- Ну, даже если ты и не был  заговорщиком,  ты  все  равно  знал  про
заговор и не донес об этом.
     Чиано задрожал. Однажды ночью, случайно проснувшись, он действительно
слышал, как отец совещался со своими товарищами. Они  что-то  говорили  об
оружии, о восстании, а дальше Чиано не разобрал, но все равно  понял,  что
отец готовит заговор. Чиано тогда очень испугался, но решил молчать - ведь
он мог и не слышать этого разговора. Кто об этом узнает?  И  Пино  не  мог
знать - он только догадывался. И все же...
     - Не бойся, я тебя не выдам, - улыбаясь, сказал Пино. - Десять пеко -
и я буду молчать.
     - У меня нет десяти пеко, -  пролепетал  Чиано,  и  тут  же  поспешно
добавил: - И вообще, я не знал про заговор. Отец мне ничего не говорил.
     - Почему же ты тогда дрожишь?
     - Холодно, - нашелся Чиано.
     - Смотри, в яме будет еще холоднее. Ну так что?
     - У меня нет денег. И вообще, я ни в чем не виноват, - твердо  сказал
Чиано.
     - Ну, как знаешь. Потом поздно будет, - и Пино ушел.
     И вот сегодня, как только Чиано пришел  на  работу,  его  схватили  и
стали спрашивать, что ему известно о заговоре отца. Чиано кричал,  что  он
ничего не знает; тогда его стали бить. Били до тех пор, пока он не потерял
сознание. И вот он в яме.
     Холод пробирал до самых костей. В яме было сыро, на дне стояли лужицы
воды. Чиано с трудом поднялся и стал приседать, стараясь  согреться.  Тело
ныло, острые камешки царапали босые ноги. Вскоре Чиано устал и снова  сел,
привалившись к склизкой стене. Даже воздух здесь был затхлый, с кисловатым
запахом. Чиано знобило. Может быть, рассказать  тхунам  правду?  Отца  все
равно схватили, его уже не спасти. Нет. Тогда они будут спрашивать, почему
он не донес сразу, и ему будет нечего ответить.
     А, может, сказать им про Пино? Что он вымогал у него деньги, а  потом
оклеветал? Да, так и надо сделать! Это единственный шанс. Если  тхуны  ему
поверят, то его отпустят, а Пино не поздоровится. Он ведь  обманул  их.  И
тогда Пино самого бросят в яму. Чиано даже улыбнулся при этой мысли.
     Вот только отца жалко. Но он сам виноват -  зачем  устраивал  заговор
против тхунов? Было уже много заговоров, и каждый раз тхуны  все  узнавали
заранее, или просто побеждали -  и  заговорщиков  сжигали.  Тхунов  нельзя
победить. Их стальные панцири и прозрачные шлемы  неуязвимы  для  пуль,  и
оружие у них сильнее, и вообще, они всегда были господами,  а  чики  -  их
рабами и слугами. Правда, отец  говорил  другое.  Он  говорил,  что  тхуны
прилетели на Чику с другой звезды двадцать лет назад. Тогда  была  большая
война, но тхуны победили. И с тех пор властвуют над Чикой.
     Но это, скорее всего, сказки. Сколько Чиано себя помнит, тхуны всегда
были господами, а чики - их рабами. И ни  одним  заговорщикам  не  удалось
победить тхунов. Значит, бороться с ними бессмысленно. Надо  покориться  и
выполнять все их приказы. Тогда,  лет  через  десять,  тебя,  может  быть,
сделают надсмотрщиком. А надсмотрщику и платят больше,  и  работа  у  него
легкая - знай себе  подгоняй  других;  и  боятся  все  его...  А  заговоры
устраивать - верная смерть. И зачем отец  в  это  дело  ввязался?  И  ему,
Чиано, теперь тоже выкручиваться придется. Только бы тхуны  ему  поверили!
Только бы выбраться из этой вонючей ямы! А Пино - на его место.
