Асканты было бы моим!
Я тоже хочу счастья, я тоже хочу быть красивым и стройным, я не  хочу  вот
этого! - Фай обеими ладонями ударил себя по кривым ножкам. -  Чем  я  хуже
других, чем? Почему  я  обречен  плеваться,  глядя  на  свое  отражение  в
зеркале? За что мне такое?
     Он  бросал  слова,  сверкая  глазами,  лицо  его  исказилось  и  было
страшным.  Разбуженная  его  воплями  Рения,  завернувшись   в   простыню,
подбежала к Грону и непонимающе глядела на беснующегося на полу уродца.
     - Все думают только о себе, - кричал карлик, - никому и в  голову  не
придет поделиться хотя бы глоточком... нет, скорее перегрызут тебе  горло,
но ни за что не поделятся даже самой малой крохой своего счастья... Только
себе, только себе! Да если бы я мог добраться до вина, я  отпил  бы  всего
лишь глоток - а остальное отдал бы другим несчастным вроде меня,  слышите?
Отдал бы! Но я не смог пройти  сквозь  эту  невидимую  стену,  я  не  смог
добраться до вина... О-о,  сколько  раз  я  был  там  -  и  все  напрасно,
напрасно!.. Можете убить меня, но я всех вас ненавижу, ненавижу!..
     Грон растерянно отступил от плачущего человека, потрясающего  яростно
сжатыми кулаками.
     - Так это твой платок я нашел возле белого шара?..
     - Ненавижу! Каждый думает только о себе... Ненавижу...  -  всхлипывал
Фай.
     Грон повернулся к Рении. На лице девушки были грусть  и  сострадание.
Вольный боец с силой потер лоб, присел на корточки и  участливо  посмотрел
на карлика.
     - Перестань, Фай. Согласись, добиваться счастья с помощью  отравы  не
очень-то хорошо. И потом, с чего ты взял, что вино Асканты у нас?
     - Потому что ты вернулся оттуда, - процедил Фай.
     - Но ведь и ты вернулся, и еще раньше меня.
     - Вино у тебя, я же сразу понял, как только ты явился  сюда.  Вино  у
тебя! - Карлик быстро подполз к Грону и уткнулся головой в его  колени.  -
Дай хоть глоточек, хоть каплю, мне больше не надо, дай хоть каплю, я  тоже
хочу быть красивым...
     Грон резко встал.
     - У меня нет вина, Фай.
     - Дай хоть глоточек, - продолжал умолять карлик. - Я уеду отсюда,  из
этого замка, из этих проклятых лесов! Мне здесь  все  надоело...  День  за
днем, ночь за ночью,  и  снова  день  за  днем...  Я  уеду,  я  тоже  хочу
счастья... Уеду, пусть даже придется оставить ее здесь, оставить одну... Я
не могу быть все время с ней, я тоже хочу счастья, я оставлю ее..
     - Кого ты оставишь здесь? - насторожился Грон.
     - Ее... - измученно прошептал Фай. - Асканту...
     - Что? - медленно переспросил вольный боец. - Что ты сказал?
     - Асканта здесь, а замке? - перебивая его, воскликнула Рения.
     - Да, она здесь, - вяло отозвался карлик. - Там, в подземелье...
     Некоторое время Грон не мог вымолвить ни слова. Рения тоже молчала, с
силой сжимая его руку. Фай скрючился на полу и, казалось, впал в  забытье.
Чуть потрескивая, горела свеча на полу.
     - И давно она... здесь? - наконец смог произнести Грон.
     Карлик провел по лицу рукавом халата, шумно вздохнул и пробурчал:
     - Не знаю. Еще до меня. - Он закачался всем телом. -  Сколько  раз  я
спускался туда, сколько раз умолял: сжалься, убери стену,  пусти  к  вину!
Обещал  сделать  только  один  глоток  и  вернуться   назад...   Нет,   не
сжалилась...
