уры собак прямо в замке,  ярдах  в  тридцати  от  своих  покоев.
Теперь они лаяли, напоминая, что их пора кормить.
   Флегг остановился так внезапно,  что  Томас  едва  не  налетел  на  него.
Чародей оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что они одни.
   "Четвертый камень от пола, - сказал он. - Надави на него. Скорее!"
   Конечно, это была тайна, а тайны Томас любил. Он быстро  отсчитал  четыре
камня и нажал. Он ожидал какого-нибудь фокуса, но не того, что случилось.
   Камень легко углубился дюйма на  три,  раздался  щелчок,  и  кусок  стены
отъехал, открыв вертикальный темный  проем.  Это  была  вовсе  не  стена,  а
огромная потайная дверь. Челюсть Томаса так и отвисла.
   "Быстрее, идиот! - рявкнул Флегг, рванув его за рукав. Он уже не  пытался
произвести  впечатление  на  Томаса,  как  обычно  -  он  был  действительно
встревожен. - Давай же!"
   Томас взглянул в темное отверстие, снова вспомнив  о  летучих  мышах.  Но
один лишь взгляд на Флегга показал ему, что сейчас не время  обсуждать  этот
вопрос.
   Он открыл дверь пошире и шагнул в темноту. Флегг последовал  за  ним,  не
забыв закрыть за собой вход. Темнота стала полной, но прежде чем Томас успел
что-либо  сказать  из  указательного  пальца  Флегга  снова  брызнула  струя
голубоватого света.
   Томас  невольно  съежился  и  вскинул  руки.  "Никаких  мышей,  -   Флегг
усмехнулся. - Разве я не обещал?"
   Верно, потолок было очень низким, и без всяких летучих мышей. При  свете,
идущем из пальца Флегга, Томас видел весь потайной ход футов  двадцать  пять
длиной, обшитый досками.
   Собаки по-прежнему глухо лаяли  невдалеке.  "Когда  я  говорю  "быстрее",
слушайся, - Флегг нагнулся к Томасу, в  полумраке  сам  похожий  на  летучую
мышь. От чародея исходил неприятный запах каких-то лекарств и сушеных  трав.
- Ты теперь знаешь про этот ход и можешь  им  пользоваться,  но,  если  тебя
поймают, скажешь, что нашел его сам, случайно".
   Тень пододвинулась ближе, заставляя Томаса сделать еще шаг.
   "Если ты скажешь, что это я тебе его показал, Томми, ты пожалеешь".
   "Не скажу", - прошептал Томас дрожащим голосом.
   "Вот и хорошо. Но лучше, чтобы никто тебя не заметил. Шпионить за королем
- серьезное дело. А теперь иди за мной и не шуми".
   Дальняя стена хода тоже была обшита досками,  но,  подойдя  ближе,  Томас
заметил в ней две маленьких панели. Флегг погасил свет.
   "Никогда не открывай их при свете, - прошептал он в полной темноте. -  Он
может заметить. Он стар, но еще хорошо видит".
   "А что..."
   "Тссс! Слышит он тоже неплохо".
   Томас замолчал, слыша, как сердце колотится в его  груди.  Он  чувствовал
непонятное возбуждение. Потом ему казалось, что он  каким-то  образом  знал,
что должно произойти.
   В темноте что-то скрипнуло, и внезапно показался тусклый луч  света.  Еще
скрип - и второй луч прорезал пространство. Флегг наклонился  к  отверстиям,
на миг закрыв свет, потом отступил и поманил Томаса.
   "Взгляни", - прошептал он.
   Еще более взволнованный, Томас осторожно приблизил глаза к отверстиям. Он
видел все четко, хоть и через странную зеленовато-желтую  дымку.  Перед  ним
были покои отца, и сам Роланд сидел у огня в своем любимом кресле с  высокой
спинкой.
