Король услышал тихие шаги и обернулся -- то был Гвион.
     -- Яблоня вновь зацвела! -- сказал он,  вкладывая  в эти нехитрые слова
всю душу.
     -- Да, хвала Богине! -- ответил король, и в  этот миг оранжево-алый луч
солнца вырвался из-за горизонта  и коснулся Яблони. Сотни белоснежных цветов
полыхнули  розовым  огнем от  его ласки.  Нежный крик  издала  лютня в руках
менестреля, ей вторила арфа. Король Ллинмар стоял, смотрел на  Яблоню,  и на
глазах его были слезы.
     Он думал о том, что вся красота, что есть в мире -- ничто в сравнении с
Яблоней. И о том, что велика щедрость Богини Дану, вручившей столь бесценный
дар  своим  детям. И  о том еще думал король, что должен  он бережно хранить
этот дар.
     Дослушав до конца песню менестрелей и вдоволь насмотревшись на цветущую
Яблоню, сиды задумчиво побрели ко дворцу. Гвион шел рядом с отцом, и  король
Ллинмар почувствовал,  что  сын  хочет  о  чем-то  спросить  его.  Отстав от
придворных,  король опустился на резную скамью у  щебечущего фонтана, сделал
сыну знак сесть рядом и спросил, ласково глядя в глаза:
     -- Тебя что-то тревожит, мой мальчик?
     -- Да, отец,  -- сразу же  отозвался  Гвион. --  Скажи  мне, почему  мы
каждые  сто  лет  собираемся на  праздник и съедаем по кусочку яблока?  Ведь
плоды Яблони дарят вечную юность, и достаточно отведать яблоко лишь однажды.
Или название обманчиво, а действие яблока длится только сто лет?
     -- Ты  задал хороший вопрос, Гвион. -- медленно  проговорил  король. --
Враги порой  обвиняют нас  в том, что мы чревоугодничаем, напрасно переводим
драгоценные яблоки, хотя могли бы принести многим счастье, подарив им вечную
молодость. Но  для  людей  вечная  молодость не счастье, а  бремя.  Этот дар
Богини предназначался только нам,  и  мы не имеем права  нарушать  ее  волю.
Злобные же твари, потомки фоморов, еще того меньше достойны вечной юности.
     --  А  если тебя волнует,  мой  мальчик,  для чего  мы  раз  в  сто лет
устраиваем праздник, я расскажу тебе о  странных людях. Эти многомудрые люди
решили,  --  на  губах  короля появилась насмешливая улыбка, --  что женщину
можно  любить только ради того,  чтобы  иметь от нее детей. А просто так, не
ради потомства, желать женщину грязно и грешно...
     -- Как же так!.. -- начал Гвион, но покраснел и осекся.
     -- Продолжай, не бойся, -- подбодрил его отец.
     -- Но  ведь  Любовь прекрасна сама  по себе!  И  глупо думать,  что  ее
единственная цель -- рождение детей!
     -- Ты говоришь правильно, сын мой. Эти люди хотят видеть грязь там, где
ее нет, потому что  этого  требуют их грязные души. Теперь ты лучше поймешь,
почему глупо обвинять  сидов в чревоугодии. Яблоня -- сама Красота, и  раз в
сто  лет  мы  познаем  ее  так  же,  как  познают  возлюбленную. Она  и есть
возлюбленная  сидов. Да, мы уже обрели  вечную молодость, и  нам  нет  нужды
вкушать плоды Яблони каждые сто лет, но души наши все так же жаждут Красоты.
Поэтому мы вновь и вновь собираемся на этот праздник.
     Отец  и сын долго сидели в молчании, прислушивались к плеску  фонтана и
думали об одном.

     III.

