ездумно и спокойно.  Он боднул лбом это лицо и вцепился  зубами  -
последним оружием обреченных,  в левую щеку.  Теплая плоть свободно про-
пустила зубы, и они сомкнулись, коротко клацнув.
    И снова заиграл рожок,  громче и напевнее.  Уже можно было различить
силуэты деревьев на фоне неба,  и реку,  и камни на берегу. Егор рассла-
бился, силы иссякли, он чувствовал только зимний холод, проникший внутрь
и морозящий дыхание.
    Девушка стала легче, лицо ее прояснилось, руки в последний раз прош-
лись по его груди,  и он ощутил облегчение. Она выпрямилась, и он увидел
ее  всю.  Еще нечеткие контуры тела были красивыми и стройными,  длинные
текучие волосы стекали струями под ноги, взгляд был равнодушен и глубок.
Егор попытался встать, но тело не подчинилось ему. Холод проник внутрь и
не уходил. Казалось, что он невесом и тела его не существует.
    - Ты согрел меня, - сказала девушка, - ты растворился во мне. Теперь
ты мой, ты наш.
    Она отдалялась от него,  ступала неслышно в сторону реки,  и он уви-
дел, как смутные волны покрыли ее ноги, и только всплеск реки сообщил об
ее уходе.
    Потом он  потерял сознание или просто заснул,  но когда очнулся,  то
уже был день и мутное солнце стояло в зените. Он полежал на спине, отог-
реваясь,  вспоминая  о событиях ночи как об ушедшем,  но все еще близком
кошмаре.  Он поднял руку и провел по лицу. Рука оказалась чужой, сухой и
морщинистой. Егор испугался, хотел вскочить, но тело не послушалось. Ру-
ка скользнула ниже и,  отделившись от тела, ушла в сторону. Егор просле-
дил ее растерянным взглядом. Это и в самом деле была не его рука, а того
самого эвенка, что пас волков. Желтолицый, словно высохший, с двумя жид-
кими косичками,  он смотрел на Егора равнодушным взглядом,  поджав сухие
губы.
    - А, волчий пастух, - сказал Егор тихо. - Воды дай, пить хочется.
    Эвенк отошел, сел поодаль и стал чинить кнут.
    - Ты по-русски понимаешь? - спросил Егор. - Воды дай, слышишь, воды!
    Показал губами,  как пьют воду, пощелкал языком, скосил глаза в сто-
рону реки.
    - Лежи, - сказал эвенк тонким гнусавым голосом, - помрешь скоро, од-
нако. Мавка из тебя все тепло взяла, так помрешь.
    - Вот и дай напиться перед смертью.
    - Не дам, однако.
    - Трудно тебе, что ли? Река ведь близко.
    - Глаза есть. Вижу. Все равно помрешь.
    - Что я тебе сделал, старик?
    - Ничего не сделал. Мертвец что сделает?
    - А ты не хорони меня заживо! - зло сказал Егор.
    Эвенк бесстрастно доплел косицу кнута,  легко поднялся и  ушел.  Из-
дали донеслись его песня и разноголосица волчьего воя.
    Злость придала  Егору  силы,  он  перевернулся на бок и докатился до
близкого берега. Окунул лицо в воду, напился, медленно разминая за- тек-
шее тело,  подставляя его под солнечные лучи,  иззябшее, выстуженное из-
нутри.  Сильно хотелось есть,  и когда он смог встать,  то первым  делом
добрел до близких зарослей борщевика и,  нарвав сочные, водянистые стеб-
ли, стал жадно жевать.
    Полежал на животе,  сняв рубашку,  впитывая тепло  кожей,  проследил
взглядом солнце, катившееся к закату, и решил, что так или иначе, но на-
до жить, надо идти дальше, надо искать людей. Плеснула рыба, он на- сто-
роженно обернулся и увидел,  что большой таймень выбросился на бе- рег и
бьется о гальку. Егор вскочил, знал, что все равно упадет от слабо- сти,
но рассчитал свое падение так, чтобы прижать рыбу животом.
