заглядывали
редко,  к  тому  же  Мэтт  был большой  любитель  с  самого утра  пропустить
глоточек. К первому  глоточку он, как  водится, тут  же добавлял  второй, ко
второму --  третий, и к полудню уже совсем  лыка не вязал.  В этом блаженном
состоянии он и пребывал до самого вечера, а назавтра начиналось то же самое.
Наружность Мэтта красноречиво повествовала о его битвах  с  зеленым змием --
краснющий нос,  осоловевшие  глаза, реденькие волосенки, торчащие как пакля.
Коротышкой же  Мэтта прозвали недаром  --  был он  маленький и весь какой-то
хлипкий.
     Погреб у  Мэтта  был  что  надо: если все остальное  хозяйство он давно
забросил, то за погребом, по понятной причине, следил  денно и нощно. Погреб
был  сложен  из  огромных  камней,  с потолком таким  высоким,  что  человек
среднего роста мог идти не нагибаясь. Здесь в  любую погоду было прохладно и
сухо, пол устилали чистые ароматные опилки. По всем стенам шли сплошные ряды
дубовых  полок  с  бутылями, бутылочками  и бутылищами -- были тут и вина, и
настойки, и  бренди, и  все, что душе  угодно. На полу  стояли  разномастные
бочонки с пивом и элем всяких  сортов. Мэтт был не простой пьяница, которому
лишь  бы  выпить,  а что  --  неважно; нет, Мэтт  был  настоящим  ценителем,
разбирался и  в пиве, и в заморском вине. Да только не в прок оно  ему  шло,
потому как не знал меры.
     Каждый  месяц  Мэтт  проверял свои запасы --  сколько чего вышло, да не
надо ли чего  прикупить.  И вот однажды получилось  у него, что за последний
месяц он выпил чуть не втрое больше обычного!
     --  Да не может такого быть! -- пробормотал  Мэтт, почесывая в затылке.
-- Чтоб мне  лопнуть, если я все  это  выпил! И  постояльцев было  не больше
обычного, значит,  они мне  помочь  не могли. К тому же,  я  отродясь не пил
летом джин -- только зимой! -- а тут в  августе пропало пять бутылок! И куда
ж оно все делось?
     Мэтт долго стоял, покачиваясь (время шло уже к обеду), посреди погреба,
пытаясь решить этот сложный вопрос, но это ему так и не удалось,  и он пошел
обедать, в сердцах хлопнув  дверью.  Пообедав и  немного  отойдя, Мэтт решил
приделать на дверь погреба еще один замок и выкинуть эту историю из головы.
     Но на этом  дело не кончилось. В сентябре обнаружилось, что  выпито еще
того больше,  к  тому же пропала  бутылка старого бренди, которое Мэтт берег
для  себя  на случай простуды. Становилось ясно, что его кто-то злонамеренно
обкрадывает,  и Мэтт  решил  во что бы то  не стало выяснить --  кто?!  Весь
следующий  месяц  Мэтт неусыпно  следил  за  дверью в  погреб  и  готов  был
поклясться --  никто  кроме  него  туда  не  заходил.  Каково  же  было  его
изумление,  когда и в  октябре он недосчитался многих дорогих  своему сердцу
бутылок!
     -- Что же  это такое? --  недоумевал Мэтт. --  Уж не нечистый ли строит
мне козни? Отродясь ни о чем подобном не слыхивал!
     Мэтт  долго еще  терзался  бы этими вопросами,  когда  б ему  не  помог
случай.  Как-то  утром  он  проснулся  раньше обычного  и решил,  по  своему
обыкновению,  пропустить с  утречка  кружечку доброго  эля. Обнаружив, что в
доме  все  пиво  вышло, Мэтт  взял  большой кувшин  и  полез в погреб.  Едва
приоткрыв дверь,  он услыхал  из  погреба  тихое чмоканье, как  будто кто-то
торопливо пил что-то очень вкусное. Мэтт не растерялся. "Ага! -- подумал он.
