ход
в иной мир, пусть даже полный неведомых опасностей.
     Зеркало не дрогнуло, зеркало равнодушно отражало небесную пустоту.
     ...Долгим казался путь назад, к черной гряде, за которой ждала Рения.
Враги  были  уничтожены,  но  горечь  переполняла  душу  вольного   бойца.
Тинтан... Ал... Вальнур... Можно ли быть  счастливым  после  этих  потерь,
даже добыв напиток счастья?
     Жара постепенно  спадала,  небо  вновь,  как  и  накануне,  окутывала
невесомая пелена. Деревья уныло  склоняли  пыльные  ветви,  лес  застыл  в
мрачном оцепенении, не суля никаких радостей одинокому всаднику. Невеселые
думы монотонным хороводом кружили в голове Грона.
     Он спустился с холма, проехал ущельем, где от камней струился  жаркий
воздух,  пропитанный  смрадом  смерти.  Уже  можно  было  не  остерегаться
внезапного  нападения  из-за  поворота  или  сверху,  со  скал,  но   Грон
по-прежнему не ослаблял внимания - осторожность, даже казавшаяся излишней,
не раз спасала ему жизнь.
     Проследовав вдоль гряды, вольный боец достиг скрытой скалами  выемки,
где  осталась  девушка.  Она  не  вышла  навстречу  -  вероятно,  заснула,
утомившись от  тревожного  ожидания  и  переживаний.  Ее  конь  стоял  под
солнцем, понурив голову.
     "Милая, разве так привязывают коней?" -  с  нежностью  подумал  Грон,
подъезжая ближе. Окинул взглядом выемку и понял, что никто  не  привязывал
скакуна, а, скорее всего, он сам зацепился поводьями за  каменный  выступ.
Выемка была пуста, и лежал под скалой его голубой плащ, а чуть в стороне -
одинокий женский сапожок.



                                    5

     И занималось еще одно утро, очередное утро рождалось из чрева ночи, и
ушла темнота, и вновь  проступила  дорога  -  длинная,  почти  бесконечная
дорога, ведущая от Снежных Гор через  холмы,  равнины  и  леса  неведомого
края. Утро было свежим и чистым, в лесу еще не проснулись птицы,  и  слабо
розовеющий край небес пока не предвещал грядущую дневную жару.
     Утро было тоскливым и мрачным. Грон не спал всю ночь. Лежал на спине,
невидяще глядя на звездные россыпи, готовый вскочить на  ноги  при  каждом
шорохе, и принимая каждый шорох  за  приближающиеся  легкие  шаги...  Хотя
отчетливо понимал, что девушка не вернется ночью.
     Он чуть не загнал коня в  суматошной  скачке  по  камням,  он  рыскал
наугад, то спеша вслед за уходящим к  горизонту  солнцем,  то  пускаясь  в
противоположную сторону; он изорвал  одежду,  взбираясь  на  скалы,  чтобы
беспомощным взглядом еще и еще  раз  окинуть  пустынное  пространство;  он
бродил по лесу на холме и кричал, и звал, распугав птиц, пока не охрип  от
крика...
     Уже в темноте он вернулся на поляну, где лежали тела Ала,  Тинтана  и
убитых врагов. В изнеможении упал на траву, из последних сил сопротивляясь
сдвигающимся стенам отчаяния. Еще оставалось место надежде -  он  неистово
хотел верить в том, что Рения жива. Жива! Просто железная птица унесла  ее
в свое гнездо - но он найдет это гнездо, это логово, и вызволит девушку, и
никакое железо не устоит перед ним.
     Тяжелой была бессонная  ночь,  тяжелой  и  мучительной,  но  утро  он
встретил, уже загнав в глубину все чувства и заперев их на прочный  замок.
Стиснуть зубы - и действовать!  Действовать  -  как  бы  ни  было  тяжело.
Действовать!  "Только  Смерть  может  закрыть  глаза   Надежде",   -   так
давным-давно сказал кто-то из первых семи мудрецов Искалора.
     Вольный боец  встал,  взял  меч  и  упражнялся  в  приемах  защиты  и
нападения до тех пор, пока не почувствовал, что мышцы разогрелись,  отошли
от ночного оцепенения, и готовы работать. Раздевшись до пояса, он растерся
обильной утренней росой, поднял с земли боевой топор  и,  выбрав  место  у
трех  деревьев  с  жесткими,  похожими  на  кинжалы,  длинными  пятнистыми
листьями, принялся за печальное дело.
