лись
встретиться снова, но я жду, а он все не приходит...
     -- Где встретила? Здесь?
     Дженни кивнула.
     -- Странное место для встречи, -- пробормотал Фрэнк. -- Это не к добру.
А что за человек? Как его имя? Скажи мне, девочка, не бойся!
     -- Он музыкант и  чудесно  играет на флейте. А зовут его Ганконер. Я не
спросила, где он живет, потому что...
     Тут Дженни  испуганно смолкла  --  так  побледнел вдруг  ее отец, такое
отчаянье  отразилось на его добром лице. Он долго молчал, а  затем  медленно
проговорил:
     -- Такой беды я не ждал! Я-то думал, это деревенский проказник!
     -- В чем  дело? Ты что-то знаешь о нем! Расскажи! -- взмолилась Дженни,
вцепившись в его руку. -- Я  люблю его, я на все готова,  только бы  увидеть
его снова!
     Фрэнк  поглядел на нее так,  словно  у него  разрывалось сердце,  потом
обнял и сказал:
     -- Мужайся, девочка!  Выслушай меня до конца и не перебивай. Больше  ты
его  никогда не  увидишь.  Ты  должна  вырвать  эту любовь  с корнем,  иначе
погибнешь! Ганконер -- не человек. Он из фейри, и его другое имя -- Ласковый
Любовник. Я вижу, ты вздрогнула  -- да, это с ним  тебе напророчила  встречу
миссис Джилфри, проклятая ведьма! Но с ней мы еще разберемся, послушай лучше
о Ганконере.  Когда цветут колокольчики,  он  в образе златокудрого юноши, с
флейтой  в  руках, бродит  по  лощине. Музыкант  он действительно  чудесный,
только  среди  фейри есть такие,  но горе  той девушке, которая  услышит его
флейту! В этой  музыке  -- необоримые  любовные чары, и все, кто слышат  ее,
влюбляются  в  Ганконера.  Он же так хорош  собой, так нежен  и учтив,  что,
право, не полюбить его -- выше девичьих сил! Но очаровав девушку и проведя с
ней день Ласковый  Любовник навсегда исчезает. А несчастная девушка, подобно
тебе, целыми днями бродит по лесу, плачет,  зовет и  ждет, пока горе и тоска
не  сводят ее в могилу. Он  не придет, Дженни, он никогда не  приходит! Молю
тебя, забудь его -- иначе ты зачахнешь от тоски и умрешь!
     -- Нет! -- воскликнула Дженни,  ломая руки. -- Я не верю тебе, этого не
может быть! Даже если он -- фейри,  и все, что ты рассказал мне -- правда, я
все равно люблю его! И я не хочу, не могу забыть его! Я знаю, когда-нибудь я
снова  увижу его -- я буду ждать и надеяться! Ганконер любит меня, и однажды
он придет! Он не может быть так жесток и бессердечен, как ты говоришь!
     -- Дело не в том, что он жесток, -- возразил ей отец. -- Кто знает, что
творится  в  голове  у  фейри?  Может быть,  Ганконер  на следующий день уже
забывает  о  вчерашней  возлюбленной.  А  может,  ему  нравится  очаровывать
девушек, а все, что у  людей  бывает  потом,  для него не  интересно.  Но он
никогда не приходит. Я слышал рассказы стариков, ведь ты -- не первая, кто с
ним встретился.  Я своими глазами видел,  когда еще был  мальчишкой, как  от
любви к Ганконеру зачахла Молли Рединг. Она, как ты, встретила его летом,  и
зима еще не наступила, когда ее отвезли на  погост. А какая  была девушка --
красавица,  веселая, смешливая!  И  что  ты думаешь?  За  несколько  месяцев
истаяла и умерла! Дженни, доченька, прошу  тебя,  не упрямься -- не жди его,
забудь!
