же говорил, что за все свое правление Роланд  ни  над  чем  другим  не
думал так напряженно, как над тем, разрешать ли Питеру  играть  с  кукольным
домом, так искусно сделанным мастером Эллендером. Я также  говорил,  что  он
решил это иначе, чем Флегг, но тот подумал, что это мелочь.
   Так ли это на самом деле было? Решите сами, когда дослушаете  историю  до
конца.
 
Глава 13 
 
   Прошло много лет. Удивительно, как быстро в сказках проходит время, когда
ничего не случается. В жизни так никогда не происходит, и это  даже  хорошо.
Представляете, каково было бы  жить,  если  бы  годы  мелькали  как  дни,  а
столетия - как годы?
   Все эти годы Флегг внимательно наблюдал за обоими принцами - за тем,  как
они вырастают из-за сгорбившейся спины постаревшего короля. Он думал, кто из
них будет выгоднее для него на троне, и довольно скоро решил, что это Томас.
Когда Питеру было  пять,  Флегг  понял,  что  не  любит  его,  а  когда  ему
исполнилось девять, чародей  пришел  к  странному  и  неприятному  для  себя
выводу: он еще и боялся маленького принца.
   Мальчик рос сильным и красивым. Волосы его были черные,  а  глаза  синие,
как у многих в Западном баронате.  Иногда,  когда  Питер  быстро,  с  легким
наклоном вскидывал голову, он напоминал отца, а порой точь-в-точь походил на
Сашу. Но в отличие от  неуклюжего,  кривоногого  Роланда,  который  выглядел
изящно лишь в седле, Питер был высоким и стройным. Он тоже любил  охотиться,
но не так страстно. Он любил еще и уроки - особенно географию и историю.
   Его отец обожал грубые шутки.  Он  прямо  падал  от  хохота,  когда  шуты
поскальзывались  на  банановой  кожуре,  или  сталкивались   головами,   или
устраивали перестрелку тортами в Большом зале. У Питера были  совсем  другие
вкусы.  При  этом  он  любил  смеяться,  и  его   заливистый   хохот   часто
колокольчиком разносился по дворцовым залам,  заставляя  невольно  улыбаться
слуг и придворных.
   Многие на высоком месте Питера не водились  бы  ни  с  кем,  кроме  детей
знати; он же подружился с мальчиком по имени Бен Стаад, когда им обоим  было
по восемь лет. Семья Бена была не из знатных, и, хотя его отец Эндрью  Стаад
возводил свой род к королям, их и дворянами-то можно было считать с  большой
натяжкой. Точнее назвать их "сквайрами". Когда-то богатые, Стаады переживали
тяжелые времена, и если бы проводились выборы Лучшего Друга принца,  их  сын
вряд ли имел бы шанс.
   Встретились  они  на  ежегодном  сельском  празднике.  Обычно  королям  и
королевам  не  очень  нравилось  там  присутствовать;  они  поднимали  тост,
благодарили фермеров за плоды их труда (даже если  год  был  неурожайным)  и
удалялись. Если бы так же поступал Роланд, Питер с Беном так никогда бы и не
встретились. Но  Роланд  в  самом  деле  любил  сельский  праздник  и  часто
оставался там до конца  (и  часто  его  уносили  оттуда,  что  называется  в
стельку).
   Питер и Бен оказались в паре на состязаниях по бегу в мешках и  выиграли.
Они уже давно шли впереди, но вдруг упали, и Питер сильно оцарапал руку.
   "Простите, мой принц!" - воскликнул Бен, побледнев. Он уже воображал себя
в подземной темнице, и его мать с отцом, с опаской наблюдавшие  со  стороны,
тоже (Энди Стаад про себя окончательно решил, что  счастливая  звезда  семьи
закатилась). Страх  Бена  смешивался  с  удивлением:  оказалось,  что  кровь
будущего короля такая же красная, как у всех.
   "Не валяй дурака! - нетерпеливо прикрикнул Питер. - Я сам виноват.  Давай
скорее, а то нас догонят".
   Двое мальчишек, соединенных в одно неуклюжее трехногое существо мешком, в
котором были крепко стянуты правая нога Питера и левая  -  Бена,  попытались
встать. Падение сильно их задержало, и за ними к финишной черте,  у  которой
бесновались толпы фермеров (не говоря уж о Роланде, затесавшемся в их  толпу
без всякого чувства  неловкости),  уже  приближались  два  здоровых,  потных
крестьянских парня. На последних десяти ярдах они  грозили  почти  наверняка
обойти Питера и Бена.