     Копать могилу было непросто - топор мало подходил  для  этого,  -  но
Грон трудился с ожесточением и все  больше  углублял  узкую  прямоугольную
яму. Он не знал, по каким обычаям хоронят умерших в  стране  Колдуна  -  в
Искалоре жгли погребальные костры;  кровавые  кинжальщики  выносили  своих
мертвецов в пустыню; островитяне по ночам опускали трупы в  воду  в  Бухте
Ушедших, привязывая камни к ногам; горцы рассаживали покойников в глубоких
сухих пещерах, спиной к спине... Грон не знал, как поступают с мертвыми  в
стране Колдуна, но, сам не зная почему, решил, что  тело  погибшего  нужно
предать земле.
     Он вырыл могилу уже после восхода солнца. С головой закутал Колдуна в
черный плащ, осторожно опустил на последнее ложе. Засыпал землей,  положил
на невысокий холмик семь сорванных зеленых ветвей и ломоть хлеба, вылил на
хлеб несколько  капель  вина.  Подумав  немного,  призвал  духов  рассвета
охранять  могилу,  поскольку  решил,  что  подобная  просьба  не  повредит
Колдуну, даже если тот верил во что-то другое и поклонялся  другим  духам.
Духи рассвета не могли повредить никому...
     Потом оттащил подальше  от  дороги  трупы  метателей  и  забросал  их
ветвями. Если можешь, не оставляй неубранными даже трупы врагов...
     Утро уже полностью вступило  в  свои  права,  когда  Грон  подготовил
погребальный костер для Тинтана. Негоже бросать на поле боя верных друзей.
Исходив окрестный лес в поисках сушняка, он соорудил над  верным  скакуном
высокий шатер из очищенных от ветвей стволов и до самого верха  забил  его
ломким хворостом.
     Смесь белого и черного  порошков  вспыхнула  мгновенно  -  затрещало,
засипело пламя, поднялся к небесам извивающийся столб  густого  сероватого
дыма.  Задрожал,  заструился  горячий  воздух  вокруг  костра,   так   что
показалось - деревья скорбно трепещут листвой, провожая коня в дорогу  без
возврата. Уходил Тинтан, навсегда уходил в другой мир, на бескрайние поля,
где бродят молчаливые табуны...
     Долго, долго, чадя и шипя,  горел  костер.  Грон,  как  завороженный,
смотрел на огонь, но мыслями был далеко. Упали прогоревшие стволы,  подняв
в воздух тучу пепла, тлели  угли  над  сожженным  Тинтаном.  Вольный  боец
опутал поводьями передние ноги коня Рении, оставил его пастись на  поляне.
Вскинув арбалет, вогнал стрелу в толстый  ствол,  обвязал  оперение  своей
голубой повязкой. Положил под деревом плащ. Пусть та, что придет сюда,  на
эту поляну ("духи рассвета, помогите ей прийти!"),  знает:  он  отправился
дальше, но обязательно вернется. Сел на коня, прощальным  взглядом  окинул
печальное место и поехал вверх по склону холма, углубляясь в лес.
     Где же, ну где железная птица, почему не летит,  не  нападает,  гремя
железными крыльями? Он бы ухватился за ее лиловые лапы, не вступая в  бой,
лишь бы она  перенесла  его  в  свое  логово,  туда,  где  томится  Рения.
Измученная, голодная, испуганная - но живая.
     Солнце, прорываясь сквозь переплетение ветвей, рассеивало  по  дороге
светлые пятнышки, и разливался вокруг звонкий птичий свист...
     ...Он перебрался через три поросших лесом холма - три застывших волны
- и перед ним взгромоздился четвертый,  безлесый  и  гладкий,  похожий  на
выпуклый щит. С вершины холма открылась залитая солнцем равнина, убегающая
к горизонту, на котором бледной тенью вставал то ли лес, то  ли  еще  одна
гряда. Дорога, сужаясь, иссякающим ручейком струилась вниз по склону...  и
обрывалась,  залитая  морем  густой  зеленой  травы.   Дорога   кончалась.
Кончалась...
     Грон, сжимая ногами бока коня, замер на вершине последнего  холма,  с
изумлением и любопытством рассматривая открывшуюся  удивительную  картину.
На расстоянии двух полетов стрелы вздымалась из травы круглая серая башня,
втрое выше самых  высоких  башен  Искалора.  Ее  основание  покоилось  над
равниной  на  широких  опорах,  похожих  на  лапы  громадного  дракона,  а
закругленная вершина утыкалась в  самое  небо.  Ни  окон,  ни  бойниц,  ни
дверей... Плавные изгибающиеся линии,  площадки,  вынесенные  за  стены  и
нависающие над  землей  подобно  привратным  сторожевым  постам  Искалора.