--  Кажется, сейчас я поймаю этого неуловимого вора!" И тихонько скользнул в
погреб.
     Спустившись  он  смекнул, что чмоканье доносится из  дальнего угла,  от
самой большой  бочки с пивом. Стараясь ступать неслышно, Мэтт прокрался туда
и застыл, вглядываясь  в  полумрак.  То,  что  он там увидел, заставило  его
взвыть от ужаса.
     А увидел он маленького, ростом  не больше двух футов, старичка, от души
присосавшегося   к  крану  огромной   пивной  бочки   и  причмокивающего  от
удовольствия.  На  старичке  была  красная   курточка  и   того   же   цвета
остроконечный  колпачок. Услышав  жуткий мэттов  вопль, старичок  обернулся,
тоже вскрикнул  -- тоненько, как цыпленок, --  и собрался было улизнуть.  Но
тут ему не повезло -- Мэтт уже очухался, и не желал упускать вора, кем бы он
там  ни оказался. К тому  же,  клуракан (а это  был  именно он!) только  что
изрядно  хлебнул  пивка  и немного  отяжелел,  а  Мэтт был настолько  трезв,
насколько это  вообще было для  него  возможно. Поэтому  он выиграл короткое
состязание  в беге, и через полминуты уже держал  за шкирку трепыхающегося и
визжащего клуракана.
     Только тут  Мэтт  смог как  следует рассмотреть диковинного  вора. Свой
колпачок клуракан  где-то потерял и теперь сиял розовой лысиной,  окруженной
взлохмаченными   седыми   волосами.  Из-под  густых  седых  бровей  сверкали
маленькие и хитрые  глазки. Носом  клуракан превосходил самого  Мэтта --  до
того он был ярко-красный.
     -- Да... ну и  фитюлька! --  глубокомысленно проговорил Мэтт. -- А пьет
почище лошади!
     -- Хозяин, гляди,  у тебя пиво вытекает! --  хитро пропищал клуракан. И
действительно, в  пылу погони Мэтт не  обратил внимания, что кран  бочки все
еще открыт.
     Но  если клуракан  собирался  воспользоваться  замешательством  Мэтта и
сбежать  -- он  жестоко просчитался.  Не спуская со  своей добычи глаз  Мэтт
завернул кран и спросил:
     -- И кто же ты такой?
     --  Я  --  честный  ирландец, хозяин!  Не станешь  же  ты сердиться  на
честного ирландца за то, что у него пересохло в горле,  и он позаимствовал у
тебя немножко пива -- кстати, кисловатого...
     --  Ты  мое пиво ругать  не смей! -- рявкнул  обиженный Мэтт.  -- Лучше
скажи, сколько вас таких здесь было?
     -- Каких -- таких? -- озадаченно переспросил клуракан.
     --  Ну, таких  малявок, как ты. Это ж надо,  сколько вы всего повыпили!
Видать, вас тут было не меньше дюжины!
     -- Да что ты,  хозяин, -- обиделся в  свою очередь клуракан. --  Никого
кроме меня тут не было! Если б я привел друзей, твоего  погреба нам  хватило
бы ненадолго!
     -- Ты хочешь сказать, что один выпил такую прорву? -- спросил Мэтт и от
души расхохотался.
     Клуракан даже нахохлился от обиды:
     -- Ну да, я один, а ты что, мне не веришь?
     -- Кто ж тебе поверит, фитюлька!
     --  Я  тебе не  фитюлька! --  закричал  разгневанный клуракан.  -- Я --
клуракан, происхожу из древнего уважаемого рода, и такого  глупого  верзилу,
как ты, мог перепить еще грудным младенцем!
     Но  Мэтт, не  обращая  никакого внимания на древность  рода  клуракана,
продолжал хохотать. Клуракан же еще больше разошелся:
     -- Ах, ты мне не веришь! Ах, вот как! А ну, давай поспорим, что я выпью
больше тебя, а когда ты свалишься под стол -- еще и за твое здоровье выпью!
