метчика и  лицо  его  второго  номера,  который  лихорадочно  снаряжал
пулеметные ленты патронами с серебряными пулями.
     Не долетев  до  второй  машины  пяти  метров,  чудовище  сломалось  и
развалилось на сотни летучих  мышей,  которые  с  жалобным  писком  взмыли
вверх, на секунду закрыв солнце.
     Отбросив в сторону пустой магазин, Ипат попытался вытащить полный, но
тут кто-то дернул его сзади за ногу. Рывок был  настолько  силен,  что  он
выронил автомат, едва успев ухватиться за колесо машины.
     Так, следующий рывок оторвет его от этой опоры и утащит в  песок,  из
которого уже не вернешься. Он  оттолкнулся  от  колеса  и,  выхватив  нож,
обернулся. И увидел двухголовое чудовище, мертвой хваткой вцепившееся  ему
в ногу. А потом из-за машины выпрыгнул Трассер и вогнал длиннющую  очередь
в эту зверюгу, которая дрогнула и, мгновенно  рассыпавшись,  растеклась  в
стороны ручьями черной крови.
     Перезарядив автомат,  Ипат  срезал  гигантского  аспида,  пытавшегося
напасть на Трассера сзади. В этот момент справа  из  песка  показался  бок
василиска.
     Как только эта тварь повернет к людям морду...
     - Внимание! - крикнул Ипат и  швырнул  в  василиска  гранату.  Они  с
Трассером упали на мокрую от чьей-то крови дорогу. Раздался взрыв.
     Когда они вскочили, василиск был уже мертв и погружался в песок.
     - Эх... твою мать! - крикнул Трассер, расстреливая  какого-то  зомби,
который тянул к нему свои полусгнившие руки. Но тут грузовик,  к  которому
они прижимались спинами, покачнулся. Оглянувшись, они увидели тролля.
     На секунду Ипату показалось, что мир остановился. Он ясно увидел  его
гигантское лицо,  ногу,  которая  медленно,  как  при  подводных  съемках,
приближалась к машине.
     В этот момент на груди тролля взорвался птурс. Взрывом  ему  оторвало
голову, и она, дико вращая глазами и что-то яростно вопя, упала  далеко  в
пустыне и исчезла в песке. А безголовое тело рухнуло на машину. Ипат  едва
успел оттолкнуть Трассера в сторону и отпрыгнуть сам, как на то место, где
они только что стояли, обрушился огромный кулак.  А  из  песка  уже  лезла
очередная тварь, выпучив слепые бельмы и изрыгая огонь...
     Кое-где пустыня еще клокотала и шевелилась,  но  на  поверхности  уже
никто не показывался и было ясно, что нападение отбито.
     Что ж, остается только забрать с собой  тела  погибших,  столкнуть  с
дороги сгоревшие машины и двигаться дальше.
     Ипат сидел привалившись к колесу, и вяло смолил сигаретку,  чувствуя,
что какое-то странное отупение навалилось на  него,  начисто  прогнав  все
мысли. Хотелось сидеть вот так, покуривая, до бесконечности и  поглядывать
на  горизонт,  ясный  и  безоблачный,  как  будто  ничего  особенного   не
произошло... так, взрослые дяди поиграли в войну.
     Трассер пристроился у соседнего колеса и тоже закурил. Потом блаженно
потянулся и спросил:
     - Ну что, воин, как самочувствие?
     - Да пошел ты... - сказал Ипат.
     - Ну вот, сразу и посылает...
     Он выпустил дым в небо и, повернувшись к Ипату, доверительно спросил:
     - А знаешь анекдот про то, как одна женщина купила шкаф?
     - Нет, - вяло сказал Ипат и выкинул окурок.
     - Ну так слушай... Одна женщина купила шкаф, а так как гражданка  она
была самостоятельная, стала его  тут  же  собирать.  Ну  собрала,  все  по
инструкции. Тут по улице  прошел  трамвай,  звякнул.  Шкаф  и  развалился.
Женщина его  опять  собирает.  Следующий  трамвай  звякнул  -  шкаф  опять
развалился. Она зовет соседа, чтобы помог. Тот собрал,  подождал.  Трамвай
опять звякнул. Шкаф  развалился.  Тогда  сосед  и  говорит,  что  надо  бы
посмотреть изнутри. Ну собрал, залез внутрь и ждет. А трамвая  все  нет  и
нет. Приходит с работы муж. Смотрит: жена  какая-то  разгоряченная,  возле
шкафа чьи-то ботинки. Открывает дверцу, а внутри сосед. Он его спрашивает:
"Ты что тут делаешь?" А  тот  отвечает:  "Честное  слово,  не  поверишь  -
трамвай жду"...