   "Быстрее, Пит! - вскричал Роланд, с таким  энтузиазмом  потрясая  кубком,
что большая часть содержимого пролилась ему на кафтан. -  Скачи,  как  заяц!
Эти олухи уже хватают тебя за задницу!"
   Мать Бена начала всхлипывать, проклиная судьбу,  поставившую  ее  сына  в
пару с принцем.
   "Если они проиграют, - простонала она, - Бена  бросят  в  самую  глубокую
темницу замка".
   "Тише, женщина, - сказал Энди. - Наш добрый король не сделает  этого",  -
он и правда так думал, но все равно боялся.
   Бен тем временем начал смеяться, против воли и даже не веря, что это  он,
его смех:
   "Он сказал: скачи, как заяц?"
   Питер тоже рассмеялся. Ноги у него болели, из правой  руки  текла  кровь,
пот заливал побагровевшее лицо, но он тоже не мог удержаться от смеха.
   "Да, именно это он и сказал".
   "Тогда поскакали!"
   Когда они пересекали финишную черту, они напоминали не зайцев, а, скорее,
пару облезлых ворон. Чудом удержавшись от падения, они сделали три прыжка  и
на третьем приземлились на финише, где и рухнули, заливаясь смехом.
   "Заяц!" - стонал Бен, тыкая в принца пальцем.
   "Сам заяц!" - отвечал Питер.
   Они еще смеялись, когда дюжие фермеры подняли их на руки (одним  из  них:
был Эндрью Стаад, и он никогда не забыл ощущение двойного веса  его  сына  и
принца) и понесли к месту, где король Роланд опоясал  их  голубыми  лентами.
Потом он неуклюже поцеловал обоих мальчиков в щеку и  окропил  оставшимся  у
него в кубке медом под  одобрительный  рев  фермеров.  Никто  из  них,  даже
старики, не помнили такого замечательного состязания.
   Мальчики провели вместе остаток дня и, как скоро выяснилось, намеревались
так же провести остаток жизни.
   Даже  у  восьмилетнего  мальчишки  есть  обязанности  (особенно  если  он
собирается стать королем), поэтому они не могли быть рядом все время, но они
встречались, как только могли.
   Некоторые морщили нос, говоря, что будущий король не должен водиться ни с
кем рангом ниже баронского сына. Но  большинству  это  нравилось,  и  немало
кружек в делейнских погребках было  опрокинуто  за  то,  что  Питер  получил
лучшее с обеих сторон - ум его матери и любовь отца к простым людям.
   И это так  и  было.  Питер  никогда  не  обрывал  крылья  бабочкам  и  не
привязывал палки к собачьим хвостам. Это после истории  с  лошадью,  которую
хотел убить Иосиф, главный конюший, Флегг начал бояться Питера и  обдумывать
способы убрать его с дороги.  Ведь  именно  в  этой  истории  Питер  проявил
смелость и сострадание, а эти чувства очень не нравились Флеггу.
 
Глава 14 
 
   Питер проходил мимо конюшни и  увидел  во  дворе  лошадь,  привязанную  к
изгороди. Одну заднюю ногу лошадь держала над землей. Иосиф, стоявший рядом,
поплевал на ладони и взялся за тяжелую кувалду. Сообразив, что он собирается
делать, Питер подбежал к нему.
   "Кто велел тебе убить эту лошадь?" - спросил он.
   Иосиф, крепкий мужчина под шестьдесят, служил при дворе всю жизнь и вовсе
не собирался терпеть вмешательство какого-то сопляка, принц он или  нет.  Он
наградил Питера грозным взглядом, но девятилетний Питер, хоть  и  покраснел,
не  потерял  присутствия  духа.  Печальные  карие  глаза  лошади,  казалось,
говорили ему: "Ты - моя последняя надежда, поэтому сделай, что можешь, прошу
тебя".
   "Мой отец, и дед, и прадед, - сказал  Иосиф,  поняв,  что  взгляда  здесь
будет недостаточно. - Вот кто велел мне ее убить. Лошадь со сломанной  ногой
никому не принесет пользы, в том числе и себе, - он приподнял кувалду. -  Ты
видишь в этой штуке только орудие убийства,  но,  когда  ты  подрастешь,  ты
поймешь, что иногда она может быть и милосердием. А теперь отойди,  а  то  я
тебя забрызгаю".
   Он поднял кувалду выше.
   "Положи", - сказал Питер.
   Иосиф остолбенел. Никто до сих пор  так  нахально  не  вмешивался  в  его
работу.
   "Что-о? Что ты сказал?"
