мениться, В пивных Бесон уже слышал разговоры о том,
что главный судья вызвал недовольство  Флегга,  и,  быть  может,  скоро  ему
предстоит взглянуть на судебную процедуру не под тем углом, что раньше  -  с
одного из шестов на высокой стене замка.
 
Глава 68 
 
   На восемнадцатый день царствования Томаса на подносе с завтраком, который
принесли Питеру, появилась первая салфетка.  Она  была  такой  большой,  что
целиком закрывала маленький завтрак. Питер улыбнулся - впервые в этом гиблом
месте. Его щеки уже густо поросли  щетиной,  которой  предстояло  вырасти  в
длинную бороду, и вид у него был довольно несчастный.., пока он не улыбался.
Эта улыбка волшебным образом преображала его  лицо,  делала  его  сильным  и
сияющим.
   "Бен, - прошептал он, поднимая салфетку. - Я знал, что ты  это  сделаешь.
Спасибо, дружище. Спасибо".
   Первое, на что Питер употребил салфетку - вытер слезы,  которые  полились
по его щекам.
   В двери открылся глазок. В нем  одновременно,  как  две  головы  Флеггова
попугая, возникли двое стражников,  прижавшихся  друг  к  другу  щетинистыми
щеками.
   "Мальчик   не   забудет   вытереть    носик?"    -    осведомился    один
издевательски-тонким голосом.
   "Мальчик не забудет вытереть кашку  с  рубашки?"  -  подхватил  второй  и
загоготал. Но Питер не смотрел на них и не переставал улыбаться.
   Что-то в этой улыбке заставило стражников прекратить шуточки.  Скоро  они
закрыли глазок.
   Следующую салфетку принесли в обед.
   Потом - на ужин.
   Салфетки продолжали приносить три раза в день в течение пяти лет.
 