     Небо над головой начало светлеть, но теплее пока  не  становилось.  У
Чиано зуб на зуб не попадал; ступни ног посинели от холода и уже ничего не
чувствовали. Наконец наверху послышался шум, и в яму спустили лестницу.
     - Вылезай, - хмуро сказал сторож.
     Чиано лез медленно, одеревеневшие от холода руки  и  ноги  не  хотели
слушаться. Сторож обругал его, и, когда Чиано, наконец, выбрался  из  ямы,
дал ему хорошего пинка.
     - Иди! Наши господа тхуны хотят поговорить с тобой.
     Чиано побрел по каменистой, с выбоинами,  тропинке,  которая  вела  к
укрепленному пункту тхунов. Сторож шел сзади, с винтовкой наперевес.
     Из  предрассветного  тумана  показалась  увенчанная  рядами   колючей
проволоки сырая  бетонная  стена  укрепленного  пункта.  Из-под  проволоки
торчали черные стволы лучеметов. У пропускника стоял тхун в черном панцире
(отец  называл  его  почему-то   скафандром)   и   прозрачном   шлеме,   с
импульсатором у пояса.
     - Господин, я привел его, - сказал позади сторож.
     - Можешь идти, - голос тхуна был каким-то безжизненным, механическим,
лишенным интонаций. - А ты следуй за мной.
     Не дожидаясь Чиано, тхун скрылся за дверью. Чиано  оглянулся.  Сторож
уже пошел обратно и успел скрыться в тумане. Вот сейчас можно  прыгнуть  в
сторону с тропинки и убежать. Гнаться за ним навряд ли  будут,  а  если  и
погонятся, то в таком тумане все равно не найдут.
     Чиано сам испугался своих мыслей. Ну убежит он - а  потом  что?  Куда
податься, где жить, где найти еду? Правда,  говорят,  что  в  горах  живут
чики, которые не подчиняются тхунам, и даже иногда  нападают  на  них.  Но
это, скорее всего, тоже сказки.
     Чиано  помедлил  немного  и  вслед  за  тхуном  вошел  в   караульное
помещение. Здесь были  грубые  бетонные  стены,  такой  же  бетонный  пол,
железный стол, несколько  табуретов.  В  углу,  за  решеткой  -  аккуратно
выставленные в ряд лучеметы  с  длинными  стволами.  Под  потолком  горели
резавшие глаза  ярко-белые  лампы.  Свет  от  них  был  какой-то  неживой,
стерилизованный.
     На табуретах сидели еще два тхуна, а тот, что вошел, стоял  у  двери,
рядом с Чиано.
     - Итак, ты участвовал в заговоре? -  спросил  один,  тот,  что  сидел
ближе.
     - Нет, господин.
     - Но ты знал про заговор?
     - Нет, господин.
     - Ты лжешь.
     - Нет, господин. Отец мне ничего не говорил.  Я  сам  узнал,  что  он
заговорщик, только когда его арестовали.
     - Почему же наш осведомитель назвал тебя заговорщиком?
     - Вы говорите о Пино, господин?
     - Да.
     - Он требовал с меня десять пеко, а когда я отказался, он сказал, что
скажет вам, что я заговорщик, и меня бросят в яму.  Но  где  я  мог  взять
десять пеко? И я ни в чем не виноват. Пино сказал вам неправду, господин.
     - Хорошо, мы разберемся с Пино. А как  ты  можешь  доказать,  что  ты
действительно не заговорщик, и ничего не знал о заговоре?
     - ...Не знаю... Спросите моего отца - он вам скажет, что я ничего  не
знал. Он мне не доверял!
     - Хорошо. Мы поверим тебе на первый раз. Завтра утром ты  пойдешь  на
площадь и посмотришь, что бывает  с  заговорщиками.  Ты  будешь  стоять  в
первом ряду и смотреть. Понял?
     - Понял, господин.