     Но  как ни уговаривал Фрэнк Уиллоу свою дочь, как ни умолял -- все было
напрасно.  Дженни  упрямо продолжала твердить, что любит  Ганконера и  будет
ждать его. Фрэнк попробовал пригрозить запереть ее -- она не отступилась. О,
как  она  рыдала,  как  заклинала  не  мешать  ей ждать  любимого!  Наконец,
расстроенный, сам едва не плачущий Фрэнк сказал:
     -- Ладно, дочка, не будем сейчас спорить. Пойдем  лучше домой, там твоя
мать сходит с ума от горя. Ведь она так и не знает где ты и что с тобой!
     День уже клонился к вечеру, но Дженни не соглашалась уйти из леса, пока
не зайдет солнце.
     --  Подумай, отец,  вдруг он придет, а меня здесь не будет! -- говорила
она жалобно. -- Тогда он, конечно, решит, что я его забыла!
     В горестном молчании отец и дочь дождались заката и пошли домой. Дженни
так ослабела, что еле шла, и Фрэнку приходилось поддерживать ее.
     Нет  слов,  чтобы описать радость миссис Уиллоу  при  виде дочери, и ее
горе, когда муж  рассказал о Ганконере. Миссис Уиллоу тоже слыхала о  нем, и
сразу поняла,  что случилось. Она заплакала и принялась  укорять себя за то,
что не предупредила дочь об опасности.
     -- О, Дженни, почему я не  рассказала тебе о проклятом фейри! Почему не
запретила ходить в лощину! -- повторяла безутешная мать. -- Я-то думала, что
Ганконера нет больше в наших краях, ведь лет сорок о нем никто не слышал! И,
подумать только, ради моей девочки эта дрянь  вылезла из норы! А эта ведьма,
миссис Джилфри! То ли знала все наперед,  то ли  сама и приманила Ганконера!
Ох, с каким удовольствием я выцарапаю ей глаза!
     И миссис Уиллоу хотела было бежать к Джилфри и перейти  от слов к делу,
но Фрэнк остановил ее:
     -- Жена, с  ведьмой  Джилфри мы еще успеем потолковать! Посмотри лучше,
как  измучилась  Дженни!  Ее  надо  уложить, накормить  и  позвать  врача  и
священника.  Не знаю, кто из них  ей верней  поможет, да  и поможет  ли хоть
кто-нибудь... Пойду приведу обоих, а ты пока займись остальным.
     Разумные слова мужа охладили боевой пыл миссис Уиллоу, и она, позабыв о
мести,   принялась  хлопотать   вокруг   Дженни.   Бедняжка   так  устала  и
исстрадалась,  что  с  трудом  понимала,  что происходит вокруг,  только все
повторяла:
     -- Мама, мама, прошу тебя, позволь мне завтра пойти в лес!
     --  Пойдешь,  мой  ангел,  пойдешь, -- отвечала, глотая  слезы,  миссис
Уиллоу. -- Только сначала ты должна выздороветь. Вот,  покушай,  а то совсем
ослабела!
     После  обещания  матери  отпустить ее в лес Дженни немного успокоилась,
покорно и  безжизненно, словно кукла, позволила раздеть, уложить и накормить
себя. Было видно, что она не может думать ни о чем, кроме завтрашней встречи
с Ганконером. Ее лицо то омрачала тоска, то озаряла надежда.
     Не  прошло  и  часа, как Фрэнк Уиллоу вернулся, ведя  за собой целителя
души и целителя тела. Доктор Кроу, сухонький желчный старик, с головы до ног
одетый  в черное,  не  скрывал, что басням о  Ганконере не верит. Он, тем не
менее, был отменно вежлив и обещал сделать все, что только в его силах, дабы
вернуть Дженни здоровье. Напротив, преподобный Фокс в Ганконера верил, но не
скрывал,  что  не  знает,  что  делать.  Это  был  толстенький,  кругленький
человечек,  любивший  покушать и  поговорить и  ненавидевший все  сложное  и
непонятное.