   Покои, которые король часто называл "берлогой", были величиной с  обычный
дом. По стенам горели факелы, а между ними  были  укреплены  головы  зверей:
медведей, оленей, лосей, антилоп. Была здесь даже голова легендарного Фойна,
которого у нас  называют  птицей  Феникс.  Томас  не  видел  головы  Нинера,
дракона, убитого отцом задолго до его, рождения,  но  сначала  он  этого  не
заметил.
   Отец зябко кутался в плед. Перед ним стояла кружка чая.
   Вот и все, что происходило в этой огромной комнате, способной вместить (а
иногда и вмещавшей) две сотни человек: старый король пил свой одинокий  чай.
Но Томас глядел на это, не  в  силах  оторваться.  Сердце  его  готово  было
выскочить из груди. Кровь тяжело стучала в голове. Руки сжались так  крепко,
что потом он обнаружил на ладонях красные отметины от ногтей.
   Вы спросите: неужели его так возбудил просто вид  старика,  пьющего  чай?
Ну, во-первых, это был не обычный старик, а его отец и к тому же  король.  И
потом, наблюдать за человеком, который тебя не видит, очень интересно,  даже
если он не делает ничего особенного.
   Но это и очень стыдно - подглядывать, что делают люди, когда думают,  что
их никто не видит, - и Томас чувствовал, что ведет себя  плохо,  но  не  мог
оторваться от представшего перед ним зрелища, пока Флегг не прошептал:
   "Знаешь, где ты, Томми?"
   "Я.., не знаю", - хотел он сказать, но, конечно, он знал. Хоть он и плохо
разбирался в геометрии, но ориентироваться в пространстве мог.  Внезапно  он
понял, что имел в виду Флегг, когда говорил,  что  он,  Томас,  увидит  отца
глазами его самого большого трофея. Он глядел на отца из  середины  западной
стены... А именно в этом месте висела голова Нинера, дракона, убитого отцом.
   Томас зажал рот ладонью, чтобы не рассмеяться.
   Флегг, тоже улыбаясь, снова закрыл панели.
   "Нет! - запротестовал Томас. - Я хочу еще!"
   "Не сегодня. На этот раз хватит. Ты  сможешь  прийти,  когда  захочешь..,
хотя, если ты будешь бегать сюда слишком часто, тебя  наверняка  поймают.  А
теперь пошли".
   Флегг зажег волшебный свет и повел  Томаса  обратно,  потайным  ходом,  к
отверстию в стене. Перед тем, как  выйти,  он  обратил  внимание  Томаса  на
глазок в деревянной обшивке. Томас увидел на другой стороне коридора нишу  с
зеркальными стенками, в которых отражались оба конца коридора.
   "Всегда смотри в глазок перед тем, как  выйти,  -  предупредил  Флегг.  -
Пусто?"
   "Да", - прошептал Томас в ответ.
   Флегг надавил какую-то пружину, и дверь открылась.
   "Теперь скорее!" - они вышли, опять захлопнув дверь за собой.
   Через десять минут они уже были в комнате Томаса.
   "Ну хватит на сегодня, - сказал Флегг. - Помни, что я сказал,  Томми:  не
ходи туда слишком часто, чтобы тебя не поймали, а если тебя поймают -  глаза
его мрачно блеснули, - скажи, что нашел это место случайно".
   "Хорошо", - быстро сказал Томас.  Голос  его  скрипнул,  как  несмазанная
петля. Когда Флегг вот так смотрел  на  него,  его  сердце  всегда  дрожало,
подобно птице, бьющейся в клетке.
 
Глава 27 
 
   Томас последовал совету Флегга, но иногда он пользовался потайным ходом и
подглядывал за отцом через стеклянные  глаза  Нинера  -  за  отцом,  который
всегда в том мире был странного зеленовато-желтого цвета. После этого у него
всегда болела голова, должно быть,  оттого,  что  он  наблюдал  все  глазами
дракона, в которых все отражалось высохшим и готовым вспыхнуть. Это принесло
и другие новые ощущения.  Если  раньше  он  любил  отца,  горевал,  что  тот
недостаточно его любит, иногда боялся, то теперь  он  впервые  начал  жалеть
его.