Глава 69 
 
   Кукольный дом прибыл на тридцатый день правления Томаса  Светоносного.  В
это время у дорог уже появились первые вестники весны -  цветы,  что  у  нас
зовут васильками. И тогда же Томас подписал указ о введении нового налога на
фермеров, который вскоре прозвали Черной Податью. По пивным  загуляло  новое
прозвище короля:
   Томас Налогоносный. Налог был больше прежнего не на восемь,  даже  не  на
восемнадцать, а на восемьдесят процентов. Томас вначале сомневался, но Флегг
быстро его уломал.
   "Они все равно утаивают большую часть доходов, - говорил он, - а  так  мы
возьмем с них хотя бы малую часть".
   Томас, голова которого гудела от выпитого накануне,  кивал  с  выражением
лица, которое считал мудрым.
   Питер тем временем боялся, что кукольный дом за эти годы мог  потеряться.
Так едва не случилось. Бен Стаад поручил поиски дома Деннису,  и  тот  после
нескольких дней бесплодных поисков обратился к отцу - единственному, кто мог
помочь в таком серьезном деле. Только через пять дней Брендон смог  отыскать
домик в маленькой комнате на девятом ярусе  западной  башни,  под  серым  от
времени покрывалом, изъеденным молью. Дом сохранился в неприкосновенности, и
Брендон, Деннис и приставленный к ним Пейной солдат три дня удаляли из  него
острые предметы. Наконец двое парней с превеликой осторожностью подняли  дом
по трем сотням ступенек на вершину башни. Бесон  шел  следом,  чертыхаясь  и
угрожая страшными карами, если они уронят ношу. Пот тек с парней  рекой,  но
они молчали.
   Когда домик внесли в камеру Питера, он вскрикнул от  неожиданности  -  не
только потому, что почти потерял надежду увидеть его, но и потому, что одним
из несших его парней оказался Бен Стаад.
   "Тише!" - блеснули глаза Бена.
   "Не смотри на меня слишком долго!" - ответил взгляд Питера.
   После всех своих советов Пейна изумился бы,  увидев  здесь  Бена.  Но  он
забыл, что вся мудрость стариков бессильна против  юного  сердца,  если  оно
доброе и храброе. А сердце Бена было именно таким.
   Было очень легко поменяться местами с одним  из  парней,  которым  велели
нести дом. За золотой - Бен отдал бы за это гораздо  больше,  отдал  бы  все
золото мира, - Деннис все устроил.
   "Не говори отцу", - предупредил его Бен.
   "А почему? - удивился Деннис. - Я ему почти обо всем говорю... А ты разве
нет?"
   "Я тоже, - Бен вспомнил, как отец запретил ему упоминать  имя  Питера.  -
Раньше. Но с возрастом кое-что изменилось. Как бы там  ни  было,  не  говори
ему. Он может рассказать Пейне, и я попаду в переплет".
   "Ладно", - обещал Деннис, и он сдержал обещание.  Деннис  очень  любил  и
жалел своего бывшего хозяина, и за несколько дней Бен занял опустевшее место
в его сердце.
   "Вот и хорошо, - Бен дружески похлопал  Денниса  по  плечу.  -  Я  только
погляжу на него, и все".
   "Ты был его лучшим другом?"
   "Я им и остаюсь".
   Деннис изумленно поглядел на него:
   "Как ты можешь называть другом того, кто убил родного отца?"
   "Я не верю, что он сделал это. А ты?"
   Тут пришла очередь удивляться Бену. Деннис внезапно заплакал.
   "Сердце говорит мне то же, - выдавал он сквозь слезы. - Но..."
   "Так слушай свое сердце, - Бен обнял его. - И успокойся,  пока  никто  не
увидел, как ты ревешь".
   "Поставьте это в ту комнату", - сказал теперь  Питер.  Голос  его  слегка
дрожал, но Бесон ничего не заметил: он  ругал  носильщиков  за  неуклюжесть.
Ставя дом на кровать, второй парень нечаянно уронил свой угол. Внутри что-то
звякнуло, и Питер вздрогнул. Бесон разразился  новыми  проклятиями,  но  сам
улыбался - с тех пор, как эти двое появились тут с этой дрянью, его  впервые
что-то порадовало.
   Парень встал, виновато глядя на Бесона и испуганно - на Питера.  Бен  еще
секунду оставался на коленях. У кровати  лежал  маленький  плетеный  коврик,
какие у нас кладут перед дверями, и Бен на  мгновение  коснулся  его  рукой,
поглядев при этом на Питера. Потом он встал.
   "Теперь пошли вон! -  крикнул  Бесон.  -  Убирайтесь!  Катитесь  домой  и
отругайте ваших матерей за то, что они произвели  на  свет  таких  неуклюжих
выродков!"
   Они прошли мимо Питера - парень, уронивший дом,  жался  к  стенке,  будто
боялся заразиться от Питера, - и Бен еще раз встретился с ним глазами. Питер
вздрогнул, увидев в глазах друга любовь и печаль. Они вышли.
   "Ну вот, мой принц, - сказал Бесон. - Что тебе  еще  принести?  Кукольные
платья? Или шелковые подштанники?"
   Питер медленно повернулся и поглядел на него.  Через  миг  Бесон  опустил
глаза, вспомнив, что Питер еще недавно избил его так, что синяки не  сходили
неделю.
   "Ладно, твое дело, - пробормотал он. - Но теперь мне  придется  поставить
тебе стол. И стул, на котором ты будешь сидеть, когда играешь с ним",  -  он
состроил гримасу.
   "И сколько это стоит?"
   "Я думаю, три золотых".
   "У меня нет денег".
   "Зато есть богатые приятели".
   "Уже нет, - сказал Питер. - Я просто получил услугу за услугу".
   "Тогда сиди на полу, пока не отморозишь  задницу,  и  черт  с  тобой!"  -
рявкнул Бесон и быстро вышел. Тоненький  ручеек  золотых  иссяк,  и  это  на
неделю привело его в дурное настроение.
   Питер подождал, пока закрылись все замки и запоры, и  приподнял  плетеный
коврик. Под ним лежал клочок бумаги не  больше  почтовой  марки  с  буквами,
настолько  маленькими,  что  Бен,  должно   быть,   писал   их   с   помощью
увеличительного стекла.
   "Питер, уничтожь это, когда прочтешь. Я  не  верю,  что  ты  это  сделал.
Деннис тоже. Я люблю тебя, как и  раньше.  Если  тебе  что-то  понадобиться,
обратись ко мне через Пейну. Не сдавайся".
   Глаза Питера наполнились слезами благодарности. Я думаю, настоящая дружба
всегда стоит благодарности - слишком часто мир похож на суровую  пустыню,  и
похоже на чудо, что в нем все же вырастают цветы.
   "Старина Бен! - шептал он снова и снова, не в силах вымолвить что-то еще.
Старина Бен!"
   Впервые он подумал, что его план при всей безумности имеет шанс на успех.
Потом он подумал о записке. Бен рисковал жизнью, когда передавал ее.  Он  не
был принцем и  вполне  мог  быть  казнен.  Если  бы  Бесон  или  его  шакалы
обнаружили бумажку, они наверняка нашли бы, кто ее подбросил, и путь старины
Бена к плахе оказался бы очень коротким.
   Поэтому Питер не колебался: зажав записку между  большим  и  указательным
пальцами, он съел ее.
 