     - Вот и хорошо. А сейчас иди на работу.


     Толпа собралась большая - присутствовать на  казни  должны  были  все
жители поселка. Чиано, как было велено, пробрался в  первый  ряд.  Посреди
площади был уложен длинный штабель дров,  и  над  ним  возвышалось  девять
столбов,  к  которым  должны  были   привязать   мятежников.   В   воздухе
чувствовался запах бензина, которым один  из  тхунов  поливал  дрова.  Еще
четверо, в своих неизменных панцирях и шлемах, с импульсаторами  у  пояса,
прохаживались  по  площади.  Один  налаживал  установленный  чуть  поодаль
огнемет.
     По низкому серому небу  ползли  неприветливые  свинцовые  тучи.  Было
холодно. Порывы ветра пронизывали до костей, ветхие штаны и роба почти  не
защищали от холода. Чиано переминался с ноги на ногу, тер ладонями друг  о
друга, но это мало помогало. "Скорей бы  уж!"  -  только  одна  эта  мысль
вертелась в его голове.
     Толпа справа  зашумела  и  расступилась.  Шестеро  тхунов  вывели  на
площадь заговорщиков. Их выстроили перед штабелем, лицом к толпе,  и  один
из тхунов начал читать приговор.  Читал  он  долго  и  нудно,  монотонным,
бесцветным голосом.  Приговоренных  обвиняли  в  организации  заговора,  в
хранении оружия, в  подстрекательстве  к  бунту  и  во  многом  другом,  и
приговаривали к смертной казни через сожжение.
     Пока тхун читал приговор, Чиано все  время  смотрел  на  отца.  Чиано
думал, что отец будет раскаиваться, просить о снисхождении, и даже в тайне
надеялся, что его, может быть, помилуют. Но  в  глазах  отца  не  было  ни
страха, ни раскаяния, ни сожаления -  была  только  горечь  и  бесконечная
усталость. Казалось, он тоже ждал, когда же это все закончится.
     Тхун  дочитал  приговор  и,   свернув   его,   спрятал   в   планшет.
Приговоренных подвели к  столбам.  Но  тут  произошла  заминка.  Из  толпы
вырвалась женщина, вся в черном, и, плача, бросилась в ноги тхунам.  Чиано
узнал свою мать. Она умоляла тхунов пощадить ее мужа,  плача,  ползала  на
коленях, хватая их за руки. Один из тхунов пнул ее ногой, и  она  упала  в
пыль; попыталась подняться, но не смогла.  Тогда,  отчаявшись,  она  стала
призывать проклятия на головы тхунов.  Двое  тхунов  схватили  ее  и  тоже
поволокли к штабелю дров.
     И в этот момент раздался  выстрел.  Никто  не  заметил,  как  молодой
парень (его звали Фаре, Чиано знал его) выскользнул из-за  угла  и  достал
из-под одежды пистолет с толстым стволом. Наверное, пистолет  был  заряжен
какими-то особыми пулями, потому  что  стоявший  недалеко  от  Чиано  тхун
пошатнулся и грохнулся на землю.
     Фаре продолжал стрелять; он успел ранить еще  одного  тхуна,  но  тут
пронзительно взвизгнул импульсатор, и Фаре упал на землю  с  развороченной
грудью. Один из  тхунов  направился  к  нему,  другой  вышел  на  середину
площади. Остальные уже привязывали приговоренных к столбам.
     - В следующий раз мы казним не только  заговорщиков,  но  и  всех  их
друзей и родственников, - предупредил тхун и направился к огнемету.
     Чиано переступил с ноги на  ногу  и  почувствовал  под  ногой  что-то
твердое. Он взглянул вниз и увидел  импульсатор,  вывалившийся  из  кобуры
убитого тхуна. Еще не понимая, что он делает, Чиано  медленно  нагнулся  и
поднял оружие.  Импульсатор  был  тяжелый,  с  длинным  стволом.  Рубчатая
рукоятка пришлась как раз по руке.