Грозная дремлющая сила ощущалась в  этом  загадочном  сооружении,  которое
неведомо кто и когда воздвиг в самом сердце чужих краев.  Никакими  силами
даже сотен самых лучших мастеров нельзя было возвести такую громадину,  не
оставив  следов  исполинской  стройки   -   земляных   насыпей,   остатков
строительных  лесов,  блоков,  канатов  и  других  приспособлений.  Башня,
казалось, упала прямо с небес, низверглась с  Ночной  Сестры  или  даже  с
самого солнца.
     "Колдун  мог  бы  все  объяснить..."  -  подумал  потрясенный   Грон,
завороженно глядя на грандиозное сооружение.
     Упала с Ночной Сестры... Нет,  не  с  Ночной  Сестры  -  понял  Грон,
вспомнив серебристое летающее яйцо, сотворенное Колдуном. Башня  прилетела
со звезд, в давние-предавние времена прилетела со звезд... Сколько же  она
простояла здесь?.. Это летающий дом Асканты!
     ЭТО ДОМ АСКАНТЫ!
     Он вздрогнул от догадки.  Неужто  он  достиг  цели,  неужто  чудесный
напиток где-то рядом?
     И вновь колыхнулась в душе горечь - он добрался  до  цели,  но  какой
ценой?..
     За опорами белело что-то круглое, какой-то шар, застрявший  в  траве.
Вольный боец медленно спустился по склону, направил коня по  дуге,  огибая
башню. Отсюда, из низины, было видно, что вместо днища  зияет  высоко  над
опорами черный провал, ведущий внутрь диковинного сооружения. Но даже если
это вход в дом Асканты - как проникнуть туда без веревки? Или после  того,
как будут произнесены четыре слова-заклинания, появится  лестница?  А  что
это за шар, похожий  на  огромный  снежный  ком?  Может  быть  именно  там
находится вино Асканты?
     Грон повернул коня к белому шару и на  всякий  случай  вынул  меч  из
ножен. Конь сделал еще несколько шагов и вдруг остановился, словно  уперся
в невидимую стену. Попятился было, встревоженно прядая ушами,  но  вольный
боец вновь послал его вперед, вытянув руку с обнаженным мечом.
     - Духи рассвета... - только и смог прошептать он,  почувствовав,  как
острие уперлось во что-то невидимое, но прочное, как камень. Нажал сильней
- но меч подался назад, словно какая-то сила  отталкивала  его  от  белого
шара, без труда преодолевая сопротивление напрягшейся руки.
     Объехав шар, Грон понял, что невидимая стена  идет  кольцом,  надежно
защищая шар от чьих бы то ни было  прикосновений.  Несомненно,  перед  ним
находилось хранилище вина  Асканты.  Оставалось  произнести  заклинание  и
наконец-то завладеть чудесным напитком.
     - Ворота из слоновой кости, - отчеканил вольный боец, повторяя слова,
сказанные ему Беардином.
     И - ничего не случилось... Все так же  светило  солнце,  все  так  же
стояла высокая трава, и неподвижен был гладкий белый шар.
     Но почудилось вдруг вольному бойцу легкое  шуршание,  словно  ветерок
пролетел над травой, словно зашумел листвой далекий лес. Поверхность  шара
помутнела, пошли по ней легкие темные волны, сталкиваясь друг с  другом  в
нарастающем шуме, закружились розовые пятна, всплывая из глубины, сливаясь
и разбегаясь в разные стороны, исчезая и вновь появляясь... Шар становился
все более расплывчатым, прозрачным, уже видна была  сквозь  него  примятая
трава в том месте, где он соприкасался с землей. Шум  оборвался  -  и  шар
исчез, словно действительно был  большим  снежным  комом,  растаявшим  под
горячим  солнцем.  Осталась  на  траве  плоская  белая  плита,   возникшая
ниоткуда, и стоял на плите высокий сосуд в форме бревнышка толщиной в руку
- и застыла за стенками сосуда прозрачная голубая жидкость.
     Грон  спрыгнул  с  коня,  осторожно  двинулся  вперед  и  понял,  что
невидимая стена растворилась и больше не преграждает путь. Затаив дыхание,
крадущимися шагами приблизился он к плите, встал на колени и прикоснулся к
прохладному сосуду с вином Асканты. Долго  держал  его  в  ладонях,  потом
спрятал под сорочку, закрепил поясом и направился к башне. Трогал  гладкие
опоры, вглядывался, запрокинув голову, в черноту  уходящего  вверх  жерла,
искал глазами хоть какое-нибудь подобие скрытой двери.  Неприступной  была
башня, и ЧТО таилось за ее серыми стенами?..