    - Отдариваешься?  - спросил Егор реку. - Ну, ладно, черт с тобой, мы
еще поквитаемся, красотка. Я вернусь сюда. Если выживу, конечно.
    Пересчитал спички - осталось восемь.  И мнилось ему,  что  с  каждой
убывающей спичкой уходят от него жизнь,  тепло,  надежда на спасение. От
сырости головки отсырели и слиплись.  Он нежно разделил их,  положил  на
теплые камни, грел в ладонях, дышал на них, терпеливо ждал. Тайменя съел
сырым.
    Взошел на пригорок,  осмотрелся, искал дым пожара. Но тайга от гори-
зонта до горизонта вздымалась сопками, зелеными, густо поросшими, нетро-
нутыми человеком. Тщательно обулся, сложил подсохшие спички в коробок, а
нож подвесил так, чтобы удобно было быстро выхватить его. Следя за крас-
неющим солнцем, навалил окатыши в пирамидку, чтобы запомнить место.
    - Эй,  Мавка!  - прокричал он на прощанье реке. - Выгляни, красотка,
попрощаемся!
    Река несла свои воды,  звенела на перекатах и не отзывалась.  Только
вдали, за сопками, рожок проиграл печальную мелодию и оборвался на высо-
кой ноте.
    На следующий  день  Егор понял,  что окончательно заблудился.  Он не
слишком-то надеялся на то, что будут искать его, но все-таки насторожил-
ся,  когда утром услышал далекий стрекот вертолета. Шум моторов отдалил-
ся,  исчез и больше не появлялся.  По-видимому, Егор ушел слишком далеко
от места пожара,  и в этих местах его уже не искали,  не думали,  что он
сможет преодолеть такое расстояние. И сам он никак не мог понять, почему
за  ту ночь,  когда он бежал по тайге на зов невидимой девушки,  он ушел
так далеко,  что казалось невозможным пройти за несколько  часов  добрую
сотню километров.
    Пробираясь по  непролазному  бурелому,  он вспомнил свое спасение от
огня и смертельные объятия Мавки,  но разумных объяснений не находил,  а
поверить  в  невероятное не мог.  Он знал,  что в горах бродит неведомый
снежный человек, что в далеком озере Лох-Несс живет чудовище, а над зем-
лей кружатся летающие тарелки,  и в общем-то верил всему этому, происхо-
дящему далеко от него, но в древние языческие сказки о русалках поверить
не умел.
    Он твердо был убежден,  что среди слепой, поглощенной в себя природы
именно он, Егор - человек разумный, и есть хозяин всего сущего на земле,
пусть побежденный и раздавленный,  но все равно хозяин,  и делиться ни с
кем, даже в мыслях своих, не хотел.
    Река, не обремененная названием, текла среди безымянного леса, аука-
лись  лошаки в чаще,  русалки в омутах хмелели от рыбьего жира,  водяной
ковырял в зубах ржавой острогой,  неведомые звери рвали когтями кору  на
красных деревьях,  баба-яга ворочалась в тесном гробу, расшатывая осино-
вый кол,  вбитый в брюхо, оборотни прыгали через пень с воткнутым в него
ножом  и  превращались в волков,  бука хлопал совиными глазами из дупла,
кикиморы сидели на корточках у тропы и ждали прохожих,  древний славянс-
кий Белбог, с лицом, красным от раздавленных комаров, давился медвежати-
ной, одинокий обыкновенный человек рубил сосны, и щепки ложились поодаль
умирающих  деревьев.  Волки  прислушивались к далекому железному звону и
прижимали уши. Они не любили человека.