     "Надо выйти и отдать его тхунам", - по привычке подумал Чиано. Но тут
же почувствовал, что его рука с  импульсатором  медленно,  но  неотвратимо
поднимается вверх. Было страшно, но  Чиано  уже  ничего  не  мог  с  собой
поделать. "Убьют - так убьют. Чем так жить - лучше сдохнуть", -  мелькнула
мысль. И ему сразу стало легко и свободно. Он сделал выбор.
     Чиано никогда не держал в руках оружие, его никто не  учил  стрелять,
он действовал по какой-то внутренней интуиции.
     Импульсатор уже был на уровне груди.  Ствол  его  смотрел  на  тхуна,
который возился с огнеметом. Повинуясь какому-то внутреннему голосу, Чиано
сделал шаг  вперед  и  нажал  на  спуск.  Импульсатор  коротко  взвизгнул,
дернувшись в руках. Тхун упал навзничь, опрокинув огнемет. Тхун,  стоявший
ближе других, обернулся к  Чиано,  но  опоздал.  Чиано  выстрелил  первым.
Разряд ударил тхуну в живот. Чиано видел,  как  полетели  во  все  стороны
кровавые клочья, и тхун, сложившись пополам, повалился на землю.
     И тут позади раздались крики:
     - Что он делает?!
     - Тхунов нельзя победить!
     - Они сожгут нас всех!
     - Заговоры устраивать - верная смерть!
     - Он сумасшедший!
     - Бейте его!
     Чиано успел выстрелить еще раз, но тут в него вцепились десятки  рук.
Кто-то начал душить его, кто-то бил по ребрам, сразу несколько рук,  мешая
друг другу,  пытались  вырвать  импульсатор.  И  тут  Чиано  увидел  Пино.
Отчаянным усилием ему удалось освободиться, и он,  не  целясь,  выстрелил.
Пино упал. Но в следующий момент у него вырвали  оружие,  сбили  с  ног  и
стали сосредоточенно топтать.
     Чиано был еще жив, когда его привязали к одному столбу с  отцом.  Без
сознания он повис на веревках. Ударило пламя  огнемета.  Политые  бензином
дрова вспыхнули почти сразу. Огонь уже трещал вокруг,  а  на  губах  Чиано
застыла улыбка.
     Наконец-то ему было тепло.


     И никто не видел, как какой-то худощавый паренек в  потрепанной  робе
нагнулся и быстро сунул под рубаху  валявшийся  в  пыли  импульсатор.  Тан
видел, что сейчас стрелять уже поздно. Но в другой раз... Это будет скоро,
очень скоро. Пусть его тоже убьют - тогда кто-то еще подберет оружие.





                              Дмитрий ГРОМОВ

                                 ПОЕДИНОК


                                  "...Тогда я выше гор, выше неба!..
                                  Я неуязвим!"
                                      Ю.Эдлис, "Жажда над ручьем".
                                      Фрагменты из монолога Франсуа Вийона


     Кадзияма проснулся и открыл глаза. Над ним покачивалась ветка дерева,
уже слегка позолоченная восходящим солнцем. Сквозь листья виднелся  клочок
ярко-голубого неба. На секунду Кадзияме показалось, что он у себя дома, на
Окинаве, лежит под ветвями старой сакуры, которую посадил еще его дед.  Но
тут же он вспомнил, что дом его далеко отсюда, а сам он сейчас  на  севере
Индии, в глухой, забытой Богом и людьми деревушке,  куда  забрел  в  своих
долгих странствиях.
     Мимо прошел худощавый пожилой крестьянин в одних подкатанных холщовых
штанах, с мотыгой на плече. Он с любопытством взглянул на расположившегося
под деревом Кадзияму и пошел дальше. Кадзияма  жил  здесь  уже  неделю,  и
вскоре собирался отправиться дальше - он нигде  подолгу  не  задерживался.