     Промелькнул  май, цветы на  Яблоне осыпались, и  на  их месте появились
маленькие  золотистые завязи. Летнее солнце  заботливо грело  яблочки, дожди
поили  их  небесной  влагой. Король Ллинмар  каждый  день приходил проведать
Яблоню и полюбоваться на  ее золотые плоды. В конце первого  месяца осени он
увидел, что на них появился алый румянец. В тот же  день король объявил, что
долгожданный праздник состоится через три дня.
     На следующий  день  в  королевский  дворец начали прибывать  гости. Все
ссоры  и обиды были забыты ради  великого праздника,  и не было такого сида,
который отверг бы приглашение короля. Новоприбывших первым делом проводили в
тронный зал, где среди парчи и гобеленов были установлены два высоких кресла
для короля Ллинмара и королевы  Медб. Владыка, облаченный в расшитую золотом
ярко-зеленую  мантию,  ласково  приветствовал  гостей,  щедро  их  одаривал,
расспрашивал о новостях. Его супруга  была одета в платье из бледно-голубого
бархата, отороченное  горностаем,  поверх  которого  был накинут белоснежный
плащ. На лице королевы была серебряная  полумаска -- она  никогда не снимала
ее на  людях, ибо красота Медб была так совершенна, что каждый, увидевший ее
лицо, мог умереть от любви  и  тоски. Голубые глаза  королевы  ласково сияли
сквозь прорези  маски,  а ее голос  звенел,  как  весенний  ручей, когда она
изредка обращалась  к гостям с вопросом. После церемонии  приветствия  гости
отправлялись в свои комнаты, чтобы отдохнуть с дороги.
     С каждым днем гостей становилось все больше, но дворец короля был столь
велик, что места  хватало всем. Смех  и песни  звенели повсюду,  ибо сиды --
веселый  народ.  Каждый  хоть  один раз сходил взглянуть на Яблоню, и каждый
уносил с собой ее прекрасный образ, греющий сердце.
     Наконец  настал канун долгожданного праздника. В  этот вечер  сиды рано
разошлись на покой, ведь  торжества  начинались  с рассветом. Вскоре погасли
последние окна, и белоснежный  дворец затих, объятый сном -- лишь свет звезд
искрился на башнях.
     Ровно в  полночь мирно дремавшие у входа в сад стражники были разбужены
странным шумом, доносившимся из-за ограды. Звук  был такой, словно в воздухе
свистел  огромный  бич, а когда он  опускался --  трещало  дерево. Стражники
испуганно переглянулись и во весь дух помчались на шум.
     Поначалу они пробирались между деревьями, но вскоре их взору  предстала
ужасная  картина.  Чудесные  цветы  были  вытоптаны,  бесценные  деревья  --
сломаны,  мало  того  --  разнесены  в щепки.  Даже  трава  вокруг  деревьев
почернела, словно выгорела. Так  было уничтожено все на  сотни шагов вокруг.
Стражники застыли  в ужасе и изумлении, но  вдруг  один из них заметил вдали
черную тень, крушащую  деревья. Он  указал на нее товарищам, и они поспешили
вперед, на бегу готовя оружие к бою.
     Пока они бежали, неведомый враг успел погубить целую  рощицу персиковых
деревьев,  и теперь стоял, примериваясь к огромному инжиру.  Услышав  позади
шум, он одним прыжком повернулся и оказался  лицом к лицу  с сидами. Вид его
был так  страшен, что  даже самые смелые  из них  не смогли  сдержать  вопль
ужаса.

     IV.

     Это  было чудовище  десяти футов вышиной. У него была только одна рука,
растущая  прямо из  груди, и одна короткая  нога. Голова чудовища напоминала
гнилую корявую тыкву, уши были длинные, как у зайца,  и острые на  концах, а
посреди  лба  сверкал единственный,  налитый  кровью глаз. Огромная смрадная
пасть щерилась  в  гнусной  ухмылке. В руке чудовище  держало боевой цеп, на
бессчетных  цепях   которого  угрожающе  покачивались  шипастые  отравленные
"яблоки".  На  темени страшилища торчал хохолок темно-синих  перьев, который
при виде сидов начал вставать дыбом.