     Внезапно он заметил  в  траве  нечто  привычное,  знакомое.  Медленно
подошел и поднял треугольный отрезок бледно-синей  материи,  расправил  за
длинные концы.  Отрезок  был  тонким  и  гладким  на  ощупь,  его  украшал
вытканный золотистыми,  уже  выцветшими  нитями  узор  из  переплетающихся
кругов. Отрезок походил на  шейный  платок;  подобные  платки,  только  из
грубой пряжи, носили поверх своих белых балахонов кочевники-луссии.
     Платок никак не мог лежать здесь с тех  времен,  когда  сюда  низошла
Асканта; он давно бы истлел, развеялся в прах. Платок потеряла не  Асканта
или ее спутники, платок  обронил  кто-то  другой.  Кто-то  уже  был  здесь
раньше, опередив его, Гронгарда. Был раньше, но не смог  забрать  сосуд  с
вином, потому что не знал заклинания... Кто-то уже  был  здесь.  Кто?  Как
разведал путь сюда?
     Грон не был уверен, что когда-нибудь получит ответы на эти вопросы.
     ...Он покидал долину, добыв то, ради чего пустился  в  далекий  путь.
Сосуд с вином холодил кожу, сосуд был найден, но не было  радости  в  душе
вольного бойца. И если бы духи  рассвета  могли  вернуть  ушедших,  забрав
взамен чудесную жидкость, вольный боец без колебаний расстался бы  с  ней,
ибо невелика цена счастья, если оно основано на несчастье.
     Поднявшись на  холм,  он  обернулся  и  бросил  последний  взгляд  на
одинокую башню. Он знал, что позже вернется сюда и найдет вход в  летающий
дом Асканты. Но это будет потом, после завершения других неотложных дел...
     Вновь под ноги коня потекла дорога, ведущая назад, к Снежным Горам, к
Искалору. Когда-то этой дорогой прошла Асканта  и  другие,  прилетевшие  с
ней. Где они окончили путь и почему не оставили памяти о себе? Может быть,
их тела действительно покоятся под  пирамидой  у  каменной  гряды?  Колдун
говорил что-то о  потомках  переселенцев  со  звезд...  А  что  если  и  в
действительности жители Искалора и Зеленого побережья,  Трумара  и  Долины
Темных Озер - потомки звездных пришельцев?..
     Грон возвращался под полуденным солнцем к печальной поляне и изо всех
сил старался отвлечься от главного, от горькой и тяжелой  ноши  своей,  от
бессильного  отчаяния,  обволакивающего   подобно   долгому   сну,   когда
стремишься, тянешься вверх, а тело не подчиняется,  тело  погружается  все
глубже в душную тьму...
     Главный  вопрос  оставался  неразрешенным,  мучительный  вопрос,   от
которого не отмахнуться, не уйти, даже если мчаться во весь  опор  день  и
ночь, через леса или пустыни, даже если направо  и  налево  крушить  мечом
деревья, рыть землю голыми руками, броситься вниз со скалы...  ЧТО  ДЕЛАТЬ
ДАЛЬШЕ? Отказаться от несбыточной надежды и возвращаться в Искалор с вином
Асканты, освободить Лортана, раз и навсегда  усмирить  озерных  метателей?
Или остаться  здесь,  в  этих  краях,  и  сделать  все  возможное  и  даже
невозможное для того, чтобы найти Рению?.. Или ее останки... Пусть даже на
поиски уйдет вся жизнь...
     "Солнце - день... Ночь -  Ночная  Сестра...  Два  пути...  По  какому
направить коня? И как совместить пути?.."
     "Вот  я  везу  напиток  счастья,  -  думал  Грон,  тяжелым   взглядом
вперившись в пустынную дорогу. - Я вестник счастья... Но может ли  вестник
счастья без несчастен? И что это за напиток  счастья,  если  он  не  может
сделать счастливым того, кто его добыл?.."
     "Счастье - несчастье... Счастье - несчастье..." -  монотонно  стучали
подковы чужого коня.
     Перед  вольным  бойцом  вновь  лежала  поляна  с   грудой   пепла   и
обуглившихся бревен  на  месте  погребального  костра,  поляна  с  укрытым
ветвями холмиком уже успевшей высохнуть земли. На одинокой стреле как знак
безнадежности повисла в безветрии  голубая  повязка.  Никого  не  было  на
поляне, кроме дремлющего в тени коня Рении, и безлюдна была простирающаяся
впереди каменная равнина.