     ГЛАВА ТРЕТЬЯ
    Все же,  несмотря на свой страх перед рекой, он опасался уйти от нее
далеко.  Следовать поворотам реки и шагать вслед за течением все же лег-
че,  чем на свой страх и риск пробираться через чащи.  И Егор решил свя-
зать плот и заставить реку нести себя. Он выбрал место над обрывом, что-
бы срубленные деревья не пришлось катить далеко, наточил топор и, выбрав
подходящие  сосны,  принялся  за  работу.  Голод и усталость сказывались
быстро,  часто приходилось садиться или прямо ложиться на  землю,  чтобы
дать отдохнуть онемевшим рукам и отдышаться. Обостренный за эти дни слух
уловил чьи-то шаги.  Мягкие,  осторожные.  Егор половчее ухватил топор и
прижался спиной к сосне. Шаги стихли, и вдруг позади он услышал пощелки-
ванье и цоканье,  словно бы беличье.  Егор резко обернулся и увидел, что
знакомый эвенк сидит на пригорке, поджав короткие ноги, и неодобрительно
смотрит на надрубленные деревья.
    - Привет,  - сказал Егор,  поигрывая топором. - Что, ошибся? Видишь,
живой я. А где же твои волки, пастух?
    - Зачем деревья убиваешь? - спросил эвенк.
    - А тебе какое дело? Надо - и рублю. Кто ты такой?
    - Дейба-нгуо я,  - ответил эвенк.  - Почему не узнал?  Меня все зна-
ют. Почему не боишься? Меня все боятся.
    - Плевал я на тебя, - сказал Егор и, отвернувшись, рубанул по сосне,
    - Ой-ой! - закричал эвенк. - Больно! Почему больно делаешь?
    - Когда по тебе рубану,  тогда и кричи. Видишь, дерево рублю. И Егор
еще раз ударил топором по неподатливой древесине. Щепка отлетела за спи-
ну.
    - Ой-ой,  - снова закричал эвенк и сморщился, как от сильной боли. -
Мой лес убиваешь, однако. Что он тебе сделал?
    - А то, что я жить хочу. Ясно?
    - Живи,  однако,  - посоветовал эвенк.  - Раз не помер,  так и живи.
Жить хорошо.
    - Спасибо,  я и сам знаю, что жить хорошо, - сказал Егор. - В дурац-
ких советах не нуждаюсь.
    - Ай,  какой плохой мужик!  - укорил эвенк. - Все хотят жить. Ты лес
рубишь - меня убиваешь.
    - А ты меня пожалел?  Ты мне воды пожалел. Плевал я на тебя теперь с
высокого дерева. Ясно?
    - А что тебя жалеть?  Ты - человек, вас вон как много, а я один. Си-
рота я, Дейба.
    И эвенк показал руками, как много людей и как одинок он сам.
    - Одним человеком больше, одним меньше, - сказал он, - ничего не из-
менится.  Друг друга вы убиваете.  А я один, сирота я. Лес жгете - боль-
но мне, дерево рубите - больно мне, зверя убиваете - ой, как больно мне!
    - Что с тобой говорить, - сказал Егор. - Это в твоем лесу друг друга
все убивают, тем и живут. Что на людей все валишь? Сам-то кто?
    - Дейба-нгуо, Сирота-бог я, сказал ведь.
    - А хоть бы и бог, что с того? Вот и паси своих волков, коль нравит-
ся, а мне не мешай.
    И Егор углубил заруб.
    - Моу-нямы, Земля-мать, всех родила, душа у всех одна, - сказал Дей-
ба,  - вас, людей, Сырада-нямы, Подземного льда мать, родила, душа у вас
холодная. Не жалко вам ничего. Лес большой, душа у него одна. Те- ло ре-
жешь - душе больно. Тело убиваешь - душа умирает. Глупый ты.
    - На дураков не обижаются,  - сказал Егор,  замахиваясь топором, - и
сказки мне свои не рассказывай.
    - Мало тебя Мавка мучала?  - спросил Дейба. - Жалко, совсем не заму-
чила, Лицедей не дал. Кабы он на дудке не заиграл, так и помер бы ты.
    - Ступай своей дорогой,  пастух Дейба, - сказал Егор, опуская топор.