     Тут Мэтт перестал  хохотать. Как всякий  ирландец, он  обожал биться об
заклад, к тому же он подумал, что запросто перепьет хвастливого клуракана. И
он сказал:
     -- Ладно, давай поспорим! И на что же мы будем спорить?
     Клуракан почесал лысину одной рукой, потом второй, а потом сказал:
     -- Слушай, ты не мог бы опустить меня вниз? Когда я вишу в воздухе, мне
плохо думается.
     -- А ты не  сбежишь?  --  подозрительно  спросил  Мэтт,  слышавший, что
подобным тварям  верить нельзя.  Но клуракан смерил его  таким  оскорбленным
взглядом, что Мэтт, не говоря ни слова, опустил того на пол.
     Клуракан, действительно, и  не  думал  сбегать. Недоверие  Мэтта к  его
пьяницким талантам задело его за живое.  Теперь для него  стало делом  чести
доказать глупому верзиле, как жестоко он заблуждался. И, конечно, получить с
него  за   это  как  следует.  Поэтому   через  пару  минут  сосредоточенных
размышлений клуракан воскликнул:
     -- Придумал!  Если ты  проиграешь,  то  навсегда оставишь меня в покое,
позволишь  пить,  сколько  влезет,  и  угощать  друзей   --  за  твой  счет,
разумеется!
     -- А  если  я  выиграю? -- спросил Мэтт. Его гораздо больше интересовал
этот вопрос, потому что он не сомневался, что выиграет.
     -- А если ты выиграешь -- я покажу тебе богатый клад и навсегда оставлю
в покое, уйду, куда глаза глядят.
     При слове "клад" Мэтт оживился.
     -- Клад? -- переспросил он. -- Вот это здорово. А ты не врешь?
     -- Клянусь чем хочешь. Я их несколько знаю.
     -- Ну что же, твои условия хороши и справедливы. Идет!
     И они ударили по рукам.
     Оружием поединка с  общего согласия выбрали  эль -- напиток почтенный и
всеми  любимый. Мэтт наполнил  огромный  кувшин  лучшим элем,  какой  только
нашелся в его погребе, достал самые большие кружки, и соперники уселись друг
против  друга за  столом  из неструганых досок. Вернее,  это  Мэтт  сидел за
столом -- клуракану, из-за маленького росточка, пришлось устроиться прямо на
столе.  От  закуски  --  недостойной  уловки  в  честной  борьбе  --  оба  с
негодованием отказались.
     Клуракан, важный, как  король, восседал на столе, болтал ногами и хитро
посматривал  на  Мэтта.  Под нос он  бурчал не  то какую-то  песенку,  не то
стишок.  Когда  Мэтт  поставил  перед ним кружку с  элем,  клуракан  заметно
приободрился. Двумя руками он с большим трудом поднял огромную (и не  только
для него) кружку, похмыкал, понюхал, отхлебнул глоточек и сказал с довольным
видом:
     -- Да,  хозяин, это  знатный эль!  Не  то, что та кислятина,  какую мне
пришлось сегодня пить! Видно, до этой бочки я еще не успел добраться... Твое
здоровье!
     Мэтт,  раскрыв  рот,  смотрел,  как  содержимое  кружки  с  неимоверной
скоростью исчезает в  объемистом брюшке  клуракана. Допив до дна, клуракан с
блаженным  вздохом  поставил кружку  на  стол, достал  из  кармана крохотную
трубочку  и  закурил.  Только  тут Мэтт вспомнил о  своей  кружке. Он  отпил
несколько добрых глотков, и вдруг  почувствовал -- что-то не  так.  Это  был
эль, и на вкус,  и на вид, и на запах, да только вот в голову  он бил почище
неразбавленного виски!  Мэтт  был закаленным  бойцом, но,  выпив  не так  уж
много, стремительно начал "косеть".  Догадавшись, что тут дело нечисто, Мэтт
подозрительно взглянул на клуракана. Тот, как ни в  чем не бывало, попыхивал
своей  трубочкой,  но что-то в  выражении его лукавых глазок  не понравилось
Мэтту.  Он  грохнул кружкой по  столу, опять схватил  клуракана за шкирку  и
завопил:
     -- Слушай, ты, клу... кла... в общем, как там тебя! Признавайся, что ты
сотворил с моим элем?!