     Первым  за  Дженни  принялся  доктор  Кроу.  Он тщательно осмотрел  ее,
сосчитал  пульс,  постучал молоточком по  коленям,  совершил  еще с  десяток
загадочных манипуляций, хмыкнул, и заявил:
     --  Любезный мистер Уиллоу, ваша  дочь здорова. Разве что,  пульс у нее
немного ускорен,  но это  можно объяснить волнением. Ее  нервы  находятся  в
некотором  возбуждении, в  связи  с  чем  я  рекомендую  принимать  бром.  В
остальном эта девица так же здорова, как и любая другая особа ее возраста.
     -- Но, доктор, --  проговорил растерянный Фрэнк, -- посмотрите, как она
страдает! Может, есть еще какое средство?
     В ответ доктор Кроу саркастически усмехнулся:
     --  Дорогой мистер  Уиллоу,  к сожалению,  наука  не знает средства  от
любви.  Что  поделать,  медицина не всесильна!  Попробуйте  лучше  бром,  он
чудесно успокаивает нервы. С вас за осмотр три шиллинга.
     И, получив свою мзду, доктор пожелал всем спокойной ночи и удалился.
     Все взгляды устремились на преподобного Фокса. Священник  переминался с
ноги  на ногу, на  лице его  были  написаны беспокойство и растерянность. Он
чувствовал, что от него ждут каких-то слов, но никак не мог смекнуть, что же
следует сказать. Наконец, преподобный Фокс решился.
     -- Дженни,  дочь моя, -- заговорил он елейно. -- Не хочешь ли покаяться
в греховной любви к отродью нечистого?
     Ах, как вскинулась Дженни на эти слова!
     -- Преподобный отец! --  воскликнула  она. -- Да как вы смеете называть
мою любовь греховной! Нет никого лучше и прекраснее того,  кого  вы обозвали
"отродьем  нечистого"!  А  если вы  думаете,  что несколько  поцелуев -- это
смертный  грех,  то   нет  ни  одной  девушки  в  Англии,  не  заслуживающей
преисподней!
     --  Вот  видите! --  скорбно  развел руками преподобный Фокс, глядя  на
родителей Дженни. -- Она не хочет покаяться, а раз так -- Церковь бессильна!
     --  Как  это  бессильна?!  --  возмутился  Фрэнк.  --  Ну  сделайте  же
что-нибудь:  побрызгайте  святой водой,  почитайте  молитвы!  Неужели  ничем
нельзя помочь?
     -- Все это прекрасно  помогло бы, чтобы отвадить фейри.  А здесь, я так
понимаю, нужно его, наоборот, привадить, -- не без  яда ответил  преподобный
Фокс.  -- Нет, дорогие мои,  пока эта  заблудшая душа не раскается  в  своей
любви и не обратиться к Церкви за утешением, я ничем не могу ей помочь!
     -- Дженни,  девочка, покайся! -- стала умолять ее  мать,  но Дженни, не
говоря ни слова гневно сверкнула глазами и отвернулась.
     --  Как  она может  покаяться,  она  же  под властью  колдовства! -- не
унимался Фрэнк. -- Снимите с нее чары фейри, и,  я уверен,  через пять минут
она раскается во всем!
     --  Ну хорошо,  я попробую,  --  вздохнул  преподобный  Фокс и  раскрыл
Библию.
     Целый час он  читал над  Дженни молитвы, изгонял из нее  всех известных
бесов, кропил святой водой и окуривал ладаном. Все  было  напрасно.  Наконец
преподобный Фокс, отирая пот со лба, захлопнул Библию и сказал:
     -- Не  знаю, что сильнее -- чары фейри или упрямство вашей дочери! Нет,
здесь Церковь бессильна!
     И  священник,  вслед  за  доктором, отправился восвояси,  а  несчастные
родители  остались  наедине  со   своим  горем,  лишенные  всякой  помощи  и
поддержки.