     - Ты разговаривал с ней? Она говорила с тобой? - спросил  потрясенный
Грон.
     - Увы! - вздохнул Фай. - Она лежит и спит, а может  быть,  она  давно
умерла - не знаю. Она ничего не отвечает... Никогда не отвечает...
     - Веди нас к ней! Я хочу увидеть ее!
     Карлик остро взглянул на вольного бойца.
     - Хорошо, я отведу вас к ней. Но сначала дайте хоть каплю ее вина.
     Грон быстро подошел к суме, резко перевернул, вытряхнул содержимое на
пол. Опять присел перед карликом, горячо сказал,  глядя  в  его  печальные
глаза:
     - Фай, могу  поклясться  самой  страшной  клятвой,  какой  только  ты
захочешь; я и Рения поклянемся вместе. Поверь, у нас нет вина  Асканты.  И
вообще нет никакого напитка счастья, а есть напиток забвения. Он  навевает
прекрасные сны, но не может  изменить  жизнь  человеческую;  напротив,  он
ведет к смерти. Такой напиток никому не нужен, Фай, и его у нас  нет.  Вот
здесь, в этой комнате, вся наша одежда, все, что мы  имеем,  -  ты  можешь
проверить сам.
     - Неправда, - прошептал карлик и поводил пальцем перед лицом Грона. -
Неправда, этого не может быть. Не может быть!..
     - Это правда, Фай, - с грустью сказал вольный боец.  -  Клянусь,  это
правда. Отцом своим клянусь.
     - Это правда, - подтвердила Рения.
     "Зачем Асканта прилетела сюда,  зачем  взяла  с  собой  это  вино?  -
подумал Грон, глядя на окаменевшее лицо Фая; даже щеки  карлика  перестали
трястись, а глаза превратились в узкие щели, утонув в складках кожи. - Кто
и где придумал этот напиток, рождающий ложь? Неужели  она  хотела  создать
мир грез, стать владычицей счастливых,  господствовать  в  стране  обмана,
даруя своим подданным ложное счастье?.. Кто она, Асканта?.."
     - Я действительно нашел  вино  Асканты,  -  сказал  Грон.  -  Я  знал
заклинание. Невидимая стена исчезла, белый шар  растворился,  и  я  забрал
сосуд с напитком...
     - Где, где он? - выкрикнул карлик, блеснув глазами.
     - Выслушай меня, Фай. Я забрал сосуд и попробовал напиток. Тот самый,
что называют вином Асканты. Поверь, я увидел всего лишь сон. Приятный сон,
в котором сбылось то, о чем я  думал.  Но  всего  лишь  сон,  который  мог
кончиться смертью, если бы  Рения  не  привела  меня  в  чувство.  Во  сне
вернулся Вальнур Рай, ожил Колдун, ожил мой конь, но на деле-то ничего  не
изменилось, Фай. - Он помолчал. - Покажи ее. Отведи нас к ней.
     Карлик долго оставался неподвижным, и в тишине было слышно только его
хриплое дыхание. Наконец  он  поднял  голову,  с  усмешкой  обвел  глазами
вольного бойца и девушку и сказал бесцветным голосом:
     - Мне все понятно. Каждый думает только о себе.  Никто  не  думает  о
других, никому нет дела до других. Никому ни до кого нет никакого дела...
     - О чем ты, Фай? - Грон отошел к дивану и начал натягивать сапоги.
     - Все о том же... Вы ведь выпили вино  Асканты.  -  Карлик  обвиняюще
поднял руку, и Рения, которая тоже направилась одеваться,  остановилась  и
огорченно посмотрела на него. -  Выпили  его  сами,  потому  что  вам  нет
никакого дела до других. И с Крутом вы расправились, чтобы не  делиться  с
ним. Впрочем, точно так же и он, если бы сумел, расправился с вами.
     - Ты ошибаешься, Фай, - возразил Грон, но карлик не слушал его.