     --  Кто ты такой, и как  смеешь бесчинствовать в саду владыки Ллинмара?
-- гневно спросил, скрывая дрожь в голосе, начальник стражи Фейнир.
     В ответ чудовище расхохоталось и ответило:
     -- Фахан зовусь я,
     Дом мой -- камень,
     А право мое
     Сейчас ты узнаешь!
     И с этими словами Фахан с  размаху опустил  свой цеп на голову Фейнира.
Тот рухнул, не успев  даже вскрикнуть. А Фахан ловко отпрыгнул от нацеленных
на него копий стражи и сказал так:
     -- Вы, мелкота,
     Королю доложите:
     Фахан пришел!
     Пусть трепещет от страха!
     Все, что цветет,
     Мне ненавистно;
     Яблоню вашу
     Хочу погубить!
     Стражники надвинулись на него  и попытались поразить копьями,  но копья
бессильно  отскакивали  от Фахана,  не причиняя ему  никакого вреда. А Фахан
смеялся  и снова и снова опускал свой ужасный  цеп, нанося смертельные раны.
Вскоре все сиды  пали наземь,  кто  бездыханный, кто жестоко  израненный.  А
Фахан, оглядев  поле боя, еще  раз  расхохотался  и  принялся вновь  крушить
деревья.
     Так, сея вокруг смерть и ужас, он добрался до Яблони. Прекрасное дерево
тихо  шелестело  нежной листвой, золотые  яблоки мягко светились в  темноте.
Увидев Яблоню, Фахан сказал, и слова его сочились злобой:
     -- А, вот и ты,
     Ненавистное древо!
     Яблоко дай мне,
     А после -- умри!
     Сказав  так,  он сорвал одно  яблоко. Когда его  лапища прикоснулась  к
Яблоне,  листва  на ней заволновалась, словно  в бурю, а ветви  отпрянули от
чудовища. Дерево тихо, умоляюще  вздохнуло,  но некому было защитить  его, и
цеп  Фахана  опустился  на  Яблоню, круша  и ломая серебряные ветви. Золотые
яблоки, со звоном упавшие на  землю, он растоптал, листья Яблони почернели и
засохли от яда. Наслаждаясь ненавистью, Фахан наносил удар  за ударом,  пока
от чудесного дерева не осталось лишь жуткое месиво из щепок и черной листвы.
Только тогда  цеп  в руке Фахана  остановился. Чудовище  захохотало, радуясь
своему  жуткому делу,  а потом топнуло ногой и  исчезло,  словно провалилось
сквозь землю.

     V.

     Когда поутру сиды проснулись, ждал их не праздник, но горе. Не было  ни
песен,  ни  веселого  пира  -- лишь рыдания и стоны над  погибшей Яблоней. С
содроганием  слушали сиды рассказ  оставшихся в живых стражников о чудовище,
погубившем за одну ночь целый сад.
     Король Ллинмар сидел на троне молчаливый и мрачный. Он думал о том, что
не  уберег  Яблоню, и теперь красота  ее умерла, быть может, навеки. От этих
мыслей слезы  струились по лицу короля, а рука его тянулась к  мечу у пояса.
О, как мечтал  король отомстить ненавистному Фахану! Но  больше мести жаждал
король возродить Яблоню, а потому  первым делом созвал советников и мудрецов
и спросил их, как это сделать.
     Молчали советники, не желая еще больше  огорчать короля. Наконец,  один
из них сказал:
     -- О владыка, от  черного яда нет исцеления! Им пропиталась даже земля,
и корни Яблони тоже мертвы. Нет никакой надежды, что Яблоня оживет.
     Тихий вздох  отчаянья  прошелестел  в зале,  а король Ллинмар еще  ниже
склонил голову.