     -- Эй, хозяин, не сердись,  не сердись, -- закричал во  все горло не на
шутку перепуганный клуракан. -- Я пошутил, только пошутил!
     --  Хороши шуточки! Вот и верь тебе после этого, жулик!  Где это видано
-- эль шибает в голову хуже виски! Что ты в него подсыпал, поганец?!
     -- Ничего! Клянусь, ничего! Я его только заколдовал! Это была шутка!
     -- Заколдовал... -- Мэтт был так поражен, что даже  перестал сердиться.
До  этого  дня он ни  разу  не встречался с  подобными  существами,  и  даже
подумать  не  мог, что эта забавная красноносая фитюлька  способна на такое.
Глядя на клуракана с внезапно проснувшимся уважением, Мэтт осторожно посадил
его обратно на стол и спросил:
     -- А ты что угодно можешь так заколдовать?
     Клуракан,   почувствовав,   что  буря   прошла  стороной,  обрел  былую
самоуверенность.  Он  не спеша одернул свою уже изрядно помятую  курточку  и
только потом ответил:
     --  Ну, вообще-то, нет. Воду  так не заколдуешь. А  вот любое  пиво или
вино --  это можно. Когда  наступают сухие времена,  и глоточек пива -- и то
трудно раздобыть, это заклинание бывает очень кстати.
     -- Еще бы!  -- протянул  восхищенный  Мэтт,  вспомнив  свои собственные
сухие времена.  Но  тут ему  в  голову  пришла  новая  мысль, и  он спросил,
пристально глядя клуракану прямо в глаза:
     -- Это  все здорово. Вот  только скажи  мне  -- для чего ты  сделал это
сейчас? Не для того ли, чтобы обыграть меня, а?
     Клуракан смущенно заерзал на месте, но все же ответил:
     -- Если честно, то  да. Очень уж мне хотелось тебя обыграть. Но теперь,
клянусь, я не буду делать ничего подобного -- или пусть я помру от жажды!
     Такой страшной  клятве Мэтт  не  мог  не поверить.  К тому же, клуракан
говорил с  таким жаром и выглядел так искренне раскаявшимся, что ему поверил
бы кто угодно.
     И  эта славная парочка,  примирившись и  позабыв взаимные  обиды, вновь
уселась  за стол и продолжила  состязание. Кружка  за  кружкой исчезали в их
глотках,  потом они очень душевно  спели  все песни, какие вспомнили, пуская
слезу в  самых грустных местах. Кувшин они опростали, пришлось идти в погреб
за добавкой. Потом  Мэтт  вдруг обнаружил, что жалуется  клуракану на жизнь,
обвиняя весь мир в черной неблагодарности. Клуракан сочувственно поддакивал,
не забывая, однако, следить, чтобы эль в кружках не переводился. Увидев, что
и этот кувшин опустел, он снова послал Мэтта в погреб. Выпив еще три кружки,
Мэтт почувствовал, что все  тело его наполняется туманом, мягким  и  теплым.
Как во сне, он вновь наполнил кружки, выпил, и провалился в черную бездну.
     Из забытья Мэтта вывел ехидный голосок клуракана:
     -- Ну что, хозяин,  и  кто  из  нас фитюлька?  Быстро же ты сдался -- у
меня-то хмеля ни в одном глазу! Твое здоровье!