     И Ипат неожиданно захохотал. А  Трассер  тоже...  Они  хохотали,  как
безумные, забыв  про  все  и  вся,  не  замечая  неба,  которое  мгновенно
окрасилось в зеленый цвет, колдовской дымки у самого горизонта и того, что
передние машины уже заводят моторы.
     А еще они не видели того, что сквозь щель в досках кузова просочилась
струйка крови и тяжелые красные пятна падают им прямо на плечи...
     А потом  Ипат  оказался  на  обыкновенной  скамейке,  в  обыкновенном
садике. И на нем  была  гражданская  одежда,  а  Лемурия  осталась  где-то
невообразимо далеко... далеко... Вот только  почему  сосет  под  ложечкой,
словно  поблизости  притаился  василиск  и  надо  смотреть  в  оба,  чтобы
выстрелить прежде, чем он повернется к тебе мордой?
     На город между тем упали сумерки. Черным  лохматым  свертком  рухнули
они с темнеющего неба и когда ударились об асфальт, земля  вздрогнула.  От
удара сумерки ничуть  не  пострадали  и  стали  медленно  расползаться  по
улицам, переулкам, постепенно захватывая весь город, а также лес,  который
был за ним. И поля, которые были за лесом. И  реку,  которая  текла  между
полями.
     В  темноте  на  соседней  скамейке   засветились   огоньки   сигарет.
Забренчала гитара. Кто-то засмеялся высоким голосом.
     В соседних кустах возились и целовались. Потом кто-то  сказал  басом:
"Ой, наступила", и что-то там зашуршало.
     Ипат смолил очередную сигарету,  ощущая  горечь  во  рту,  и  не  мог
ответить на простой вопрос - что он делал в этой богом  забытой  стране  и
зачем отдал ей то, что обычно называют верой в будущее, светлыми  идеалами
и прочее... прочее...
     Еще он думал о человеке, приказ которого стал началом этой  Лемурской
авантюры. Вот если бы его можно было судить! Но какое же  тогда  придумать
наказание? К стенке? Да нет, вроде бы маловато. Тогда  как  же?  А  может,
потратить месяц на изучение китайских учебников для палачей? Как известно,
они в этом деле были большие мастера. Можно сказать, непревзойденные.
     Нет,  положительно,  пора  было  уходить.  Оставаться  дальше  просто
неприлично.  Те,  в  кустах,  наверное,  бога  молят,  чтобы  он  поскорее
освободил скамейку.
     И Ипат ушел. Побродив по набережной, он, перегнувшись через  парапет,
стал смотреть вниз.
     А потом возле  него  остановилась  легковая  машина  и  его  осветили
фонариком.
     - Документы, - потребовал начальственный голос.
     Ипат вздохнул и полез в нагрудный карман.
     Из машины вылез милицайт и, забрав у него паспорт  и  военный  билет,
некоторое время их рассматривал. Потом крякнул и,  убрав  фонарик,  вернул
документы Ипату.
     Теперь можно было разглядеть его погоны.  Ишь  ты,  старший  милицайт
города! Недурно.
     - Вот что, - сказал  старший  милицайт.  -  Садитесь  в  машину.  Это
хорошо, что вы из Лемурии. Вы-то нам и нужны.
     - А в чем, собственно, дело? - поинтересовался Ипат.
     - Садитесь, садитесь, - милицайт открыл дверцу. - По дороге расскажу.
Времени почти нет.
     В машине сидели четверо. На переднем сиденье: шофер  и  милицайт.  На
заднем двое в штатском. Один из них потеснился, и  Ипат,  усевшись  рядом,
захлопнул дверцу. Машина тронулась.
     - В общем так, - милицайт повернулся  к  Ипату.  -  Нужна  помощь.  В
городе оборотень. Каким  образом  он  пробрался  через  Лемурский  кордон,
установить не удалось. Но он здесь. Есть уже жертвы. Возможно, он не один.
Хотя, вряд ли. Оборотни обычно ходят поодиночке. Так что его надо взять. И
как можно быстрее. Это я  говорю  вам,  человеку,  служившему  в  Лемурии.
Понятно! Это не просьба, это приказ. Город надо спасать.
     - Так, - сказал Ипат. - Ну что же...
     - Понятно... - перебил его милицайт. - Держи...
     Пошарив у себя под сиденьем, он вытащил и протянул Ипату  автомат.  А
также битком набитый подсумок. Ипат вынул один из магазинов и, увидев, как
блеснули серебряные пули, невесело усмехнулся.