- Не мешай дело делать.
    - Лес мой, - настаивал тот, - тело губишь - душе больно.
    - Какая ты душа,  - огрызнулся Егор.  - В тебе самом душа  еле  дер-
жится.
    - Люди довели, - пожаловался Дейба. - Лес жгут, зверей убивают, реку
травят. Больно мне.
    - А мне что за печаль? - сказал Егор и рубанул по сосне.
    - Плохой ты,  - сказал Дейба, морщась, - я тебя сосну лечить застав-
лю, волкам потом отдам. Волки мужиков не любят, шибко злы на му- жиков.
    - Ну-ну, - сказал Егор, делая свое дело.
    - Лечи, однако, дерево, рубаху разорви и лечи.
    - Аптечки  не  захватил,  -  сказал Егор и услышал гуденье пчелы над
ухом.
    Он отмахнулся от нее,  но она возвращалась,  и вскоре загудел  целый
рой.
    - Будешь лечить? - услышал он сквозь гуденье.
    - Еще чего!
    И пчелы  набросились  на Егора.  Чем больше он отбивался от неулови-
мого роя,  тем сильнее и ожесточеннее нападали пчелы.  Глаза сразу оплы-
ли. Зверея от боли, Егор заметался по берегу, скатился по обрыву в обла-
ке пыли и с размаху нырнул в реку.  Вода холодная,  долго не высидишь, а
выйти нельзя - пчелиный рой кружит над головой. И тут кто-то под во- дой
сильно укусил его за ногу.  И еще раз, будто ножовкой. Напрасно Егор от-
бивался  от  нового  врага,  каждый раз этот кто-то подплывал с дру- гой
стороны и острыми зубами коротко покусывал его тело.  Не помня  себя  от
боли и злости,  Егор выскочил на берег и стал зарываться в песчаный осы-
пающийся склон.  И только он прикрыл себя песком и  пучками  травы,  как
кто-то из-под земли пробрался к нему и, попискивая, куснул в живот и еще
раз - в спину, и еще раз - в бедро.
    - Лечи, однако, - услышал он голос Дейбы.
    - Отгони своих палачей,  - сказал Егор,  еле сдерживаясь,  чтобы  не
закричать в голос.
    Полежал, сил набрался от сырой земли,  встал,  покачиваясь,  распух-
ший,  грязный,  со следами укусов,  поднялся,  скрипя зубами, по обрыву,
сел, опершись спиной на надрубленную сосну, сплюнул под ноги густую злую
слюну.
    - Гадина, - сказал он, разлепляя толстые губы.
    - Рубаху разорви,  - сказал Дейба, - сосну лечи. Потом реку мыть бу-
дешь.
    - Совсем рехнулся. Какую еще реку?
    - Люди порошок в реку сыпали, рыбу сгубили, ты воду мыть будешь.
    - Дурак,  - сказал Егор и,  скрипя зубами от унижения, разорвал пос-
леднюю рубаху.
    Ткань была ветхой,  легко рвалась на короткие неровные  полосы.  Си-
лясь открыть заплывшие глаза,  Егор наматывал на заруб сосны,  липкий от
смолы и сока, тряпки и, мучаясь от сознания идиотизма своей работы, рвал
и снова наматывал.
    - Доберусь я до тебя, - угрожал он Дейбе. - Ты у меня еще попляшешь.
    - Лечи, однако, - мирно советовал тот. - Мне больно было - не жалел.
Себя жалей теперь. Ты вылечишь - тебя вылечат, ты больно сделаешь - тебе
сделают. Вы, люди, слов не понимаете, боль понимаете, смерть понимаете.
    Дейба сожалеюще зацокал языком.
    Егор кончил свою дурацкую работу и завязал концы тряпок бантиком.
    - Ну, что? - спросил он. - Хорошо я сосны лечу?
    - Пойдем, однако. Воду мыть будешь. Вода, ой, какая грязная!