     Вскоре соседи узнали о беде, приключившейся с Дженни Уиллоу. Узнали они
и о том, что причиной той беды было проклятие старухи Джилфри. Скорбь и гнев
охватили  тогда всех  в  Литтлбридже, и народ собрался перед  домом Джилфри,
крича  проклятия ведьме и угрожая ей  расправой. Но  никто не отвечал им,  а
когда  они ворвались в дом, то увидели, что птички  улетели.  Предупредил ли
кто  ведьму,  что  злое  дело  вышло наружу,  или она сама с помощью  своего
черного искусства прознала о том -- но ни миссис Джилфри, ни ее  сына  никто
больше не видел. Так еще одна подлость осталась неотмщенной.
     А Дженни день ото дня становилось все хуже. Никто, взглянув на нее,  не
поверил бы, что еще недавно она была прекраснее всех в Англии. Дженни таяла,
как свечка в  печи. Она  исхудала,  платье висело  на ней, как на вешалке, в
движеньях  не осталась  и следа прежней грации.  Лицо  ее  так  побледнело и
осунулось,  что казалось  восковым.  Глаза  запали  от горьких  слез, волосы
тронула седина.  Люди жалели Дженни,  но побаивались  -- ведь она зналась  с
фейри  -- и считали помешанной. Никто  не заговаривал  с  ней, а дети,  едва
завидев, пускались наутек.
     Но  любовь, причинявшая Дженни  столько  страданий, давала  ей  и  силы
терпеть. Вопреки  всему она  надеялась, что Ганконер не разлюбил ее, что она
увидит его вновь.  День за днем, не слушая уговоров и упреков, ходила Дженни
в лес и ждала любимого. Лето прошло, наступила промозглая и ветренная осень.
Не знающий сострадания ветер и колючий дождь добавили немало глубоких морщин
на лице  Дженни. Потом пришла  суровая зима. Жестокий мороз  выпил последние
соки из ее измученного тела, а ее кожа, некогда такая мягкая и нежная, стала
похожа на  старый пергамент. Наконец, наступила весна  и  вселила радость во
все сердца. Только Дженни не радовалась журчанию ручьев и щебету птиц -- она
умирала. Холод и сырость  сделали  свое  дело; Дженни стала  кашлять,  на ее
щеках проступили алые пятна, метка  чахотки. В начале лета Дженни слегла,  и
думали уже, что  больше она не встанет. Но ее несгибаемое упорство заставило
болезнь на время отступить, и к июлю Дженни стало немного лучше.
     Едва  у Дженни  нашлись  силы, чтобы  подняться с постели, как  она  по
проторенной за год тропинке побрела к лесу. Качаясь на непослушных ногах, то
и  дело   присаживаясь,   чтобы  передохнуть,   она  добрела  до   лощины  и
остановилась, опираясь на дерево, еле сдерживая рыдания. Все было совсем как
в тот раз. Теплое солнце пробивалось сквозь листву, мягкий мох манил усталых
путников,  и колокольчики, цветущие колокольчики  повсюду...  О, какая  боль
сжала сердце  Дженни! Право, куда легче было сидеть здесь  в дождь  и стужу,
чем снова увидеть эту благодать! И Дженни  хотела было упасть в траву и дать
волю слезам, как вдруг услышала вдалеке нежные звуки флейты.
     Веря  и  не  веря,  Дженни,  замерев,  слушала чудесное  пение.  Вскоре
послышались легкие шаги,  заросли колокольчиков заколыхались и расступились,
и  перед Дженни предстал  Ганконер.  Он шел, наигрывая на  флейте, такой  же
прекрасный,  сияющий  молодостью  и красотой.  Дженни ахнула, голова  у  нее
закружилась, и она, как во сне, шагнула ему навстречу.
     Увидев ее, Ганконер резко оборвал мелодию и опустил флейту. На лице его
появилось  удивление,  потом  разочарование,  потом  отвращение. Но  Дженни,
ослепленная радостью, не видела этого.