     - Выпили  сами,  -  опустошенно  повторил  он  и  медленно  поднялся,
подобрав подсвечник с оплывшей свечой. - Отдай мне ключи. Я покажу вам ее,
вы увидите ту, что исполнила ваши желания. Ведь это ее вино  уберегло  вас
этой ночью от смерти, не так ли?
     Грон молча протянул карлику связку ключей. Возражать было бесполезно.
Карлик был несчастен, карлик потерял последнюю надежду и  никогда  уже  не
поверит, что надежда его была несбыточной.
     В полном молчании они  вновь  пустились  в  путь  по  длинным  темным
коридорам.  Повороты,  низкие  арки,  узкие  лестницы,  ведущие  вниз,   в
подземное чрево замка; покрытые копотью каменные стены, неожиданные  струи
прохладного воздуха, чуть слышно шипящего в черных дырах отдушин;  большие
крючья в сводчатом потолке...
     Фай, не  оборачиваясь,  вперевалку  шел  первым,  и  его  сгорбленная
фигурка казалась несчастной. Рения,  держась  за  локоть  вольного  бойца,
осторожно  ступала  босыми  ногами  по  потемневшим  от  времени   доскам,
поглядывая  на  гулкие  провалы  пустых  ниш.  Грон  отсчитывал  повороты,
запоминая путь в этом лабиринте, и мысленно стараясь представить, в  каком
месте замка  они  находятся.  Когда  карлик  остановился  у  перехваченной
железными полосами двери с засовом и большим висячим замком, вольный  боец
довольно уверенно предположил, что они  спустились  глубоко  под  землю  и
очутились под боковой башней, расположенной слева от ворот.
     - Подержи, - буркнул Фай, протягивая Грону свечу.
     Выбрав нужный ключ, он с громким  щелчком  открыл  замок,  с  усилием
отодвинул тяжелый засов. Толкнул отворившуюся со скрежетом дверь.
     - Вот она, исполнительница ваших желаний.
     Стены небольшого помещения, выложенные из белого камня, искрились  от
света. Высокий потолок, конусообразно сужаясь, словно втягивался в широкое
отверстие, которое, возможно, колодцем пронизывало  всю  башню  до  самого
верха. Каменный выступ за дверью образовывал неширокую  площадку,  отвесно
обрывающуюся в темную глубину. А неподалеку  от  края  площадки,  прямо  в
пустоте, ни на что не опираясь, и не подвешенный ни за какие  цепи,  парил
светящийся  ровным  неярким  светом  прозрачный  ящик,  подобный   большим
аквариумам, в которых приезжающие в Искалор торговцы держат живую рыбу.
     Но в этом ящике не было воды, и не было рыбы.  Там,  сложив  руки  на
груди, лежала женщина. Приблизившись к самому краю площадки,  Грон  впился
взглядом в звездную жительницу,  которая  покоилась  с  закрытыми  глазами
посреди помещения, словно  вырубленного  в  толще  горного  льда.  Строгое
спокойное лицо с тонкими бледными губами  и  округлым  подбородком;  узкие
дуги бровей, прямой нос. Лоб обрамлен слегка вьющимися  темными  волосами,
крупные локоны прильнули к впалым щекам.  Красивое  женское  лицо,  чем-то
похожее  на  лицо  мамы...  Только  отчужденное,  равнодушное   ко   всему
окружающему, словно  плывущее  сквозь  нездешний,  неведомый,  непрерывный
сон...  Странная  одежда,  какая-то  блестящая  серая  ткань,   облегающая
узкоплечую фигуру... Тело  до  пояса  закрыто  таким  же  блестящим  серым
покрывалом, и ни единой складки, ни единой морщинки на  нем,  будто  и  не
покрывало это, а  туго  натянутая  кожа...  И  странный  свет,  струящийся
ниоткуда свет, подчеркивающий полную неподвижность тела...