     - Так, я готов, - сказал он. Голос его был, пожалуй, излишне спокоен,
но это не имело никакого значения. Он снова ощутил, как  вернулся  нервный
азарт боя, странная жажда охоты, которую он чувствовал там, в Лемурии.
     Офицер, со странной полуулыбкой разглядывал его. Проплывали за  окном
машины дома. Освещенные проемы. Фонари. Люди. Повороты. Пылающие рекламные
щиты: "Покупайте жареных уток. Наша газета выпекает лучшие жареные  утки".
Постовой на перекрестке, в каске и с автоматом на изготовку.
     - Вы только не думайте, что он обязательно вам попадется,  -  говорил
милицайт. - Город большой... Шансов мало... Но если попадется -  стреляйте
без разговоров.
     Машина остановилась, и они стали выгружаться.
     Город словно бы вымер. Ишь ты! А ведь это за полчаса, что они  ехали.
Значит, получается, осадное положение? Ну что же. Мера разумная. Очевидно,
там, наверху, кто-то уже сталкивался с оборотнями и знает, что такой зверь
может наделать в ночном городе.
     Ипат стал рассматривать тех,  с  кем  ему  предстояло  патрулировать.
Так... один, несомненно, рабочий. Староват, но сила еще есть. Пожалуй,  на
него можно положиться.  Второй  -  жидковат.  Шляпа,  пижонские  усики.  И
автомат держит, как дубину. Ну и черт с ним. В принципе, оборотня он может
завалить и один. Вот только надо бы за ребятами присмотреть.  Пусть  будут
рядом. Для них же лучше.
     Они построились в одну  шеренгу,  и  милицайт  пожал  им  всем  руки.
Проверил, все ли у них в порядке с оружием, и сказал, что утром  по  домам
их развезет специальная машина. А сейчас они должны патрулировать такой-то
и  такой-то  квартал.  И  службу  нести  бодро,  бдительно...  Прежде  чем
стрелять, убедиться, что действительно оборотень. Впрочем, с ними  товарищ
лемурец. Он человек опытный и в таких ситуациях бывал...
     Милицайт сел в машину и уехал.
     Они же взяли автоматы на изготовку  и  пошли  по  маршруту.  С  улицы
Дерзаний, где все стены были оклеены пробитыми пулями плакатами: "Даешь!",
на улицу Великого Горного  Орла,  где  каждое  окно  было  плотно  закрыто
тяжелыми шторами. Следующей  была  улица  Обновления,  которая  постепенно
переходила в переулок  Разумных  Авантюр.  А  дальше  расстилалась  пышная
Застоечная. Правда, к концу она становилась беднее  и  беднее.  Потом  был
крутой поворот, и начиналась улица Второго  Обновления,  в  конце  которой
виднелось помпезное здание театра Разговорников. И тут кольцо  замкнулось.
Они снова  переходили  на  улицу  Дерзаний.  Некоторое  время  спустя  они
остановились на углу  Застоечной  и  Дерзаний  покурить.  Интеллигент  все
пытался  объяснить,  как  оборотень  умудрился  прорваться  через  кордон.
Рабочий кивал головой и поминутно говорил "угу". А потом  он  сказал,  что
лучше бы, конечно, эту лемурскую войну не начинать. Интеллигент возмутился
и возразил,  что  этого  требовала  международная  обстановка.  И  вообще,
высокая политика - необычайно сложная вещь...
     Ипат слушал их и вспоминал последний день в Лемурии.
     ...Машины катили к кордону. Ярко светило солнце.  Настроение  у  всех
было приподнятое.  Чемоданы  с  дембельским  барахлом  весело  прыгали  по
кузову. За машинами поднимались  столбы  пыли.  А  они,  дембеля,  болтали
какую-то чепуху и думали о том, что это - все. Через несколько  часов  они
пересекут кордон и тогда можно будет  снять  с  автомата  руку  и  уже  не
бояться  ничего.  А  потом  будет  гражданка  и  возвращение.   И   каждый
постарается забыть эту дорогу, эти годы, эти рейды,  вообще  -  все.  Если
сможет.
     Когда до границы осталось совсем немного, в небе  появилась  огромная
надпись: "До свидания!". Между словами  "до"  и  "свидания!  было  большое
расстояние, и все его занимала страшная  морда,  отчаянно  кривлявшаяся  и
поминутно высовывавшая длинный, тонкий, змеиный язык...