   "Ты слышал. Я сказал: положи эту штуку", - Питер  проговорил  это  совсем
другим тоном, и Иосиф вдруг понял, что это говорит будущий король.  Если  бы
Питер так и сказал - если бы он стал ныть: "Положи, слышишь, я ведь  будущий
король,  слышишь,  положи  эту  штуку!"  -  Иосиф  бы  только   презрительно
улыбнулся, сплюнул и оборвал бы  жизнь  несчастной  лошади  одним  движением
мускулистых рук. Но Питер ничего такого  не  говорил;  все  читалось  в  его
голосе и глазах.
   "Твой отец узнает об этом, принц", - сказал Иосиф. "Если ты ему  скажешь,
он услышит это второй раз, - ответил Питер. - Я позволю тебе закончить  твое
дело, господин главный конюший, если ты ответишь  "да"  всего  на  один  мой
вопрос".
   "Спрашивай", - Иосифу начинал нравиться этот парень. Он понял, что  хотел
сказать Питер - что он сам расскажет отцу об этом случае.  Это  было  смело.
Кроме того, никто еще не называл Иосифа "господин главный  конюший".  "Видел
ли доктор эту лошадь?" Иосиф был поражен. "Это твой вопрос?" "Да".
   "О Господи, нет! - видя, что Питер нахмурился, он склонился к мальчику  и
попытался объяснить. - Лошадь со сломанной ногой - не жилец на  этом  свете,
ваше высочество. Нога не срастется как следует,  и  у  нее  будет  заражение
крови. Это ужасная боль для лошади. Ужасная. В конце концов у нее разорвется
сердце или  она  спятит.  Разве  я  не  говорил,  что  эта  штука  -  орудие
милосердия, а не убийства?"
   Питер долго думал, опустив голову. Иосиф терпеливо ждал, склонившись  над
ним в полубессознательной позе послушания.
   "Это часто бывает?" - спросил наконец Питер.  "Всегда,  ваше  высочество!
Мой отец..." "Тогда посмотрим, что  скажет  доктор".  "О-о-о!"  -  простонал
конюший и изо всех сил отшвырнул кувалду. Та угодила прямо в свиное  корыто,
и свиньи бросились врассыпную, ругаясь на своем свинском языке. Иосиф, как и
Флегг, не терпел вмешательства в свои дела, и свиньи в тот  момент  занимали
его меньше, всего.
   Он пошел прочь, потом внезапно обернулся с улыбкой на  лице,  похожей  на
единственный солнечный луч на хмуром небе.
   "Зови своего доктора, - сказал он. -  Ты  найдешь  его  в  конце  Третьей
восточной улицы. Даю тебе двадцать минут. Если ты не успеешь, я вышибу  этой
лошади мозги, будь ты хоть трижды принц".
   "Да, господин главный конюший! Спасибо!" - Питер бросился бежать.
   Когда он, запыхавшись, вернулся вместе с молодым ветеринаром, он  боялся,
что лошадь уже мертва; судя  по  солнцу,  прошло  уже  не  меньше  часа.  Но
опасливый Иосиф решил подождать.
   Ветеринарное дело было в Деление в новинку, и молодой врач взялся за него
третьим или четвертым, так что недоверие Иосифа  имело  основания.  Конечно,
ветеринару не очень хотелось бежать куда-то вслед  за  потным,  взъерошенным
принцем, но ему польстило  такое  внимание.  Наклонившись  над  лошадью,  он
ощупал ее ногу, что-то  напевая  себе  под  нос  и  приговаривая:  "Потерпи,
потерпи, скотинка". Лошадь только один раз дернулась от боли, потом затихла.
Иосиф ждал,  положив  руки  на  рукоять  кувалды.  Он  немного  смягчился  в
отношении ветеринара: парень явно знал свое дело.
   Наконец доктор встал, стряхивая пыль с ладоней.
   "Ну что?" - спросил Питер с опаской.
   "Убейте", -  коротко  бросил  ветеринар  Иосифу,  не  обращая  на  Питера
внимания.
   Иосиф схватился за кувалду, будто ничего другого и  не  ждал,  но  взгляд
Питера опять остановил его.
   "Подожди!"   -   голос   мальчика   опять    прозвучал    по-взрослому..,
по-королевски.
   Доктор уставился на него.
   "Она что, умрет от заражения крови?"
   "Что?" - изумление доктора увеличилось.
   "Она может умереть от заражения крови, или сойти с ума?"
   "Ты о чем?  Никакого  заражения.  Перелом  чистый.  Я  слышал  уже  такие
истории, - он бросил взгляд на Иосифа, - но в них нет ни слова правды".
   "Если ты так думаешь, то тебе еще многому предстоит научиться, парень", -
буркнул Иосиф.