     -  Асканта...  -  прошептал  Грон,  вглядываясь,  до  рези  в  глазах
вглядываясь в застывшее строгое и красивое лицо.
     "Она словно спит... А вдруг она и вправду  спит,  сама  отведав  свой
напиток? Спит и видит бесконечные счастливые сны..."
     Фай внезапно рухнул на колени, протягивая  руки  к  светящемуся  ложу
Асканты.
     - Асканта, я каждый день приходил к тебе, - глухо заговорил он,  -  я
просил тебя, но ты не выполнила мою просьбу. А теперь твоего  вина  больше
нет, его выпили вот эти чужеземцы - и их желания исполнились... Почему  ты
не услышала меня, почему ты никогда не слышишь меня? Почему  ты  предпочла
этих чужеземцев мне, ведь я ежедневно взывал к тебе, я никогда надолго  не
покидал тебя?.. Вот так ты отвечаешь на  преданность  и  верность?  Прошу,
у-мо-ля-ю, смилуйся надо мной, дай  мне  хоть  глоток  твоего  вина,  хоть
одну-единственную каплю!..
     Вольному бойцу на мгновение  показалось,  что  ресницы  Асканты  чуть
дрогнули, и у него перехватило дыхание - но нет,  по-прежнему  неподвижным
было бледное лицо женщины со  звезд,  лицо,  словно  изваянное  изо  льда.
Карлик застыл у  края  площадки,  продолжая  простирать  руки  над  темным
провалом, ожидая чуда, - и вдруг вскочил и взвизгнул:
     - Ненавижу!
     Он бросился к открытой  двери,  и  прежде  чем  Грон  успел  что-либо
сообразить, с лязгом выдернул из скоб железный засов.
     - Ненавижу-у!.. Ты не хочешь выполнить мою просьбу!
     Вопль Фая взметнулся под потолок.  Промчавшись  с  засовом  наперевес
мимо Грона,  карлик  прыгнул  в  пустоту  и,  размахнувшись  в  полете,  с
невероятной силой  обрушил  удар  на  верхнюю  поверхность  ложа  Асканты.
Раздался громкий треск, свет померк, и  карлик,  скользнув  на  животе  по
наклонившейся  усыпальнице,  с  криком  сорвался  вниз.  Через   несколько
мгновений крик резко оборвался, и из глубины донесся звук глухого удара.
     Сияние,  идущее  от  ложа  Асканты,  померкло,  но  стены   помещения
продолжали гореть холодным неярким огнем. Грон подался вперед, вглядываясь
в покрытую сеткой трещин поверхность усыпальницы.
     - Духи рассвета!..
     Усыпальница была пуста. Тело  Асканты  исчезло,  словно  растворилось
вместе с покрывалом. Прозрачные стенки - и пустота...
     - Где она? - срывающимся голосом проговорила Рения.
     "Неужели она такой же обман, как и сны, которые навевает ее  вино?  -
потрясенно думал Грон. - Неужели ее не было там,  в  усыпальнице,  а  была
всего лишь видимость, наподобие призраков? Видимость, рассеявшаяся в пыль,
распавшаяся от удара  несчастного  Фая...  Бедный  Фай...  Неужели  все  -
обман?.. Зачем она когда-то сошла со звезд?.."
     - Пойдем. - Он взял за руку Рению, зачарованно глядящую на  померкшую
пустую усыпальницу. - Будем искать выход и собираться в путь. Фаю  мы  уже
ничем не поможем.
     - Хранители лесного костра, мне кажется, что  все  это  сон!  -  тихо
сказала девушка.
     "Сон... Чей-то долгий печальный сон..."