   Когда Томас заставал отца в чьем-нибудь обществе,  он  сразу  уходил.  Он
смотрел долго, только когда отец был один.  Раньше  Роланд  редко  оставался
один, даже в своей "берлоге" - всегда находилось какое-нибудь срочное дело и
проситель, которого нужно было выслушать.
   Но эти времена ушли вместе с властью и здоровьем. Теперь Роланд с  тоской
вспоминал, как жаловался Саше или Флеггу:  "Когда  же  они  оставят  меня  в
покое?" Теперь, когда это случилось, он жалел о них.
   Томас жалел отца потому, что люди редко хорошо выглядят, когда они  одни.
В обществе они всегда носят маски.  А  что  под  ними?  Какой-нибудь  жуткий
монстр, от которого все убежали бы с воплями? Бывает и так, но обычно там не
скрывается ничего плохого. Обычно  то,  что  мы  прячем  под  маской,  может
вызвать у людей смех, или отвращение, или и то и другое вместе.
   Томас увидел, что его отец, которого он любил и боялся и который  казался
ему величайшим человеком в мире, в одиночестве  становится  другим.  Он  мог
ковырять в носу, вытаскивать оттуда засохшие зеленые сопли  и  рассматривать
их на свет с мрачной сосредоточенностью, как  ювелир  -  редкий  камень.  Он
вытирал их о свое кресло, а некоторые, как это ни жаль, даже съедал с тем же
сосредоточенным выражением на лице.
   Питер приносил ему вечером бокал вина, но, когда Питер уходил, он выпивал
огромное количество пива (много позже Томас понял, что отец не хотел,  чтобы
Питер это видел) и после этого мочился в камин.
   Он говорил сам с  собой.  Иногда  он  бродил  по  комнате,  спотыкаясь  и
разговаривая то ли с собой, то ли с головами зверей.
   "Я помню, как мы тебя взяли, Бонси,  -  обращался  он  к  лосиной  голове
(зачем-то он наградил каждый из своих трофеев именами). - Со мной тогда были
Билл Сквоттингс и тот парень с бородавкой на роже. Помню, ты  побежал  через
лес, и Билл промазал, и парень с бородавкой промазал, и я тоже..."
   И он демонстрировал, как он промазал, поднимая ногу  и  пуская  ветры,  и
размахивал руками, и смеялся стариковским, кашляющим смехом.
   Тогда Томас закрывал панели и проскальзывал назад в коридор  с  виноватой
усмешкой мальчика, который ест незрелые яблоки, хотя знает, что его  от  них
будет тошнить.
   Это отец, которого он так любил и уважал?
   Это был старик, который пускал ветры и ел собственные сопли.
   Это король, которого верные подданные называли Роланд Добрый?
   Он мочился в камин, поднимая клубы вонючего пара.
   Этот человек разбил его сердце, не оценив сделанную им лодку?
   Он говорил с чучелами на стенах, называя их глупыми кличками вроде Бонси,
Рогач или Волосатая Рожа.
   "Мне больше нет до тебя дела, - думал Томас, оглядывая в зеркало  коридор
и пробираясь потом в свою комнату. - Ты просто глупый старик, и мне  плевать
на тебя. Плевать, слышишь?" Но Томасу было до него дело. Часть его  все  еще
любила отца и хотела пойти к нему, чтобы Роланд  говорил  с  ним,  а  не  со
звериными головами.
   Но другая его часть предпочитала подглядывать.
 
Глава 28 
 
   Вечером, когда Флегг принес королю Роланду бокал отравленного вина, Томас
впервые за долгое время осмелился подглядеть за отцом. Тому была причина.