   Питер не обратил на эти реплики внимания. "Так зачем тогда ее убивать?" -
спросил он ветеринара. "Видите ли, ваше высочество, -  объяснил  тот,  -  ей
целый месяц нужно ставить припарки, чтобы в рану не попала инфекция.  И  все
равно она до конца жизни будет хромать и не сможет как следует  работать.  И
ездить на ней  будет  трудно.  Поэтому  ее  следует  убить".  Он  улыбнулся,
довольный своей речью. Когда Иосиф опять - в который уже  раз  -  взялся  за
кувалду Питер сказал:
   "Я буду ставить ей припарки. А если не смогу, это будет делать Бен Стаад.
И я возьму ее себе и буду ездить на ней, даже если она останется хромой".
   Иосиф рассмеялся и хлопнул принца по спине:
   "Ты столь же добр, как и смел, мой мальчик, но мальчишки легко обещают  и
легко забывают обещания. Подумай об этом".
   "Я знаю, что я говорю".
   Смех Иосифа оборвался. Он по глазам Питера увидел, что это  действительно
так.
   "Ладно, я не могу тут торчать весь день, - ветеринар продолжал изображать
занятость, хотя и знал, сколько ему придется ждать  следующего  пациента.  -
Счет я представлю в казначейство по тарифу, если ваше высочество не прибавит
что-нибудь за срочность. В любом случае, до свидания".
   Питер и  конюший  смотрели,  как  он  уходит,  волоча  за  собой  длинную
полдневную тень.
   "Спесивый пузырь, - заметил Иосиф, когда доктор  скрылся  и  не  мог  уже
опровергнуть этого мнения. - Уж поверь мне, ни одна лошадь, сломавшая  ногу,
не обошлась без заражения крови. Так уж Бог рассудил". "Я  спрошу  отца",  -
сказал Питер. Когда принц отошел, Иосиф хитро улыбнулся. Он знал, что Питеру
попадет за вмешательство в дела конюшего, но знал и  то,  что  король  очень
любит сыновей - особенно старшего, - и уж, конечно, позволит им заводить  не
только лошадей, а целый табун. А уж здоровые это лошади  или  больные  -  не
его, Иосифа, дело. Он специалист по лошадям, а не по принцам.
   Питеру и правда влетело - три дня он не мог спать на спине  и  неделю  не
мог есть сидя, - но Роланд отдал ему лошадь.
   "Все равно это ненадолго, - сказал король. - Если Иосиф сказал,  что  она
умрет, значит, она умрет", - лицо Роланда было бледным, руки дрожали сильнее
обычного.  Наказание  причинило  ему  не  меньшую  боль,  чем  Питеру  -  он
действительно очень любил старшего сына, хоть и  думал  наивно,  что  никто,
кроме него, об этом не знает.
   "Не знаю, -  упрямо  сказал  Питер.  -  По-моему,  доктор  знал,  что  он
говорит".
   И правда: никакого заражения у лошади не случилось, и хромать  она  почти
перестала, заставив признать это даже Иосифа. Питер ставил ей  припарки  три
раза в день и четвертый раз на ночь, а когда он был  занят,  это  делал  Бен
Стаад. Питер назвал лошадь Пеони, и они очень сдружились.
   Когда Флегг советовал Роланду запретить принцу играть с кукольным  домом,
он был прав в одном: слуги видели все  и  не  молчали  о  том,  что  видели.
Некоторые видели сцену на конюшне и рассказали остальным, а те,  делая  вид,
что сами были свидетелями этого,  разнесли  этот  случай  по  всему  городу.
Говорили об этом и Иосиф, и молодой ветеринар. Особенно  веским  было  слово
Иосифа, которого многие  уважали.  Он  первым  стал  звать  Питера  "молодой
король", а за ним и другие.
   "Я думаю, Бог вылечил эту лошадь потому, что молодой король так стоял  за
нее, - заканчивал он обычно свой рассказ. - И он трудился над ней, как  раб.
Я вам скажу: у этого мальчишки сердце дракона.  Слышали  бы  вы  его  голос,
когда он велел мне отложить кувалду!"
   Да, история была замечательная, и Иосиф рассказывал ее целых семь  лет  -
до того дня,  когда  Питера  признали  виновным  в  ужасном  преступлении  и
приговорили к заключению в камеру на самой вершине Иглы до конца его дней.
 
Глава 15 
 
   Может, вам интересно, что из себя представлял Томас, а некоторые  из  вас
уже решили, что он был злодеем, раз уж  Флегг  хотел  передать  ему  корону,
отняв ее у законного владельца.