    - Мыла нет, - буркнул Егор.
    - Зачем мыло? Без мыла мыть будешь.
    - Так ты покажи! Ты полреки, и я половину...
    Подошли к реке.
    - Рыб науськивать не будешь?  - спросил Егор,  прилаживая топор так,
чтобы он не бил по ногам.
    - Не буду. Лезь в воду.
    - Ладно,  - сказал Егор, разбежался и прыгнул, стараясь проплыть под
водой как можно больше.
    Он плыл,  не оглядываясь, и страх придавал ему силы. Быстрое течение
несло его,  и когда он выбрался на другой берег,  то место, где он рубил
со- сну,  осталось за поворотом.  Этот берег был низкий, заросший густой
тра- вой. Егор отдышался, отлежался и осмотрел раны. Они были неглубоки-
ми,  но все равно внушали опасение.  Ни лекарств, ни бинтов, а любой пу-
стяк в тайге, на безлюдье, мог обернуться смертью.
    Егор промыл раны водой,  поискал подорожник,  но он не рос в  тайге,
некому было занести сюда его семена, не было здесь человека. Достал раз-
бухший коробок, вынул из него голые палочки, равнодушно повертел в руках
и выбросил.
    - Вот такие дела,  Егор, - сказал сам себе. - Огнем тебя жгли, водой
топили,  льдом морозили,  зверями и рыбами травили, а ты еще жив. Живи и
дальше.
    И пошел через болото. Остановился на сухом месте и увидел, что здесь
начинается узкая тропинка.  Он встал на колени,  прополз по ней и увидел
то,  что очень хотел увидеть - человеческий след. Узкий, неглубоко вдав-
ленный в сырую почву, один-единственный след.
    - Эй! - закричал он, распрямившись. - Эй, кто живой, отзовись!
    Отозвались сойки.  Раскричались,  разгалделись над головой,  и из-за
это- го крика Егор не услышал, как кто-то подошел с той стороны зарослей
жимолости.  Он ощутил на себе взгляд,  повернулся в ту сторону, но нико-
го не увидел.
    - Выходи, - сказал он. - Что боишься? Если человек - не обижу.
    - Топор-то брось, - певуче произнес девичий голос.
    - Это ты, Мавка? - вздрогнул Егор. - Проваливай лучше отсюда.
    В кустах засмеялись, тихо так, совсем не зло.
    - Нет, - сказала девушка, - не Мавка я. Топор, говорю, брось.
    - Ладно,  -  Егор бросил топор неподалеку от себя.  - Нашла кого бо-
яться.  На мне места живого не осталось.  Деревня твоя близко?  Может, и
поесть что найдется? Сильно я голоден.
    Из кустов жимолости вышла девушка.  Даже не девушка, а почти девчон-
ка, худенькая, смазливая, щеки в малине испачканы, сарафан красный, пла-
точек белый.
    - Ишь ты,  - расслабился Егор,  - откуда такая взялась?  Я уж думал,
что никогда людей не увижу.
    Он опустился на землю, сел, сидел так и смотрел на девочку, любовал-
ся и даже пытался улыбнуться распухшими губами.
    - Ну,  что смотришь? Страшный я, да? Не бойся, я не леший. Егор я, в
тайге заблудился,  а тут еще нечисть привязалась. Сам удивляюсь, как жив
остался. Ты посиди маленько, дай отдохнуть, а потом пойдем, хорошо?
    Девчонка не отвечала, стояла у кустов, улыбалась тихонько, и по лицу
ее было видно,  что она совсем не боится его.  Наверное, взрослые рядом,
подумал он,  и от души совсем отлегло.  Напряжение этих дней, когда еже-
часно приходилось бороться за жизнь и сознание того,  что шансов  выжить
не так уж и много, спало, и остались пустота и усталость неимоверная. Он
смотрел на девочку и,  отделенный в эти дни от людей,  с радостью ощутил
свою причастность к человеческому роду,  сильному, красивому, великодуш-
ному.