     -- Нет, надежда есть! --  прозвучал вдруг  нежный голос королевы  Медб,
дотоле молчавшей. -- Нужно  найти Фахана  -- у него  должно быть  хоть  одно
яблоко! Клянусь, он  сорвал его для  себя  -- ибо даже  чудовища  мечтают  о
вечной юности!
     Услышав  это,  король  Ллинмар  поднял  голову,   глаза  его  блеснули.
Советники загомонили:
     --  Да, он взял яблоко, нет сомненья! Соблазн  вечной юности  велик,  и
злодей не мог устоять!
     --  Тем лучше! -- сказал король, и в голосе  его прозвучала сталь. -- У
нас было два дела: месть и спасение Яблони. Теперь эти два дела стали одним.
Нужно не медля найти Фахана и отнять у него яблоко, а заодно взыскать с него
виру за все  то  горе, что он причинил  нам. Но только  где искать  его? Кто
знает, какое зло породило его, и в какой гнусной норе он скрывается ныне?
     Вперед выступил Камлах. Прославленный как мудрейший из сидов, жил он на
свете так долго, что помнил времена войн с фоморами. И сказал Камлах:
     -- Откуда берутся  все злые  отродья? Он -- из фоморов, я помню такого.
Фахан -- порожденье  скал и пустыни, лютый враг всему, что растет  и цветет.
Искать его надо там, где земля всего бесплодней.
     -- Черные  Скалы! --  воскликнул  король. -- От  моря  до моря нет края
бесплодней! Клянусь, Фахан скрывается там!
     --  Быть может,  и там,  -- степенно  ответил Камлах.  -- Есть еще пара
мест, но они куда отдаленней. К примеру...
     Но тут речь Камлаха прервали. Юный  Гвион,  с  суровым лицом стоявший в
стороне,  вдруг  стремительно  подошел  к  трону  и,  преклонив колено,  так
обратился к королю:
     -- Владыка сидов  и  отец  мой! Молю  тебя,  позволь мне отправиться на
поиски  Фахана! Праведный гнев  пылает в моем  сердце,  ибо гнусное  отродье
посягнуло  на самое  святое  и драгоценное -- на  Красоту! Клянусь,  я найду
Фахана и отомщу ему за каждую слезинку, что проливает ныне наш народ!
     И ответил ему король Ллинмар:
     -- Возлюбленное дитя мое! В этот скорбный час твои речи даруют надежду!
О, если бы не мой сан  --  как  хотел бы я сам встретиться с Фаханом лицом к
лицу! Но я --  король,  а место короля --  на  троне. Долг не позволяет  мне
ехать самому. Но  я рад, что вместо  меня поедешь ты,  мой  сын! Поезжай,  и
возвращайся со славой!
     Так Гвион взял на себя это нелегкое дело. Весь остаток дня  он провел с
мудрецами, наставлявшими его  перед дорогой.  Лишь вечером он смог, наконец,
поговорить с матерью.
     Королева  была печальна и  бледна. Сердце  ее  сжималось  при  мысли  о
невзгодах и опасностях, угрожающих сыну. И она сказала ему на прощанье:
     -- Будь осторожен, Гвион,  мой мальчик! Найти Фахана -- только полдела,
нужно  еще  его победить.  Ты  слышал  рассказ  стражников?  Обычное  оружие
чудовище не берет. Ты доблестный юноша, но ты еще  молод, и горячность может
повредить тебе. Сначала узнай способ  убить Фахана, и  лишь потом выходи  на
битву. И помни, что помощь может прийти откуда не ждешь.
     И королева, улыбнувшись сквозь слезы, благословила сына.