     Рабочий и интеллигент разом выкинули окурки, а  Ипат  не  спешил.  Он
докурил до самого  фильтра.  Звездочка  сигареты  канула  в  темноте.  Они
повернулись и пошли дальше, а когда свернули на улицу Дерзаний, Ипат вдруг
вспомнил, что именно здесь живет тот  самый  Семен  Бредихин  из  третьего
взвода. И к нему надо обязательно зайти. Ну хотя бы на пять минут.
     А может, вытащить его из дома? А что?  Они  бы  ходили  всю  ночь  по
улицам и молчали. И этого было бы достаточно.
     Что ж, надо действовать.
     Он оставил своих товарищей под ближайшим фонарем, а сам вернулся...
     Дом  был  одноэтажный,  деревянный.  Полусгнивший  забор.   Скрипучая
калитка. Двор посыпан белым песочком. Дверь в дом оказалась  почему-то  не
запертой.
     Он включил фонарик и шагнул внутрь.
     Итак: прихожая. Продранный диван, старые стулья. На стене -  гипсовая
пастушка, с нарисованной  улыбкой  на  глупом  лице.  А  это  что?  Кухня?
Расшатанный стол, два табурета,  довольно  новая  газовая  плита.  А  это?
Гостиная:  обитые  бархатом  диваны,  картинки  с  целующимися  голубками.
Телевизор под кружевной салфеточкой. На окнах герань и алоэ. Мило.
     Спальня. Железная кровать, старый матрац.  На  стенах  полуобнаженные
девушки из журналов. Шкаф. В нем несколько гражданских костюмов и  военная
форма. Из-под кровати выглядывает дембельский чемодан.
     Спальня была последней комнатой в доме, и здесь он задержался дольше,
внимательно разглядывая смятую постель и валявшееся на ней мужское  белье.
А потом посветил в сторону подоконника и вздрогнул. Что-то  было  на  нем,
что-то знакомое, какое-то пятно... Он подошел поближе и, поднеся фонарик к
самому окну, увидел, что это след. Волчий.  Огромный  отпечаток  когтистой
лапы.
     И все встало на свои места. Ипат вдруг понял значение "до  свидания",
когда он уезжал из Лемурии, смысл этого  следа  на  подоконнике  и  многое
другое. А еще он  понял,  что  нельзя  вести  войну  за  пределами  своего
государства так, чтобы она не пришла к тебе домой. Нет локальных  войн.  И
то, что происходило в Лемурии, безусловно, вторжение, которое идет  полным
ходом, и уже не первый год. Только  не  мы  вторглись  в  Лемурию,  а  она
ежедневно вторгается к нам, через тех,  кто  из  нее  вернулся.  И  нельзя
увильнуть от  ответственности.  Мы  посеяли  эту  войну.  Плоды  ее  будем
пожинать мы же. А кто  еще?  И  вот  один  из  этих  плодов.  Вот  он.  На
подоконнике.
     И словно под воздействием того, что он понял, живое существо, спавшее
у него в груди, вдруг проснулось и, развернувшись, рванулось наружу.
     Мир взорвался, расплескался разноцветными брызгами, а потом обвалился
на него, как гора из сотен тысяч кирпичей, и наступило беспамятство...
     Очнувшись, он понял, что лежит на полу, и попытался встать хотя бы на
четвереньки. Это ему удалось. Он подумал было о  фонарике,  но  обнаружил,
что глаза у него уже привыкли к темноте и фонарик не нужен.
     Теперь остается только встать. Потому что надо идти.  Там,  на  углу,
его ждут интеллигент и рабочий. И надо спешить. Потому что  след  на  окне
указывает на то, что оборотень близко и может в любой момент накинуться на
них. Вот только надо найти фонарик и автомат.
     Ипат снова попробовал встать и упал.  Что-то  происходило  с  ним.  А
может быть, и не только с ним, а со всем миром. Что-то очень странное.
     Он поглядел вниз и увидел, что вместо  ног  у  него  волчьи  лапы.  И
ничего  в  этом  удивительного  не  было.  Наоборот,  все  было  абсолютно
правильно.
     Еще секунду он не верил в случившееся, а потом, осознав до конца, что
это все же не сон, клацнул зубами и протяжно завыл...





                             ЗАЩИТНЫЙ МЕХАНИЗМ


     Зов пришел слишком рано. Некоторое время он сидел на камне у входа  в
пещеру Друхха, терпеливо ожидая, когда  тот  проснется.  Вообще-то,  Друхх
всегда вставал с восходом; но сегодня  восход  встал  раньше  и  радовался
этому целых пять минут.