Глава 70 
 
   Я думаю, вам уже понятно, каким образом Питер намеревался бежать,  потому
что вам известно больше, чем  Пейне.  Но  пришла  пора  рассказать  об  этом
подробнее. Он хотел использовать нитки из салфеток, чтобы свить  веревку.  Я
знаю, многие из вас рассмеются, услышав это.
   "Нитки из салфеток, чтобы спуститься с высоты триста футов! - скажут они.
- Или ты, сказочник, сошел с ума или Питер!" Ничего подобного. Питер отлично
знал высоту Иглы и знал, что нельзя брать из каждой салфетки  слишком  много
ниток. Какая-нибудь прачка может заметить это, сказать подруге,  и  так  это
дойдет до... Бесона. Питер не боялся: тупой сторожевой пес.
   Дойдет до Флегга.
   Флегг убил его отца...
   ...и Флегг наблюдает за ним.
   Конечно, Питер думал о многом: о затхлом  запахе  салфеток,  о  том,  кто
удаляет с них гербы, - один человек или новый для каждой партии.  Но  больше
всего он думал о том, сколько ниток брать из  каждой  салфетки.  Наконец  он
решил задачу.
   "И все равно, - скажете вы, -  разве  можно  сплести  из  ниток  веревку,
достаточно прочную, чтобы выдержать сто семьдесят фунтов? Нет,  похоже,  что
ты шутишь!" Но те, кто так думает, забывают про кукольный  дом...  -  и  про
ткацкий станок в нем, такой  маленький,  что  отлично  мог  ткать  нитки  из
салфеток. Из него убрали нож для обрезки ткани, но все остальное осталось  и
работало.
   Так кукольный дом, который еще тогда,  много  лет  назад,  не  понравился
Флеггу, стал теперь единственной надеждой Питера на спасение.
 