   Это было не совсем так, хотя некоторые  и  правда  так  думали.  Конечно,
Томас был не таким хорошим, как Питер - рядом с Питером никто  не  показался
бы достаточно хорошим, и Томас понял это, уже когда ему было четыре - именно
в тот год случились и знаменитый бег в мешках, и  происшествие  на  конюшне.
Питер всегда говорил правду; Питер был высоким и красивым и походил на мать,
которую так любили и король, и весь народ Делейна.
   Как же можно было сравнить с ним Томаса? Ответ прост - никак.
   В отличие от Питера, Томас разительно напоминал отца. Это немного умиляло
Роланда, но не доставляло ему радости. Он знал,  что  светлые  кудри  Томаса
рано поседеют, а потом и выпадут, оставив его лысым в сорок лет.  Знал,  что
Томас не будет высоким, а если ему передастся  отцовская  любовь  к  пиву  и
меду, то уже к тридцати он будет носить перед собой брюхо. Томас уже начинал
косолапить, и Роланд понимал, что скоро  его  младший  сын  будет  таким  же
кривоногим, как он.
   Томас был не слишком хорошим, но он не был и плохим.  Он  часто  грустил,
часто злился и плохо соображал (когда ему приходилось  думать,  ему,  как  и
отцу, казалось, что в голове у него перекатываются шарики),  но  он  не  был
плохим.
   И еще - он завидовал брату. Мало того, что тому предстояло стать королем,
что отец его больше любил, что и слуги  больше  любили  Питера,  и  учителя,
потому что он всегда готовил уроки. Мало, что все любили Питера больше,  чем
его. Было еще кое-что.
   Когда кто-нибудь, и особенно король, смотрел на Томаса, ему казалось, что
они думают: "Мы любили твою мать, а ты убил ее своим появлением.  И  что  мы
получили взамен? Маленького урода  с  глупым  лицом  почти  без  подбородка,
который до восьми лет не смог выучить больше пятнадцати Великих  Букв.  Твой
брат Питер в шесть лет знал их все. Что мы получили? Зачем  ты  нам,  Томас?
Страховка престола - вот кто ты такой, на случай если Питер упадет со  своей
хромой лошади и сломает шею. Нет уж, мы не хотим этого. И ты нам  не  нужен.
Слышишь, не нужен!"
   Томас сыграл недобрую роль в заточении своего брата, но даже после  этого
его нельзя было назвать по-настоящему плохим. Я верю в это и думаю, что и вы
поверите.
 
Глава 16 
 
   В семь лет Томас просидел целый день у себя в комнате, вырезая в  подарок
отцу парусную лодку. Он делал это, не зная, что в тот же день  Питер  покрыл
себя славой на состязаниях по стрельбе из лука. По правде говоря,  Питер  не
так уж хорошо стрелял, и Томас вполне мог бы обставить его в этом, но так уж
вышло, что именно Питер оказался тогда на состязании рядом  с  отцом.  Томас
часто грустил, часто злился, и ему часто не везло.
   Томас подумал о лодке потому, что иногда, по воскресеньям, его отец любил
запускать кораблики во рву, окружавшем дворец. Такие простые  забавы  всегда
нравились Роланду, и Томас навсегда запомнил день, когда отец взял его  -  и
только его - с собой. В то время у короля был специальный советник,  который
показывал ему, как делать бумажные кораблики. В тот  день  громадный  старый
карп поднялся из илистой воды и  проглотил  кораблик.  "Морское  чудище!"  -
повторял король, смеясь до слез и крепко обняв сына. Томас запомнил  все  до
мельчайшей детали - яркое  солнце,  гниловатый  запах  воды  во  рву,  тепло
отцовских рук и его колючую бороду.
   Поэтому однажды, когда он чувствовал себя  особенно  одиноким,  он  решил
смастерить отцу лодку. Томас знал, что лодка получится не особенно  красивой
- руками он работал немногим лучше, чем головой. Но он знал и то, что,  хотя
король мог приказать любому мастеру, даже великому  Эллендеру,  сделать  ему
самую лучшую лодку, разница в том, что это он, его сын, целый день  трудился
над подарком отцу.
   Томас терпеливо, сидя у окна, вырезал лодку из куска дерева. Он много раз
занозил руки и один раз сильно порезался. Но это его не останавливало  -  он
мечтал о том, как они с отцом пойдут в воскресенье  запускать  его  лодку  -
вдвоем, потому что Питер ускачет куда-нибудь на Пеони  или  будет  играть  с
Беном. И пусть даже тот же карп проглотит его лодку, если при