     ...Небо уже светлело, растворяя усталые звезды, когда Грон  и  Рения,
захватив с собой припасы  из  кладовой  карлика,  выехали  из  ворот.  Над
выжженной пустошью  стелился  легкий  туман,  в  предрассветном  полумраке
проступали далекие деревья и  кусты,  и  заброшенной  казалась  дорога,  с
которой ветер давно уже стер следы копыт. Дорога  услужливо  ложилась  под
ноги коней, дорога была извилистой и длинной, но не бесконечной - в  конце
пути возвышались знакомые Снежные Горы, а за ними начиналась пустыня, а за
пустыней - много других дорог, и все они вели в Искалор.
     "И все-таки вино Асканты есть, - думал Грон, глядя на Рению. - И  оно
действительно приносит счастье. Кто знает, может быть, не глотни я вина  -
и Рения никогда не вернулась бы ко мне, не оживила меня - и нам не суждено
было бы вернуться... И быть вместе..."
     Предстояло еще много трудных, печальных и  опасных  дел,  но  вольный
боец знал: он и Рения всегда будут вместе.
     Уже  въезжая  в  лес,  они  услышали  отдаленный  шум  за  спиной   и
обернулись. Под безмятежным небом рушились башни и стены  мрачного  замка.
Рушились и таяли в воздухе, не  успев  коснуться  земли.  Через  несколько
коротких мгновений ничего уже не напоминало о том, что на  равнине  только
что вздымалась угрюмая громада - и только стая черных птиц,  взбудораженно
крича, металась в вышине.
     Грон крепко прижал к себе побледневшую Рению и они проводили  глазами
унесшихся к горизонту птиц.
     - Кажется, все позади, милый, - прошептала она, пряча голову  у  него
на груди.
     - А мне кажется - все впереди, - ответил вольный боец, касаясь  рукой
ее дивных волос.
     Дорога текла сквозь лес, и редел, исчезал невесомый утренний туман.




                        ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЧАША МЕДЕИ


                                    1

     В просторном дворе росли дубы и тополя. Двухэтажный дом, с рябых стен
которого кусками  отвалилась  штукатурка,  был  окружен  кустами  цветущей
сирени; ее густой аромат растекался в воздухе. В  окнах  застыли  отблески
уходящего за сараи  солнца.  На  скамейке  возле  крыльца  сидела  пожилая
женщина и вязала. Взглянула поверх очков на тех, кто  вошел  в  ворота,  и
спицы замерли в ее руках. Щурила глаза, ждала, когда двое мужчин  подойдут
поближе.
     - Здравствуйте, тетя Люба. Сосед ваш дома?
     Женщина молчала,  поджав  губы.  Наконец  узнала,  отложила  вязание,
поправила очки.
     -  Здравствуйте,  здравствуйте.  Чтой-то  редко  вы   к   приятелю-то
наведываетесь. Поди уж с прошлой осени не были?
     - Дела, тетя Люба, дела. Мы ведь опять проездом. Дома он сейчас?
     Женщина оглянулась на окно, под которым рос смородиновый куст, пожала
плечами.
     - Редко я его вижу, чем-то он там занят все время, и  в  будни,  и  в
выходные. То стучит чем-то, будто ящики колотит, а то чтой-то вроде жжет -
паленым тянет. Дня четыре уже не видела, и сегодня вроде бы не выходил. Я,
правда, с утра на рынок, а потом по магазинам. Да вы  зайдите,  позвоните,
звонок-то у него работает вроде. В вообще затворником человек живет -  сам
никуда, и к нему никто.  Спросишь:  чем  живешь?  -  улыбается.  Не  надо,
говорит, Любовь Егоровна, для души заботиться, что  есть  и  пить;  лучше,
говорит, посмотрите на птиц небесных. Не сеют, мол, не жнут, а Бог их  все
одно  кормит.  Только  уж   больно   задумчивый   приятель   ваш,   больно
неразговорчивый. Жениться бы ему надо, я давно ему советую, так он  только
рукой машет...
     - Хорошо, тетя Люба. Пойдем мы, посмотрим на эту лилию полевую.