     Ранним утром Гвион отправился в  путь. Он был облачен в золоченые латы,
сиявшие так  ярко, что витязь казался ослепительной вспышкой света. Конь под
ним был золотисто-гнедой, носивший гордое имя Пламенный. Это был лучший конь
во  всей  стране,  стремительный  и  не  знающий  устали.  На  копье  Гвиона
развевался зеленый флажок  с королевским гербом.  Все,  кто  только  был  во
дворце,   собрались   посмотреть  на  его  отъезд,   и   теперь   восхищенно
перешептывались, восторгаясь  статью  коня и  осанкой всадника.  Провожаемый
последними  напутствиями  и  пожеланиями  удачи  Гвион  выехал за  ворота  и
обернулся. Король  и королева смотрели ему вслед с любовью и надеждой. Гвион
еще раз поклонился им на прощание и, пришпорив коня, в мгновение ока скрылся
вдали.

     VI.

     Уже осень  вовсю хозяйничала  на земле, когда Гвион достиг Черных Скал.
Место  это, пустынное  и неприютное, тянулось на много миль,  простираясь до
самого моря. Земля здесь была столь бесплодна, что даже сорняки и колючки не
пытались  выжить.  Повсюду из бурой, спекшейся почвы торчали зловещие черные
камни, подобные гнилым зубам во рту великана.
     Конь под Гвионом нервно заржал и попытался повернуть назад.
     -- Стой, Пламенный, -- приказал Гвион, крепче сжимая поводья. -- Верный
товарищ мой, неужто ты  струсил? Ведь сюда мы и стремились -- что  поделать,
раз Фахан выбрал себе такое неуютное жилище!
     Пламенный остановился, опустив голову и  прядая ушами, потом медленно и
неохотно  пошел  вперед.  Гвион ласково  потрепал  шею  коня,  сам  чувствуя
нестерпимое  желание  развернуться и бежать прочь из этих мест. Серо-лиловое
небо казалось небывало низким. Ветер, порывы которого были злобны и хлестки,
как удары бича,  нес мелкую черную пыль, забивавшуюся в глаза и оседавшую на
одежде.  Мрачные  черные  камни громоздились вокруг и угрожающе нависали над
всадником,  словно спрашивая  -- зачем пожаловал?  И ни  звука вокруг, кроме
завывания ветра и медленных, глухих шагов коня.
     -- Эй, Фахан, -- крикнул наконец Гвион, не стерпев угрожающее молчание,
-- выходи на бой, если ты не трус! Немалый путь проделал я, чтоб встретиться
с тобой лицом к лицу! Выходи же -- я знаю, ты слышишь меня!
     В ответ на эти  слова из-под земли  раздался глумливый хохот,  а ветер,
рассвирепев, рванул так, что едва не выбил Гвиона из седла.
     -- Фахан, -- в ярости вновь закричал он, -- я не ребенок, нечего пугать
меня ветром! Ты смеешься надо мной? Вольно тебе смеяться, сидя в своей норе!
Вылезай, сойдемся в битве -- тогда и посмотрим, кто посмеется!
     Ветер  тут же стих, словно по знаку, и Гвион услышал из-под земли такие
слова:
     -- Пошел ты прочь,
     Собачье мясо!
     Камень найди мой --
     Тогда потолкуем!
     -- Камень? -- крикнул Гвион. -- Ну что ж, я найду твой камень!
     Он огляделся, пытаясь приметить камень или скалу не  такую, как прочие.
Увидев невдалеке большую круглую скалу, Гвион ударил по ней:
     -- Вот твой камень!
     Голос захохотал и ответил:
     -- Не тот!
     Тогда  витязь стал медленно объезжать проклятое место и ударять по всем
камням, хоть  немного отличавшимся от других. Но камней в Черных Скалах было
немало,  и каждый из них был  непохож на соседей. Снова и снова слышал Гвион
гнусный хохот и ответ:"Не тот!"  В отчаяньи Гвион начал было ударять по всем
камням подряд, но быстро опомнился --  ибо и за несколько лет он не  смог бы
так найти единственный нужный.
     -- Вдоволь ты поглумился надо мной, Фахан,  --  сказал  он. -- Хватит с
тебя! Я уезжаю, но я вернусь и найду твой камень -- тогда мы потолкуем!