     Послышалось бульканье и сопение, и Мэтт, с трудом оторвав физиономию от
стола, мутными глазами уставился на клуракана,  который,  наклонив кувшин, с
удовольствием допивал  из  него  остатки эля.  Голова у Мэтта раскалывалась,
перед глазами плавали зеленые круги.
     -- Водички!.. -- слабым, умоляющим голосом простонал Мэтт. Клуракан тут
же оторвался от  кувшина, с жалостью  посмотрел на Мэтта и побежал за водой.
Через  минуту  он вернулся с  ковшиком,  полным  чистой, прохладной  воды из
колодца, и сказал, протягивая его Мэтту:
     --  Давай-ка, хозяин, соберись с  силами и доползи до постели! Я бы рад
тебе помочь, да ростом маловат.
     Мэтт, фыркая и постанывая, огромными глотками влил себе в пасть сколько
смог  воды,  а  остатки  вылил  на  голову.  Взглянув  на  клуракана  слегка
прояснившимися глазами, он проговорил:
     -- Да... Ну  и горазд ты, братец, пить... Что же, ты выиграл, и выиграл
честно. А теперь я пошел спать.
     И он, кряхтя, выбрался  из-за  стола и по стеночке  отправился  в  свою
комнатушку. Там он, не раздеваясь,  упал на кровать и тут же заснул  тяжелым
пьяным сном.
     На следующее  утро Мэтт проснулся чуть живой. Кряхтя  и  чертыхаясь, он
сел  на кровати и принялся вспоминать, что же вчера было. Мэтт не раз слыхал
от знающих людей, что  все пьяницы рано или поздно начинают видеть чертенят,
и теперь гадал, был клуракан на самом деле, или он, что называется, допился.
Самое  ужасное  --   он  никак  не  мог  решить,  что  хуже.  Наконец,  Мэтт
почувствовал, что без  глоточка пива решить этот  вопрос  он  не в  силах. С
большим  трудом  он  поднялся  и  потихонечку,  стараясь  не  делать  резких
движений, поплелся в погреб. Открыв дверь, он застыл на пороге, разинув рот.
     Посреди  погреба лежала  перевернутая  вверх  дном  большая кадушка,  а
вокруг нее, как вокруг стола, сидела развеселая компания маленьких старичков
в красных  колпачках. Было их полдюжины,  и каждый  держал  в руке стакан  с
вином. По запаху Мэтт тут же  определил, что  это старый  портвейн, гордость
его  погреба.  Завидев  Мэтта,  старички  оборвали  удалую  песню,   которую
распевали, и  радостно замахали ему ручонками, как  старому другу, приглашая
присоединиться к  своей  компании. Обалдевший  Мэтт  стоял на пороге, словно
пустил там  корни, и  подумывал,  не  сошел  ли  он  с  ума, но тут  один из
старичков поднялся на ноги, и Мэтт узнал в нем своего победителя.
     --  Доброе  утро,  хозяин! -- приветливо  сказал  клуракан.  -- Позволь
представить  тебе моих старых друзей. Я пригласил их, пользуясь  своим новым
правом принимать и угощать  гостей. Надеюсь, ты помнишь наш вчерашний уговор
и не возражаешь?
     -- Да... -- пролепетал Мэтт. -- То есть, нет... То есть, не возражаю...
     --  Вот  и чудесно,  хозяин, я знал, что ты человек,  на слово которого
можно положиться! Не желаешь ли присоединиться к нам? Мы будем очень рады!
     -- Я... Нет... Спасибо...
     -- Ну, что же, если передумаешь -- всегда пожалуйста.  С таким  славным
человеком, как ты, и клуракану выпить приятно! А если тебе  что-нибудь здесь
понадобится -- не стесняйся, заходи, ты нам не помешаешь!
     -- Да... я вот... пивка налить...
     Клуракан сделал  вежливый приглашающий  жест  рукой,  и  Мэтт, опасливо
поглядывая  на теплую компанию, бочком пробрался к первой попавшейся  бочке,
нацедил пива и поспешил убраться  восвояси. Едва  он  закрыл за собой дверь,
как услышал, что  клураканы вновь затянули песню,  еще разухабистей прежней,
время от времени прерывавшуюся звонким  хохотом. Веселье продолжалось как ни
в чем не бывало.