Глава 71 
 
   Нужно быть более искусным рассказчиком, чем  я,  чтобы  поведать  о  пяти
годах, которые провел Питер на вершине Иглы. Он ел, спал, смотрел в окно  на
город; он молился на ночь; он видел сны о свободе. Летом в его  камере  было
жарко, зимой холодно.
   Второй зимой он заболел гриппом и едва не умер.
   Он лежал в жару под тонким одеялом, непрерывно кашляя. Сначала он  боялся
в бреду проговориться о веревке, спрятанной между  двух  неплотно  уложенных
камней в восточной стене спальни.  Летом,  когда  ему  стало  хуже,  веревка
казалась ему уже ненужной. Он думал, что умирает.
   Бесон и его подручные тоже так думали и ждали этого. Однажды ночью, когда
за окном бушевала буря, Питеру в бреду явился Роланд. Принц был уверен,  что
отец пришел забрать его в Далекие Поля.
   "Я готов, отец! - крикнул он. - Пошли!"
   "Еще рано, - ответил отец.., или призрак.., или кто бы то ни был. -  Тебе
еще многое нужно сделать".
   "Отец!" - закричал  Питер  изо  всех  сил,  и  тюремщики  внизу  замерли,
уверенные, что дух короля Роланда явился, чтобы утащить Питера в  ад.  В  ту
ночь они больше не пили, а наутро один из них отправился  в  церковь,  вновь
обратился к вере и впоследствии даже стал священником. Его звали Корран, и я
расскажу вам о нем в другой раз.
   Питер на самом деле видел духа - но был ли то настоящий призрак его отца,
или он родился в его воображении, я не могу сказать.
   Голос Питера стал тише; стражники больше ничего не слышали.
   "Здесь так холодно.., а мне жарко".
   "Бедный мальчик, - сказал отец. - Ты пережил тяжелые испытания, и это еще
не конец. Но Деннис узнает..." "Что  узнает?"  -  спросил  Питер.  Его  щеки
горели, но лоб был бледным, как свечка.
   "Узнает, куда ходит во сне лунатик", - прошептал отец и вдруг исчез.
   Питер провалился в обморок, который перешел  в  крепкий  сон,  и  во  сне
болезнь отступила. Юноша, который весь последний  год  делал  по  шестьдесят
наклонов и сто приседаний по утрам,  проснулся  на  следующее  утро  слишком
слабым, чтобы сделать это.., но он снова был здоров.
   Бесон и его подчиненные были разочарованы, но с тех пор  предпочитали  не
подходить к Питеру близко.
   Это облегчило его работу. Но ненамного.
   Я не в силах рассказать вам о  бесконечном,  изматывающем  труде  Питера.
Многие часы, иногда с паром, выдыхаемым изо рта, иногда с льющимся  по  лицу
потом, всегда в страхе  разоблачения,  в  одиночестве,  сопровождаемый  лишь
невеселыми мыслями и почти абсурдными надеждами, он ткал и  ткал.  Я  многое
могу рассказать, но невозможно передать чувство  этих  долгих  часов,  дней,
недель, в течение которых  время,  казалось,  остановилось.  Об  этом  могли
рассказать только великие мастера, искусство которых давно умерло.  Пожалуй,
единственным, что зримо свидетельствовало о прошедшем времени,  была  борода
Питера. За 1825 дней она стала длинной и пушистой, доходя до середины груди,
и, хотя юноше был только  двадцать  один  год,  в  ней  кое-где  серебрилась
седина. Не росла борода только там, где ноготь Бесона оставил шрам.
   Питер брал каждый раз лишь по пять ниток из каждой салфетки -  пятнадцать
в день. Он складывал их под матрас, и за неделю  у  него  накапливалось  сто
пять. Каждая нитка была длиной около двадцати дюймов.
   Первую  веревку  он  свил  за  неделю  после  того,  как  получил  домик.
Пользоваться станком в семнадцать лет было не так легко, как в пять; к  тому
же, он сильно нервничал. Если бы его застали за работой, он сказал  бы,  что
сплетал нитки ради забавы.., если бы они поверили. Он убедился,  что  станок
работает, когда из другого его конца выполз  первый  тонкий  канатик.  После
этого он стал работать быстрее, нажимая ногтем  большого  пальца  на  ножную
педаль. Иногда станок поскрипывал, но  скоро  разработался  и  ткал  так  же
хорошо, как в детстве.
   Но веревка получалась очень тонкая, не больше четверти дюйма в  диаметре.
Питер связал ее концы и подергал. Веревка не рвалась. Так и  должно  быть  -
салфетки ткали из лучшего хлопка. Он подергал сильнее,  пытаясь  определить,
какой груз веревка может выдержать.
   Веревка держалась, и он почувствовал, как растет в нем надежда. Он  вдруг
вспомнил Иосифа.
   Это  Иосиф,  главный  конюший,  рассказал  ему  о  таинственном  явлении,
называемом "перегрузкой". Это было летом,  и  они  смотрели,  как  громадные
андуанские быки тянут камни для новой рыночной  площади.  На  спине  каждого
быка восседал потный, ругающийся погонщик. Питеру тогда было одиннадцать,  и
он подумал, что это зрелище лучше любого цирка. Иосиф показал ему на кожаные
удила на головах быков, к которым были привязаны цепи,  держащие  камни.  Он
сказал, что необходимо точно рассчитывать, сколько весит каждый камень.
   "Потому что если они слишком тяжелые, бык  может  пораниться",  -  сказал
Питер. Это был не вопрос - ему казалось, что это очевидно. Он  жалел  быков,
волокущих каменные плиты.
   "Нет, - Иосиф зажег огромную сигару, чуть не спалив себе нос,  и  глубоко
затянулся. Ему всегда нравилось общество юного принца. - Нет!  Быки  не  так
глупы. Люди думают так из-за того, что они такие послушные и спокойные.  Это
больше говорит о людях, чем о быках. Пока бык может тащить камень, он тащит;
когда не может, останавливается и стоит,  сколько  его  не  бей.  Нет,  быки
совсем не глупы".
   "Тогда зачем рассчитывать вес  камня,  если  бык  все  равно  не  потащит
слишком тяжелый?"
   "Это не из-за камня, а из-за  цепей,  -  Иосиф  указал  на  одного  быка,
тянувшего камень размером с маленький дом. Голова  животного  была  опущена,
глаза терпеливо смотрели вперед, пока погонщик охаживал его  палкой.  Камень
рывками продвигался вперед, оставляя в земле борозду, в которой  вполне  мог
бы спрятаться одиннадцатилетний мальчик. - Бык тащит камень, пока может,  но
он ничего не знает о цепях или о перегрузке".
   "А что это?"
   "Это когда лопается цепь, - сказал Иосиф. - Лопается и летит  в  сторону.
Не дай Бог нам увидеть это. Ужасное зрелище! Она может  разорвать  погонщика
или перерубить ноги самому быку".
   Иосиф затянулся в последний раз и бросил остатки сигары в грязь.
   "Перегрузка, - сказал он, - это  то,  о  чем  важно  знать  принцу.  Цепь
рвется, если груз слишком велик, и человек тоже. Помни это".
   Он вспомнил это теперь, когда дергал  за  свою  первую  веревку.  Сколько
нужно сплести, чтобы они выдержали его вес? Пять? Десять? Лучше ошибиться  в
большую сторону. Если они не  выдержат..,  на  площади  Иглы  очень  твердые
камни.
   Питер тянул, пока не заболели мышцы на  руке.  Когда  веревка  порвалась,
Питер прикинул, что тянул  с  силой,  примерно  равной  тяжести  шестидесяти
футов.
   Не так уж плохо.
   Позже он выбросил обрывки веревки за окно. Утром  ее  подметут  вместе  с
прочим мусором.
   Мать Питера, видя его интерес к обстановке кукольного дома,  научила  его
ткать веревки и плести из них маленькие коврики. За годы любое умение обычно
забывается,  но  у  Питера  было  достаточно  времени,  чтобы  вспомнить   и
потренироваться.
   Питер сплетал вручную две веревки и вплетал между ними третью,  но  ниже,
так, что ее конец спускался вниз, как основа дальнейшей работы. У него  ушло
три недели на обучение и четвертая - на запоминание системы. Но в результате
получилась настоящая веревка. Он смог ее  разорвать,  только  обернув  концы
вокруг обеих рук, после долгих усилий.
   В его спальне под  потолком  были  дубовые  брусья.  Он  мог  попробовать
веревку на прочность, привязав ее к одному из них... А  если  она  порвется,
начнет все сначала.  Но  эти  мысли  ничего  не  давали,  надо  было  просто
работать.
   В каждой нитке было около двадцати дюймов, но три из них уходило на узлы.
За три месяца он сплел веревку  из  трех  частей,  каждая  из  которых  была
соткана из ста пяти ниток длиной в три фута.  Однажды  ночью,  когда  пьяные
тюремщики играли в карты внизу, он привязал веревку  к  балке.  Половина  ее
длины ушла на балку и узел.
   Выглядела она ужасно тонкой.
   Питер повис на ней, ожидая, что веревка вот-вот лопнет, и он свалится  на
пол.
   Но эта держала.
   Почти не в силах в это поверить,  Питер  висел  на  тонкой,  еле  видимой
веревке почти минуту, потом встал на кровать, чтобы отвязать узел. Он  долго
не мог это сделать - глаза заливали слезы. Он не испытывал такой  радости  с
тех пор, как получил записку Бена.
 