     "Что это за напиток счастья, если  он  не  может  сделать  счастливым
того, кто его добыл?.."
     Вольный боец остановился, словно только что  прозрел,  словно  молния
озарила кромешную ночь, словно разом в одной удивительной вспышке  слились
солнце, Ночная Сестра и бессчетные звезды, переполнив весь мир нестерпимым
беспредельным сиянием.
     В этой вспышке молнии,  в  этом  беспредельном  сиянии  всплыла  одна
отчетливая и пронзительная, как полет стрелы,  мысль:  сейчас  он  откроет
сосуд и выпьет вино. Нет-нет, конечно не до дна.  Он  сделает  всего  один
глоток. И если напиток окажется ядом - что же, он, Гронгард, сын Гронгарда
Странника, не боится смерти и готов умереть. Но если  голубая  жидкость  в
сосуде действительно может принести счастье - тогда есть  надежда  на  то,
что ушедшие вернутся. "Только Смерть может закрыть  глаза  Надежде..."  Ты
прав, мудрец!
     Грон сел под деревом, отмеченным стрелой, вынул сосуд - тот оставался
таким же  прохладным,  как  и  был,  словно  не  принадлежал  этому  миру,
пронизанному жарким  солнцем,  словно  был  частицей  далеких  и  холодных
небесных глубин... Он и был  частицей  небесных  глубин.  Решительно  сняв
крышку, закрыв глаза и не думая больше  ни  о  чем,  Грон  сделал  глоток,
вдохнув еле уловимый незнакомый приятный запах. Не имеющая вкуса  жидкость
холодом обдала горло, ледяными ручейками  растеклась  по  телу.  Немеющими
пальцами он закрыл крышку и застыл,  прислонившись  спиной  и  затылком  к
дереву, чувствуя, как странное оцепенение сковывает мышцы и жаркий  воздух
превращается в стужу горного перевала...
     ...Он летел, летел, летел в беспредельном  пространстве,  поглотившем
города и горы, леса, реки и острова, летел, подхваченный теплым ветром, не
в силах вымолвить ни слова, шевельнуть рукой,  повернуть  голову.  Он  был
камнем, ледяной глыбой, брошенной кем-то в  беззвучную  бесконечность,  и,
будучи камнем, не мог прервать,  изменить,  замедлить  или  ускорить  свой
нескончаемый полет...
     Пространство   впереди   вытягивалось   золотистыми    ослепительными
полосами, скручивалось в быстро увеличивающиеся  клубки,  подобные  моткам
пряжи;  клубки,  подскакивая,  катились  друг  за  другом,   сливались   в
раздувающиеся огромные  шары  и  внезапно  разлетались  мелкими  огненными
брызгами. Под ногами сотворилась из пустоты черная волнистая  поверхность,
распахнулась необъятным плащом, вспыхивая перебегающими с места  на  место
сиреневыми огоньками. Черный плащ уносился назад в полном  безмолвии  -  и
вдруг опрокинулся клубящимся  радужным  водопадом,  мгновенно  поглотившим
окаменевшее  тело.  В  суматошном  мерцании   красок   возникали   неясные
звуки-шорохи, порхали падающей листвой, порождая  далекую  нежную  музыке,
струящуюся как ручей из-под талого снега. Музыка убаюкивала, музыка звала,
музыка обволакивала сладкую беспредельность  -  и  можно  было  вздохнуть,
потянуться всем телом, переставшим  быть  летящим  камнем,  и  можно  было
открыть глаза и соединиться с радостной голубизной,  пронизанной  звонкими
ласковыми лучами. Чистым  и  безмятежным  был  мир,  погруженный  в  покой
счастливого забытья..
     Кожей лица, закрытыми  веками  он  чувствовал  прикосновение  солнца,
дуновение слабого ветерка. Тело отдыхало, тело было переполнено  силой,  и
легко и спокойно было на душе.
     Тихое пофыркивание... Знакомое тихое пофыркивание...
     Вольный боец открыл глаза, вскочил на ноги и бросился к рыжему коню.
     - Тинтан! Тинтан!.. - бормотал он,  обхватив  шею  вновь  обретенного
скакуна. - Дружище, ты вернулся...
     Он не хотел ничего объяснять себе, он не желал ничего понимать,  хотя
глазами давно отыскал пепелище погребального костра, груду углей, скрывших
кости Тинтана. Асканта оставила воистину  чудесный  напиток,  возвращающий
мертвых. И если вино действительно способно творить чудеса, то оно  вернет
не только коня. Где  покрытый  свежими