   За три месяца до того, как-то ночью, Томас не мог уснуть.  Он  ворочался,
пока часовой на башне не прокричал одиннадцать. Тогда он  встал,  оделся  и,
крадучись, вышел из комнаты. Через десять минут он уже заглядывал в  берлогу
отца. Роланд не спал и был сильно пьян.
   Томас много раз видел отца пьяным, но не до такой степени. Он был удивлен
и даже испуган.
   Многие люди постарше Томаса думают, что старость  -  тихое  время.  Тихая
мудрость, тихая ворчливость или даже старческий маразм.  Они  верят,  что  к
семидесяти жар души превращается в угли. Но в ту ночь  Томас  убедился,  что
эти угли могут иногда вспыхивать ярким пламенем.
   Отец в развевающемся халате быстро ходил  из  угла  в  угол.  Его  ночной
колпак  слетел  и  остатки  волос  торчали  непричесанными  космами.  Он  не
спотыкался, как обычно, хоть и покачивался при ходьбе по-матросски. Когда он
наткнулся на стул с высокой спинкой, стоявший прямо под  оскаленной  головой
рыси,  он  просто  отшвырнул  его  прочь  с  рычанием,  заставившим   Томаса
вздрогнуть. Стул ударился о стену, оставив вмятину на железном  дереве  -  в
этом состоянии к королю вернулась былая сила.
   Он уставился на голову рыси красными воспаленными глазами.
   "Укуси меня! - прорычал он, опять  заставив  Томаса  подскочить  в  своем
укрытии. - Укуси, или ты боишься?
   Слезай оттуда, Крэйкер! Прыгай! Вот моя  грудь,  -  он  распахнул  халат,
обнажив волосатую грудь, и оскалился своими немногочисленными зубами в ответ
на великолепный оскал рыси. - Давай, прыгай! Я удавлю тебя этими вот руками!
Я вырву твои вонючие потроха!" Он стоял так какое-то время, с голой грудью и
поднятой головой, сам похожий на зверя -  на  старого  оленя,  затравленного
охотниками. Потом он пошел дальше, остановился под головой медведя и  осыпал
ее такими ужасными проклятиями,  что  оцепеневшему  Томасу  показалось,  что
сейчас разгневанный дух зверя оживит мертвую голову, и  та  зубами  перервет
горло отцу.
   Но Роланд уже шел дальше. Он залпом осушил серебряную  чашу,  не  обращая
внимания на стекающую с подбородка пену, и швырнул ее  о  каминную  полку  с
такой силой, что металл погнулся.
   Теперь отец направлялся к нему, отшвырнув по пути еще один стул. Миг -  и
его горящие глаза встретили взгляд Томаса.  Мальчик  почувствовал,  как  его
наполняет серый, липкий ужас.
   Отец смотрел на него, оскалив  желтоватые  зубы,  пуская  изо  рта  пиво,
смешанное со слюной.
   "Ты, - прошептал Роланд низким, страшным голосом. - Что ты пялишься?  Что
ты хочешь увидеть?"
   Томас не мог двинуться. "Найдут, - простонал его разум. -  Клянусь  всеми
богами, меня найдут и упрячут в темницу!" Томас был уверен, что отец говорит
с ним, но это было не так - Роланд  говорил  с  Нинером,  как  и  с  прочими
головами. Если Томас мог видеть его через стеклянные глаза, то  и  отец  мог
видеть его, если бы не  был  так  пьян.  К  тому  же,  Томас  был  настолько
парализован страхом, что глаза его почти не двигались. А если и двигались, и
отец заметил это, то что он  мог  подумать?  Что  дракон  оживает?  В  таком
состоянии он вполне мог в это поверить. Если бы Томас в это  время  моргнул,
Флеггу, возможно, не пришлось бы прибегать  к  яду.  Старое  сердце  короля,
могло бы не выдержать такого испытания.
   Внезапно Роланд качнулся вперед.