     Проснувшись и услышав, что пришел зов, Друхх некоторое время  боролся
с сомнениями. Одно он победил хитрой подножкой, другое ударом в  солнечное
сплетение, третье хуком в челюсть, в лучших  традициях  портовых  драк.  И
тогда зов, облегченно вздохнув, ворвался в пещеру, наполнив  ее  по  самый
потолок гулкими барабанными ударами, вареными камнеедами, старыми байками,
каллиграфически  выписанными  словами  "Свобода",   пиликаньем   цыганской
скрипки и страхами пятилетних мальчиков.
     Друхх вдохнул побольше воздуха и, в последний  раз  кинув  взгляд  на
зеленую долину, где находилась его пещера, на восход  с  высунутым  в  его
сторону языком, стал медленно исчезать, успев на прощанье пожелать,  чтобы
пещера находилась одиноким путникам не реже двух раз в год, зеленая долина
не смела  играть  в  карты  на  протекавшую  через  нее  речку,  а  восход
осуществил свою заветную мечту и стал восвыходом.
     Заинтересованно поглядывая и строя глазки, прошло время. А Друхх  все
проваливался и проваливался в другое измерение, чувствуя себя тысячеротым,
тысячеглазым  и  тысяченосым  монстром,  который  умудряется   проделывать
одновременно тысячи дел: дышать, есть, спать, умирать  и  возрождаться.  И
все это с одной лишь мыслью о том, какую прекрасную  шутку  разыгрывает  с
людьми смерть, подсовывая им, в надежде, что кто-то  умрет  не  до  конца,
длинный туннель, ослепительный свет и прочие дешевые штуки.
     Бункер был большой  и  старый.  Харлам  лежал  на  деревянных  нарах,
рассеянно разглядывая неровные стены, на одной из которых была  прилеплена
картинка  с  пышной  блондинкой,  занимавшейся   какими-то   сомнительными
делишками. Снаружи грохотал гром.
     "Интересно, что будет на этот раз? - подумал Харлам. - Хорошо бы, как
вчера - ванильные пирожные, а  то  ведь  опять  посыплется  всякая  дрянь:
старые, вышедшие из употребления учебники географии, картофельная  шелуха,
ржавые костыли..."
     Он потушил окурок и закрыл глаза.
     Самым лучшим дождем был дождь, шедший на прошлой неделе. Тогда с неба
падали бутылки пльзенского пива. Вот это дождь! По всему городу шел  звон,
осколки бутылок впивались в стены, а по тротуарам текли  настоящие  пивные
реки. Потом, когда дождь кончился, все высыпали на улицы и  стали  черпать
из этих рек и ручьев  чем  попало:  ведрами,  чашами,  макитрами,  пустыми
цветочными горшками и пили, пили, пили... И ничего страшного не случилось.
Все остались очень довольны. Только сотни две татаро-монголов спьяну стали
штурмовать Пентагон, но  там  ребята  сидели  не  промах  и  так  им  дали
прикурить, что из степняков махом вылетел весь хмель и они, отказавшись от
своей затеи, ускакали.
     Харлам  встал,  пошуровав  в  печке,  подбросил  несколько   обломков
тяжелого викторианского кресла, да так и остался сидеть. Ему было  приятно
чувствовать исходящее от печки тепло и неторопливо думать о  том,  что  он
здесь уже две недели и за это время хроноклазм раздвинулся  километров  на
сто, а завтра снова отправляться в путь, до цели осталось совсем  немного,
дня два-три, не больше.
     Дождь за окном набирал силу. Слышно было, как он  колотит  по  стенам
бункера. Кстати, слишком уж сильно. Нет, ванильными пирожными здесь  и  не
пахло. На бутылки с пивом или кока-колой тоже  совсем  не  похоже.  Скорее
всего, падало что-то железное.
     Заинтересовавшись,  Харлам  подошел  к  стене  и,  открыв  амбразуру,
посмотрел наружу.
     Вот это да!
     С неба падали ножи. Кривые и прямые, засапожные, сделанные из  старых
напильников хулиганские финки, трехгранные, богато  украшенные  золотом  и
бриллиантами дамасские кинжалы, морские кортики с клеймом  волка,  широкие
грузинские кинжалы в украшенных серебром ножнах и еще, и  еще...  А  потом
дождь стал гуще и  с  неба  посыпались  короткие  римские  мечи,  скифские
акинаки, мексиканские мачете и малайские крисы, казачьи шашки  и  турецкие
сабли, гибкие ятаганы и самурайские мечи,  большие  двуручные,  с  прямыми
гардами и с гардами в виде чашечки с пропилом, чтобы захватывать и  ломать
мечи противников.
     Харлам вздохнул и, плотно закрыв амбразуру, ушел на нары. Он