     --  Здравствуй! --  тихо  проговорила  она, протягивая к  возлюбленному
руки. -- Я все же дождалась! О, как долго я ждала тебя!
     Она  хотела заключить  его в объятья,  но Ганконер отпрянул в сторону и
грубо спросил:
     -- Чего тебе от меня надо, старуха?
     -- Старуха? -- переспросила пораженная Дженни. -- Это я, Дженни Уиллоу!
Ты разве не помнишь меня?
     -- Я  помню  Дженни  Уиллоу,  прекраснейший  цветок Англии,  мою  былую
возлюбленную,  --  мечтательно ответил  Ганконер. -- Я так давно расстался с
ней  -- и не  сосчитать, сколько дней прошло!  Она  была лучше  всех, дивная
роза... Но ты, мерзкая старуха, на нее ничуть не похожа!
     -- Но это же я,  твоя  Дженни! -- повторяла она, горько плача. -- С тех
пор, как мы виделись, прошел целый год, и весь этот год я тосковала и ждала.
Все говорили мне, что напрасно я жду -- но я знала, что наступит день, когда
я вновь тебя увижу! И вот этот день пришел! Быть может, я и впрямь подурнела
от страданий, но ведь все это -- из-за любви к тебе! Узнай же меня, обними и
утешь!
     --  Что  же  это  за  любовь,  от  которой  страдают,  и  юные  девушки
превращаются в старух! -- возмущенно сказал Ганконер.  -- Нет, я знаю другую
любовь, от  которой становится  радостно,  и все  вокруг расцветает.  Только
такую  любовь  я понимаю,  а  все  остальное  -- ерунда, придуманная людьми!
Ступай прочь, старуха! Даже если ты на самом деле Дженни Уиллоу  -- тем хуже
для тебя! Я хочу помнить юную Дженни, прекрасную Дженни, а не тощую ворону!
     Сказав так, он оттолкнул цеплявшуюся за него Дженни и зашагал прочь. Но
позади него вдруг раздался странный звук. Обернувшись, Ганконер  увидел, что
Дженни,  все  так  же  протягивая  к  нему руки, медленно  падает наземь. Ее
исстрадавшееся  сердце  не  выдержало  последнего  удара. Она тихо,  жалобно
застонала  и  затихла  навек.  Пожав  плечами,  Ганконер  отвернулся и пошел
дальше, как ни в чем не бывало наигрывая на флейте.
     На следующий день Фрэнк Уиллоу нашел тело дочери в лесу. Все знали, что
этим кончится, днем раньше, днем позже. Но никто так и не узнал, что Дженни,
на горе себе, все-таки дождалась Ганконера.


История о короле Финварре и похищенной невесте

     I.

     Это предание древнее, чем людская память, и я расскажу его так, как мне
поведали.
     Благородный  Брандан  владел  обширными  землями  в  Мунстере.  Был  он
прославлен честностью, отвагой и милосердием. Слово Брандана ценилось дороже
золота. Он никому не чинил обид,  защищал  слабых,  пригревал убогих. Любой,
кто просил у него помощи, не уходил с пустыми руками.
     Замок  Брандана  стоял на  крутом зеленом холме,  а неподалеку  от него
возвышался  еще  один  холм,  немногим  меньший. То были владения  Финварры,
короля  эльфов,  и получил  он  их  в дар от  самого  Брандана. Вот как  это
случилось.
     Однажды  Брандан, желая развлечься, приказал  устроить  большую  охоту.
Ранним утром  пестрая кавалькада рыцарей, прекрасных дам и челяди выехала из
замка  и  направилась к  лесу.  Воздух звенел от смеха и шуток, горячие кони
ржали,  псы на сворках возбужденно лаяли,  предчувствуя забаву.  Благородный
Брандан, облаченный в ярко-красный охотничий наряд, ехал во главе процессии,
беседуя с ловчими.