   "ЧЕГО ТЫ ПЯЛИШЬСЯ? - прорычал он, и, конечно же, он  говорил  с  Нинером,
последним драконом Делейна, хотя Томас этого не  знал.  -  Что  ты  на  меня
уставился? Я делал все, что мог, всегда делал все, что мог! Разве  я  просил
об этом? Ну, отвечай! Я делал все, что  мог,  и  посмотри  на  меня  теперь!
Посмотри на меня!"
   Он опять распахнул халат, открыв нагое волосатое тело с серой кожей.
   "Посмотри на  меня!"  -  повторил  он  и  опустил  голову,  сотрясаясь  в
рыданиях.
   Томас больше не мог этого вынести. Он закрыл панели за глазами дракона  и
вслепую кинулся прочь по темному  ходу,  ударившись  о  закрытую  дверь.  Не
обращая внимания на льющуюся со лба  кровь,  он  вскочил,  дрожащими  руками
нашарил пружину и пустился бежать по коридору, даже не убедившись,  что  его
никто не видит. Перед ним стояли налитые кровью  глаза  отца,  и  он  слышал
только его вопль: "Что ты на меня уставился?" Он не знал, что отец уже  впал
в пьяное забытье. Когда Роланд проснулся утром с ужасной  головной  болью  и
ноющими суставами (все же он был уже слишком стар для  таких  нагрузок),  он
первым делом взглянул на драконью голову.  Когда  он  был  пьян,  ему  редко
что-нибудь снилось, но этой ночью ему  приснился  страшный  сон:  стеклянные
глаза дракона задвигались, и Нинер возвратился к жизни. Он  дохнул  на  него
своим  мертвящим  дыханием,  и  король  почувствовал,  как  невыносимый  жар
охватывает его тело.
   Жуткое видение еще стояло у него перед глазами,  когда  он,  проснувшись,
огляделся вокруг. Но все было, как всегда. Нинер смотрел со стены,  выставив
раздвоенный язык за частокол зубов, похожих на копья. Его  зеленовато-желтые
глаза застыли навеки. Над ним висели лук Роланда и великая  стрела,  до  сих
пор черная от драконьей крови. Он  пересказал  сон  Флеггу,  который  только
молча кивнул, а потом и вовсе забыл о нем.
   Но Томас не мог забыть. Он просыпался от кошмаров, в которых отец смотрел
на него и кричал: "Смотри, что ты сделал со мной?" - обнажая отвисший живот,
вялые мускулы, старые уродливые рубцы на теле. Он словно  говорил,  что  это
вина Томаса, что если бы он не шпионил...
   "Почему ты не ходишь к отцу? - спросил его как-то Питер. - Он думает, что
ты сердишься на него". "Что я сержусь на него?" - Томас был удивлен. "Так он
сказал за чаем, - Питер внимательно поглядел на брата, на его бледное лицо и
синяки под глазами. - Том, что случилось?"
   "Ничего", - медленно проговорил Томас. На следующий день он вышел к  чаю,
где его ждали отец и брат. Это  потребовало  от  него  немалой  храбрости  -
иногда и Томас обнаруживал храбрость, обычно когда его припирали  к  стенке.
Отец поцеловал его и спросил,  что  с  ним  такое.  Томас  пробормотал,  что
неважно себя чувствует, хотя на самом деле теперь он чувствовал себя хорошо.
Отец неуклюже обнял его и потом вел себя, как обычно - то есть все  внимание
уделял Питеру. На этот раз Томас был благодарен ему за это. Ему не хотелось,
чтобы отец обращал на него слишком много внимания. Той ночью, лежа без сна и
слушая вой ветра, он решил, что никогда  больше  не  будет  подглядывать  за
отцом.  Постепенно  кошмары  стали  приходить  к  нему  реже   и,   наконец,
прекратились.