Глава 72 
 
   Он держал веревку под матрасом,  но  это  не  могло  продолжаться  долго.
Высота Иглы была триста сорок футов; от его окна  до  камней  площади  -  не
менее трехсот. Рост Питера был  шесть  футов,  и  он  надеялся,  что  сможет
спрыгнуть с высоты двадцати футов без  вреда  для  себя.  Оставалось  двести
семьдесят.
   Один из камней в восточной стенке спальни расшатался, и Питер без особого
труда смог его вынуть. За камнем оказалась пустота, и он  сунул  туда  руку,
похолодев при абсурдном ожидании, что оттуда, из темноты, что-то схватит его
или укусит.
   Ничего не случилось,  и  он  уже  собирался  вынуть  руку,  когда  пальцы
почувствовали металлический холод. Питер вытащил руку  -  медальон  в  форме
сердца на цепочке. По виду и медальон, и цепочка были из золота, но казались
странно легкими. После тщательного осмотра Питер нащупал потайную  пружинку,
и медальон со щелчком раскрылся. Внутри были  два  портрета  дивной  работы,
маленькие, как картины в кукольном доме. Питер смотрел на них с мальчишеским
восторгом. Мужчина и женщина,  очень  красивые.  На  губах  мужчины  застыла
улыбка; темные глаза женщины были печальны. Медальон явно был очень  старым,
но лица этих людей показались Питеру знакомыми. Он их где-то видел.
   Он посмотрел  на  заднюю  крышку.  Там  было  что-то  вроде  вензеля,  но
настолько стертого, что разобрать инициалы он не смог.
   По какому-то наитию он опять полез в отверстие. На этот  раз  он  нащупал
листок бумаги - ветхий, но с ясным текстом и четкой подписью. Левен  Валера,
зловещий Черный  герцог  из  Южного  бароната.  Валера,  который  мог  стать
королем, но вместо этого провел остаток жизни в Игле за убийство своей жены.
Неудивительно, что он узнал портреты. Мужчина был Валера, а  женщина  -  его
жена Элинор, о красоте которой слагали баллады.
   Письмо было написано странными рыжеватыми чернилами и  с  первой  строчки
тронуло холодом сердце Питера. Чем дальше  он  читал,  тем  больше  его