любви  одному  юному
придурку и как он позорно при этом струсил? Тут он подумал, что быть этого
не может. Скорее всего, она превратилась в серую тень и шастает по ночному
городу, а может, подалась к призракам. Скорее всего...
     А потом проверил картошку, которая уже испеклась, и,  вытащив  ее  из
печки, разложил на четыре порции. Замер, прикидывая, кого  будить  первым.
Но тут Март дрыгнул во сне ногой,  а  так  как  лежал  у  стены,  то  нога
провалилась в нее по колено, очевидно, высунувшись на улицу. И пока Прохор
с изумлением на все это глядел, Март вытащил ногу и поджал под себя.
     Прохор зачем-то потрогал  стену  возле  постели  Марта  и  уже  хотел
пощупать его самого,  но  передумал  и  вернулся  к  печке.  Как-то  сразу
заледенев, переделил картофель на троих и стал будить Пэт  с  Крохой.  Это
было тяжким  делом,  потому  что  просыпаться  они  не  хотели,  а  только
сворачивались в клубки, как ежики, и старались прикрыться одеялами.
     Тогда он плеснул на них водой, и минут через пять  Пэт  уже  уплетала
ароматную, горячую печеную картошку. А Кроха ел прямо с корочкой, на зубах
хрустели угольки и  вокруг  губ  появился  черный  налет.  Прикончив  свою
порцию, он выцыганил у Пэт  еще  одну  картофелину  и,  тотчас  же  с  ней
расправившись, мгновенно заснул.
     Прохор ел неторопливо, смотрел  на  Пэт,  любуясь  хрупкой  тепличной
красотой, которая всегда будила в нем жалость и желание защитить.
     - А Март? - спросила она.
     - Он уже наелся, - сказал  Прохор  и  поспешно  поинтересовался,  как
дела. Пэт стала рассказывать, как они сидели, ждали  его,  и  только  Март
один раз выходил за водой, был очень долго,  но  вернулся  пустой,  хорошо
хоть вернулся. А еще кто-то стучал в окно, но  они  не  открыли,  а  Кроха
плутует  в  домино,  а  Март  в  последнее  время  какой-то  молчаливый  и
раздражительный. И вода кончается.
     Она все рассказывала и рассказывала, а Прохор смотрел на  нее,  забыв
обо всем, очарованный лицом этой девочки, потому  что  оно  было  прежним,
таким, как недавно и так невозможно давно.
     Она опустила голову на старый ватник, который заменял ей  подушку,  и
еще что-то говорила, но голос становился все тише. Прохор доел картошку, и
пристроился рядом. Они немножко пошептались, а потом уснули.
     Проснулись утром - от грохота. За окнами двигались батальоны шкафов и
этажерок, роты трельяжей и диванов, бригады столов и  легионы  стульев,  а
также козетки, кушетки, тумбочки  и  еще  множество  другой  деревянной  и
пластиковой мебели. Все это двигалось вдоль по улице, сталкиваясь,  сдирая
друг у друга полировку и устилая асфальт осколками зеркал.
     Из  подъездов  выбегали  люди,  ошалело  рассматривая  это   странное
шествие. Но кое-кто уже сообразил что к чему:  двое  самых  предприимчивых
ринулись в мебельную колонну, отбили  понравившийся  шкаф  и,  как  он  ни
отмахивался дверцами, как ни упирался, утащили во двор  своего  дома,  где
намертво привязали к дереву. Тут все  очнулись.  Появились  веревки,  лица
людей стали азартными, а руки приготовились хватать.
     Получилась настоящая охота. Люди  вытаскивали  из  колонны  стулья  и
табуретки, тумбочки и деревянные кровати, с шутками-прибаутками вязали  их
и тотчас же затаскивали в квартиры. Кто-то уже рубил стульям ножки,  чтобы
не сбежали, еще кто-то разбивал шкаф, а с верхних этажей кричали:
     - Выбирай посуше. Чтобы хорошо горело!
     Но колонна шла вперед и была слишком огромна, чтобы обращать внимание
на такие мелочи. Не так уж много  оставалось  людей,  чтобы  причинить  ей
заметный ущерб.
     Не обошлось и без призраков. Они устроились на крыше одного из зданий
и с хохотом смотрели бесплатное  представление,  встречая  каждую  удачную
поимку одобрительным гулом. А когда какому-нибудь дивану все же  удавалось
ускользнуть, пронзительно свистели в два пальца, как бывалые голубятники.
     На другой крыше сидел  птеродактиль