     Сказав так, Гвион повернул коня и поскакал прочь.

     VII.

     Долго скитался Гвион, расспрашивая  всех встречных  о  Фахане, и искал,
сам не зная что. Два раза возвращался  он к Черным Скалам и пытался раскрыть
секрет  камня Фахана, но безуспешно. Фахан, словно устав потешаться над ним,
молчал, и Гвион напрасно бродил средь камней.
     Осень  сменилась зимой,  а зима -- весной. Однажды,  когда на земле уже
воцарилось лето, Гвион медленно ехал  по лесной дороге.  Было жарко, и юноша
думал, где бы напиться. Тем временем деревья расступились, и Гвион увидел по
левую руку поляну, покрытую прекрасной зеленой травой. Вдалеке, среди кустов
шиповника, журчал прозрачный родник. Гвион радостно поскакал к нему, и вдруг
услышал странные тоненькие голоса, звучащие жалобно и сердито.
     --  Он топчет нас! Ах, он топчет нас!  -- доносилось  откуда-то  снизу.
Гвион  остановился,  осмотрелся вокруг, но  никого  не заметил. Он посмотрел
вниз  --  но и  там не было ничего,  кроме  земли  и травы. Не  зная, что  и
подумать, он снова тронул коня.
     -- Ах, скорей бы этот мужлан убрался  отсюда!  Нам  больно! -- запищали
голоса.
     -- Кто здесь? -- воскликнул Гвион. -- Кто разговаривает со мной?
     --  Листья  и  Травы.  Твой конь своими  ужасными,  огромными  копытами
ступает  так  тяжело, что топчет нас целыми сотнями! А  вдруг ты пустишь его
пастись -- что тогда с нами будет?
     И  Травы,  ужаснувшись,  подняли  такой  гомон, что  Гвион  едва  сумел
докричаться до них:
     -- Эй, да вы умеете  говорить? Может ли быть такое? Прошу вас, простите
моего коня и меня, мы очень хотим пить, потому и поехали напрямик к роднику.
Мой конь  постарается ступать осторожнее и,  обещаю, я не  позволю ему здесь
пастись. Но скажите, какое чудо дало вам дар речи?
     -- Мы -- дети Богини Дану! Этот родник  принадлежит ей, и все,  кто пил
из  него,  получают  дар речи.  Все  Деревья, Кустарники и  Травы  в  округе
питаются этой водой и могут говорить.
     Гвион  подивился такому чуду и возблагодарил Богиню  за щедрость. Потом
он подумал, что Зеленый Народ может знать средство против Фахана, и спросил:
     -- Маленькие господа! Не слыхали ли вы о чудовище  по  прозванию Фахан?
Быть может, вы знаете, чего он боится, и как найти его камень?
     -- Да, мы  слыхали о таком, -- ответили  Травы  тихо. -- Мы боимся его,
боимся  даже его имени.  Правда, куда больше, чем нас, он терзает Деревья --
мы слишком  малы и ничтожны для  его злобы! Но  мы не знаем, чего он боится.
Спроси  Шиповник! Он растет возле  самого родника,  и  в  нем  столько  силы
Богини, что он должен знать!
     Гвион поблагодарил Травы за добрый совет и направился к роднику. Первым
делом  он  напился и напоил коня, ибо жажда их была велика.  Пламенный, едва
отведав воды, встряхнул золотой гривой и звонко заржал:
     -- Клянусь,  вот прекрасная  водица!  Приятно пить, а  еще приятней  --
говорить!
     -- Пламенный! -- воскликнул Гвион. -- Ты тоже обрел дар речи?
     --  Что  ж  тут удивительного, -- ответил конь. --  Ты ведь слышал, что
сказали маленькие  господа.  О, как я благодарен им  и  Богине! Наконец-то я
могу сказать тебе, что подкова на моей задней правой ноге вот-вот отлетит!
     -- Если ты  благодарен Травам,