Японец поднялся, подошел к протекавшему неподалеку ручью,  умылся,  сделал
несколько глотков холодной, вкусной воды и, вернувшись  под  свое  дерево,
уселся  в  позу  "лотоса".  Это  утреннее   время   он   всегда   посвящал
размышлениям. Вот уже несколько лет Кадзияма бродил по свету. Он  пересек,
нигде подолгу не задерживаясь, почти весь Китай,  Гималаи,  и  вот  теперь
оказался в Индии. Он не знал, что ищет. Ему нравилась эта кочевая жизнь  -
новые люди, новые города,  горы,  бескрайнее  небо.  И  пока  он  шел,  он
чувствовал, как что-то менялось  внутри  него,  он  постоянно  обновлялся,
стремясь  к  какой-то  одной,  еще  неясной  ему  самому  цели.   Кадзияма
чувствовал, что цель эта уже близка. Может быть, завтра, или  послезавтра,
или через  неделю  он  достигнет  ее.  Он  не  знал,  что  это  будет,  но
чувствовал, что это именно то, к чему он стремится...
     ...Кадзияма открыл глаза и  вновь  вернулся  к  окружающему  миру.  С
площади слышался какой-то шум, возбужденные голоса, и Кадзияма  отправился
посмотреть, что там происходит. Он не отделял себя  от  других  людей,  не
считал себя выше их - он был одним из них, и поэтому его всегда принимали,
как своего, хотя и знали, что он чужестранец.
     Посреди площади  стояли  два  пыльных  "джипа",  и  четверо  индийцев
выгружали из них тюки с палатками, чемоданы и другие вещи. Руководил  всем
этим толстый краснолицый европеец в пробковом шлеме и костюме цвета  хаки,
по-видимому,  англичанин.  Другой  англичанин,  сухощавый  и  длинный,  не
вынимая изо рта длинной  трубки,  разговаривал  с  деревенским  старостой.
Вокруг сгрудились местные жители, с интересом прислушиваясь к разговору.
     - Да, разрешение у нас есть, - говорил приезжий, извлекая из  кармана
какую-то бумагу.
     Староста долго читал, шевеля губами, потом вернул бумагу длинному.
     - Пожалуйста, располагайтесь. Может быть, вы  хотите  остановиться  в
одном из домов?
     - Нет, у нас есть палатки. Кроме того, я думаю,  мы  здесь  долго  не
задержимся. Нам потребуется дня два-три, не  больше.  Сегодня  отдохнем  с
дороги, а завтра начнем охоту.
     - Ну вот, а говорили, что теперь на тигров охотиться  нельзя.  А  им,
значит, можно? - удивленно сказал пожилой  крестьянин,  стоявший  рядом  с
Кадзиямой, и почесал в затылке.
     - А им все можно. Иностранцы, - уважительно отозвался другой.
     Кадзияма молча кивнул, соглашаясь, и пошел прочь. Все было ясно.  Эти
двое дали взятку чиновнику в городе, и тот выписал им лицензию на  отстрел
тигра. Японец  вернулся  под  дерево  и  начал  готовить  свой  немудреный
завтрак.  Он  не  любил  шумных  и  нахальных   европейцев,   бесцеремонно
вторгавшихся в чужую жизнь, всюду совавших свой нос в поисках развлечений,
экзотики и острых ощущений.
     "Что за радость охотиться, когда все преимущества на твоей стороне? -
думал японец. - Обычно они стреляют, даже не выходя из "джипа"  -  к  чему
утруждать себя и подвергать хоть какой-то опасности?.. Охота - это  должен
быть поединок на  равных,  а  не  кровавая  забава,  какой  ее  сделали  в
последнее время... Поединок. Один на один. Без оружия..."