     Вдруг он бросил взгляд на дорогу и увидел бредущего навстречу человека,
который появился  словно ниоткуда. Человек этот был одет  в ветхие лохмотья,
но лохмотья те были из зеленого бархата,  а лицо  его не было ни молодым, ни
старым. Вид незнакомец имел гордый  и благородный, хотя изможденный.  Увидев
его, Брандан понял, что пред ним, без сомнения, человек знатный. Он приказал
остановиться,   поприветствовал   незнакомца,    и   начал   участливо   его
расспрашивать о том, кто он такой, и какие несчастия его постигли.
     Тот вежливо ответил  на приветствие,  внимательно посмотрел на рыцаря и
воскликнул:
     -- Сдается  мне,  что  ты  --  Брандан, прозванный  Благородным.  Хвала
Судьбе, что свела меня с тобой! Прошу тебя, сойди с коня и побеседуй со мной
наедине!
     Рыцарь, удивившись этим словам, спросил:
     -- Но как твое имя?
     -- Я могу поведать его тебе только наедине! -- повторил незнакомец.
     Брандан поколебался,  но решил уступить его просьбе. Он спрыгнул с коня
и отошел вместе с диковинным человеком в сторону.
     --  Прошу  тебя никому не  открывать  то,  что  я  сейчас  поведаю,  --
заговорил  незнакомец, и  горькая  гордость мелькнула  в  его глазах. --  Ты
видишь перед собой несчастного Финварру, короля эльфов. Был я некогда велик,
внушал трепет своим врагам,  а ныне скитаюсь, и нет у меня пристанища! Народ
мой рассеян, замки пали, войско погибло!..
     -- Но как же случилось  так? -- воскликнул рыцарь, не ждавший подобного
рассказа. -- И почему ты именно мне решился открыть это?
     -- Королевство мое захватили  карлики, пришедшие  с севера. Их было так
много, что никто  не смог бы выдержать их натиск! Что  же до того,  почему я
открылся  тебе...  Позволь  сказать напрямик.  Благородный  Брандан  --  моя
последняя надежда. Слава о твоем благородстве дошла и до эльфов.  Клянусь, я
искал тебя  не затем,  чтобы  причинить вред! Напротив,  я смиренно прошу  о
помощи!
     И Финварра склонил  голову в поклоне.  Брандан задумчиво  посмотрел  на
него, и сострадание  родилось в его душе, ибо за всю свою  жизнь не видел он
никого благороднее Финварры обликом и уверился в правдивости его речей.
     --  Какую помощь  могу я  оказать тебе? -- спросил рыцарь участливо. --
Скажи, и, если  только это не будет угрожать гибелью моей бессмертной  душе,
клянусь, я исполню твою просьбу!
     -- Благодарю тебя! --  с достоинством промолвил Финварра, приложив руку
к сердцу. -- А прошу я лишь одного  -- позволь мне и  остаткам  моего народа
поселиться на твоей  земле! О, не думай, мы  не будем мешать твоим людям, не
причиним им никакого вреда! Мы строим  наши  дворцы внутри больших холмов --
так отдай нам тот холм, что  возвышается  рядом с  твоим  замком. Весь народ
эльфов навеки будет твоим союзником, а Финварра -- другом!
     И ответил тогда Брандан:
     -- Да будет  так! Дарю тебе тот холм, что ты пожелал, но  смотри, помни
свою клятву и не причиняй мне и моим людям зла!

     II.

     Так Финварра и его народ нашли приют на земле Брандана, и никто не знал
о том,  кроме  самого рыцаря.  Финварра  сдержал  клятву -- эльфы  пришли  и
поселились  под  холмом  так  тихо  и незаметно, что люди и не подозревали о
новых соседях. Втайне были отстроены палаты для короля Финварры,  и он вновь
воцарился над своим народом. Брандан  тоже сдержал клятву -- ни один человек
не услышал  от него ни слова о высоком  вельможе в зеленом  бархатном плаще,
что я