   Но главный конюший Иосиф был прав: мальчишки легко дают обещания и  легко
о них забывают. В конце концов желание Томаса шпионить за  отцом  пересилило
его страх и благие намерения. И случилось это как раз в ту ночь, когда к его
отцу пришел Флегг.
 
Глава 29 
 
   Когда Томас открыл панели, отец с  братом  допивали  их  вечерний  бокал.
Питер был теперь семнадцатилетним парнем, высоким и красивым. Они  сидели  у
камина,  попивая  вино  и  разговаривая,  как   старые   друзья,   и   Томас
почувствовал,  как  старая  ненависть  опять  разъедает  его  сердце.  Через
какое-то время Питер встал и вежливо попросил разрешения уйти.
   "Ты каждый вечер уходишь все раньше", - заметил Роланд.
   Питер что-то пробормотал.
   Роланд улыбнулся печально-понимающей улыбкой, почти уже беззубой.
   "Я слышал, она хорошенькая".
   Питер  выглядел  растерянным,  что  было  на  него  непохоже.   Он   стал
оправдываться - тоже необычно.
   "Иди, - прервал его Роланд. - Будь с ней ласков.., но не прячь жар,  если
он есть в тебе. Старость холодна, Питер,  поэтому  пусть  твой  огонь  горит
ярко, пока хватает топлива".
   Питер улыбнулся:
   "Отец, ты говоришь, как глубокий старик, но для меня ты все еще  молод  и
силен".
   Роланд обнял его.
   "Я люблю тебя", - сказал он.
   "Я тоже люблю тебя отец", - Питер обнял его в  ответ,  и  Томас  в  своей
одинокой темноте (шпионят всегда в одиночестве и  почти  всегда  в  темноте)
поморщился.
   Питер ушел, и примерно полчаса ничего  не  происходило.  Роланд  сидел  у
камина, попивая пиво  стакан  за  стаканом.  Он  не  рычал,  не  говорил  со
звериными головами, не крушил мебель. Томас уже хотел уходить, когда в дверь
постучали.
   Роланд смотрел на огонь, завороженный пляшущими языками пламени. Потом он
поднял голову.
   "Кто там?"
   Томас не услышал ответа, но отец  встал  и  открыл  дверь.  Сперва  Томас
подумал, что его привычка говорить с  головами  на  стенах  приобрела  новый
оборот, и он начал говорить с воображаемыми людьми.
   "Странно видеть тебя в такой час, - сказал Роланд, отходя к камину вместе
с невидимым собеседником. - Я думал, в это время тебя не оторвать от зелий и
заклинаний".
   Томас потер глаза и увидел, что в  комнате  кто-то  есть.  Еще  мгновение
спустя он удивлялся, как он мог не заметить Флегга. Чародей как всегда был в
капюшоне и держал серебряный поднос с двумя бокалами вина.
   "Бабьи сплетни, мой король. Заклинания можно читать  и  днем.  Но  нужно,
конечно, соблюдать обычаи".
   Пиво всегда улучшало чувство юмора Роланда - до  такой  степени,  что  он
часто смеялся над совсем не смешными вещами. Вот и теперь он откинул  голову
и громко захохотал. Флегг тоже улыбнулся.
   "Что это, вино?" - спросил король, отрывисто смеясь.
   "Ваш сын еще мальчик, но его уважение к  отцу  и  королю  устыдило  меня,
старика. Я принес вам бокал вина, мой король, чтобы показать, что тоже люблю
вас".
   Роланд выглядел даже смущенным.
   "Не пей, отец!"  -  вдруг  захотелось  крикнуть  Томасу.  Голова  Роланда
дернулась, будто он услышал.
   "Он молодец, мой Питер", - сказал король.
   "Да, ваше величество. Все так говорят".
   "Правда? - у Роланда был довольный вид. - Они это говорят?"
   "Да. Выпьем за это?"
   "Нет, отец!" - снова мысленно прокричал Томас, но на этот раз  Р