     ...Был уже вечер, когда Кадзияма  подошел  к  палатке  англичан.  Оба
европейца сидели на раскладных походных стульях у небольшого  столика,  на
котором стояли бокалы и бутылка виски. Толстый англичанин дымил сигарой, у
худого в зубах была его неизменная трубка.
     Кадзияма  поздоровался,  слегка  поклонившись.  Оба   англичанина   с
интересом уставились на него.
     - Вы японец? - осведомился, наконец, длинный.
     - Да.
     - Присаживайтесь с нами. Я был в  Японии.  Передовая,  цивилизованная
страна, не то что это захолустье. Присаживайтесь. Эй,  Заил,  принеси  еще
один стул для нашего гостя.
     - Спасибо, не надо, - Кадзияма уселся прямо на  землю,  подобрав  под
себя ноги.
     - Ах, да, я и забыл. Национальная традиция, - усмехнулся  англичанин.
- Давайте знакомиться. Вот этого джентльмена  зовут  Томас  Брэг,  а  я  -
Уильям Хэнброк.
     - Очень приятно. Киеки Кадзияма.
     - Хотите сигару? - впервые заговорил Брэг.
     - Нет, спасибо, не курю.
     - Тогда виски? Это отличный шотландский виски, вы  такого,  наверное,
давно не пробовали.
     - Да, пожалуйста. Только немного.
     Кадзияма взял протянутый бокал, сделал  глоток.  Виски  действительно
был хороший.
     - Я слышал, вы приехали сюда охотиться на тигров?
     - Да. А зачем же еще ездят в Индию?
     - И завтра идете на охоту?
     - Да, с утра пораньше. У нас есть проводник, так  что,  я  думаю,  за
день мы управимся. Черт побери, после введения  новых  законов  это  стало
стоить уйму денег! Но за удовольствия надо платить.
     - Если вы не против, я пойду с вами.
     - Вы тоже охотник?
     - Нет.
     - Хотите посмотреть, как мы охотимся? С удовольствием предоставим вам
такую возможность.
     - Нет.
     - Тогда, простите, зачем же вы хотите идти с нами?
     - Я хочу сразиться с тигром один на один.
     - Без оружия?!
     - Без оружия.
     Брэг от удивления выронил изо рта сигару.
     - Но ведь вы же погибнете!
     - Нет.
     Несколько секунд англичане молчали, озадаченно переглядываясь друг  с
другом.
     - Но ведь мы же заплатили деньги, чтобы самим  охотиться!  -  нашелся
наконец Брэг.
     - Если я убью тигра, шкура достанется вам. Если я его не убью...  Что
ж, лицензия ваша все равно не пропадет.
     - Но... если вы погибнете?
     - Это мое дело. Вы никакой ответственности  не  несете  -  несчастный
случай на охоте.
     Они снова помолчали. Постепенно лицо Хэнброка просветлело.
     -  Послушайте,  Брэг,  это  же  неповторимый  случай!  У   нас   есть
фотоаппарат - мы сможем заснять поединок человека с тигром. Такого  случая
у нас больше не будет. А шкура все равно достанется нам.  Я  думаю,  стоит
согласиться на предложение господина Кадзиямы.
     Брэг, соображавший немного хуже своего товарища, некоторое время тупо
смотрел на  него,  переваривая  услышанное,  но  потом  его  толстое  лицо
расплылось в улыбке.
     - Вы  правы,  Хэнброк!  Это  будут  уникальные  кадры!  Будет  о  чем
рассказать в Англии! Я согласен.


     Они шли уже больше  двух  часов,  постепенно  углубляясь  в  джунгли;
впереди - проводник-индиец, за  ним  -  Хэнброк  с  Брэгом;  Кадзияма  шел
позади, думая о своем. Сейчас он почему-то уже не был уверен в  себе,  как
вчера. Ввязавшись в это дело, он уподобился шагавшим  впереди  европейцам.
Самое лучшее сейчас было бы повернуться и уйти. Пусть эти двое думают, что
он испугался - ему все равно. Но что-то