    - Принеси поесть,  - попросил он,  - и позови взрослых.  Вся сила из
меня ушла, до того размяк.
    Девочка не отвечала.  Она стояла и улыбалась, вытягивая губы трубоч-
кой, словно хотела свистнуть. Потом наклонилась и подняла из-под ног лу-
кошко с малиной. Протянула Егору.
    Егор брал малину горстью, задерживал у рта, вдыхал запах и, стараясь
не спешить, глотал, не жуя.
    И тут он подумал, что для малины еще не пришел сезон. Он шел по тай-
ге и встречал кусты ее с еще зелеными, вяжущими ягодами. А это была спе-
лая, сочная, пахучая, только что сорванная. Он не сказал об этом девочке
и легко примирился с нелепостью.
    - А хлеб у тебя есть? - сказал он, протягивая пустое лукошко.
    Девочка опять наклонилась и достала из травы ломоть хлеба. Егор уди-
вился, но хлеб съел, не оставив ни крошки.
    - Что еще достанешь из травы? - спросил он.
    Девочка пожала плечами, улыбнулась.
    "Недетская у нее улыбка,  - подумал Егор,  - тайга быстро  взрослыми
делает".
    - А что ты хочешь? - спросила.
    - Поспать, - честно сказал Егор. - Я страшно устал. А ты приведи сю-
да взрослых,  и,  может,  найдется что-нибудь из одежды? Видишь, я почти
голый.
    Девочка кивнула головой и скрылась в кустах.  Ни шума шагов,  ни ше-
леста платья, ни потрескиванья сучьев под ногами.
    - Эй! - крикнул Егор. - Ты не пропадай, ты приходи! Я ждать буду!
    У него хватило силы только на то, чтобы поднять топор и положить его
под голову.  Не обращая внимания на комариное гуденье,  он заснул, как в
омут провалился.
     ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
    Егор жил внутри дерева.  Не в дупле,  не обособленно  от  дерева,  а
имен-  но внутри его древесины,  и тело свое отграничивал корой и листь-
ями.  Че- рез него шли земные соки, внутри него медленно нарастало годо-
вое ко- лечко, и это он, Егор, поскрипывал всем своим телом под порывами
вет- ра.  Его совсем не удивляло это новое состояние,  он считал его ес-
тествен- ным и даже удобным.  Он рос на большой поляне, и корни его ухо-
дили глубоко в землю, сплетаясь с чужими корнями.
    И сумерки были,  и ветер обретал язык в листьях, и роса пала на зем-
лю.
    И увидел  Егор,  как из глубины темного леса вспучиваются,  поднима-
ются смутные пузыри,  наполненные земными испарениями, как раздува- ются
они, лопаются с треском и оттуда выпрыгивают существа на тонких мохнатых
ногах и рассаживаются на поляне,  гомоня и горланя. И голоса их были не-
настоящими, как будто сделанными из чего-то.
    - Тишина!  Тишина! - прокричал рассыпчатый, ржавый голос. - Мы начи-
наем!
    И наступила тишина.
    - Основной темой сегодняшней сходки, - начал мягкий и мшистый голос,
- является вопрос о сущности так называемого человека. Что есть человек?
Каково его место в природе?  Вреден или полезен человек? Нужно ли и воз-
можно ли бороться с человеком? Вот основные тезисы. Кто нач- нет?
    - Я!  - сказал ржавый голос.  - Как всем известно,  человек есть су-
щество замкнутое, не способное к метаморфозам, ограниченное во времени и
в пространстве. В отличие от нас человек обособил себя и противопоставил
природе. Тысячи лет идет борьба человека и природы, но в последнее время
человек  развил  такие  темпы наступления,  что само существование живой
природы,  а значит и нас самих,  стоит под угрозой полного  истребления.
Человек считает себя существом,  наделенным живой душой,  но дело в том,
что его душа принадлежит только ему и ничему больше.  Именно это в корне
разнит н