     Мэтт на полусогнутых ногах добрался до кухни, упал на стул  и  принялся
жадно глотать пиво  прямо из кувшина. Немного утолив  жажду, он вытер пот со
лба и жалобно проговорил:
     -- Господи!..
     Ополовинив кувшин, он пробормотал:
     --  По  крайней мере, теперь я уверен, что они мне не чудятся... Как он
вчера сказал? Твоего погреба нам ненадолго хватит? Да...
     Отпив еще немного, он перевел дух и сказал, уже спокойней:
     -- Что же, проиграл -- плати! Никто еще не говорил про Мэтта, что он не
держит слова!
     Когда же у  кувшина показалось дно, Мэтт улыбнулся, ударил себя кулаком
по колену и заявил:
     --  А этот клуракан славный  парень! Веселый такой, и пить умеет.  Да и
другие, верно, не хуже. Одно слово -- настоящие ирландцы!
     И,  примирившись  с  тем,  что  все равно  нельзя  было изменить,  Мэтт
принялся готовить себе завтрак.  Из погреба до него  порой  долетали обрывки
песен  и тоненький клураканий  хохот, и тогда  лицо Мэтта  омрачалось  -- но
вскоре прояснялось  вновь.  А  один раз  он  даже поймал себя  на  том,  что
напевает вместе с клураканами славную песенку, любимую им больше других.
     С тех пор все так и шло. Что ни день -- у клураканов был праздник. Мэтт
поначалу не принимал  их приглашений  вместе выпить и посидеть  --  очень уж
нелегко ему было видеть, как его выпивка исчезает в их бездонных глотках. Но
потом  он  перестал об этом  думать,  и  целыми  днями  просиживал вместе  с
клураканами за столом-кадушкой,  потягивая пивко, распевая песни  и радуясь,
что теперь он может пить в такой душевной компании. У Мэтта никогда не  было
друзей,  разделявших  его  любовь  к  спиртному,  и  он быстро  сдружился  с
клураканами,  понимавшими  его,  как  никто  другой.  Клураканы  тоже  очень
привязались к Мэтту. Так в веселых пирушках проходили день за  днем и неделя
за неделей.
     Как-то поздним утром Мэтт, едва продрав глаза, пошел в погреб проведать
своих   новых   друзей.  Вчерашняя  попойка  по  размаху   превосходила  все
предыдущие, и Мэтт, не выдержав, первым отправился спать, покинув  веселье в
самом разгаре. Мэтта теперь  непросто было чем-то удивить, но, едва войдя  в
погреб он охнул -- до того потрясающая картина предстала его взору.
     По всему погребу в самых невероятных местах и позах  валялись мертвецки
пьяные  клураканы.  Один лежал  на кадушке, держа в  объятьях пустую  винную
бутылку. Другой громогласно храпел, уткнувшись лицом прямо  в пивную кружку.
На  полу, раскинув руки-ноги во  все стороны, лежали еще трое.  И,  наконец,
старый знакомец  Мэтта удобно устроился  прямо  под  открытым краном пивного
бочонка, да так  и  заснул, и  теперь плавал  в  огромной луже, благоухающей
пивом.
     Первым делом Мэтт  ринулся закрывать кран  бочки, но было уже поздно --
все пиво давно вытекло. Потом он  выловил клуракана из пивной лужи, ужасаясь
при мысли, что тот утонул, -- но  нет, он посапывал, живехонький. Когда Мэтт
встряхнул его, он пробормотал: "Славное пивко!", пару раз причмокнул и снова
заснул сном  младенца. Мэтт встряхнул его еще разок,  посильнее, и клуракан,
выпучив заплывшие глаза, уставился на него:
     -- А? Что? --