     В узком коридоре застоялся полумрак, слегка пахло чем-то горелым. Под
лестницей  у  стены  громоздились  картонные  ящики  с  каким-то   хламом,
поблескивал спицами велосипед  без  заднего  колеса.  Дверь  наискосок  от
лестницы была обита черным изодранным дерматином, из-под которого  торчали
свалявшиеся клочья серой ваты.
     - Дверь - зеркало души, - с усмешкой заметил один из них и  нажал  на
кнопку звонка.
     - Плевать он хотел на дверь, - отозвался другой. - Он же внутри  себя
живет.
     Сквозь дверь слышно было прерывистое глухое жужжание звонка.
     - Спит, что ли? - с сомнением сказал  звонивший  и  потянул  на  себя
дверную ручку.
     Дверь неожиданно легко и беззвучно отворилась, и запах горелого  стал
сильней. Двое вошли в  полутемную  тесную  прихожую.  Всю  стену  напротив
вешалки занимали деревянные полки. Они поднимались от пола почти до самого
потолка и были тесно заставлены книгами вперемежку  с  пухлыми  картонными
папками, из которых высовывались загнутые края исписанных мелким  почерком
листов и помятые ученические тетради.
     Распахнутая дверь справа вела на  кухню.  На  газовой  плите  одна  в
другой стояло несколько кастрюль, небольшой тазик и еще  какая-то  утварь,
просторный стол у окна тоже был завален множеством предметов.  Создавалось
впечатление, что все эти чашки, ступки, флаконы, термосы, мензурки, банки,
металлические реторты, разнообразные  пакеты  и  газетные  свертки  кто-то
грудой вывалил из необъятного мешка и  так  и  оставил,  даже  не  пытаясь
навести хоть какое-то подобие  порядка.  Здесь  тоже  было  много  книг  и
тетрадей,  стопками  сложенных  на  двух  перекошенных  табуретках   возле
раковины.
     - Последний день Помпеи, - пробормотал один из гостей и, пройдя вдоль
книжных полок, открыл дверь в комнату.
     И застыл на пороге. Второй заглянул через его плечо.
     В комнате теснились старомодный круглый стол, покрытый  свисающей  до
пола скатертью,  и  такой  же  допотопный  диван,  неуклюжий  исцарапанный
шифоньер с мутным расколотым зеркалом,  этажерка  с  книгами  и  несколько
венских стульев  с  закругленными  темно-коричневыми  спинками.  Торшер  с
тумбочкой стоял впритык к еще одному  столу  -  полированному,  с  красной
настольной лампой,  усеянному  книгами,  журналами  и  исписанными  мелким
почерком обрывками бумаг. Окно, выходящее в  палисадник,  было  закрыто  и
воздух в комнате был спертым и каким-то горьковатым.
     - Господи, что с ним? - встревоженно сказал гость, вошедший первым, и
начал пробираться к дивану, разгребая стулья.
     На диване лежал на спине  человек  средних  лет  в  сером  свитере  и
помятых брюках. Глаза его были закрыты, сухие губы плотно сжаты,  запавшие
щеки покрывала черная щетина. Руки, обращенные ладонями  вверх,  безвольно
лежали вдоль тела. В позе человека было что-то безнадежное...
     - Беги, вызывай скорую!
     Один из гостей выскочил  из  квартиры,  толчком  распахнул  дверь  на
крыльцо, возле которого продолжала сидеть женщина с вязанием.
     - Тетя Люба, откуда здесь можно позвонить?..



                                    2

     Белый "рафик" с красной полосой выехал со  двора,  увозя  в  больницу
хозяина захламленной квартиры; вместе с больным или пострадавшим  уехал  и
один из гостей. Тетя Люба, забыв про вязание, охала на скамейке, а  второй
гость  остался  в  комнате,  ожидая  приезда  милиции.  Открыл   форточку,
бес